Для тех, кто по ночам не спит

 Жил- был на свете домовой, и звали его Онуфрий.Это был не тот домовой, которым пугают маленьких детей, чтобы они не шалили, и не тот , что гремит на кухне посудой, вздыхает по углам, разбрасывает вещи и душит младенцев во сне. Нет. Онуфрий был добрым домовым, да и посудите сами, разве может быть злым тот, кого зовут Онуфрий?
 Не то, чтобы он совсем никогда не злился, просто делал это очень редко, в основном когда кто-то начинал рассказывать небылицы про домовых и приписывать им всякие гадости. Тогда он сморщивался так, что его нос становился похожим на сушеную сливу, топал ногами, размахивал маленькими кулачками, грозно прикрикивая: " Домовые совсем не такие! Вранье! Они хорошие! Это все вранье, говорю вам!" В этот момент он мог показаться со стороны очень смешным, тогда как ему в эти минуты было совсем не до смеха.
 А, вообще, Онуфрий был очень добрым, хозяйственным и немного застенчивым. Да и из шалостей он позволял себе совсем немногое.Когда все уходили по своим делам: взрослые на работу , а ребятишки в детский сад, он находил под кроватью яркие цветные тапочки и катался в них по гладкому полу коридора. Самыми любимыми были у него мамины тапочки: ярко розовые с меховым помпончиком наверху. Они лучше всего скользили по полу, и Онуфрий воображал себя лихим наездником, покоряющим дикого скакуна. Правда, мама никак не могла себе представить, что ее тапочки совсем не тапочки, а своенравный, свободолюбивый мустанг, встающий на дыбы и бьющий копытом по земле, но разве взрослые что-нибудь понимают?!
Еще Онуфрий очень любил старенькую фетровую шляпу дедушки. Домовой знал, что дедушка ее тоже любил, поэтому брал шляпу только в исключительных случаях, когда в городе начинался сезон дождей, становилось хмуро и неуютно, а мустанг сиротливо стоял в стойле ( в этот раз мама не забывала перед уходом поставить тапочки в шкаф на полочку), тогда забирался на трехногую табуретку, которая всякий раз норовила упасть вместе с ним, и доставал с комода шляпу.
"Минуточку, -скажете вы, - ведь у всех домовых есть свои шляпы!" Конечно же, у Онуфрия была и своя старенькая шляпа, но разве могла она сравниться с дедушкиной?!
 Дедушкина шляпа была темно-синяя, немного полинявшая и выцветшая от времени, что делало ее похожей на земной шар, и пахла пылью. Онуфрий осторожно надевал шляпу на голову, и в тот же миг отправлялся вместе с ней в увлекательнейшие путешествия по далеким городам и странам, в которых побывала эта шляпа, и слушал ее занимательные истории, которые она нашептывала ему на ушко, и которым , казалось, не было конца.
Но больше всего на свете Онуфрий любил бабушкино пианино.Оно было совсем стареньким, потрескавшимся и окончательно расстроенным. Бабушке оно досталось в наследство от ее бабушки , а той- от ее. На нем играли очень редко, и игрой это было назвать очень сложно, скорее это были отдельные, очень странные звуки, от которых хотелось плакать. В такие моменты мама обычно хваталась за голову, требовала, чтобы дети немедленно отошли от пианино, закрыли крышку и не действовали ей на нервы. И, поскольку пианино в доме выполняло больше декоративную функцию, то все в доме следили за его чистотой, попеременно вытирали с него пыль и следили за тем, чтобы крышка была закрыта, а грязь не попадала внутрь. Поэтому пробраться к таинственному инструменту было очень нелегко.
Лишь совсем изредка, когда кто-то звонил по телефону и требовал, куда-то прийти очень срочно, крышку иногда закрыть все-таки забывали. Тогда Онуфрий потихонечку, с большой опаской подходил к загадочному предмету и подолгу смотрел на сплетение белых и черных клавиш, боясь дышать. Затем очень осторожно, с большой нежностью нажимал одну из них, и, закрыв глаза, слушал, как еще долго протяжным эхом разливается по комнате звук, путаясь в коврах и занавесках. И не чаще двух раз в месяц ( за этим он следил особенно строго), совсем разыгравшись, позволял себе нажать подряд три, а то и четыре ноты, и тогда, совсем смутившись, убегал под кровать, откуда, краснея, дослушивал музыкальные переливы.
Дети никогда не видели домового, но прекрасно знали о его существовании: забытые цветы, оказывались политыми, разбросанные игрушки в детской- собранными, и недоеденные конфеты пропадали непонятным образом. А иногда на запотевшем стекле окна или на зеркала в ванной были отчетливо видны маленькие, едва различимые следы. Ребята несколько раз пробовали сообщить о невидимом жильце маме, но та лишь пожимала плечами и неуверенно говорила:
- Ну, что за глупости, вы же уже большие, и знаете, что домовых на свете нет. Это все бабушкины сказки. Чистите -ка лучше зубы и отправляйтесь в постель.
Но ребята точно знали и чувствовали , что он есть и не могли понять, как можно отрицать очевидное. Поэтому в душе любили домового и всегда оставляли ему на окне каких-нибудь гостинцев, которые под утро всегда пропадали.
Онуфрий тоже любил детей, и был бы не прочь поиграть с ними, но только он всегда помнил одно правило, которое четко знает каждый домовой: люди не должны знать о их существовании, порядок в доме - вот основная задача! Но порой он все- таки нарушал это правило, но, правда, самую малость. Когда все в доме засыпали, он залезал в детские кроватки, наклонялся над ребятами и дул им в ушки или щекотал пером от подушки носы, а, когда те начинали ворочаться, с хохотом убегал и прятался под кухонным столом.
А еще у Онуфрия был секрет, о котором никому не говорил - он не спал по ночам. Совсем не спал. И не потому, что не хотел, а просто что-то мешало ему спать. И так продолжалось уже давно, несколько сотен лет, как раз с тех пор, как он вырос, ушел из семьи, обзавелся собственным хозяйством и стал жить отдельно. Онуфрий очень стеснялся своей проблемы, ведь , как известно, все домовые отличаются отменным богатырским сном. Да и как не спать, когда дела сделаны и в доме полный порядок?! Поэтому, когда все домовые округа собирались вместе каждый вторник, чтобы обсудить разные организационные хозяйственные неурядицы, на вопрос своих многочисленных родственников, как спится, браво отвечал: " Отлично! Как медведь в спячке. Разве вы не слышите мой храп? Я так храплю, что мне приходится всю ночь сосать карамельки, чтобы не храпом и не будить моих домочадцев."
Домовые смеялись и расходились по домам до следующего вторника. А Онуфрий огорченный возвращался домой и долго ходил из угла в угол, бурча себе под нос: " Смейтесь, смейтесь. Я тоже буду спать и храпеть. Вот увидите! Вы еще пожалеете."
Но каждую ночь, когда все дела были наконец завершены, все в доме затихало и наступало долгожданное время покоя и предполагаемого сна, Онуфрий из раза в раз ворочался в своей маленькой кроватке из мотка шерстяных ниток и цветных лоскутков, и никак не мог заснуть. Тогда он вставал и, ругая себя и свою бессоницу, отправлялся на крышу подышать свежим воздухом и насладится красотой ночного города. Город тоже спал, лишь кое-где мелькали запоздалые машины, лаяли неугомонные собаки и ветер завывал в трубах. Онуфрий усаживался в гамак, который он соорудил из старого платка и провода, и раскачивался в нем, вторя движению воздуха, а город, мерцая разноцветными огнями, убаюкивал и навевал сон. Иногда к домовому забегал избалованный домашний кот Петрович, которого никогда не выпускали на улицу, и который с нетерпением ждал ночи, чтобы через форточку улизнуть на крышу и хлебнуть свободной жизни. Кот пристраивался рядом с Онуфрием и мурлыкал. Они вместе любовались ночью. Когда глаза домового окончательно слипались и мысли начинали путаться, он спрыгивал с гамака, поспешно прощался с дремлющим Петровичем, и, чтобы не растерять остатки сна, вприпрыжку бежал домой, в надежде поспать хотя бы несколько утренних часов, прежде чем, солнце объявит новый день. Но, как только он ложился, сон пропадал. Совсем. И до самого утра Онуфрий сидел в углу своей кровати и смотрел в глубину темной комнаты, рисуя в ней различные фигурки и образы.
 Так продолжалось изо дня в день. Онуфрий очень устал, похудел, и даже перестал есть конфеты. Он все чаще сердился и совсем перестал приходить к ребятам, чтобы подуть им в уши.
И вот однажды ночью Онуфрий сидел на крыше у себя в гамаке, болтал ножками и смотрел на огни.
- Эй! Привет!- услышал он чей-то голос.
Домовой вздрогнул. Прямо перед ним стоял Максим, мальчик из его дома, и, низко наклонясь над гамаком, с интересом разглядывал его.
Онуфрий растерялся. Люди не должны видеть домовых, да и что этот мальчик делает ночью на крыше вместо того, чтобы спать в своей постели?
- Отправляйся в кровать. Слышишь? Почему ты не спишь? И не стой так близко к краю, ты можешь упасть, - постарался быть максимально строгим Онуфрий.
- Мне не спалось. Я думал о тебе.
Домовой промолчал, не зная , что делать дальше.
- Я уже оставил тебе пять конфет, а ты ни одной не съел. Я волновался, не заболел ли ты. Ты ведь так любишь конфеты... Особенно шоколадные.
- С орехами,- воодушевился Онуфрий.
- Я прихватил тебе парочку,- сказал мальчик и протянул домовому угощение.
- Давай сюда,- смущенно пробормотал Онуфрий, - а как ты нашел меня?- спросил он, разворачивая конфеты и облизывая липкие пальцы.
- Ты наступил в мои краски. Я нашел тебя по следу.
Они помолчали. Онуфрий дожевывал сладости.
- Тут красиво. Теперь понятно, почему ты здесь. А можно мне тоже приходить сюда? Со мной ведь ничего не случится, я буду не один, а с тобой.
"Люди не дружат с домовыми. Это нонсенс! Запрещено!"- думал Онуфрий. Но мальчик нравился ему. Он восторженно смотрел на него своими большими ясными глазами и явно ждал утвердительного ответа. "А с другой стороны, дети не совсем люди, да и вряд ли кто об этом узнает. И вообще, почему я должен следовать каким-то дурацким правилам? В доме у меня все в порядке. А остальное никого не касается!" - с удовольствием решил для себя он.
- Ну, можно? Пожалуйста, а я буду тебе петь песенки и играть на губной гармошке.
- Конечно, можно. Только не надолго. Ночью нужно спать,- сказал Онуфрий и зевнул.
- Да ты совсем сонный! Пошли вместе,- предложил Максимка.
- Я не могу,- автоматически ответил домовой, но тут же покраснел и понял, что сболтнул лишнего.
- Что значит - не могу? Все могут! Просто ложишься, закрываешь глаза и все. Больше ничего уметь не нужно.
- А я не могу. Не могу и все. Точка, - рассердился домовой, нахмурился и отвернулся.
- Странно, -протянул Максим, - а как у тебя это происходит? Расскажи мне.
 Онуфрий не собирался посвящать кого-либо в свой секрет, но было видно, что малыш вовсе не смеялся над ним, а наоборот хотел помочь.
- Как -как, - все еще дуясь пробубнил он, - сижу на крыше, смотрю на огни, начинаю засыпать, возвращаюсь в комнату и.... БАЦ - сон проходит.
- А в комнате темно?
- А как ты думал? Ведь ночь же!- сердито огрызнулся Онуфрий.
Мальчик замолчал. Было видно, что он очень сосредоточенно думает.
- Я все понял. Пойдем, - сказал он через минуту, подхватил домового, сунул его в карман и бегом бросился домой.
-Я знаю, ты просто боишься темноты. Мне тоже было страшно засыпать одному в темной комнате, но мама купила мне ночник. Теперь он горит каждую ночь, и мне совсем не страшно. Перебирайся ко мне, будем спать вместе.
Они взяли кроватку Онуфрия, разместили ее за ковром на стене, так , чтобы был виден свет ночника. Домовой снял носочки и приготовился ко сну.
- Ты спи, а я посижу с тобой,- сказал Максимка. А еще лучше расскажу тебя сказку.
Было тихо и спокойно, горел ночник, мальчик рассказывал сказку. Онуфрий смотрел на лампу, и ему казалось, что это огни города убаюкивают его, а голос мальчика был похож на летний ветер, завывающий в трубах и раскачивающий его гамак. В кроватке за ковром было тепло и уютно, глаза постепенно слипались , и домовой сам не заметил, как заснул. Первый раз за много сотен лет. Он спал долго, глубоко, и во сне видел, как Максим играет на стареньком пианино, шляпа рассказывает о своих приключениях, а они с котом поют и танцуют мазурку. Онуфрий спал здоровым, крепким сном, и храп его был слышен на всю округу так, что домовые соседних домов были вынуждены класть себе подушку на ухо, чтобы не слышать.
И еще они говорили: " Было намного лучше, когда он сосал карамельки".