Как стать свободной

... Я шел по широкой парковой аллее. В листьях кленов, в обилии растущих по краям дороги, шелестел теплый осенний ветер. Маленькое солнце скупо светило с серо-голубого неба, наполовину затянутого пыльными прозрачно-перистыми об-лаками. Красный лист с желтыми прожилками опустился мне на плечо и затих... Я задумчиво снял его с плеча. Красный лист с желтыми прожилками совершенно не-подвижно лежал на моей ладони. Как...?

... Я шел по аллее, вслушиваясь в шум ветра и биение человеческих сердец... Запах чужой мысли о смерти пощекотал мой мозг... Справа! Сойдя с дороги, я бесшумно двинулся меж деревьев вглубь парка. Даже листья не шуршали под ногами, боясь нарушить тишину и безмятежность кленового пространства... Все ближе и ближе... Вот, наконец, я могу различить нить биения ее сердца... Я закрыл глаза – сквозь темноту протянулась дрожащая красная нить... Я пошел вперед, по направ-лению нити... Вдруг она оборвалась. Вокруг вновь появился парк. Зашумел ветер, заговорили листья...

... Тонкие пальцы судорожно царапали кору бездушного клена. Ему не было больно от этого... Прозрачные слезы капали на равнодушную красноту опавших листьев. Гладкие черные волосы мягко перебирал ветер. Прижавшись к стволу высокого старого клена, плакала красивая девушка с черными волосами. Плакала тихо, как бы боясь нарушить тишину глубин парка. Плакала горько, словно потеряла что-то самое важное...

... Я смотрел на нее долго, около десяти минут. А она все сидела на ковре из листьев, и прозрачные слезы сбегали по бледным щекам, оставляя блестящие дорожки. Она меня не заметила. На ее красный плащ упал оранжевый листок – не совсем покрасневший, не совсем умерший. Он застыл там, подумав, будто они похожи – красная ткань ее плаща и тонкая кожа листка с прожилками оранжевого цвета. Мне страшно захотелось убрать этот нахальный листок, посмевший нарушить гар-монию красноты ее плаща и черных волос. Я подошел ближе и, наконец, она почув-ствовала мое присутствие, вскочила, вытерев слезы одним движением, и прижалась к стволу спиной. В ее глазах метнулось смущение и тут же сменилось вызовом. Я сунул руки в карманы черного осеннего пальто. В кармане нашелся платок с кружевами – я подошел и молча протянул ей квадрат изумительно белого материала, обшитого узкой лентой лучших итальянских кружев. Она нерешительно протянула дрожащие тонкие пальцы без маникюра и взяла платок. Через несколько секунд он перестал быть белым, впитав в себя всю ее косметику...

... Черные волосы развевал ветер. Она улыбалась мне, закутываясь в свой красный плащ, а я стоял рядом с ней на набережной (парк располагался около реки, несущей свои воды непонятно куда) и считал родинки на ее лице. Четыре слева, три справа. Родинки на левой щеке – признак несчастливой жизни, но они частично уравновешивались родинками на правой... Слабое оправдание.

- Как вас зовут, - спросила она по-французски, робко улыбаясь.

- Жан-Пьер, - ответил я по-английски. Без улыбки, пристально заглянул в ее глаза, где вновь мелькнуло смущение...

... Я краем уха слушал историю ее жизни в ненужных мне подробностях и думал о ее красном плаще и черных волосах. А она рассказывала мне о том, как ей изменил ее любимый, за которого она собиралась замуж, как убежала из своей соб-ственной квартиры на Елисейских полях, но она ни словом не обмолвилась о том, что подумывала умереть. Я усмехнулся. Только мне было известно, что она собира-лась покончить с собой, купив в аптеке коробку снотворного. Она боялась крови, поэтому сразу отбросила мысли о кромсании вен. Она боялась показаться некраси-вой, если повесится – висельники ужасно выглядят. Она боялась высоты, поэтому исключила прыжки с высокого здания или с мостов. Я опять усмехнулся – надо же, рассказывает мне о жизни, а сама думает о том, как бы ее завершить. Но я ничем не выказал того, что знаю ее мысли. Просто шел рядом и молча слушал ее сбивчивую французскую речь. А она думала об аптеке на улице Монмартр. «Там рядом кладбище» - метнулось в ее голове. Я внимательно посмотрел на нее - улыбка не сходила с лица, а глаза оставались грустными. Я мог предложить ей более легкую смерть. Я мог легко избавить ее от страданий. Я мог сделать это нежно и ласково. Я сказал ей об этом по-английски, и она все поняла, хотя не знала английского...

... Она стояла напротив меня и грустно улыбалась. Ее черные волосы развевал ветер. Здесь не было никого, в самой глубине кленового пространства. В ее глазах застыла бесконечная боль и мольба...

... Она прижалась ко мне и застыла в моих объятиях. Такая теплая. Я при-коснулся к ее волосам и провел по ним ладонью – удивительно гладкие. Затем я поднял ее на руки. Она положила голову мне на плечо и закрыла глаза. Я прильнул к ее шее и нежно впился в бархатную кожу. Аромат крови вскружил мне голову, и я потерял контроль. Все сильнее сжимая ее в объятиях, я высасывал жизнь из хрупкого тела, закутанного в красный плащ...

... Я исполнил свое обещание – она даже не почувствовала боли, ее мысли были лишь о залитых дождем Елисейских полях...

... Я положил ее на кленовый ковер. Погладил еще теплые пряди волос, что словно гладкие черные змеи лежали на листьях. На красный плащ упал оранжевый листок, но ветер тут же смахнул его с нее, будто прочитав мои мысли...

...Она осталась там, прекрасная француженка в красном плаще, сжимающая в руке мой платок, обшитый итальянскими кружевами, испачканный тушью и помадой, насквозь вымоченный слезами. Она осталась там, на ковре из листьев, свободная и независимая от кого бы то ни было, даже от жизни...

... Я шел по широкой парковой аллее. В листьях кленов, в обилии растущих по краям дороги, шелестел теплый осенний ветер. Маленькое солнце скупо светило с серо-голубого неба, наполовину затянутого пыльными прозрачно-перистыми об-лаками...