Юмор

Редактор подростковой газеты дала мне задание: написать о светлом, добром, разумном. И повеселее.
А то у нас в газете все то подростковая преступность, то беспорядки на концертах, то письма в редакцию с угрозой вскрыть себе вены, если мы не передадим слова любви и нарисованные фломастером сердечки Андрею Губину...

И решила я тогда написать про сеятелей. В смысле, про тех, кто сеет. То есть, это самое разумное, доброе, вечное. Про учителей то есть.
А поскольку о школе нашим подросткам не очень-то интересно, их на мякине не проведешь, понадобились особые сеятели. Искала я их, искала... и нашла. В заведении под названием «Синий алхимик».
Преподавали там рок-музыку, из всех кабинетов раздавался только тяжеляк, а некоторые преподаватели выглядели, как форменные фрики, – ну чего еще современному подростку надо?

Юмора, правда, о сеятелях не вышло, пришлось еще одну статью накатать. «Пособие по походу в гости, или лучше переесть, чем недопить».
Обе заметки взяли, редактор осталась довольна. А я поехала фотографии своим героям отвозить. Захожу в «Синий алхимик», отдаю...
И тут преподаватель меня ни с того ни с сего и спрашивает, с наездом так:
- А ты почему на лекции ко мне не ходишь?
- Нну, - замялась я. – Бббуду хходить...

И закипели мозги от обилия терминов: контактанты, конфликтные и бесконфликтные системы, древнерусские хоралы.
На лекциях то и дело раздавалось:
- Есть люди-профаны, с ними никакая коммуникация искусством невозможна... Весь юмор в том, что попсу в нашей стране делают непрофессионалы... А вот тут у Чайковского юмор, саксофон – джазло из соседнего клуба на пять тактов забежало... Что такое политональные наложения? Большой юмор, потом как-нибудь расскажу... Почему говорю «замены в последовательности доминант», а идем в тактовой сетке по субдоминантам? Потому что доминанты и потому что идем...

Узнав, что я собираюсь в музучилище, он провел со мной воспитательную беседу.
- Вот видишь карниз для штор? Юмор в том, что я два года не мог прибить его. А все потому, что я музыкант. Наша ужасная профессия...

Я попыталась вспомнить, сколько лет не мог отремонтировать балкон мой папа-немузыкант, и не смогла.
Тогда я стала вспоминать, сколько клал плитку в ванной папа моей подруги. Получалось, что за это время мы с подругой, во-первых, успели отучиться в школе, а во-вторых, я снова запуталась. По-любому, если бы мой папа был музыкантом, то балкон был бы уже давно готов. И ванная комната в доме подруги – тоже.
Значит, надо замуж за музыканта, подумала я.

- Вот так-то! – закончил свой спич гуру и сел за пианино. Когда он заиграл, я облегченно вздохнула: теперь никогда не узнает, что я всё пропустила мимо ушей.

Народу на каждую следующую лекцию приходило все меньше и меньше. Группа редела с фантастической быстротой. Затем ее объединили с еще одной такой же. Затем еще с одной...
- Весь юмор в том, что дослушать до конца эти лекции могут только люди с очень высоким айкью, - объяснял преподаватель. – Глупые отсеиваются в самом начале занятий. Середнячки – чуть позже. Остаются только умные и талантливые.

Через какое-то время гуру заявил тому, что осталось от нашей и еще пяти групп:
- Предлагаю перейти на «ты». Называйте меня без отчества, просто по имени. Я не понимаю ни черта в музыке. И все вы теперь, наверное, тоже не понимаете. Будем не понимать дальше вместе. С тем юмором, что платить все равно будете вы – мне.

И вот закончились месяцы занятий и настала пора пуститься в бурное море композиторской деятельности. Нацарапав на компьютере несколько пьес, сохранив их в миди, я отправилась по репертуарным отделам продюсерских центров.
В первом из них вежливый и милый молодой человек полчаса ставил мне произведения разных авторов, объясняя, что же их центру нужно... А в последней фирме понравившийся мне блондин десять минут хохотал так, что чуть не сломал кресло.

Я ничегошеньки не понимала. Обиднее всего было из-за блондина: они даже в наших широтах большая редкость. Как же так? Неужели же наша попса... Действительно? Стала звонить другу, композитору и пианисту. Он – безотказный, широкая душа. Зазвал сразу в гости. И сочинения свои, говорит, захвати.

Приехала. Поставила. Он:
- Первый раз такое слышу. Интееерееесно.
В моей душе затеплилась надежда на собственную конгениальность.
- И где ж это такому учат? – спрашивает приятель. – Любопытно. Аж до дрожи.
Надежда на собственную конгениальность расцвела пышным цветом.
- Да, - говорю, - в «Алхимике».
- Не знаю, - отвечает, - такого. И что, прям специальность-сольфеджио-лекции?
- Да, - говорю. – Теория музыки-композиция-импровизация. А на сольфеджио мне разрешили не ходить. Говорят, необязательно. А на специальность я сама ходить перестала. Так они ничего, непротив.
- А учебники их глянуть можно? По чему там преподают...
- Конспект есть.
- Вези конспект, - говорит. – А пока давай чай пить. Но оочччень любопытно!

Через неделю я привезла конспект. Открыла самую интересную, на мой взгляд, лекцию и стала из нее зачитывать. Вскоре друг меня прервал:
- Думаю.
Через пять минут сосредоточенного молчания он изрек:
- Есть такое правило. Не в европейской музыке. И ни в какой другой больше. Только в японской...
От мозгового шока век, когда писали такую музыку в Японии, прошел мимо меня. А также существенные признаки стиля, про которые мне забыли рассказать на лекциях.
- В общем, там это звучало так, – и приятель напел мне странную, завораживающую мелодию.

- А это что такое? – тут же заинтересовался он соседней страницей конспекта. И оживленно потянул к нему натруженную аккомпаниаторскую руку. И с нескрываемым удовольствием, перелистывая, залопотал: - Ах, какая отсебятина! Какая ахинея! Ох, какая ахинея!!..

Всё было ясно: друг нашел замену своим любимым опусам юмористического клуба «Двенадцать стульев». Мой приятель вообще любил читать всякий юмор, от замысловатых фельетонов до пошлейших анекдотов.
Без разбору.

Я что думаю: надо бы извиниться перед читателями за ту статью. И перед редактором. Но как же я этот всамделишный фельетон ей теперь принесу?!