Политическая деятельность и уход

***
Ла-Кабанья

Не прошло и трёх месяцев после победы революции на Кубе, как президент Эйзенхауэр в марте 1959 года созвал специальное заседание Совета национальной безопасности, на котором распорядился составить план свержения нового кубинского режима и устранения его основных лидеров. Реализация задачи, естественно, возлагалась на ЦРУ.

В это время Эрнесто Гевара, впервые появившись на экранах телевизоров, ответил на вопросы журналистов. Больше всего его волновала организация Революционной милиции. Военный теоретик стал политическим лидером.
Че: «На Кубе развенчана ложь, будто нельзя совершить революцию, имея перед собой регулярную армию. Это самый наглядный урок того, что войска, составленные из крестьян, рабочих и интеллигентов, могут сражаться с регулярными силами. Этот жизненный опыт пригодится в борьбе с другими диктатурами».

Теперь следовало наказать по заслугам батистовских палачей, руки которых были обагрены кровью кубинских патриотов. За семь лет пребывания Батисты у власти было замучено и убито около 20 тысяч кубинцев. Батистовские агенты устраивали в застенках невообразимые пытки: отрывали ногти, сжигали ноги, отрывали яички, засовывали острые железки во влагалища, вырывали глаза. Палачи должны были ответить за свои злодеяния: их наказания требовал народ, повстанцы неоднократно заверяли, что преступники не уйдут от возмездия. Были учреждены революционные трибуналы, которые судили этих преступников со строжайшим соблюдением всех норм правосудия. Подсудимым предоставлялось право приглашать в качестве защитников лучших адвокатов, вызывать любых свидетелей, оправдываться перед трибуналом. Процессы проходили открыто, в присутствии народа, журналистов, иногда передавались по телевидению. Характерно, что улики против подсудимых были столь неопровержимы, что почти все они признавали себя виновными в совершенных преступлениях. Наиболее одиозных палачей ревтрибуналы присуждали к высшей мере наказания - расстрелу. Батистовские палачи в своем подавляющем большинстве были агентами американских разведывательных органов. Наказание их вызвало вопли негодования в Соединенных Штатах. Управляемая правящими кругами печать этой страны стала обвинять кубинских повстанцев в чрезмерной жестокости, пристрастии к кровопролитию и бесчеловечности.
Однако Гевара комментировал процессы над военными преступниками иначе:
Че: «Правосудие свершилось. Революционное правосудие — это настоящее правосудие, а не сведение счетов. Когда мы приговариваем к наказанию, это справедливо».
В самой Кубе, где со свержением Батисты существовала свобода печати, противники революции призывали во имя гуманизма и христианского милосердия не «проливать больше крови кубинцев» и пощадить жизнь тем, кто пытал, истязал и убивал патриотов. А так как эти преступники содержались в Кабанье, где заседали ревтрибуналы, а комендантом Кабаньи был Эрнесто Че Гевара, то, естественно, главный огонь реакции и ее американских покровителей был направлен против него. Для всех этих темных сил Че - аргентинец, защитник гватемальской революции, участник повстанческой борьбы на Сьерра-Маэстре, освободитель Санта-Клары - был не иначе как «рукой Москвы», агентом, засланным на Кубу, чтобы превратить ее в «колонию красного империализма».

Так же в этот период Че Гевара давая интервью СМИ более конкретно сформировал свою роль в дальнейшем революционном процессе. Че фактически взял на себя ответственность за проведение аграрной реформы, одним из главных пунктов которой являлось разделение крупных земельных владений между работающими на них крестьянами.

В крепости Ла-Кабанья, между делами, связанными с работой, Гевара отвечал на вопросы журналиста Лоренсо Фуэнтеса. Когда интервью закончилось, раздается телефонный звонок. Журналист не знал, о чем идет речь. Он только слушал Че, который сердито отвечал: «Это невозможно. То, что не полагается кубинцу, не полагается и иностранцу, неважно из какой страны. Куба уже совершеннолетняя».
Вошёл офицер Повстанческой армии и предложил Геваре документ на подпись. «Я поставлю малюсенькую подпись»,— сказал Че.
00
***
Вся правда

Когда в 1960 г. Ф. Кастро заговорил на массовом митинге о всеобщих выборах, митинг, к смущению Кастро, вдруг начал скандировать: «Нам не надо выборов! Нам не надо выборов!» Кастро, тогда еще буржуазный революционер, искренне стремился к таким выборам: это узаконило бы его режим в глазах соседей, а в своей победе на выборах и он, и друзья, и враги были уверены на сто процентов: популярность Кастро и его «барбудос» была невероятной. Но для рядовых кубинцев представительная демократия означала: опять ложь, фальсификация, коррупция, террор.
Фидель Кастро не был для Кубы диктатором, в традиционном смысле. Он не запрещал никаких партий: политики сами свернули в 1959–1961 гг. свою деятельность на острове и подались в эмиграцию, обнаружив, что никто по привычным им правилам играть не хочет. Сразу же после победы революции Кастро отказался от назначения ведущих повстанческих деятелей на высшие посты, чтобы резкий приток власти в их руки не развратил их до уровня только что сверженных батистовцев. Нет, на главных постах ещё оставались «честные военные», герильерос же заняли контролирующие все процессы в стране, но второстепенные посты. К тому же, до прибытия Кастро в сдавшуюся Гавану, столица Кубы была перенесена на время в Сантьяго, чтобы сделать бессмысленными любые дележи власти до прибытия руководителя революции.
Никогда само население острова свободы не воспринимало Кастро, как диктатора-социалиста. Напротив, Фидель начинал как буржуазный демократ: его моделью образцового общества были Соединенные Штаты (Авраам Линкольн был одним из его персональных героев). Вмешательство рабочего класса имело место уже на заключительной стадии борьбы, когда Кастро стремительно продвигался к Гаване — рабочие начли всеобщую забастовку в его поддержку. Фидель объединил людей вокруг буржуазной демократической программы, его сторонники состояли главном образом из сельскохозяйственных рабочих, крестьян. А тот факт, что народ позже не стал проводить выборов, говорит только за то, что люди не хотели менять правителя, а не в пользу якобы диктаторского статуса Кастро. Просто народ, наконец, нашёл подходящего вождя.

Развитие режима в сторону разрушения капитализма и крупного землевладения не было результатом обдуманного, сознательного процесса. Напротив, это было ошибкой американского империализма, который сам вывел Кастро на дорогу экспроприации. При том, что 90% экономики Кубы принадлежало американским капиталистам, в то время, когда Кастро выполнял исключительно буржуазно-демократические реформы, американский правящий класс наложил на Кубу блокаду. Монополии, которые управляли Кубой, выступали против налогов, которыми Кастро хотел обложить их, чтобы получить деньги для своих реформ. Хотя эти налоги были более низкими, чем налоги, которые они платили другим странам на материке, они неистово возражали и обратились к Вашингтону за поддержкой. США ввели экономическую блокаду против острова свободы. В качестве ответа блокаде, кубинский режим захватил американские активы на Кубе. Это означало, что девять десятых сельского хозяйства и промышленности оказалось в руках государства, и уже ничего не оставалось, как национализировать и оставшуюся десятую часть. Кубинский режим имел перед глазами послереволюционную модель Югославии, Китая и России и устанавливался по их образу. Пролетарский сталинизм режима воплотился в правлении Кастро только лишь в митингах на площади Революции, где единственное содействие масс заключалось в том, чтобы говорить «Si» на увещевания Кастро. Куба осталась однопартийным государством, без советов и без подлинно рабочего контроля над промышленностью и государством. Однако, этот контроль Фиделем Кастро продолжал осуществляться на пользу народа.

В первые годы после революции иногда из любопытства герильерос спрашивали у разных людей, в том числе и рабочих:
-Согласны ли вы с законом об аграрной реформе? Согласны ли вы с законом о квартплате? Согласны ли вы с национализацией банков?
Они задавали вопросы последовательно, о каждом из этих законов.
-Согласны ли вы с тем, что банки, где находятся народные деньги, вместо того чтобы принадлежать частным лицам, должны быть в руках государства, чтобы эти средства использовались для развития экономики, в интересах страны, а не тратились по желанию частных лиц, которые владеют банками?
Люди отвечали:
-Да.
-Считаете ли вы, что эти рудники должны принадлежать кубинскому народу, а не иностранным компаниям, не каким-то типам, которые живут в Нью-Йорке?
-Да.
Таким образом, поддержку встречали каждый из революционных законов и все они вместе. Тогда герильерос задавали такой вопрос: «Согласны ли вы с социализмом?»
- О, нет, нет, нет! Никоим образом! – отвечали люди.
Невероятно, насколько сильна была предубежденность, вплоть до того, что человек мог соглашаться с сутью всего, что содержало в себе это слово, но не мог согласиться с самим словом.

Чтобы ослабить революционный лагерь, Вашингтон и его агентура стремились во что бы то ни стало воспрепятствовать единству революционных сил. Разумеется, они не препятствовали бы единству Фиделя Кастро и его единомышленников с правореформистскими антикоммунистическими элементами типа президента Уррутии, премьера Миро Кардоны или некоторых "команданте" вроде Уберто Матоса, которые выдавали себя за революционеров. Но они всячески мешали их единству с Народно-социалистической партией, которую во что бы то ни стало стремились изолировать, закрыть ей дорогу в правительство, не допустить в профсоюзы и другие массовые организации, в новые органы государственной безопасности и в Повстанческую армию. Изоляция Народно-социалистической партии, руководители и члены которой полностью разделяли и поддерживали политику революционного правительства, должна была, по замыслу реакции, в свою очередь, ослабить позиции Фиделя Кастро и его единомышленников, сделать их более податливыми на советы Вашингтона, замедлить курс революции, а потом и совсем лишить ее наступательного начала. Исходя из этих же соображений, контрреволюционеры стремились во что бы то ни стало помешать установлению дружеских отношений между новой Кубой и Советским Союзом.
И эти планы империалистической реакции полностью провалились. Оказывая ожесточенное сопротивление социальным преобразованиям, империалисты разоблачили себя как злейших врагов кубинских трудящихся. Кубинский народ убеждался на собственном опыте, что его главный противник - это американский империализм и его союзники. Столь же отчетливо кубинский народ начинал понимать, что коммунисты - надежнейшие защитники его интересов и прав, что его будущее - социализм, что Советский Союз его искренний друг и союзник.
Осуществление коренных социальных преобразований, лишавшее американские монополии возможности продолжать грабить кубинский народ, вызывало все большее раздражение в Вашингтоне. Правящие круги США, опасаясь, что примеру Кубы могут последовать другие латиноамериканские страны, уже в середине 1959 года взяли курс на насильственное свержение правительства Фиделя Кастро путем контрреволюционного переворота. Душой проектируемого переворота должны были стать правые элементы «Движения 26 июля». Для маскировки они на словах выступали за социальные реформы, но против коммунизма и Советского Союза, которому якобы Фидель Кастро «запродал» кубинскую революцию.
21 октября бежавший в США гусано (червяк - так стали называть контрреволюционеров) Диас Лано организовал бомбежку Гаваны американскими самолетами, предоставленными в его распоряжение ЦРУ. В результате бомбежки погибло свыше 50 человек убитыми и ранеными. В тот же день майор Уберто Матос, участник борьбы в Сьерра-Маэстре, командующий военным округом провинции Камагуэй, поднял восстание, требуя, чтобы Фидель Кастро «порвал» с коммунистами.
Эти контрреволюционные вылазки вызвали огромное возмущение у кубинского народа. Мятеж Матоса был подавлен, а сам он был осужден ревтрибуналом на 20 лет тюремного заключения.
По требованию трудящихся была создана революционная милиция для борьбы с контрреволюцией. В ее ряды вступили десятки тысяч рабочих, крестьян, студентов. Планы правящих кругов США и их местной агентуры свергнуть правительство Фиделя Кастро провалились. Кубинская революция продолжала идти вперед с развернутыми знаменами.

***
Потерянное время, мечты и потерянный друг

С 13 июня 1959 Че был назначен Фиделем на должность посла по особым поручениям с полномочиями вице-президента и отправлен в поездки в Египет, Судан, Пакистан, Индию, Бирму, Индонезию, Цейлон, Японию, Марокко, Югославию, Испанию. Цели — налаживание экономических связей новой Кубы, а также покупка оружия — достигнуты не были. Осуществилась юношеская мечта Гевары побывать на восточном полушарии, но путешествие было омрачено политическими делами, в которых недавний партизан ещё плохо разбирался и потому его универсальным ответом на любые вопросы очень часто было: «Вот это да!». Точно не известно что подвигло Фиделя отправить Че из страны в дипломатические поездки, по которым последний явно не был специалистом. Может быть, Кастро хотел оградить Гевару от начавшихся на Кубе споров в правительстве между левыми и правыми партиями? По этому поводу остаётся только строить догадки. В этих вынужденных поездках Гевара был до 5 сентября.
7 октября 1959 Че назначается начальником департамента промышленности Национального Института Аграрной Реформы (ИНРЛ). Таким образом став ответственным за проведение главной реформы революции.
29 октября пропал Камило Съенфуэгос, летевший на самолёте «Сессна-310» с инспекцией в Санта-Клару. На рассвете следующего дня начались широкомасштабные поисковые работы: был мобилизован флот, жители Кубы прочёсывали местность, сам Че вылетел на поиски в таком же самолёте. Страна была взволнована: пропал один из популярнейших деятелей революции, не менее любимый народом, чем Че. Был огорчён и Эрнесто: он знал Камило со времён высадки на «Гранме». Они были близкими друзьями, хотя эту дружбу не многие понимали: Камило мог запросто шутки ради сбросить на землю дремавшего в гамаке Че, или предложить другу жаркое и только потом рассказать, что оно сделано из кошек. Че тоже не оставался в долгу, когда Камило лежал в госпитале, Эрнесто по-дружески нежно издевался над ним, постоянно посмеивался и устраивал разные глупости, например прятал фуражку друга. В одном из писем к Че Камило так отозвался о его почерке: «Я не знал, что ты, парень, настолько силён в китайском языке».
Самолёт Камило исчез бесследно. Поиски продолжались неделю. Расследование показало, что он, вероятно, изменил курс, чтобы уклониться от шторма, и направился в сторону моря. Че потерял одного из своих немногочисленных друзей, и в его словах по этому поводу слышится гнев: «Кто убил Камило? Его убил враг, убил, потому что хотел его смерти. Его убило отсутствие у нас исправных самолётов, из-за чего наши пилоты не могут набираться необходимого опыта, его убила перегруженность работой, из-за которой он хотел через несколько часов непременно оказаться в Гаване… Наконец, его убил собственный характер. Камило никогда не отступал перед опасностью, он смело смотрел ей в глаза, заигрывал с нею, дразнил её, как тореадор, и вступал с нею в единоборство. В его сознании партизана не укладывалось, что какое-нибудь препятствие может остановить его или что показавшееся в небе облако заставит свернуть с намеченного пути».

***
Че – аскет и творческая личность

Одним из первых публичных выступлений Че в Гаване была речь в Коллегии врачей 16 января.
Врачи считали его своим коллегой, да и он сам в первые месяцы пребывания в Гаване, подписываясь, ставил перед своей фамилией титул доктора, а «Че» писал в скобках после имени. Но вскоре он поменял свою подпись, вместо «доктор» стал писать «майор», а с «Че» снял скобки. И действительно, какой из него доктор, если он занимался теперь только политической и военной деятельностью? Что же касается медицины, то его интересовал только ее социальный аспект, а именно: чтобы она служила не эксплуататорским классам, а народу. Об этом он говорил в своем выступлении перед гаванскими врачами.
В этой же речи Че, как бы отвечая на нападки реакционеров, объяснял свое участие в повстанческом движении своей приверженностью идеалам Хосе Марти - этого апостола кубинской независимости, выступавшего за тесный союз всех народов Латинской Америки в борьбе за свободу. «Где бы я ни находился в Латинской Америке, - сказал в своем выступлении Че, - я не считал себя иностранцем. В Гватемале я чувствовал себя гватемальцем, в Мексике - мексиканцем, в Перу - перуанцем, как теперь кубинцем на Кубе, и здесь, и всюду - аргентинцем, ибо не могу забыть матэ и асадо (Асадо - мясо, жаренное на углях, аргентинское национальное блюдо), такова моя характерная особенность».
11 февраля газета «Революсьон», орган «Движения 26 июля», напечатала статью Че «Что такое партизан?». В этой статье, написанной еще в горах, Че реабилитирует слово «партизан». Дело в том, что на Кубе в отличие от других стран Латинской Америки партизанами называли добровольцев, поддерживавших испанские войска в борьбе с патриотами в период войн за независимость. А патриотов называли повстанцами. Теперь партизаны - борцы за народное дело, писал Че, это те, кто сражался в Сьерра-Маэстре, это Повстанческая армия. Со свержением Батисты партизаны решили только одну из своих важных задач, другую - аграрную реформу - им еще предстоит осуществить, и за нее им следует сражаться с таким же упорством, решительностью и самопожертвованием, с каким они сражались против батистовской диктатуры. Сила партизан, подчеркивал Че, в их связи с народом, в поддержке народа.
Появление этой статьи в печати знаменует начало активной литературно-публицистической деятельности Че, которой он отдавался со всей свойственной ему революционной страстностью на протяжении последующих пяти лет, проведенных им на Кубе. Литературное наследие Че разнообразно по жанрам и содержанию и обширно по объему. Это работы по теории, стратегии и тактике партизанской войны; книга воспоминаний о партизанской борьбе против Батисты («Эпизоды революционной войны»), написанная лучших реалистических традициях латиноамериканской литературы; статьи-фельетоны (за подписью «Франко-тирадор» - «Свободный стрелок»), разоблачающие политику империализма США и его подпевал; доклады и лекции по вопросам кубинской истории, внешней политики, экономического, государственного и партийного строительства; отчеты о зарубежных поездках; выступления на заседаниях коллегии министерства промышленности; предисловия к различным книгам; письма. Че не брал каких-либо гонораров за свои работы, опубликованные на Кубе. Гонорары же, которые он получал за границей, передавались им кубинским общественным или зарубежным прогрессивным организациям (так, например, гонорар за книгу «Партизанская война», изданную в Италии, был передан им итальянскому Движению сторонников мира).

В этом же месяце Че был президентским декретом провозглашен гражданином Кубы с правами урождённого кубинца. 12 февраля Че выступил по телевидению. Он заявил, что глубоко тронут присвоением ему кубинского гражданства, чести, которой в прошлом был удостоен только один человек - доминиканец генерал Максимо Гомес, главнокомандующий Армии национального освобождения в период войны за независимость. К этому времени Че уже стал знаменит на весь мир, прогрессивная студенческая молодёжь считала его своим кумиром. Карьера Че шла в гору: уже 26 ноября того же года он был назначен директором Национального банка Кубы и поставил на банковском билете скупую подпись - Че. Тогда же он завёл знакомство с Феликсом Гонсалесом, работающем в том же банке.

Свою приверженность революции Че объяснял следующим: «Почти всем известно, что я начал свою самостоятельную жизнь в качестве врача несколько лет назад. Но когда я еще только приступал к изучению медицины, большинство взглядов, которые присущи мне сейчас как революционеру, отсутствовали в арсенале моих идеалов. Я, как и все, хотел одерживать победы, мечтал стать знаменитым исследователем... добиться чего-то такого, что пошло бы на пользу человечеству. В силу обстоятельств и, наверное, благодаря своему характеру я начал путешествовать по Американскому континенту и хорошо узнал его... Путешествия мои проходили в таких условиях, что я смог тесно соприкоснуться с нищетой, голодом, болезнями, я видел, как не могут вылечить ребенка, потому что нет средств; как люди доходят до скотского состояния из-за постоянного чувства голода и обиды... И я понял, что есть задача, не менее важная, чем стать знаменитым исследователем или сделать существенный вклад в медицинскую науку, — она состоит в том, чтобы прийти на помощь этим людям... После долгих странствий, находясь в Гватемале, Гватемале Арбенса, я попытался сделать ряд заметок, чтобы выработать нормы поведения революционного врача. Я попытался разобраться: что же необходимо для того, чтобы стать революционным врачом. Но тут началась агрессия, агрессия, которую развязали «Юнайтед фрут», госдепартамент, Фостер Даллес — в общем-то это одно и то же... Вот тогда я понял главное: для того, чтобы стать революционным врачом, прежде всего нужна революция...»
Че считал, что настоящий революционер-коммунист, тем более руководитель, должен отличаться скромностью и быть бессребреником. Причем эта скромность должна быть не показной, а подлинной. В этом вопросе Че не допускал никаких компромиссов. Эти его качества проявлялись в самой разнообразной, подчас неожиданной форме. Однажды, когда на Кубе ввели карточки на продовольствие, в присутствии Че его подчиненные обсуждали размеры продуктовой квоты, получаемой каждой семьей. Некоторые жаловались на скудное количество продуктов, отпускаемых по карточкам. Че возражал, в качестве доказательства указывал, что его семья не чувствует недостатка в продуктах. Кто-то в шутку сказал: «Ты, как начальник, наверняка получаешь повышенную квоту».
Че возмутился. Однако на следующий день он тем же товарищам сообщил: «Я проверил. Действительно, оказалось, что моя семья получала повышенную квоту. Теперь с этим безобразием покончено». Подобные уравнительные идеи Че отражали стремление его и других единомышленников Фиделя Кастро, полностью их разделявших, показать народу, что они служат ему не из корыстных побуждений, а движимые сознанием революционного долга. В одной из своих речей после победы над Батистой Фидель Кастро говорил, что кубинский народ привык видеть в революционере - а так называли себя участники различных переворотов - нахального вида упитанного детину, часто вооруженного большим пистолетом. Он слоняется по приемным министерств, требуя себе «за заслуги» различного рода поблажки, привилегии и вознаграждения. Такого рода «революционер» превращался в общественного паразита, вызывая недоверие и презрение народа.
Но, кроме всех этих политических аргументов в пользу спартанского образа жизни, которого придерживался Че, была еще его личная склонность к простоте, к скромности в быту, свойственная ему антипатия ко всякого рода излишествам, роскоши и даже элементарным удобствам. Он действительно умел властвовать над своими физическими потребностями, довольствовался самым необходимым, не придавал никакого значения внешним атрибутам благополучия.
Одной из немногих вещей, к которым Че питал слабость, была любовь к детям. Этот железный революционер любил не только своих детей, но детей вообще, детей трудящейся Кубы, о которых он неоднократно говорил как о надежде революций, как о ее наследниках, как о тех, кто будет продолжать ее бессмертное дело. И дети тоже любили его, писали ему со всех концов Кубы. Всем своим детским корреспондентам Че отвечал, отвечал всерьез, как взрослым, как равный равному. В архиве Комиссии по увековечению памяти Че при ЦК КПК хранятся десятки писем кубинских школьников к Че и копий его ответов. Вот один из таких ответов десятилетнему ученику школы в селении Агуакатэ, провинция Гавана, пославшему на имя Че в конверте 50 сентаво в Фонд по укреплению экономики Кубы. Письмо с монетой почта вернула мальчику, который вновь послал его Че, но уже с почтовым переводом на указанную сумму. На этот раз оно нашло адресата, который 19 мая 1960 года ответил своему корреспонденту:
«Уважаемый друг!
Большое спасибо за твое доброе письмо от 30 марта, которое ты мне послал в связи с Почтовым днем школьника, и за почтовый перевод на сумму 50 сентаво, которую ты вносишь в фонд по укреплению нашей экономики. Посылаю тебе квитанцию № 9186, свидетельствующую о твоем патриотическом поступке.
Меня глубоко радует твое стремление продолжать учебу, и советую тебе всегда оставаться таким, чтобы быть полезным человеком твоей родине и самому себе. Это лучшая помощь, которую могут оказать дети революционному правительству. Сожалею, что почта вернула тебе письмо с монетой и что ты поэтому подумал, что я не захотел тебе ответить. Уверяю тебя, что твое письмо доставило мне большую радость.
Прими мой привет,
с уважением майор Эрнесто Че Гевара».

***
Рождение легенды

4 марта 1960 года Эрнесто Гевара направлялся в банк. Вдруг в гаванском порту взорвалось французское судно «Ла Кабур», которое перевозило семьдесят тонн бельгийского оружия. Моментально было убито семьдесят пять человек, а более двухсот получили ранения. Услышав взрыв Гевара немедленно помчался к пирсу и принялся помогать спасательным работам. Фотограф кубинской революционной газеты «Верде оливо» заметил Че, но тот сердито запретил ему снимать, потому что считал, что несчастье не может быть объектом любопытства.
Днём позже состоялись публичные похороны жертв взрыва. Во время церемонии корреспондент газеты «Революсьон» Корда сделал фотографию Че. Ракурс был выбран безошибочно: ничто не отвлекало внимание от хмурого лица Че. У него слегка приподнята левая бровь, на голове берет с пятиконечной звездой, куртка застёгнута под подбородок, волосы развиваются на ветру. Эрнесто на этой фотографии смотрит поверх зрителя, на небо, будто провожая взглядом души умерших, а его лицо выражает немой вопрос и готовность мстить, ведь осталось не выясненным был ли взрыв несчастным случаем.
Это и было то знаменитое фото, которое спустя годы итальянский издатель Фельтринелли нашёл в доме Корды и сделал на основе этой фотографии плакат. Десятки тысяч, а затем миллионы копий разошлись по всему Миру. Это наиболее известное изображение Че, которое с тех пор встречалось на всём: стенах, книгах, знамёнах и футболках. Это изображение стало иконой Че. Оно сделало команданте бессмертным и одновременно чуть не стёрло его личность, превратив в символ индустриального капитализма.

***
Тамара

«Ни внутренние, ни международные обстоятельства не заставят меня вновь взяться за оружие – это дело я как государственный руководитель считаю ниже своего достоинства, хотя оно необыкновенно заманчиво для авантюристической натуры» - писал Че аргентинскому литератору Эрнесто Сабато. Выполняя государственные обязанности и участвуя во множестве дебатов по экономическим и политическим темам, Эрнесто Гевара работал над проектом, который был ближе к его профессии революционера. В проекте рассматривалась организация инфраструктуры, создание добровольческих групп и подготовка условий для проведения вооруженного революционного движения в Андах. Для реализации проекта была начата секретная операция по вербовке добровольцев.
В 1960 году в жизни Эрнесто Гевары появляется новая женщина – он знакомится с Тамарой Бунке Бидер. Тамара - яркая натура, в совершенстве владеющая испанским, немецким и русским языками (ее мать – родом из России), прекрасная певица, умеющая играть на фортепиано, гитаре, аккордеоне, спортсменка и балерина. Родилась Тамара в Буэнос-Айресе, однако, когда ей исполнилось 14 семья переехала в ГДР. Там у Тамары проявилось глубокое чувство тоски по родине и сформировалась любовь к покинутой Латинской Америке. С первых дней победы Кубинской революции Таня стала последовательной сторонницей политического процесса, зарождавшегося на маленьком Карибском острове. «Самой неотложной задачей для нее стало переехать в Гавану, — вспоминала ее мать. — Ей казалось, что именно это она должна была сделать как можно раньше. Последние два года Тамара готовилась к поездке в Латинскую Америку; был готов паспорт и получено разрешение правительства и партии».
Первая встреча Тамары с Эрнесто Че Геварой произошла в Берлине, когда Че возглавлял торговую делегацию подписавшую в Берлине два соглашения. Общительность Тамары была поразительна; она вела себя с любым человеком, как со старым другом. Но это ли расположило к ней Че? Возможно, он видел в Тамаре только патриотку латинской Америки с марксистскими идеалами и задатками революционерки. Как бы то ни было, из-за постоянных политических дел и неизбежных командировок Че Гевары их отношения так и не превратились во что-то большее, чем дружба.
При помощи Гевары в 1961 г. Тамара приехала вместе с Кубинским балетом в Сантьяго-де-Куба. Там она работала в департаменте просвещения, училась на факультете журналистики в Гаванском университете.
С 1961 по 1963 год она работала переводчицей в Министерстве образования, но ее деятельность не ограничивалась служебными обязанностями. Когда в стране развернулась кампания по ликвидации неграмотности, Тамара учила читать и писать бойцов Повстанческой армии. Она вступила в ряды Национальной революционной милиции и была активным членом Комитета защиты Революции квартала, в котором жила. В течение трех лет она сотрудничала также в Комитете пропаганды Национального управления Федерации кубинских женщин и занималась на факультете журналистики Гаванского университета. Как вспоминают ее товарищи, она никогда не жалела времени на революционную деятельность.

***
Экономист-реформист

23 февраля 1961 Че Гевара стал министром промышленности. На совещании руководящих деятелей Кубы Фидель спросил: «Есть в зале экономист?». Че Гевара, как всегда, думал о мировой революции и вместо «экономист» ему послышалось «коммунист», он поднял руку и был назначен министром промышленности. По рассеянности. Кстати в министерстве Че завёл себе верного друга – собаку по имени Муралья (несокрушимая стена). Верный пёс умёл добираться на лифте до девятого этажа, где работал Гевара и неизменно присутствовал на всех совещаниях, иногда вдруг шумно чеша за ухом.
Коммунистом Че Гевара был образцовым. Экономистом не был вообще. Его экономические идеи были бредовыми, но самое ужасное, что он пытался претворить их в жизнь. Он считал, что Национальный банк не должен давать кредиты предприятиям, созданным для получения прибыли. Что при кредитовании вопрос о рентабельности предприятия вообще не должен рассматриваться. Что размер зарплаты должен определяться не работой, а нуждами человека. Что вообще-то зарплату лучше совсем отменить и ввести вместо нее натуральный обмен, потому что «коммунистическая сознательность способствует развитию производства лучше, чем материальное поощрение». Самым большим разочарованием, как экономиста, так и коммуниста Че Гевары было горькое открытие, что даже соцстраны не дают денег «в долг безвозмездно», а требуют возврата с процентами.
Параллельно Че продолжал заниматься строительством новой революционной армии. Все эти годы он руководил департаментом обучения министерства вооруженных сил, который отвечал за строевую и политическую подготовку не только бойцов и младшего офицерского состава Повстанческой армии, но и гражданской милиции. В этом же департаменте зародилась Ассоциация молодых повстанцев - кубинский комсомол (ныне Союз молодых коммунистов). По его инициативе этот департамент стал издавать широко читаемый на Кубе еженедельник «Вердэ оливо» - орган Повстанческой армии. В нем Че часто печатал фельетоны на международные темы.

Выходные дни министр промышленности Кубы Эрнесто Че Гевара де ла Серна обычно проводил на разгрузочных работах в порту или на рубке тростника. Работники министерства промышленности по секрету признавались, что изнурённый работой Че приходил за зарплатой последним, под конец рабочего дня и поэтому ему часто не хватало денег.
Надо было знать Че, чтобы понять, почему он после назначения на госпосты забыл о сне, носился по острову, собирал форумы, кворумы и митинги, консилиумы. Эрнесто прочитывал тома по экономике, агрономии, электрификации и даже ядерной физике - в мечтах об атомных электростанциях на острове. Гевара сам спроектировал свой комбайн для резки сахарного тростника, сам его испытывал и сам же на нем работал после министерского рабочего дня. Когда врач предписал Геваре курить одну сигару в день, Че стал заказывать специальные полуметровые экземпляры. Надо было знать Че, чтобы понять, почему он устраивал беспрерывные субботники и воскресники во вверенных ему учреждениях, на предприятиях и в хозяйствах - ему просто тогда казалось, что если административно перенести в экономику и сферу производства «романтику боя, язык батарей», победные результаты будут достигнуты революционизированными массами так же быстро, как в недавней герилье. Он сам жил на измот и на износ, и заставлял жить так же всех вокруг. «Слишком часто, благодаря ошибочной мысли о нашей будущей важности, мы позволяем духу самосохранения пускать корни» - говорил Че на одном из митингов. И это было не предупреждением о его будущих планах; это был девиз всей его жизни.
Гевара решил, что в огне боев выковался массовый энтузиазм... Че думал так до тех пор, пока его подчиненные банковские работники после ударных двух суток, проведенных ими в выходные на рубке сахарного тростника, по дороге с плантации в Гавану ни рассказали ему в автобусе анекдот, очень популярный по их словам на Кубе: «Разговаривают двое рабочих. Один говорит другому: - Революция - это хорошо. Ты прекращаешь пить ром, не куришь, работаешь по четырнадцать часов в сутки, не прикасаешься к жене, потому что у тебя нет больше сил... Скажи, нет ли у тебя способа вернуться к старому?»

2 июня 1961 — Че подписал экономическое соглашение с СССР. Здесь началось сотрудничество Кубы и СССР, вылившееся в октябре 1962 года в Карибский кризис. Кубинцы остановились в гостинице «Советская». Вечером накануне переговоров Че объявил делегации: «Завтра в девять тридцать встречаемся в холле». Но в назначенное время вниз спустился только он один. Подождав ровно минуту, Че сел в машину и отправился в Министерство торговли. Там очень удивились, когда в зал вместо группы кубинских товарищей вошел один команданте и спокойно предложил начинать. Вскоре по одному, по двое начали появляться смущенные, запыхавшиеся кубинцы. Кстати 24 июня, вскоре после поездки, Че Гевара встретился с Юрием Гагариным в Гаване, представлявшим Общество советско-кубинской дружбы.
Кубинская революция нуждалась в международном признании, и Че, как второму лицу Кубы, приходилось всё время возглавлять важные дипломатические миссии, в поисках союзников режима, которые оказывали бы помощь Кубе в условиях экономической блокады США.
Че Гевара был невысокого роста брюнет, с широким открытым лицом, окаймленным небольшой бородкой, с живыми добрыми глазами, в черноте которых застыла грусть. Он поражал всех прежде всего необычной для деятелей столь высокого ранга манерой держаться и простотой. Хотя во время выступлений на публике к нему были прикованы все взгляды, и он, очевидно, это чувствовал, вел себя Че исключительно непринужденно, без тени рисовки. Молниеносно реагировал на многочисленные вопросы, которые ему задавались, где бы он ни появлялся, давал четкие, ясные ответы (без какой-либо дипломатической «многозначительности»), часто произносил остроумные реплики. Че Гевара вообще всегда много улыбался, шутил. Но вместе с тем, когда он слушал выступления других делегаций, на его лице были сосредоточенность и напряженность. Одет Че Гевара был в оливково-зеленый военный костюм майора кубинской армии. Из верхнего кармана его кителя, как правило, виднелась сигара, которую он перед курением тщательно, не торопясь, обрезал специальным ножичком. Ходил Эрнесто в невысоких сапогах твердой, уверенной походкой.
В августе 1961 года Гевара участвовал в межамериканском экономическом совещании на модном уругвайском курорте Пунта-дель-Эсте. Там Че бросил вызов собравшимся двумстам журналистам: он согласен дать пресс-конференцию, но с одним условием — ему могут задавать любые вопросы, и он на них будет отвечать, но журналисты должны обязательно опубликовать сказанное им. Один верноподданный уругваец начал обстрел: — Майор Гевара, думаете ли вы когда-нибудь вернуться на свою бывшую родину? — Я обещал отвечать на любые вопросы, но не имел в виду провокации, тем более касающиеся страны, где я родился. Что касается моего понимания слова «родина», то оно, я уверен, шире и достойнее вашего, потому что моя Родина — вся Америка.
Так же на Пунта-дель-Эсте Геварой был разоблачён империалистический характер предложенной президентом Джоном Кеннеди программы «Союз ради прогресса». После этого Куба оказалась в блокаде: правители латиноамериканских стран разорвали отношения с «островом Свободы» в обмен на экономическую помощь США. В то же время Советскому посольству в Уругвае из Москвы предписали оказать содействие миссии Че. Когда лекция в Монтевидео окончилась, на слушателей обрушилась полиция. Грянул выстрел, и на мостовую упал сраженный пулей профессор. Профессора убивать не собирались - пуля предназначалась Че.

Не всё было гладко и во внутренней политике Кубы. На острове свободы, не все были довольны. И когда Че узнал об этом - постарался объяснить печатно и устно населению, что причины бедственного положения на Кубе лежат глубже, чем во временном пласте революционной войны и в послереволюционной блокаде Кубы - капстраны и, прежде всего США, по его подсчетам и при Батисте не старались осчастливить Кубу: из 700 миллионов долларов, инвестированных тогда Штатами в кубинскую экономику, назад было откачано 550, и только 150 реинвестированы заново.
Че упорствовал в своей вере: «Наверно, хороший реформист улучшил бы уровень жизни кубинского народа, но это не была бы Революция. Революция - это жертва, борьба, вера в будущее. Революция должна обогнать глупую реформистскую программу. Для этого необходимо пожертвовать респектабельностью, личной выгодой, чтобы получить нового человека». Не трудно по этим его словам догадаться - Эрнесто Че Гевара в качестве инструмента улучшения жизни народа вместо экономически грамотного хозяйствования во имя повышения благосостояния предлагает просто всем кубинцам стать двойниками Эрнесто Че Гевары.
Новый Человек, человек, живущий фанфарно пронзительно и ослепительно, парящий над мелочью и мерзостью обыденности, свечой взлетающий к пределу человеческих возможностей, чтобы вдохновенно, экстатически прорвать предел ради новых пьянящих высот и достижений - такой человек из мечты и боя с детства жил в душе Гевары, такой человек был его соратником в кубинской герилье, дух именно такого человека хотел распространить Че по всей планете. Но в дотошном, скрупулезном и приземленном труде банкира, экономиста и производственного руководителя, даже и госмасштаба, Че не был счастлив, тщетно драпируясь в кумач и лозунги митингов посреди рабочего дня и пряча тоску в трудовые налеты на сахарные плантации.
Такой Новый Человек в понимании Гевары только что был убит в Конго по воле крохоборов-стяжателей сытого, жадного и скупого Запада - его звали Патрис Лумумба, он хотел, став руководителем страны, отобрать богатство Родины - алмазные копи, - у пришлых белых и отдать в руки своего народа, но наемник и ставленник мирового капитала Чомбе захватил и казнил законного главу государства. Че стремился отомстить за Лумумбу. Но его жажду боя на время приглушило последовавшее вскоре вторжение американцев на Плайя-Хирон.

***
Вторжение

15 апреля американские самолёты пилотируемые кубинскими контрас, подготовленными ЦРУ сбросили бомбы на Сантьяго, «Сан-Антонио-де-лос-Баньос» и «Сьюдад-Либертад». В ожидании вторжения войск США были мобилизованы повстанческие группы в центральной части острова, на востоке и под командованием Че Гевары на западе. Через несколько часов Че выступал на митинге ополченцев, вернувшихся после боёв с контрреволюционерами. На следующий день майор Гевара прибыл в Гавану на похороны жертв воздушной атаки. Стоит заметить, что часть жертв была на счету кубинских ПВО.
17 апреля 1961 Че вновь возглавил армию, размещавшуюся в провинции Пинар-дель-Рио. Бой на Плайя-Хирон еще не закончился, но Че уже был там, в гуще событий. Французская журналистка Аниа Франкос так описывает свою встречу с ним в эти дни в своей книге «На Кубе праздник»:
 
«Че окружен толпой, мне едва удается разглядеть из-за спин его бледное лицо. Черный берет, на темной зеленой куртке никаких знаков отличия... Мне вспоминаются восторженные слова моей приятельницы-аргентинки: «Все девушки Латинской Америки влюблены в Че. Он очень красив: бледное романтическое лицо с большими черными глазами и маленькой взъерошенной бородкой! Прямо Сен-Жюст!..» В одной из своих статей Сартр писал о Че как о подлинном герое революции и цитировал его слова: «Фидель мог бы найти голову получше моей, но вряд ли ему удалось бы найти более согласную с его идеями». Аниа Франкос присутствует при разговоре Че с пленным наемником-негром.
- А ты что тут делаешь? - спрашивает Че пленника. - Тоже явился ратовать за «демократию»? Участвуешь в интервенции, которая финансируется страной расовой сегрегации? Да еще в компании буржуазных юнцов, которым плевать на то, что ты, чернокожий, не имеешь равных с ними прав. Ведь они ополчились против революции, утверждающей достоинство всех рас! Ты взял в руки оружие ради того, чтобы эти отпрыски «приличных семей» снова завладели своими клубами, куда тебя, черного, И на порог не пустят!
Негр молчит. Че поворачивается к остальным пленным.
- Кто из вас был членом аристократических клубов?
Несколько человек поднимают руки.
- Каких именно?
Пленные называют один за другим «Клуб Наутико», «Мирамар», «Яхт-клуб» и так далее. Че обращается к негру?
- А ты имел право вступить в эти клубы?
- Нет, - отвечает он.
- Конечно, они боялись, как бы ты не загрязнил воду в их бассейнах. А вот насчет воды в Плайя-Хирон у них почему-то нет опасений! Ты заслуживаешь оправдания еще меньше, чем они, - заключил Че.
- Знаю, майор, - отвечает пленный. - То же самое мне твердили и милисиано».

Затем, после вторжения войск на Кубу, вновь потянулись обычные будни для Че – государственного деятеля. Несмотря на то, что, заткнув маленькую дыру в экономике, он оказывался перед большой – Гевара всё успевал и доводил до конца. Он никогда не страдал самодовольством человека наделённого властью, всегда здраво критиковал как окружающих, так и себя. Куба находилась в очень трудных условиях экономической блокады, получая помощь только от социалистических стран. Продовольствие было строго нормировано, главная проблема в разной оплате одного и того же труда не была решена.

***
«Никита, трус, подарки не заберают»

2 марта 1962 — Че Гевара назначен членом Секретариата и Экономической комиссии Объединённых Революционных Организаций (ОРО). А 8 марта — членом Национального руководства. 15 апреля Че выступал в Гаване на профсоюзном конгрессе трудящихся Кубы, призывая к развёртыванию социалистического соревнования.
20 мая Фидель пригласил майора Гевару на встречу в очень узком кругу: Рауль Кастро, президент Освальдо Дортикос, сам Фидель и Че. Фидель сообщил, что говорил с советским маршалом Бирюзовым, который передал предложение советского премьер-министра Никиты Хрущёва при необходимости усилить оборону Кубы ядерным оружием.
Никаких свидетельств этой встречи нет, поэтому реакция Че Гевары на известие остается неизвестной. Лишь спустя тридцать лет Фидель сказал: «Нам не понравилась мысль о ракетах, они грозили повредить образу латиноамериканской революции. Таким образом мы превращались в советскую военную базу. Но при том мы считали, что благодаря ракетам социалистическая Куба станет сильнее».
13 августа советский посол Александр Алексеев вручил Фиделю соглашение о ракетных базах. Фидель его подписал и поручил Че доставить документ в СССР. 27 августа майор Гевара в обществе президента Объединённых революционных организаций Эмилио Арагонеса прибыл в Москву. Предлогом для визита была необходимость обсудить экономические вопросы.
30 августа Хрущёв принял делегацию на своей даче в Крыму. Че Гевара предлагал обнародовать соглашение, но Хрущёв отказался от этого. Более того: он даже не стал подписывать документ, чтобы избежать утечки информации со стороны кубинцев. 2 сентября Че выехал из Москвы и, посетив Чехословакию, 5 сентября вернулся на Кубу. Прошло всего три недели, а подготовка на будущих базах там уже началась и это не прошло незамеченным со стороны США. Разведывательные самолёты У-2 подтвердили, что на Кубе начался монтаж пусковых установок для ракет. Министр обороны США доложил об этом Кеннеди, который расценил строительство как оборонительную акцию. Пентагон дал указание подготовить воздушно-морское нападение на Кубу к концу месяца. Правительство Соединённых штатов развернуло компанию по осуждению присутствия советского ядерного оружия на Кубе. 2 сентября СССР ответил заявлением ТАСС, что это действия исключительно оборонительного характера. 15 сентября в порту Мариэль ошвартовалось советское грузовое судно «Полтава», доставившее первую из ракет, которую тайно перевезли на базу в Сан-Кристобале. На заседании ООН советский министр иностранных дел Громыко обвинил Штаты в разжигании войны. Че Гевара тем временем перевёз свою семью на другое место жительства.
13 октября советский посол в США Анатолий Добрынин, не имевший информации о происходящем, отрицал свидетельства о наличии ядерных ракет на Кубе. Но разведывательные полёты У-2 подтверждали, что в Сан-Кристобале идёт строительство ракетной базы. Правда, оснований полагать о наличии ядерных боеголовок на Кубе у США не было: обвинения в размещении там ядерного оружия являлись скорее последствиями напряженности «холодной войны», когда слово «ракета» ассоциировалось с «ядерная». К тому же, советские ракеты на Кубе были вполне сопоставимы с американскими ракетами в Турции. Тем не менее, президент Кеннеди решил подготовить военно-морскую блокаду Кубы. В это время Громыко в Штатах настойчиво доказывал, что ракеты на Кубе – это оборонительное оружие. Согласно советским источникам, на острове были ядерные боеголовки, но они не были установлены на ракетах.
В семь часов вечера 22 октября Кеннеди в прямом эфире заявил, что имеет бесспорные доказательства наличия советских военных баз на Кубе и поэтому начинает военно-морскую блокаду острова. На следующий день на Кубе объявили военное положение. Че был назначен командующим вооруженными силами на западе и отправился в Пинар-дель-Рио. Ожидая, что война вот-вот начнётся, Че сооружал склады боеприпасов в пещерах и горах, укреплял позиции войск, днём осматривал зону предполагаемого вторжения, а по ночам читал книги и играл в шахматы.
24 октября Хрущёв отправил Кеннеди срочное сообщение, о том, что СССР воспринимает блокаду как акт агрессии и не даст советским судам указание поворачивать обратно. Однако рано утром вышедшие в моря советские суда снижали ход, возвращались в порты или изменяли маршрут следования и только танкер «Бухарест» направился в сторону сил блокады. Спустя два дня Фидель отправил Хрущёву сообщение, что столкновение неизбежно и начнётся в период ближайших 24-72 часов. Наиболее вероятна воздушная атака, а затем вторжение войск США. В случае ядерного нападения Фидель грозил дать ядерный ответ. Долго сдерживаемое всеми кубинцами напряжение должно было очень скоро обернуться крупномасштабным истреблением и, возможно, расцветом третьей Мировой войны. Кеннеди приказал увеличить число разведывательных полётов над Кубой. Через два дня Фидель отдал приказ сбивать любые самолёты, вторгшиеся в воздушное пространство Кубы. К полудню один из У-2 был сбит по инициативе советского командования одной из баз. Напряженность была на пределе. Тогда, не посоветовавшись с кубинцами, Хрущёв предъявил Кеннеди ультиматум: базы будут демонтированы, если США откажутся от вторжения на Кубу и приступят к переговорам о выводе американских ракет из Турции. Кеннеди дал согласие в общих чертах принять предложение.
28 октября Карлос Франки, редактор «Революсьон», из телепрограммы агентства «Ассошиэйтед Пресс» узнал о том, что Советский Союз решил забрать ракеты с Кубы. Когда он немедленно связался с Фиделем, то оказалось, что Кастро сам впервые слышит об этом и разразился тирадой в адрес Хрущёва: «Жопа, сукин сын, ублюдок!» Когда «Революсьон» на следующий день вышла с заголовками «Советы забирают ракеты», толпы кубинцев пели на улицах: «Nikita, mariquita, lo que seda, no se quita» («Никита, трус, подарки не заберают»).
В ближайшие дни напряжённость заметно ослабла, начался демонтаж пусковых установок на Кубе. Ильда Гадеа, возвращаясь с работы, зашла к Че и застала его дома: «Эрнесто был весь грязный, его ботинки заскорузли от грязи; он играл на полу со своей маленькой дочкой… и с собакой».

***
Рождение Тани

Ещё в октябре 1962 года Че утверждал, что обширная область Анд «предназначена для того, чтобы стать аналогом Сьерра-Маэстры в южной Америке». Центр действий Че планировал в Перу и Аргентине, в которой после падения правительства Фрондиси один за другим вершились военные перевороты.
В конце 1962 года Че в Гаване провёл с перуанскими революционерами, среди которых были Эктор Бехар и поэт Хавьер Эрауд, переговоры по поводу возможности открытия партизанского фронта и поддержки в одной из самых нищих областей Перу, где мощным революционным движением крестьян и индейцев руководил Уго Бланко. Было решено, что попасть в зону действия партизан лучше всего по кратчайшему пути через Боливию. Че обратился к Коммунистической партии Боливии (КПБ) с просьбой о поддержке в организации сотрудничества с перуанскими партизанами. КПБ вскоре устроила сеть опорных пунктов. Луис Тельерья, член центрального комитета, участвовавший в деятельности этой сети, пользовался содействием членов организации молодых коммунистов Орландо Химинеса, Лойолы Гусман и Хулио Сесара «Эль Ньято». 9 января 1963 года группа перуанских партизан прибыла в Боливию. Но когда партизаны после многократных изменений в планах и проволочек всё же пересекла перуанскую границу, тамошняя полиция, заранее кем-то предупреждённая, оказала сопротивление и партизанам пришлось отступить назад в Боливию. Так же в это время при помощи Че аргентинский журналист Хорхе Рикардо Масетти начал организацию очагов партизанской войны в Аргентине. Весной 1963 Масетти и несколько товарищей с дипломатическими паспортами при помощи Боливийского движения молодых коммунистов, переправились через границу в Боливии, а в сентябре оказались в Аргентине.
В мае 1963 ОРО преобразовались в Единую партию кубинской социалистической революции, Че был назначен членом её Центрального Комитета, Политбюро ЦК и Секретариата. Этот же год отметил начало нового этапа в жизни его знакомой - Тамары Бунке Бидер. Личные качества Тамары, ее стойкость, способности, политические взгляды и самоотверженность в работе послужили причиной того, что Че выбрал ее для осуществления сложной и ответственной задачи по оказанию помощи в борьбе, которую он и его товарищи собирались вести в других странах. В течение нескольких месяцев молодая революционерка, аргентинка по национальности, настойчиво училась искусству ведения подпольной и партизанской борьбы, для того чтобы выполнить поставленные перед ней задачи. Она начала отдаляться от своих друзей; одним она говорила, что работает с делегациями в Министерстве Революционных вооруженных сил, а друзьям в этом министерстве рассказывала об огромных переводах, которые делает для Министерства промышленности...

В Июле Гевара находился в Алжире во главе правительственной делегации на праздновании первой годовщины независимости этой республики.
16 января 1964 Че подписал кубино-советский протокол о технической помощи. Кажется отношения между Кубой и СССР начали оттаивать.
Гевара с 20 марта по 13 апреля возглавлял кубинскую делегацию на конференции ООН по торговле и развитию в Женеве (Швейцария). С 15 по 17 апреля посещал Францию, Алжир, Чехословакию.
В марте же 64 года в революционное подполье Аргентины проникли агенты жандармерии. Лагерь партизан был захвачен, а те, кому удалось скрыться, были обречены блуждать по дикой пустынной местности, пока небыли захвачены в плен, или не умерли от голода.
Позже в Перу развернулись ужасающие репрессии, и будущее революционного движения там представлялось совершенно неясным. Андский проект Че разваливался на глазах.

С 5 по 19 ноября находился в Советском Союзе во главе кубинской делегации на праздновании 47-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Сохранились фотографии: упакованный в шапку-ушанку Че на трибуне Мавзолея 7 ноября. Он искренне симпатизировал нашей стране и, может быть, поэтому был обеспокоен инициативой Хрущева «запустить американцам в штаны ежа», разместив на Кубе советские ракеты. Но симпатия эта была скорее по отношению к стране, нежели реальному состоянию её нынешнего режима. Подтверждает это замечательная история о том, как аргентинские товарищи обратились к Че (тогда – директору Национального банка Кубы) и попросили у него денег на издание в Аргентине собрания сочинений Ленина. Че ответил им, что с такой просьбой логичнее обращаться в Москву. Но аргентинцы не отставали (в Москву они уже обращались, и там им уже отказали). Тогда Че предложил: «А вы возьмите сумму, которую вы, по вашему мнению, стоите, и сумму, которую вы стоите на самом деле, – и на разницу издайте собрание сочинений!»

В то время США стремительно брали реванш за победу кубинской революции. В 1964 году в Бразилии на двадцать с лишним лет воцарился военный режим. А как говорил Никсон, «по тому пути, по которому пойдет Бразилия, пойдет весь континент». Поэтому уже тогда, в 64-м, кубинцами велась подготовительная работа по созданию базы в Боливии, для продолжения революции непосредственно там. По словам Фиделя Кастро, Че Гевара был нетерпелив, хотел как можно скорее выехать туда, и его пришлось сдерживать, чтобы создать там более безопасные условия для начала революции. Подготовительная работа была возложена на двух человек - Инти и Таню. Настоящее имя Инти – Гидо Альваро Передо Лейге. Он был одним из руководителей организации Коммунистическая молодежь Боливии, затем – секретарем столичного обкома Компартии, членом ЦК. Инти и его брату Коко (Роберто Передо Лейге) вменялось в обязанность создать боливийскую группу поддержки кубинцев.
Задача по созданию городского подполья, информационному обеспечению и разведработе в правительственных сферах возлагалась на Таню – псевдоним давней знакомой Че Гевары: Тамары Бунке. 16 ноября 1964 г. с фальшивыми документами на имя Лауры Гутьеррес Бауэр, аргентинки немецкого происхождения, Таня прибыла в Ла-Пас и «активизировала» группу Инти. Она устанавливала контакты в правительстве и в высших военных сферах вплоть до министра внутренних дел и юстиции Антонио Аргедаса Мендиеты, пресс-секретаря президента Гонсало Лопеса Муньоса и самого президента Рене Баррьентоса Ортуньо.

Очень красивая женщина, белокожая, с сине-зелёными глазами, чёрными коротко стрижеными волосами, стройная, с открытой улыбкой – Лаура не могла остаться незамеченной Баррьентосом. Сразу же после знакомства он предложил ей встретиться «в неформальной обстановке». Конечно, Таня не пыталась строить иллюзий и понимала, что Баррьентос враг, но всё же согласилась. Таня надеялась, что эта встреча поможет ей завязать дружбу с президентом и в будущем получать доступ к важной для партизанского движения информации. Рене Баррьентос же просто влюбился в неё.

Таня, тогда Лаура Гутьеррес, совершала – под видом этнографической экспедиции – поездки по всей стране, устроила даже выставку индейского традиционного костюма. Свои поездки в отдаленные районы она объясняла интересом к индейским народным песням (и позже, после смерти Тани выяснится, что она действительно собрала уникальную коллекцию индейского фольклора). Таня начала работать на радио г. Санта-Крус и позже воспользуется этой работой для радиосвязи с отрядом Че.

***
Конференция и очередное покушение

11 ноября 1964 — Че выступал в Доме дружбы на учредительном собрании Общества советско-кубинской дружбы. По долгу и должности ему пришлось объехать и облететь весь земной шар в поисках помощи Острову Свободы. Итог дипкруизов оказался не слишком блестящ. То, что капиталистический лагерь не выказал щедрот - было им ожидаемо, но вот то, что соцлагерь во главе с СССР не заторопился на подмогу с ожидаемым бескорыстием, стало для Че открытием и информацией к размышлению. Советские проекты на Кубе затягивались в осуществлении (кроме, само собой, военных - базы ВМФ и ракетные пусковые площадки оборудовались по-стахановски скоро), да и цены за возведение и пуск объектов народного хозяйства Кремль, как оказалось, назначал не братские, а мировые... Поэтому, участвуя во главе кубинской делегации в Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке с 9 по 17 декабря, Че Гевара с трибуны произнёс неодобрительные слова в адрес СССР. С присущим ему революционным пафосом и страстью Че Гевара призвал к деловому рассмотрению серьезных мировых проблем. Наиболее жгучей из них он назвал проблему мирного сосуществования государств с различными социальными системами. Вместе с тем он подчеркнул, что как марксисты кубинцы придерживаются того мнения, что мирное сосуществование между государствами не предусматривает сосуществования между эксплуататорами и эксплуатируемыми, между угнетателями и угнетенными.
Уничтожающей критике подверг Че Гевара агрессивную политику США в отношении стран Юго-Восточной Азии, Африки, Латинской Америки. Особенно подробно он остановился на враждебных акциях США против Кубы, на подготовке американским правительством агрессии против острова Свободы. «Как может претендовать на роль защитника свободы страна,— заявил он, — которая убивает собственных детей и ежедневно проводит среди них дискриминацию на основе цвета их кожи, страна, которая позволяет оставаться на свободе убийцам негров, защищает их и наказывает негров за то, что они требуют уважения своих законных прав, прав свободной человеческой личности? Мы понимаем, что сегодня Ассамблея не в состоянии потребовать ответа за эти акты, однако следует со всей ясностью установить, что правительство Соединенных Штатов не является защитником свободы, а скорее увековечивает эксплуатацию и угнетение многих народов мира и многих из своих собственных граждан».
Революционной патетикой был пронизан раздел выступления Гевары, посвященный Латинской Америке. Он подчеркнул общность судеб народов Латинской Америки, которые говорят на одном языке, имеют общую культуру и эксплуатируются одним и тем же империализмом—империализмом янки. «На равнинах и в горах Америки, на склонах предгорий, в долинах и лесах, в пустыне и в суете городов, на побережье океана и на берегах рек,— заявил Че Гевара,— в храбрых сердцах латиноамериканцев начинает созревать горячее желание умереть в борьбе за свое достоинство, завоевать и сохранить свои права, которые попирались в течение почти пятисот лет». По мнению Че Гевары, революционная волна, которая начинала захлестывать страны Латинской Америки, будет нарастать с каждым днем, потому что ее движущей силой являются народные массы, те, «кто везде составляет большинство, чьим трудом создается богатство, кто производит ценности, кто вращает колесо истории».
В заключение Че Гевара воскликнул: «Новый строй континента, новый строй Америки поднимается и воплощается в категорическом заявлении нашего народа о своей непреклонной решимости бороться против бронированного кулака интервенции и отвести его. Наша твердая решимость находит понимание и поддержку у всех народов мира, и особенно у народов социалистических стран. Родина или смерть!»
Заключительные слова Че Гевары потонули в громе аплодисментов большинства делегаций и зрителей. Со стороны галерки слышались голоса: «Venceremos», «Cuba si, yanky no». Не безмолвствовали и кубинские контрреволюционеры. Темпераментное, страстное выступление Че Гевары настолько захватило присутствующих в зале, что, когда где-то в середине его выступления послышался звук не то выстрела, не то взрыва, никто особого внимания на него не обратил. Как выяснилось впоследствии, в день выступления Че Гевары кубинские контрреволюционеры намечали проведение крупной террористической акции. Учитывая, что перед входом в здание ООН были выставлены усиленные наряды полиции, заговорщики решили отвлечь их внимание обстрелом здания ООН с «тыла», с восточного берега Ист-Ривер (здание ООН находится на западном берегу реки), что по замыслу террористов вынудит полицейских сразу же броситься к месту происшествия и оголит таким образом «фронт», т. е. вход в помещение Генеральной Ассамблеи. С этой же целью была заложена бомба в одно из помещений Секретариата ООН, взрыв которой должен был совпасть с обстрелом здания. Все это обеспечило бы проникновение в зал заседаний Генеральной Ассамблеи террористов в тот момент, когда с ее трибуны выступал Че Гевара.
В соответствии с этим планом в условленное время заговорщики произвели выстрел из района Куинс на Лонг Айлэнде. Снаряд, запущенный из базуки, однако, не долетел до здания ООН около семидесяти метров, упал в реку и взорвался, образовав фонтан примерно в пять метров высотой. Так как зал заседаний Совета Безопасности находится в восточной части здания ООН, то взрыв снаряда больше всего был слышен именно там. Присутствовавшие на заседании Совета дипломаты сорвались с мест, а министр иностранных дел Бельгии П. Спаак, выступавший в это время с речью в защиту колониальной политики западных держав в Африке (в то же самое время в зале заседаний Генеральной Ассамблеи Че Гевара клеймил колониализм), вынужден был прервать свою речь. Что касается бомбы, заложенной в здании Секретариата ООН, то и здесь заговорщиков постигла неудача. Она была своевременно обнаружена органами безопасности и обезврежена. Несмотря, однако, на эти просчеты и срывы, одновременно с взрывом снаряда небольшая группа (человек 50—60) кубинских контрас, собравшаяся перед зданием ООН, предприняла атаку «с фронта». У одной из задержанных участниц штурма - некоей Молли Гонсалес - был обнаружен нож, который, по ее признанию, предназначался Че. Когда после утреннего заседания корреспонденты, осаждавшие в делегатском зале Че Гевару, задали ему вопрос, как он относится к взрыву снаряда у здания ООН, Че, улыбаясь, ответил: «Что же, это придало моему выступлению особое звучание». На вопрос, что он думает о причинах выстрела, Че Гевара сухо парировал: «Задайте этот вопрос человеку, который стрелял. Меня это не интересует». Когда же ему сообщили о намерении Гонсалес убить его, он сказал, что прощает ее, и с улыбкой добавил: «Лучше погибнуть от ножа женщины, чем от пули мужчины».

После обеденного перерыва Генеральная Ассамблея продолжала свою работу. В список ораторов записались представители шести делегаций (Коста-Рика, Никарагуа, Панама, Венесуэла, Колумбия и США), пожелавших ответить на выступление Че Гевары.
Все ораторы выступали с письменными текстами, которые были заготовлены, очевидно, в ходе обеденного перерыва. Выступления были в общем довольно короткими—по 5—10 минут, и лишь американец Э. Стивенсон говорил довольно долго. Их выступления были построены примерно по одной и той же схеме. Представители латиноамериканских режимов, сотрудничавших с Вашингтоном, всячески отрицали свое соучастие в антикубинских акциях, предоставление территории своих стран различным контрреволюционным группировкам, обвиняли кубинское правительство во вмешательстве во внутренние дела других стран. Наконец, некоторые ораторы не остановились и перед личными выпадами против Че Гевары. Один из них заявил, например, что внешняя политика Кубы пишется теперь по-русски, а произносится по-испански, с аргентинским акцентом. Эту же мысль развивал и Стивенсон, стремясь внушить аудитории, что Че Гевара «чуждый человек, пришелец на Кубе». Он прямо заявил, что новый режим на Кубе «несовместим с принципами и целями межамериканской системы».
Особого интереса заявления оппонентов Че Гевары в зале не вызвали. Было ясно, что они отрабатывали, так сказать, свои номера, зачитывая заранее заготовленные тексты для занесения их в протоколы Генеральной Ассамблеи. Всех волновал другой вопрос — как прореагирует Че Гевара, который внимательно слушал отклики на свою речь, делал какие-то заметки, изредка о чем-то переговаривался со своими коллегами по делегации. В практике международных конференций в таких случаях существует несколько возможностей. Можно, во-первых, проигнорировать выпады оппонентов, ведь иногда многословная полемика больше на руку тем, кто хотел бы отвлечь внимание участников того или иного международного форума от существа обсуждаемых проблем. Можно зарезервировать свое право на ответ и выступить с критикой позиции оппонента позднее: на следующий день или в любое другое время. У такого подхода есть свое преимущество — он дает возможность внимательно изучить текст сделанных заявлений (ведь часто приходится слушать синхронный и порой весьма неточный перевод выступлений), проверить содержащиеся в нем факты, подобрать необходимый материал для своего выступления, посоветоваться с коллегами и, наконец, подготовить текст выступления. По такому пути, кстати, пошли оппоненты Че Гевары.
Но есть и третий путь. Ответить противнику сразу. Он производит наибольшее впечатление на аудиторию и весьма эффектен. Вместе с тем он наиболее труден, так как для подготовки к выступлению практически нет времени. Ведь слушать оппонента и готовиться к собственному выступлению приходится одновременно. Нет возможности и посоветоваться — даже на мгновение, отключив наушники, можно упустить какой-то аргумент, замечание оппонента. Еще сложнее, конечно, отвечать сразу на несколько выступлений. Такое по силам только человеку, обладающему широким диапазоном знаний, даром импровизации, глубоко верящим в правоту своего дела, в совершенстве владеющим ораторским искусством.
Поэтому неудивительно, что появление на трибуне Генеральной Ассамблеи Эрнесто Че Гевары сразу же после выступления Стивенсона (с ответом в значительной степени на его речь) произвело на всех огромное впечатление.
У Че Гевары не было, разумеется, заранее подготовленного текста. Лишь изредка он заглядывал в захваченный с собой листочек с заметками. Говорил страстно, с подъемом, что резко контрастировало с формальными заявлениями предыдущих ораторов. В начале своего выступления он заявил, что ответит своим оппонентам «по всем пунктам». Так он и поступил.
Сказал Че Гевара и несколько слов о себе, о том, что родился в Аргентине, что его революционная деятельность началась сравнительно недавно, фактически с «Гранмы». Что же касается аргентинского произношения, которое было подмечено одним из оппонентов, то Че Гевара на это заметил, что надеется, никто не уловил в его произношении североамериканского акцента, что «было бы действительно смешно».
Че говорил легко, свободно, уверенно. Его выступление было пронизано оптимизмом, верой в будущее. Он чувствовал себя хозяином положения. Его экспромт удался на славу. Еще долгое время в кулуарах ООН живо комментировались выступления Че Гевары. Слышались восторженные отзывы, были, разумеется, и придирчивые оценки. Но в одном сходились все — в тот день с трибуны Организации Объединенных Наций выступала выдающаяся личность. Кто-то даже назвал этот день — днем Че Гевары в ООН.
«Когда придет время, и если это будет необходимо, я с готовностью отдам свою жизнь за освобождение любой из латиноамериканских стран, ни у кого ничего не прося, ничего не требуя и никого не эксплуатируя»,— заявил Че.


Вторую половину декабря 64-го Че провёл в Алжире. А в это время от его революционных субботников и воскресников, как и от работы всю неделю за карточки вместо денег десятки тысяч кубинцев побежали с острова, как подчиненный Гевары в Национальном банке - Феликс Гонсалес, в Штатах ставший вскоре ценнейшим агентом ЦРУ.

***
Уход

Эрнесто чувствовал, что если он будет продолжать метаться по всему Миру, вместо того, чтобы создавать новые революционные очаги, то вскоре и Кубе придётся принять правила игры капиталистических стран, как это уже сделал СССР. С января по март 1965 — Че совершает поездку в КНР, Мали, Конго (Браззавиль), к тому времени относится известная встреча Че Гевары с Гамалем Абдель Насером в Каире и ставший уже достаточно известным диалог двух лидеров. Че сообщил Насеру о своем намерении встать во главе партизанского отряда из чернокожих кубинцев: «Я отправлюсь в Конго, потому что сегодня - это самая горячая точка в мире... Я думаю, в Катанге мы сможем нанести империалистам удар в самый центр их интересов». Насер отнесся к этим планам с огромным скептицизмом и предостерег Че от игры во второго Тарзана. Но тот не так-то легко отказывался от своих планов.

Также Гевара посетил Гвинею, Гану, Дагомею, Танзанию, Египет, Алжир, где участвовал в 11 экономическом семинаре афро-азиатской солидарности. Там Че произнес речь, ставшую легендарной: в ней он вы¬разил свои взгляды на вза¬имоотношения между со¬циалистическими стра¬нами и странами тре¬тьего мира. Че подверг сомнению социалистиче¬скую природу стран соц. бло¬ка, обвинил их в эгоизме и скрытом переходе к капиталистической экономике. Это было пос¬леднее публичное выступ¬ление Че в роли министра промышленности Кубы:
«Дорогие братья!
Куба принимает участие в этой конференции, во-первых, как единст¬венная представительница Латинской Америки, а во-вторых, как развиваю¬щаяся страна, которая строит социа¬лизм.
Мы не случайно выступаем здесь перед представителями народов Азии и Африки. Мы вместе движемся к об¬щей цели — поражению империализ¬ма. ...
Когда страна обретает свободу — это удар по мировой империалисти¬ческой системе, говорим мы. Но мы должны отдавать себе отчет, что про¬возглашение независимости или по¬беда с помощью оружия — это лишь половина дела. Свобода наступает лишь тогда, когда страна разрывает экономические оковы империализма. Для социалистических стран порвать эти оковы — вопрос жизни и смерти. Наш международный долг, наша обя¬занность, продиктованная нам нашей идеологией, — объединить все усилия для полного и всеобъемлющего осво¬бождения. Отсюда вывод: развитие стран, вставших на путь освобожде¬ния, должно быть оплачено социали¬стическими странами. Мы никого не собираемся шантажировать, мы не хотим этим заявлением завоевать расположение народов Азии и Афри¬ки, но мы просто высказываем наше заветное убеждение. Социализм про¬изводит перемены в сознании людей и вселяет в них ощущение братской связи со всеми жителями планеты, как на индивидуальном уровне, так и на мировом; социалистические стра¬ны обязаны видеть братьев во всех народах, страдающих под игом импе¬риализма.
Мы считаем, что братские отноше¬ния обязывают сильные страны помогать зависимым и развивающимся странам и строить с ними отноше¬ния, забыв о «взаимной выгоде» и ми¬ровом рынке, торгашеские цены ко¬торого разоряют и без того бедные государства. Как можно говорить о «взаимной выгоде», когда и на сырье, добытое с таким трудом бедными странами, и на технику, созданную на гигантских автоматизированных за¬водах, установлены одни и те же цены мирового рынка? Если мы введем подобные отношения между государствами с большим индустри¬ально-техническим потенциалом, и нациями, еще не вышедшими на столь высокую ступень развития, мы признаем, что развитые социалисти¬ческие страны являются в определен¬ном смысле пособниками империа¬листов. Нам возразят, что доход от торговли со слаборазвитыми страна¬ми составляет ничтожно малый про¬цент от общего внешнеторгового ба¬ланса. Это утверждение соответствует действительности, но оно никак не меняет аморального характера этой торговли.
Социалистические страны должны прекратить молчаливое пособничест¬во эксплуататорам. То, что социали¬стическая торговля развита сейчас не очень сильно, никого не должно сму¬щать. В 1959 году Куба время от вре¬мени продавала сахар одной из стран социалистического лагеря через англичан или других посредников. Сей¬час 80% нашей торговли приходится на страны социалистического лагеря, все товары первой необходимости мы получаем из этих стран социалисти¬ческого лагеря, фактически Куба — часть этого блока.
Нельзя сказать, что наши доходы проистекают из роста торговли, неверно было бы также утверждать, что объем торговли вырос исключитель¬но из-за крушения старой структуры взаимоотношений и перехода к соци¬алистической форме развития.
Эти два противоположных утвер¬ждения фактически не противоречат друг другу, они взаимосвязаны. Мы встали на путь строительства комму¬низма, но мы не расписали заранее подробно все идеологические этапы этого пути, которые нам предстоит пройти на пути к нашей цели. Мы чет¬ко усвоили социалистические идеалы, нас закалили бои с империалистами, мы четко знаем нашу цель. Начавшие борьбу за освобождение народы Аф¬рики и Азии должны пойти тем же пу¬тем. Они рано или поздно сделают это, даже если сейчас они видят свое будущее по-другому.
У социализма есть лишь одно опре¬деление: социализм — это повсемест¬ное уничтожение эксплуатации чело¬века человеком. Если мы не покончим с эксплуатацией, если мы остановим¬ся или даже отступим, то можно за¬быть о самих разговорах про строи¬тельство социализма. Мы должны подготовить все условия для наших братьев, которые встают на путь борь¬бы с эксплуатацией, но мы не можем с чистой совестью требовать от них этого, если сами являемся пособника¬ми эксплуататоров.
... Радикально новая концепция должна разрушить архаические по¬рядки, царящие в международных от¬ношениях; международная торговля не должна определять политику, на¬оборот, именно братская политика должна влиять на торговлю во имя на¬рода».
 В Москве эта речь была воспринята как оскорбление и отношения Че с Советским Союзом испорчены окончательно. 14 марта 1965 Че вернулся в Гавану. На следующий день он последний раз публично выступил на Кубе: с отчётом о зарубежной поездке перед сотрудниками министерства промышленности. Геваре в то время должно было исполниться тридцать семь лет, и дома его ожидал маленький тёзка, которому не было и месяца; отец его ещё не видел.

16 марта, через два дня после возвращения, Че передал Густаву Росе письмо для своей матери Селии. На данный момент известно два его письма родным:

Детям:

«Дорогие Ильдита, Алейдита, Камило, Селия и Эрнесто! Если когда-нибудь вы прочтете это письмо, значит, меня не будет среди вас. Вы мало что вспомните обо мне, а малыши не вспомнят ничего. Ваш отец был человеком, который действовал согласно своим взглядам и, несомненно, жил согласно своим убеждениям. Растите хорошими революционерами. Учитесь много, чтобы овладеть техникой, которая позволяет властвовать над природой. Помните, что самое главное - это революция и каждый из нас в отдельности ничего не значит. И главное, будьте всегда способными самым глубоким образом почувствовать любую несправедливость, совершаемую где бы то ни было в мире. Это самая прекрасная черта революционера. До свидания, детки, я надеюсь еще вас увидеть.
Папа шлет вам большущий поцелуй и крепко обнимает вас».

В своем последнем письме родителям Эрнесто писал:
«Дорогие старики! Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь. Около десяти лет тому назад я написал Вам другое прощальное письмо. Насколько помню, тогда я сожалел, что не являюсь более хорошим солдатом и хорошим врачом; второе уже меня не интересует, солдат же из меня получился не столь уж плохой.
В основном ничего не изменилось с тех пор, если не считать, что я стал значительно более сознательным, мой марксизм укоренился во мне и очистился. Считаю, что вооруженная борьба – единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие назовут меня искателем приключений, и это так. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту.
Может быть, я попытаюсь сделать это в последний раз. Я не ищу такого конца, но он возможен, если логически исходить из расчета возможностей. И если так случится, примите мое последнее объятие.
Я любил Вас крепко, только не умел выразить свою любовь. Я слишком прямолинеен в своих действиях и думаю, что иногда меня не понимали. К тому же было нелегко меня понять, но на этот раз – верьте мне. Итак, решимость, которую я совершенствовал с увлечением артиста, заставит действовать хилые ноги и уставшие легкие. Я добьюсь своего.
Вспоминайте иногда этого скромного кондотьера XX века.
Поцелуйте Селию, Роберто, Хуана-Мартина и Пототина, Беатрис, всех.
Крепко обнимает Вас Ваш блудный и неисправимый сын Эрнесто».

16 марта в министерство к Че зашёл Роберто Фернандес Ретамар. Он хотел забрать сборник стихов, который на время дал Че в аэропорту Шеннон. Поэта принял Манреса и сказал гостю по секрету, что майор попросил его перед возвращением книги переписать одно из стихотворений: «Прощай» Пабло Неруды.
В конце марта Че раздал друзьям книги и личные вещи, которые те одалживали ему, сделал множество фотографий и написал больше обычного писем. Коллега Че – Рауль Малдонадо как-то пришёл повидаться с Че и застал его лежащим на полу – он делал физические упражнения. Гевара сказал: «Революционер не уходит в отставку».
На совещании в Министерстве промышленности 22 марта Че упоминал о африканском влиянии, проявляющемся в повседневной жизни Кубы, живописи, музыке и кубинских ремёслах. А так же Че объявил, что на некоторое время уедет в Камагуэй рубить сахарный тростник (этому мало кто удивился, ведь к тому времени стаж Гевары на добровольных работах превышал двести часов). Когда собравшиеся высказали сожаления, Че заявил, что в министерстве есть способные кадры и дела в целом идут благополучно. Совещание закончилось в половину двенадцатого утра. Че попрощался с министром иностранных дел Раулем Роа и в обществе своего пса Муральи часто дыша ушёл, приветствуя каждого, кто попадался ему на пути. За пределами министерства Че видел, стоявший в карауле, Гравалоса. Гевара шёл в обществе Эстебана Карденаса, Алейды и Муральи. Н а спине у него был рюкзак, а на поясе висел мачете рубщика тростника. Когда они прощались водитель включил радио: внезапно зазвучало танго «Адиос мучачес». Че попросил выключить и ушёл, с лихорадочно блестящими глазами. А возможно это был блеск слёз от расставания с семьёй, с Кубой?



***

Умирающая мать Че тщетно пыталась связаться по телефону с сыном, его вторая жена Алейда растерянно ответила: «Он должен быть где-то на уборке сахарного тростника...».
Он исчез с Кубы в начале апреля 1965 года – в неизвестном направлении и неожиданно для всех, оставив три старых комплекта военной формы в чулане, целую библиотеку книг, подержанный автомобиль 56 года и груду бумаг, дневников и записок. Вскоре было озвучено его открытое письмо, в котором Че отказывался от почетного кубинского гражданства и сообщал, что едет продолжать дело мировой революции. Но об этом Селия де ла Серна Гевара – мать Эрнесто - не узнала. Она скончалась, так и не дождавшись звонка из Гаваны. Лишь спустя шесть месяцев после таинственного исчезновения Че Гевары Фидель Кастро обнародовал его прощальное письмо, в котором, однако, местонахождение пропавшего не было обозначено. «Сейчас требуется моя скромная помощь в других странах земного шара», — писал Че, добровольно отказываясь от должности министра промышленности и высокого поста в партии. Но в каких других странах?

Как развивались события, стало известно много позже. Сначала Че отправился в Африку и потратил полгода, чтобы совершить революцию в Конго. В трех тренировочных лагерях на Кубе уже был сформирован и обучен элитный партизанский отряд из полутора сотен добровольцев. Исключительно чернокожих. Руководил подготовкой капитан Виктор Дреке - участник кубинской революции, знакомый с Че. Об их предстоящей задаче волонтеров не информировали. Однако одинаковый цвет кожи наводил на размышления, и многие предполагали, что целью будет Африка. Ночью 31 марта 1965 г. в лагерь под Гаваной прибыл, чтобы попрощаться с бойцами, сам Фидель Кастро. Он уже дал согласие на то, чтобы командиром партизан стал Че Гевара. Но никто, включая конголезцев, не должен был об этом знать. Эрнесто принял новое имя – Рамон. Он подстригся «ёжиком», сбрил бороду и одел тёмные очки. При последней встрече Че передал Фиделю бумаги, которые писал целый день – это было его прощальное письмо:
«Гавана
(Год сельского хозяйства)
Фидель!
В этот час я вспоминаю о многом, о том, как я познакомился с тобой в доме Марии Антонии, как ты мне предложил поехать, о всей напряженной подготовке.
Однажды нас спрашивали, кому нужно сообщить в случае нашей смерти, и тогда нас поразила действительно реальная возможность такого исхода. Потом мы узнали, что это на самом деле так, что в революции (если она настоящая революция) или побеждают, или погибают. Многие остались там, на этом пути к победе.
Сейчас всё это имеет менее драматическую окраску, потому что мы более зрелы, но всё же это повторяется. Я чувствую, что я частично выполнил долг, который связывал меня с кубинской революцией на её территории, и я прощаюсь с тобой, с товарищами, с твоим народом, который уже стал моим».
Дальше Че писал, что он в долгу перед Фиделем, так как он порой считал, что они не смогут достичь поставленной цели, а также и о том, какое влияние Фидель оказал на его жизнь.
«Обозревая свою прошлую жизнь, я считаю, что работал достаточно честно и преданно, стараясь укрепить победу революции. Моя единственная серьёзная ошибка – это то, что я не верил в тебя ещё больше с самого первого момента в Сьерра-Маэстре, что я недостаточно быстро оценил твои качества вождя и революционера. Я прожил замечательные дни, и, будучи рядом с тобой, я ощущал гордость оттого, что я принадлежал к нашему народу в самые яркие и трудные дни Карибского кризиса.
Редко когда твой талант государственного деятеля блистал так ярко, как в эти дни, и я горжусь также тем, что я последовал за тобой без колебаний, что я мыслил так же, как ты, так же видел и так же оценивал опасности и принципы. Я унесу на новые поля сражений веру, которую ты в меня вдохнул, революционный дух моего народа, сознание, что я выполняю самый священный свой долг – бороться против империализма везде, где он существует; это укрепляет мою решимость и сторицей излечивает всякую боль. Я благодарю тебя за твои уроки и твой пример, и я постараюсь остаться верным им до конца. Я всегда отождествлял себя с внешней политикой нашей революции и отождествляю до сих пор. Где бы я ни находился, я буду чувствовать свою ответственность как кубинский революционер и буду действовать как таковой. …Я могу сделать то, в чём тебе отказано, потому что ты несёшь ответственность перед Кубой, и поэтому настал час расставания».
Письмо имело оттенок драматизма; в нём полностью отсутствовал обычный для Че шутливый тон. Возможно Эрнесто чувствовал, что это было прощание навсегда.
«Знай, что при этом я испытываю одновременно радость и горе и оставляю здесь самые светлые свои надежды созидателя и самых дорогих мне людей… Я оставляю здесь народ, который принял меня как сына, и это причиняет боль моей душе».
«Я ещё раз говорю, что снимаю с Кубы всякую ответственность, за исключением ответственности, связанной с её примером. И если мой последний час застанет меня под другим небом, моя последняя мысль будет об этом народе, и в особенности о тебе… Сейчас моя скромная помощь требуется в других странах земного шара».
«Я официально отказываюсь от своего поста в руководстве партии, от своего поста министра, от звания майора, от моего кубинского гражданства. Официально меня ничто больше не связывает с Кубой, кроме лишь связей другого рода, от которых нельзя отказаться, как я отказываюсь от своих постов».
«Я не оставляю своим детям и своей жене никакого имущества, и это не печалит меня. Я рад, что это так. Я ничего не прошу для них, потому что государство даст им достаточно для того, чтобы они могли жить и получить образование.
Я мог бы сказать ещё многое тебе и нашему народу, но я чувствую, что это не нужно; словами не выразить всего того, что я хотел бы, и не стоит зря переводить бумагу.
Пусть всегда будет победа! Родина или смерть!
Тебя обнимает со всем революционным пылом
 Че».