Авсень. Легенда

У нас-то его звали Юсинем. Видно, прямо с рождения были у него такие синие глаза, что другое какое имя и на ум родителям не пришло. Знатный был парень этот Юсинь. Балагур, здоровяк да весельчак. Как, бывало, начнёт петь песни, так и работа сразу у всех веселее, и шаг твёрже, и коса размашистей, вроде сразу и поле-то короче, да и весь день тоже. Не успеешь оглянуться – уж и вечер пришёл незаметно под его песни. Ну и красавец, конечно. Многие девки за сердце хватались, когда он на своём огненно-рыжем коне выезжал из-за леса, да быстрым ветром мчался вдоль нескошенных полос, статный да синеглазый, озорной да бедовый. А он на них и не смотрел почти. Всё говорил – нет, ему, мол, нужна такая кареглазая рыжая красавица, чтоб как огонь в ночи. А у нас, как на грех, всё девки русые да белянки, и все сероглазые, да на сто вёрст вокруг ни одной рыжей не сыскать. Они уж и так и этак, а он – всё никак. Года за годом идёт, одни замуж все повыходили, другие подросли, и туда же - как уводят Юсиня, прям черти из глаз! А ему – опять нипочём. Уж у самого-то в чёрной бороде местами - как изморозь по утрам, а он всё песни поёт, да ждёт свою рыжую лису в берёзовом лесу.
Но вот как-то, по месяцу Листопаду, на краю несжатого ещё поля соскочил он со своего коня до ручья воды напиться, да наскочил на старика Белуна. Старик-то Белун хитёр! Прикинулся немощным, убогим, безруким, одноногим, сидит с несчастным видом: «Ох, мил человек, сил нет, закусали бедного, стряхни - говорит - муху злющую у меня с носу, а то заест до лютой смерти». Засмеялся Юсинь, а всё ж подошёл, сорвал травину да смахнул с лица старику мух да комаров. Сердце ж доброе у парня, наши девки-то в этом разбираются! Ну, Белун сразу и обернулся тем, кто он есть, распрямился, встал – высокий, величавый, борода светлая, одежды белые, аж глаза слепит. «Молодец, - говорит, - уважил старого человека, проси теперь, чего надобно, да смотри не прогадай!». Надо ж, подфартило парню! Но и он не дурак, не растерялся совсем, помнит свою мечту бедовую.
- Уж много лет – признаётся - нет у меня милой для моего сердца. Да ни одной такой, как мне надо, за сто вёрст вокруг не найти. Только во сне, разве, иногда её увижу, аж сердце ноет с утра. Все окрестности исколесил кругом, нет нигде. Может, ты чем поможешь, подскажешь, где искать?
- Отчего ж не помочь доброму человеку? – старик Белун в ответ. – Дело-то несложное. Пойди, вон, на край поля, да помоги там девкам рожь собрать в скирды. Как управитесь – выпей с ними мёду хмельного, поле-то последнее, да только, смотри, в меру! Как последний жбан допьют, смотри в оба глаза на край рощи. Оттуда выйдет твоя зазноба, сам узнаешь. Да только ты парень не простой, а она – ещё хлеще. Желанная твоя – дочь Ауки, мать её - Берегиня. Волшебное создание. Чтобы оставить такую среди людей, её надо в лесу на руках через воду перенести. Хватай сразу и неси в роще через ближний ручей. Да заготовь заранее пару берёзовых стволов для мостика – руки-то заняты будут! Отпустишь из рук на сырую землю – не увидишь больше.
И пропал старик Белун, как облако с порывом ветра растворился.
Почесал Юсинь в затылке, забавная, конечно, история, да чем чёрт не шутит! И пошел на другой край поля. Слышит, и правда – там жатва идёт, девки снопы вяжут, скирдуют... Подскочил, схватил верёвки, да под песни с прибаутками давай с ними за работу. С Юсинем-то всё быстро выходит! Не успело и облачко небосвод пересечь, всё уж закончено. Скатерть на поле кинули, как положено, с поклоном, мёд в ковши льют. Гой, весело! Солнце на закат - костёр запалили, хороводы закружили, льётся медовуха, звенят песни… Юсинь сидит, тоже песни поёт, кружку за кружкой пьёт. Парень-то здоровый, пускай запасы побыстрей кончаются, уж терпения нет милую увидеть. Один раз только встал резковато, заторопился, закружилось на минутку в голове. Показалось – Белун в тумане стоит, пальцем грозит укоризненно… «Про берёзки, - говорит, - не забыл?». Ай, да там ручей-то – мышке перепрыгнуть по камушкам! Ни к чему мостки, ты только дай мне милую в руки, уж я-то не отпущу!
Луна – на восход, закончилась медовуха в жбанах… Смотрит Юсинь на опушку рощи во все глаза, видит – выходит девушка. Глаза карие – как омуты, с тёмным ободком по краям, а в зрачках – вся глубина ночного неба . Волосы – как огонь на закате, аж искры сыпятся. Идёт – словно облачко под тучами проносится, торопится куда-то. Не успел парень вскочить – откуда ни возьмись молнии засверкали, дождь ливанул, как будто жбан с водой над полем опрокинули. Но он глаз-таки не отвёл, сквозь хлёсткие потоки воды побежал, схватил девушку на руки, да бегом к оврагу. Она молчит, из рук не вырывается, в глаза смотрит - ни слова, ни звука, молнии в глазах отражаются. Смотрит в глаза Юсинь, чувствует, как душа аж звенит оттого, что нашла то, чего ей недоставало всю жизнь, что целой да живою становится. Поёт душа!
Добежал до оврага парень – а там… . Поток воды ревёт, размывает берега, аж куски земли с травою отхватывает. Бурлит вода, в чёрной стремнине листья крутит, ветки кружит, камни несёт. Эх, не послушал старика, мёд в голову ударил, понадеялся на удаль молодецкую!
Пошёл-таки Юсинь в овраг, ступил в воду, чувствует – не пройти, сносит течение, бес Анчутка за ноги хватает. Назад на берег – и топор-то на поясе есть, как бы мосток срубить? Взял девушку в одну руку, топор в другую, скорее к берёзам, срубить хоть одно брёвнышко. Да берег у оврага крутой, скользкий, мёд в голове шумит, подскользнулся, оступился, зацепил её одной ножкой за сырую землю. В ту же секунду поднялся ветер, прекратился дождь. Прямо в руках у Юсиня рассыпалась дочь Ауки ворохом рыжих огненных листьев, подхватил их дикий ветер, захохотал и унёс куда-то к себе, в далёкие восточные края, где белый снег в оврагах лежит от месяца Груденя по самый Цветень. Тихо стало.
Сел Юсинь не берегу, уронил руки, повесил голову. Скупа мужская слеза, а горяча – аж прожгла дыры на листьях травы зверобоя. До утра просидел, утром встал, сел на своего рыжего коня и поехал на восток, вслед осеннему дикому ветру да жёлто-красным листьям, похожим на искры костра.
С тех пор, говорят, его много где видели. Скачет он на огненном коне по лесам да полям, перед каждым ручьём срубает пару берёз, мостит мосток да мчится дальше, ищет свою милую. А за ним - дожди стеной. Значит – прошла пора жатвы, скоро уж и зима будет следом. В северо-западных латышских краях называют его Усиньш на Белой Руси – Авсень. У нас – Таусень, Баусень, Усень, Оусинь…
Осень уж на дворе. Скоро зима. А там – и весна не за горами.