Колидиум

Колидиум
1. Война.
В стране шла война. Во всем мире бушевала война, огненная и красная. Бомбы чередой ложились на городские улицы, хоронили дома, запекали людей заживо. Днем шли дожди, смывая прах погибших. Днем бомбили, и дни были похожи на ночи, ведь в бомбоубежищах не было дней, не было света, а царила тьма и запах плесени. А на улицах стояла жара, неестественная, горящие здания излучали жар. В воздухе рычали двигатели самолетов, свистели пули, громыхали бомбы. И эта вечная музыка сирены, она звучала в ушах даже, когда ее не было. Так пришла в город война, с первой бомбой, с первого выстрела, с первой смерти и с первой боли. Пришла и поселилась здесь. А за ней пришел ужас, дробящий страх, леденящая жуть и Боль, просто боль. И каждая тревога давала им властвовать над людьми. А потом пришла смерть, большая и беспощадная, смерть детей, молодых девушек, красивых юношей, любимых родителей, пришла и стала править городом. За смертью последовал голод, пустой и колющий. И голод был всегда, и не давал забыть о себе. Голод был тщеславен, и старался затмить собой все другие беды, и ликовал. Но голод не имел успеха без смерти, а она без боли. И над ними встал хаос. И тогда все заняли свои места, и город пал. Так пришла война к людям.
А у людей была своя война, и устроил ее не хаос, а сами люди. Одни увлеклись идеей собственного превосходства, другие превратились в ничтожеств. И первые целесообразно давили вторых. И появилось слово – ЕВРЕЙ. Бранное слово, слово означающее смерть, слово означающее гавно, слово, которое, даже произносить было противно. И так жили в городе две войны, и не мешала одна другой. Да только первая война была справедливей, она губила всех, не обращая внимания на форму головы или цвет кожи. По ее велению гибли тысячи людей, и для нее все они были равны. И вторая погубила не меньше, истребив целые семьи, роды.
А запах войны? Он всегда один, это запах гари и пота. И цвет у всех войн одинаков, он серый, тусклый, бледный, пустой. И лишь иногда озаряется красными вспышками. Но красный это цвет боли, ведь боль это символ жизни, а смерть не носит цветной одежды.
Кости желтого цвета, и кожа тоже желтая, у мертвых. И таков цвет жути, могильной жути, пахнущей гнилью. И черви, пожирающие разлагающееся тело, тоже желтые. Черви кишат в земле. И рядом ходит страх.
Как можно жить в таком мире? Но ни одна война не губила еще самой Жизни. Она одна противостоит всем войнам и выходит победителем. Она вертит этим миром как хочет, и войны тоже ее рук дело. Все игра, но игра одного игрока. Свои правила, свои цели.
Тогда let’s start the GAME! Война уже здесь.
2. Элизе.
Обычная юная девушка. Милая, симпатичная, с розовой, матовой кожей, дымчатыми кудрями. Взрослая девушка, со зрелым взглядом, исходящим из карих глаз, густо обведенных подводкой. Губы яркие, а улыбка, улыбка у Элизе была самой открытой, искренней и обворожительной на свете. Досталась она ей от отца, который умер от туберкулеза, а еще ей досталась от него спасительная фамилия Шнайдер. И она звалась фройлин Элизе Шнайдер. От матери же ей досталась немного угловатая форма головы и стройные ноги. Мать погибла в концлагере, может в Асвенцене, она была ЕВРЕЙКОЙ, и Элизе досталась от нее это смертоносное звание. Но никто не знал, хотя возможно и подозревали, об ее происхождении. Элизе жила в центре города, ее дом стоял среди развалин фабрики. Она жила на пятом этаже, так, что могла видеть часть города как на ладони. На окнах ее никогда не висели шторы, в комнате повсюду стояли свечи, вечерами она всех их зажигала, и даже засыпала с их светом. Элизе ненавидела тьму, презирала страхи и ужасы войны. Она не обращала внимания на тревоги об опасности, ни разу она не спускалась в бомбоубежище. Когда бомбы пролетали где-то неподалеку, она пела или вязала шарф. У нее было много шарфов, а когда вязать было не из чего, она распускала связанное и вязала заново. Ничто не могло заставить ее зайти в бомбоубежище, поддаться тьме, подчиниться страху. Даже голод не мог овладеть ей, она не думала о пище, всегда ела то, что перепадало, и голод не мог бороться с ней и отступил. Она не боялась смерти, а боль достойно принимала. Наверное поэтому хаос основной войны не затрагивал ее, обходил стороной, видя бесполезность каких-либо действий. Зато другая война, общественная – ГЕНОЦИД, крутила Элизе как хотела. Девушка боялась окружающих людей, она сторонилась их взглядов, разговоров с ними, всегда оглядывалась, когда шла по дороге. Элизе работала фоторепортером, делала снимки молодых солдат, городских разрушений, пожаров, трупов. Иногда она даже выходила с фотоаппаратом в самый пик бомбежки, и запечатлевала превосходные кадры. Может, благодаря своему таланту, Элизе стала очень нужным и незаменимым работником редакции. Только здесь она могла чувствовать себя в безопасности, она знала, что на работе ее ценят на вес золота.
Элизе курила тонкие сигары, по несколько штук в день, глубоко затягиваясь и выдыхая дым тоненькой струйкой. Ее редактор в свое время сделал запасы, и всегда с радостью угощала Элизе пачкой другой сигарет. Элизе носила яркие платья, даже в слякоть одевала светлые туфли, очень любила брюки, тоже броских цветов. Каждый день она одевалась как на праздник, хотя, по большому счету, ее мало волновало то, что было на ней одето, лишь бы не черное, и не серое. Элизе пила вино, редко, очень редко, обычно она пила воду, а представляла, что пьет дорогое вино. И картофель, который она теперь ела каждый божий день, тоже превращался в ее мозгу в нечто экзотическое и вкусное, да голод никогда не мог одолеть ее.
Элизе жила в квартире не одна, к ней подселили одну даму. Соседкой была фрау Дюнкерк, фанатка вождя третьего рейха. По всей ее комнате были развешены портреты Гитлера, на рукаве пальто она вышила свастику, и была очень горда своим поклонением фюреру. Она говорила о нем с восторгом, каким-то неприятным восторгом. И во время таких разговоров верхняя губа ее слегка подергивалась, а веки непроизвольно моргали. Как-то фрау Дюнкерк поведала своей подруге по несчастью, о самом памятном дне в ее жизни, когда она присутствовала при выступлении Гитлера и как возбуждал ее этот мужчинка с маленькими усиками, и как под финальный аккорд его бравой речи, кончила. Каждое выступление фюрера по телевизору было бесплатным порнофильмом для таких самозабвенных поклонниц.
Фрау Дюнкерк всегда выбирала себе любовников из немецких офицеров. Один из последних – капитан, сильно действовал Элизе на нервы, он постоянно, как бы невзначай, хватал ее за зад, смотрел масляным взглядом, предпринимал отчаянные попытки флирта.
- Немецкие войска скоро оккупируют всю Европу, - гордо заявил он как-то Элизе. Так он всегда завязывал разговор, с темы дня, связанной с войной, желая видимо показать свою осведомленность во всех делах верх мата.
- Да, ваши товарищи гибнут под вражескими пулями, а вы тут развлекаетесь с фрау Дюнкерк, - грубо ответила Элизе, капитан был ей совсем неинтересен. Да и она надсмехалась над ним. Он, самый, что ни на есть, чистокровный ариец, и обхаживает ее – ЕВРЕЙКУ. Элизе не раз представляла его взгляд, от новости о ее происхождении. Ха ха ха. Какой дурак!
- Фройлин Шнайдер, да я бы отдал тысячи фрау Дюнкерк, только бы вы оказались рядом со мной, - продолжал он, не обращая внимания на недовольную физиономию Элизе.
- Под вами, вы хотели сказать!
- Ну почему вы так холодны со мной, - не замолкал он, - я предлагаю вам всего себя, я подарю вам прекрасные ночи, почему вы отвергаете меня?
- Мне хватило ваших ночей, проведенных с фрау Дюнкерк, когда вы своими стонами и вздохами не давали мне заснуть. Кстати как вам секс втроем? Вы, фрау Дюнкерк, и фюрер над кроватью? – стервозно ответила Элизе и тут же расхохоталась. Если в армии Гитлера такие солдаты становятся офицерами, то как можно заводить речь о победе в войне.
- О да, замечательный портрет, - пролепетал капитан, словно не поняв сказанного в свой адрес.
Для Элизе была странной двоякость фрау Дюнкерк, с одной стороны – законопослушная гражданка, слепо любящая фюрера, с другой – непорядочная жена, грязная шлюшка, таскающая домой по несколько разных офицеров в месяц. Да, если б она была ее мужем, то восстала бы из мертвых лишь бы навести в доме порядок ( Гер Дюнкерк пропал без вести). Однажды он и вправду восстал, вернулся домой чистый, выбритый, провел день в постели с женой и исчез. Ушел он ночью, когда фрау Дюнкерк спала. Элизе пила чай на кухне, он сел напротив и пристально наблюдал за ней.
- Вы рады, что вернулись? – спросила Элизе, просто для того, чтобы разбить молчание.
- Мне все равно, я захотел фрау, вот и пришел, теперь я ее не хочу, - ответил он и бросив на Элизе пыткий взгляд, встал из-за стола и ушел из квартиры.
Но Гер Дюнкерк умер от голода в плену. К его жене, в его обличии приходил Колидиум, а потом исчез, как только потерял интерес к фрау Дюнкерк
.
3. Колидиум.
Когда он появился на свет никто не помнит, он сам захотел забыть эту дату и забыл. Когда-то у него было обыкновенное имя Эрнст или Гюнтер, а может быть Ганз. Колидиум он придумал сам, просто ему понравилось как переливаются звуки в этом слове. Колидиум, эквилибриум, Калигула, звучно и мелодично. Он не помнил своих родителей, своего детства, своих фантазий, он все стер в своей памяти, начав жизнь с чистого лица. Ему надоело подчиняться жизненным обстоятельствам, прогибаться под мир, и он ушел от всех под землю. Там он создал свой собственный мир, свое государство, свой город, свои законы. Все как того хотел он – Колидиум. Не было еще на свете человека обладавшего столь мощной силой собственного желания. И Колидиум потерял человеческий облик, он так захотел, испепелить свое тело, свое лицо. Он был тенью и светом, ветром и штилем, и мог принимать любой облик, какой только захочет.
Колидиум построил под землей храм, вместо свечей поставил лампочки и провозгласил: « Да здравствует власть электричества!». И каждую новую лампочку как свечу он ставил за свое здравие, иногда за упокой погибших людей. И за годы в храме накопилось столько искусственного света, что он ослеплял глаза, да Колидиуму, хотя у него остались от них только радужные оболочки.
От храма он пустил дорогу, а вдоль нее воздвиг город, дома собрал из костей усопших. И в городе создал он оркестр, из арф, струны сделал сам из девичьих волос, и они играли музыку сравнимую лишь с красотой природы, легкую как дыхание, теплую как лучи солнца. И Колидиум восседал один в огромной зале, и играл он сам себе. Он звал себя Христом, Аллахом, Буддой, он считал себя Богом своего мира. Он был и мессией, и Гитлером, и Наполеоном, кем хотел, тем и становился, летая тенью по лабиринту своей реалии.
Колидиум был бестелесен, но все ж подвластен человеческим страстям. Когда ему становилось скучно в его идеальном мире, он поднимался наверх, к людям. Он принимал облики красивых и известных летчиков и соблазнял юных девушек, и делал с ними, что хотел. Одних целовал, с другими проводил ночи, третьих мучил разговорами. Он приходил к женам в облике их мужей, к матерям – сыновей. Он считал, что делает им одолжение, минутное счастье от встречи с близкими, а потом исчезал. Колидиум превращался в знойных красавиц и пудрил мозги глупым солдатам, и улучив момент, приводил их в бессознательное состояние, а затем крал их форму и другие знаки отличия. Он коллекционировал одежды солдат, иногда он даже хотел быть на них похожим, таким же жалким и благородным одновременно. Когда он хотел, тогда он принимал облик мужчины и одевал подлинную форму офицера.
Колидиум не принимал войн света, смерть, боль и другие под предводительством Хаоса, уже давно забыли к нему дорогу, а он их игнорировал. Гонимую немцами расу, Колидиум сторонился, евреи казались ему опасными. А опасным для него было все то, что могло разрушить его мир. И тогда он снова и снова возвращался в свое подземелье, запирался в своем электрическом храме, потому что не находил ничего правильней своего собственного мира.
Так и явился Колидиум в дом Элизе, провел сладострастные часы с фрау Дюнкерк, она была так неуклюжа в постели, у них постоянно возникали неудобные моменты, она не могла сказать, чего хочет, а Колидиум не мог говорить с ней, ведь он боялся, что его разоблачат. А еще у фрау Дюнкерк дряблая кожа на попе, как неприятны человеческие несовершенства. А потом он встретил девушку, из плоти и крови, но идеальную, чистую. В ней не было главного недостатка всех людей – пустоты. И страха. Он почуял в ней тоже рвение к свободе от жизненных бедствий, и то же спокойствие, то же безразличие перед препятствиями, перед войной, в частности. Он почувствовал ее запах, запах ветра, запах свободы, его не передать словами, его можно только уловить, а уловив, не заметить как он снова ускользнет. Кто она? Неужели тоже Бог своего мира? Богиня? Королева? Царица! Как ей удалось создать свою реальность средь этой разрухи и морального разложения общества, рядом с фрау Дюнкерк, рядом с фашистами, нацистами, под недремлющим оком фюрера и его слуг? Кто она? Как ее имя? Арлен? Арвена? Анастасия?
- Как твое имя?
- Элизе!
Он стоял на пороге, он вернулся в дом, а она все еще недопила чашку чая, фрау Дюнкерк еще не успела проснуться, а Колидиум вернулся. Сделал чего никогда не делал, обернулся назад. Элизе, Элизе, царица! Он впился в нее взглядом, он хотел ее поцеловать, сильно прижать ее губы к своим, почувствовать ее вкус, ее жизнь. Но она не далась, ее взгляд не позволил, ее холодный взгляд сделал невозможное, приостановил силу желания Колидиума. И он побежал, обратно в свое подземелье, сломленный и пораженный. Он вновь вернулся к своим лампочкам и поставил новую, за Элизе. И заснул, впервые за много лет.
4. И пришла любовь.
А как она приходит? Неожиданно, негаданно, как снег на голову, нет как бомба на бомбоубежище. Так пришла она к Колидиуму. Среди света неоновых фонарей храма и ярких лампочек, пришла и даже не спросила разрешения войти. Любовь оказалась действенной, горячей, обжигающей, она стала давить на Бога своего мира, и подавила в нем любовь к идеалу, и стала главней собственных желаний, жестокая любовь. По всему подземелью прокатился вопль, нечеловеческий, животный вопль. Это выл Колидиум, впервые боль добралась до его сердца, вспыхнула в нем красным заревом и разгоралась все сильнее. А Колидиум продолжал выть, теперь он остро чувствовал жизнь, ему хотелось вырваться из своего мира, и постичь мир его Царицы. Постичь, понять, переделать, подавить!
Колидиум шел по улице города. Вокруг все словно умерло, только сирена тревожно ныла. Неподалеку летали бомбы, ну и пусть ! Колидиум теперь был летчиком, асом из асов, белокурым рыцарем рейха Эрихом Хартманом. Так он хотел покорить сердце Элизе. Он шел уверенной походкой, новое тело ему нравилось, крепкие руки с рельефными мышцами, подтянутый живот, арийский профиль. Над головой, в небе шел воздушный бой, мессеры отчаянно отбивали атаки русских штурмовиков. Война скоро закончится. Но кому какое дело. Колидиум передумал, он принял облик слишком известного в Германии человека, лицо Эриха появлялось в газетах разве только не так часто как лицо самого фюрера. Мгновение ока, и Колидиум стал другим Эрихом, Эрихом Рудорфером, тоже летчиком асом, но менее популярном, менее контрастным, но все же очень симпатичным. Колидиум одел одну из своих коллекционных форм, обвешанную разнообразными знаками отличия. Красавчик, с иголочки!
В комнате Элизе окна были открыты, оттуда доносилось прекрасное пение, протяжное и звучное, даже таинственное какое-то, особенно под аккомпанемент разрывающихся бомб. Это она, Царица! Колидиум захотел иметь ее голос в своей коллекции музыкальных инструментов, он хотел обладать ею всею, но знал, что она никогда не позволит собою править. Ветер развевал белые шторы, и ее прекрасный голос улетал вглубь города.
Колидиум постучал в дверь квартиры, на удивление он учуял запах фрау Дюнкерк, а потом услышал тон ее шагов. Он не был лишен чувства юмора. Фрау Дюнкерк отворила дверь.
- Хайль Гитлер, - выпалила она не глядя на пришедшего, а когда посмотрела на него, побелела, зрачки налились мутью, жилы вспухли, кровь разгорячилась, верхняя губа затряслась, - Гер Гитлер?, - пропищала она, и свалилась у его ног в бессознательном экстазе. Колидиум сменил облик фюрера обратно на Эриха Рудорфера. И тут он услышал мысли Элизе, они материализовались в изображения. « Кристоф. Я люблю тебя, Кристоф. Любимый мой человек, как же так. Теперь он в концлагере, как мусор какой-то. Неужели он погиб? Боже дай мне силы пережить его смерть. Я буду всегда хранить о тебе память, Кристоф. Кристоф! Вернись, молю». Колидиум увидел высокого мужчину, юного, темноволосого, со светлыми глазами и смуглой кожей. Еврей. Колидиум стал Кристофом, евреем, которого так любила его королева, его – Колидиума, разве мог дать ей этот Кристоф, что может дать он – Колидиум!
- Кристоф? – крикнула Элизе, и слезы хлынули дождем из ее глаз.
- Я вернулся, чтобы навсегда остаться с тобой, - ответил Колидиум и подхватив ее легкий стан, поцеловал. Какие у нее оказались губы, слаще всего на свете, и любовь еще ярче загорелась в его сердце.
- Кристоф, - повторяла она, - я так об этом мечтала, ты жив! – Элизе благодарила судьбу, и теперь была готова на все лишь бы снова не упустить любимого.
- Я люблю тебя, ты царица! – отвечал Колидиум, и с ума сходил от темпа ее дыхания.
- Как я тебя ждала, ты жив, как я тебя люблю, - лепетала Элизе. И Колидиум видел как в ее глазах мерцают искры счастья. Он даже забыл о том, что принял чужое обличие, он сам потерялся в иллюзии собственного счастья. А потом все перемешалось вокруг, свист снарядов, всхлипывания Элизе, ее соленые на вкус слезы, ее учащенное дыхание. Постель нежно приняла их в свои объятия, Колидиум аккуратно стягивал одежду с Элизе, все больше и больше открывалась ее мраморная кожа, он прильнул к ее груди, она повторяла: « Люблю». А он уже не мог связывать слова с мыслями. Они слились воедино. Колидиум и Элизе. Кристоф и Элизе. Все вместе. И боль из сердца Колидиума перелилась в сердце Элизе, и их сердца срослись. Колидиум наблюдал сверху, как Элизе занимается любовью с Кристофом. Не с ним, а с Кристофом. И тогда Колидиум почувствовал страх, в нем началась борьба, и Кристоф стал побеждать. Потихонечку, каждая клеточка Колидиума превращалась в клетку Кристофа, и он не мог уже бороться. Самообман какой-то, но кто питал силы Кристофа? Элизе, она, ее страсть. Колидиум схватил нож, он захотел, чтобы тот оказался в его руке, и он оказался в ней. Он размахнулся, и нож впился в прекрасную грудь Элизе. Ее глаза побледнели, затем налились кровью.
- Ты? – прохрипела она, и потеряла сознание.
- Колидиум, - ответил победитель.
5. Забвение.
Элизе не умерла, ее положили в госпиталь. Там каким-то образом выяснилось, что она еврейка. Ее прооперировали. С операционного стола она попала в еврейский поезд, ее повезли в Бухенвальд. Элизе уже больше не была прежней, теперь ее душой властвовали все беды двух войн, и Хаос возглавлял их. Она больше не обращала внимания на то, что творится вокруг, с ее лица исчезли все краски, оно стало серым, глаза мутными, волосы поседели, в двадцать один год она утратила смысл жизни. Она ушла в себя, и не могла уже выйти из своего самозабвения. Была зима, в Бухенвальде замерзали заживо, кто не погибал от холода, тот умирал от голода. Жизнь Элизе прервалась через три месяца пребывания в концлагере. Когда она умерла на лице ее появилась улыбка, та самая, самая чистая, искренняя и обворожительная на свете. Ее приняла земля. Элизе похоронили в еврейской братской могиле, над которой потом поставили плиту, и среди выгравированных еврейских фамилий выделялась одна – Шнайдер.
Колидиум засыпал вход во внешний мир землей, завалил булыжниками, подорвал у их подножия динамит, так чтобы его мир навсегда остался замурован под землей. Колидиум поселился в своем храме, он теперь был лишь бликом, никогда больше он не становился человеческой плотью. Он обрел, как ему казалось, счастье, он снова жил как хотел, не борясь, не противостоя окружающим. Бедам войны, бедам мира не было доступа к его автономии, он закрылся от всего от смерти, и от жизни. Он обрел покой в своих звонких арфах и торжественных залах. И все вновь было только для него, не для кого больше, для него, для Колидиума. Он любил Элизе, он рисовал ее портреты на стенах костяных домов, делал ее статуи из пещерных пород, воспроизводил ее голос тонкими струнами арф. И каждый вечер ставил новую лампочку в храм, за упокой души Элизе.
Колидиум!…