Письмо к другу

Музыка – “Somebody”, Depeche Mode 1983.

Дорогой друг!

Мне очень неприятно осознавать, что я явился виновником нашей с тобой вчерашней ссоры. Ты конечно прав во всем, дружище, - ты, в отличие от меня держишь свою жизнь под контролем. Это даже странно, но я всегда считал тебя слабым и безвольным вечным ребенком, но… жизнь показала, что ты намного сильнее меня…
Вчера ты уехал посреди ночи, даже не попрощавшись со мной, и я понимаю твою обиду, ты ведь желаешь мне только добра – я знаю это. Но кто как не ты, мой самый близкий друг должен понять меня, осознать, что творится у меня на душе.
Ты отхлестал меня жестокими словами, обвинив в том, что я опять погряз в этом болоте беспробудного пьянства. И моего воздержания от алкоголя хватило лишь на небольшой промежуток времени. Что ж, я согласен с тобой, возможно, я действительно болен…, и слаб… Но, видно, это мой крест и мне его нести. Я не знаю, на самом деле, какие еще сюрпризы преподнесет мне эта проклятая жизнь…

Вот уже шесть месяцев прошло с того дня, когда холодным дождливым днем мы хоронили ее…их. Помнишь? Возможно, ты хорошо запомнил этот день, потому, что мой больной мозг не способен держать это в себе… Я не помню себя, я не помню никого, я помню только тебя, друг мой, твою сухую и теплую руку, что поддерживала мое обессиленное тело.
Шесть долгих месяцев отделяют тот день, когда я в последний раз видел ее… Казалось бы, время залечивает любые раны, но мне и сейчас так же больно, как тогда… Когда у меня на руках перестало биться ее сердце. Не стало моего близкого и дорогого человека - моей жены, пред богом и людьми, несмотря на то, что мы не оформили свои отношения официально. Только потеряв ее, я по-настоящему почувствовал, что она значила в моей жизни. Пойми мою боль, друг, пойми насколько мне сейчас тяжело…

Я рассказывал тебе о ней? Ты ведь и не знал ее по настоящему, ты прав, я не люблю распаляться о своей личной жизни. Но…, еще давно, когда мы были совсем зелеными мальчишками, я рассказывал тебе свой сон! Я напомню его…
Мне было семнадцать с небольшим. Я сидел на своем излюбленном заборчике во дворе нашего колледжа и курил. Я устроился, словно курица на насесте, подперев ноги о пологую деревянную планку ограды, окружающей мрачное каменное здание училища. Стоял холодный ветреный, но солнечный день и колючий ветер пронизывал мое тело. У меня был довольно нелепый вид – отцовский пиджак был велик мне на два размера, а брюки, наоборот, стали слишком коротки. Но мне было все равно. Я безучастно смотрел на проходящих мимо меня людей и думал о своем. Но вдруг, рассеянный взгляд мой уловил фигуру женщины вдалеке. Меня привлекло то, что она была как-то странно одета. Не так, как все… На ней были джинсы неизвестного фасона и цвета, а так же блузка, которую носят сейчас десантники миротворческих сил. Она направлялась прямо ко мне. Казалось, она меня знала…, она так смотрела на меня!… Подойдя ко мне вплотную, она спросила: «Тебя случайно не зовут *…?» Я был удивлен тем, что она угадала мое имя. Убедившись, что я – это я, она провела своей ладонью по моей щеке. Ее взгляд выражал неподдельную нежность и печаль… «Кто вы?» - спросил я. Она улыбнулась… «Человек», - ответила она. Почему-то мне стало смешно от ее слов, и я вспрыснул, выронив сигарету изо рта. Так, как-то загадочно улыбаясь, она внимательно осматривала меня. Странное ощущение овладело мной, я ожидал, - сейчас эта дама признается, что она моя настоящая мать или давно потерявшаяся сестра… Но она лишь молчала и улыбалась… Затем она сказала, что у нее нет времени и ей нужно уходить. На прощание она произнесла… Знаешь, по прошествии стольких лет, я до сих пор помню ее слова. Она сказала: «Запомни мальчик, никогда не сомневайся в себе. Иди к своей цели, и ты добьешься многого. Я не могу сказать тебе всего, - скажу только одно, - никогда не сдавайся, ни на одну минуту…Ты лучший!»
Наверное, ты тоже испытывал иногда какие-то приятные ощущения, навеянные чем-то извне, - некими образами, ассоциациями, запахами… Даже музыкой… И ты стараешься находиться в сладкой дымке, стараясь как можно дольше продлить этот миг. Тогда, во сне, мне было также приятно, и я не хотел ее отпускать. Я бы был рад, если бы она так и стояла напротив меня целую вечность, улыбаясь, что-то говоря… «Эх ты, одуванчик!», - почти прошептала она. Затем, потрепала меня по моей челке, поцеловала в щеку и ушла…
Странный сон, не так ли? Когда я рассказал вам его, вы стали цинично хихикать и заявили, что мне нужна баба, так как моя девственность слишком затянулась. Я обиделся на вас тогда, ведь вы затронули мое больное самолюбие, - девочки никогда не обращали на меня внимания, лишь посмеивались надо мной и называли блаженным очкариком…
Со временем, ее образ, конечно, стал забываться. Но это состояние…, ее взгляд и прикосновение ее мягких рук... Иногда мне хотелось вернуть потерянные манящие ассоциации того солнечного ветреного дня, ощущение чего-то светлого и теплого… Ты поймешь, почему я вдруг вспомнил об этом сне…

Вы всегда подтрунивали надо мной, говоря, что я меняю своих женщин, чуть ли ни каждый месяц… Я и не спорю, но, признайтесь, ведь вы немного завидовали мне? Знаешь…, с самой ранней юности, я постоянно ощущал ни на что не похожее чувство… Чувство того, что во мне живет непонятная жажда вселенской любви… Если бы я мог, то одарил бы любовью всех женщин мира! А может и не только женщин… Помнишь, друг, как мы веселились по этому поводу, вызывая у окружающих кривотолки и сплетни о наших с тобой, особых отношениях! Смешно… Я вечный жаждущий раб любви! Но эта жажда подвигает меня делать то, что я делаю… Любовь – это единственное, что движет мной. А я умею любить, ты знаешь… Но ты прав, я быстро разочаровывался. И бросал я их не потому, что такой плохой, а потому, что не хотел им врать. Найдя удовлетворение моей страсти, я успокаивался, и мне становилось просто скучно. Мне нужно было чего-то еще, новых и новых впечатлений, нового, сжигающего всего меня, плотского огня… А может, я не умею любить и вовсе?! Кстати… Моя подруга тоже говорила мне об этом... Но я ведь ее любил?! Или нет…???

Помню встречу с нею. Вечер. Моя работа. Люди, среди которых много женщин. Духи. Помады. Их сияющие глаза, поцелуи и объятья. Перед началом сессии, я как всегда обходил ряды своих знакомых, здороваясь с ними, улыбаясь, обнимаясь и целуясь. Сначала я едва заметил ее. Она стояла в стороне и смущено улыбалась, вид у нее был несколько растерянный. Ее попутчица оказалась давней моей знакомой, она подлетела ко мне и стала что-то щебетать. Стоявшая позади девушка, продолжала улыбаться и смотреть на меня, но подойти не решалась. Меня это позабавило, и я сам сделал шаг ей навстречу. Я наклонился к ней, чтобы поздороваться. Она поцеловала меня в щеку, но сделав это, ужасно смутилась и покраснела… Давно я не встречал подобной реакции… Она увидела, что оставила след от помады на моей щеке и стала поспешно стирать его. Ощутив прикосновение ее ладони, я вдруг вспомнил тот ветреный солнечный день в одном из моих юношеских снов, дымку сладостных воспоминаний, которого я тщетно пытался вернуть, будучи еще глупым подростком…

Что говорить, друг мой, ты и сам знаешь, что было дальше. Отработав честно свои деньги, я взял ее с собой. Она не ломалась, согласилась сразу… Но услышав мое предложение, засмеялась несколько цинично, как будто говоря: «Ну конечно, как же без этого? Ты меня снимаешь, и я соглашусь, потому, что не в силах отказаться …»
Когда мы ехали в машине, она молча смотрела в окно, словно думая о чем-то другом, только не обо мне. Она не вмешивалась в шутки и разговоры моих друзей по цеху…, только смотрела на огни ночного города, проносившегося перед ее глазами. В тот момент, я и сам не мог толком объяснить себе, зачем мне нужно было брать ее с собой… Оставшись с ней наедине, я спросил ее, кто она такая? Догадайся, друг мой, какое слово она произнесла?! «Человек», - ответила спокойно моя новая знакомая. Теперь мне было не до смеха. Ты знаешь, я верю во всякие дежавю и переселения душ, но в тот вечер я окончательно убедился, что в этом что-то есть…

Утром я был разбужен ее поцелуями. Она стояла передо мной одетая и выжидающе смотрела на меня. Она молчала, но я знал, о чем она думала. Я простодушно предложил ей придти вечером, толком не решив для себя, насколько это было нужно мне. Она взглянула на меня и спросила: «Ты серьезно хочешь, чтобы я пришла?» Я утвердительно закивал головой. «Хорошо»,- сказала она и направилась к выходу. Она была сдержанна и спокойна. Только уходя, шепотом произнесла фразу: «Ты спас мне жизнь…» Потом… позже, она поделится со мной, что ей пришлось пережить в то утро…

Она осталась у меня… Странно…, но эта женщина никогда не вызывала у меня особой страсти, страсти которая заставляла меня умирать и воскресать, каждый раз, когда я занимался с кем-то любовью… Я не могу сказать, была ли она лучше или хуже предыдущих моих подруг. Просто она была другая. Другая…, непохожая на остальных и это более всего привлекало меня в ней. Мы очень много разговаривали, что тоже было не совсем свойственно моим отношениям с женщинами. И чем больше я узнавал о ней, тем сильнее становилось ощущение того, что я знаю ее сто лет. Мне нравилось, что она никогда не боялась спорить со мной. В горячих дискуссиях и спорах она становилась совсем иной – у нее повышался тон, горели глаза, эмоции переполняли ее лицо, обычно серьезное, безмолвно выражающее сдержанный и холодный нрав.
Иногда я сам провоцировал ее. Помню, спустя лишь неделю после нашего знакомства, мы заговорили о фашистской гегемонии сороковых годов. Ты не можешь представить себе, как ее разозлили мои доводы, отрицавшие холокост и выпады в адрес историков, неправильно преподносивших идеологию третьего рейха. Конечно, я сам не верил тому, в чем старался ее убедить, я лишь играл с ней, как кот играет со своей мышкой. Но она так серьезно восприняла все это, что вскочила со своего места и стала нервно расхаживать из стороны в сторону. Не выдержав, она резко оборвала мои псевдо - философствования фразой: «Это не твое чертовое дело! И ты не имеешь права судить о том, в чем ни черта не смыслишь! Вали в мастерскую и займись своими писульками, там тебе самое место!» Мы чуть ли не разругались тогда, так как оба переступили границы допустимого. Только мой внезапный глубокий смех разрядил обстановку. А ночью она осыпала меня поцелуями, моля о прощении. Так мы и жили… Прости, друг, за эти сентиментальные воспоминания, но мне становится легче, когда я делюсь с тобой ими.

Она всегда намекала на духовное начало своей привязанности ко мне. Но на деле же, эротизм всегда был присущ ей. Абсолютно лишенная эмоций и холодная перед чужими, со мной она вела себя совсем по-другому. Где бы мы ни были, что бы ни делали, ей постоянно нужно было ощущать мое тело. Она всегда старалась дотронуться до меня, прикоснуться…, или просто прильнуть и застыть, как маленький ребенок. Как ни странно, но эта ее манера не раздражала меня, а наоборот, льстила, и я великодушно позволял ей ласкать себя.
Что скрывать, у нас были чудесные ночи! В постели она больше отдавала, нежели брала… Она говорила, что не узнает себя, так как секс никогда не имел для нее особого значения, но теперь она вдруг стала ненасытной до плотской любви. «Это все ты. Я ненасытна до тебя, а не до секса. Это разные вещи, ангел мой!», - любила повторять она. В минуты страсти, она с трудом отрывалась от моих уст и жарко шептала: «Губы у тебя, словно медом обмазаны. Как же они сладки!», - ты не можешь себе представить, друг мой, как мне приятно было это слышать.
Самым излюбленным ее местом была моя шея. Она зацеловывала меня туда до изнурения, может быть специально, доводя меня до недовольного нетерпеливого урчания. Ее это забавляло, она смеялась, запрокинув голову, и говорила: «Я всегда так тискала до удушья своих кошек, и они так же недовольно урчали. Точь-в-точь как ты!»
Помню, как вы все подняли меня на смех, увидев на моей шее багровые отметины ее любви ко мне. «Вообще-то всегда бывает наоборот! Интересно, кто же из вас выполняет в постели роль мужчины?», - шутливо - недоуменно вопрошали вы, уставившись на мою безразличную физиономию. Я никогда не утруждал себя скрывать засосы, оставленные ею на моей шее. А вы предостерегали меня, что непосвященные могут совсем не так истолковать эти пятна, ведь никто не докажет, что это поцелуи женщины… Да, друг мой, она была очень странная…

Помнишь, как она вызвала недоумение и раздражение ваших чинных благополучных жен, когда мы устроили обед в честь твоего приезда и пригласили всех друзей? Принеся подносы с канапе под пиво, она уселась рядом со мной. Потом вдруг запрокинула одну ногу на мои колени, а другой обхватила мои бедра сзади. Засунув обе руки под мою футболку, она ласкала меня, одновременно покусывая мочку моего уха. Она не обращала ни на кого внимания и пренебрегала беседой, что велась за столом. Казалось, ее вообще ничего не интересовало, кроме моей персоны. Я украдкой следил за выражением лиц ваших жен, и еле сдерживал смех. Я и сам не ожидал от нее такой выходки тогда, уж очень непохоже было это на нее, - серьезную, хорошо воспитанную и образованную, как выяснилось потом, личность, не позволяющую себе никаких вольностей. Выслушав мой упрек позже, она удивленно стала оправдываться: «Но ведь там же были все свои!…» Я знаю, ваши супружницы недолюбливали ее, за то, что она неохотно шла на контакт с ними. Они считали ее высокомерной плебейкой. Моя подруга тоже знала об этом и на вопрос, почему она не желает общаться со своими товарками по несчастью или счастью, всегда коротко отвечала: «Не-хо-чу!» Должен сказать, что ей вообще не нравилось много общаться с кем-либо… кроме меня…
Знаешь, друг мой, ей хватало общения со своими книгами, альбомами, компьютером и Интернетом. Она жила в мире своих интересов, а то, что было вне их пределов, не волновало ее. Следя за ее духовной жизнью, я однажды поймал себя на том, что мне тоже становится интересно то, чем жила она… Мы постоянно что-то брали друг у друга и это было прекрасно. Знаешь, какие игры у нас были? Занимаясь с ней любовью, я заставлял ее пересказывать один из периодов истории искусств, например, французский постимпрессионизм. Меня ужасно заводило, когда, доведенная «белого каления», моя партнерша, запыхавшись и задыхаясь, повествовала мне о жизни и творчестве Тулуза Лотрека.

 Она постоянно напевала одну старинную английскую менестрель и говорила, что песня эта выражает закодированный символ моей духовной сущности. Там были такие слова:

«Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы.
Одно, как желтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей.
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый!
А в небе голубом, горит одна звезда,
Она твоя, о Ангел мой, она твоя всегда!
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.
Тебя там встретит огнегривый лев,
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый».

На мои просьбы объяснить почему, она небрежно махала рукой и, вздохнув, произносила: «Забудь… Это просто мои красивые, но бредовые фантазии». Но, спустя некоторое время, опять бурча себе под нос эти слова, она задумчиво изрекала: «А все-таки, эта песня о тебе…»

Она обладала удивительным умением не навязывать себя. Чувствуя мое плохое настроение, она не донимала меня вопросами типа: «Милый, что случилось? Могу ли я тебе помочь?», которые раздражают и распаляют меня еще больше, она просто оставляла меня в покое, терпеливо выжидая, пока стихнет буря. Иногда она просто исчезала с поля моего зрения. Уйдя в свою комнату, она садилась за свой лэб и строчила какие-то тексты. Девушка моя была не из слабых и довольно преуспела в этой области, - ее взяли штатным сценаристом в известную телекомпанию.
Когда я был в более веселом расположении духа, она приносила мне в мастерскую чашку кофе или минералку. О, друг мой, это был целый ритуал, на который невозможно было смотреть без смеха! Осторожно открыв дверь мастерской, она тихо входила на цыпочках, делая большие шаги, из-за чего походка ее становилась похожей на движения богомола. Ну знаешь, как эти насекомые двигаются, раскачиваясь взад и вперед. Более того, она смешно таращила глаза и вытягивала лицо, делая испуганно-смущенную гримасу. Теперь, представь все это вкупе, дружище, и ты лопнешь от смеха! Подойдя ко мне, она ставила на стол свой поднос и, чмокнув меня в затылок или «лобызнув в шейку», как она сама выражалась, такой же богомольей походкой на цыпочках, удалялась. Сущий ребенок!
Иногда я великодушно позволял ей немного посидеть со мной. Я знал, что ей очень нравилось смотреть, как я работаю. Тогда она подвигала стул ближе, обнимала меня сзади, прижавшись всеми своими выпуклостями к моей спине, и уходила в свои мысли. Естественно, чувствуя ее за собой, я уже не мог собраться, и тогда, потерпев еще минут пять, я выгонял ее.

Я знаю, ей было тяжело со мной… Иногда я не могу понять, что заставляло ее быть рядом, такая большая любовь? Или какие-то свои личные интересы… Она очень хорошо знала меня, и мне было тяжело, оттого, что она меня знала… Помнишь, мы еще дискутировали с тобой на эту тему, - что лучше: женщина, знающая тебя, уже завоеванная тобой, или та, совершенно неосведомленная, но которую нужно завоевывать лишь методами нашего с тобой мужского обаяния.
Были дни, когда я начинал чувствовать некую рутинность нашего жизненного уклада, выражавшуюся в моем хмуром настроении. Почувствовав холод равнодушия, исходивший от меня, и увидев мрачную поволоку надвигающейся скуки в моих глазах, она тоже сникала. Осторожно начав разговор, она, выкуривая одну сигарету за другой, говорила: «Ты любишь глазами. Телом… Но не сердцем. Честно сказать, меня всегда это удивляло в тебе. Как же может быть так, что ты, исповедующий любовь, похоже, сам не умеешь любить по-настоящему… Но, я понимаю тебя… Ты никогда не будешь до конца искренен со мной и твоя душа всегда будет оставаться загадкой, и не только для меня… Но, знай, тебе стоит произнести лишь одно слово».
Это ее излишнее понимание, ужасно тяготило и злило меня. Я собирался и, не говоря ни слова, уходил на несколько дней из дома. Я исчезал из ее жизни, проводя время в клубах со смазливыми и пустыми девицами. Но всегда что-то тянуло меня обратно к ней, и я возвращался. Но никогда не было никаких упреков с ее стороны. Посмотрев на меня, она лишь журила меня с напускной непринужденностью: «Гуляешь, собака! Только могила исправит тебя!» Но я ведь и не догадывался, что на самом деле стояло за этим ее деланным шутливым тоном.
После нашего «примирения» в постели, когда я одаривал ее сполна «своей любовью», она грустно улыбалась и говорила, что живет на пороховой бочке и любое «завтра» может стать последним в наших отношениях. «Я знала, на что иду», - подытоживала она. «Именно!», - пафосным и циничным тоном соглашался я.

Жизнь такова, друг мой, что ты вынужден постоянно учиться, независимо от возраста или статуса. Осознание истины обычно приходит, когда становится слишком поздно… И это доставляет еще большую боль. Я постоянно слышал, что в этом мире не бывает ничего случайного, - события в нашей жизни являются определенными звеньями в бесконечной цепи причин и следствий. Но от тебя зависит, как ты используешь этот опыт, и насколько точно ты распознаешь знаки, посланные свыше. Я могу только чувствовать на уровне подсознания ту данность, что олицетворяла она своим появлением в моей жизни. Но я не могу сформулировать это обычными словами, которыми мы привыкли оперировать в нашей жизни. Самой большой нашей ошибкой является то, что мы никогда не придаем особого значения тому, чем, как нам кажется, мы владеем полностью и безраздельно. Так и я, испытывал эгоистическое чувство собственничества над моей спутницей, что обрекла себя добровольно быть в плену моей власти и амбиций. «Столько лет я билась над вопросом о своей миссии на этой земле!», - делилась она со мной, - «Мне надо было глубоко выстрадать и испытать многое, чтобы узнать и осуществить, наконец, ее – жить во имя тебя». Но я никогда не принимал всерьез этих слов, я вообще не принимал ее всерьез…
Бывало, я очень грубо и некрасиво обращался с ней. Пребывая в депрессии – обычном своем состоянии, я мог сидеть полдня перед телевизором с кислой рожей, и ничего не делать. Затем, вдруг нарочито вскочить и рявкнуть, что сейчас я иду работать и на ближайшие три часа я умер для всех, и в том числе, для нее. Не дав ей даже опомниться, я силой хлопал дверью мастерской перед самым ее носом.
Я не знаю, что она чувствовала в такие моменты… Было странно, почему она терпела это вопреки своей природной гордости и не уходила, послав все к чертям. Может, ты мне скажешь ответ, друг? Хотя, не надо… Я и сам его знаю…

Моя работа всегда была для меня единственной отдушиной против дерьма, к сожалению, имеющегося в избытке в этой жизни. После плодотворного творческого процесса в мастерской, мое настроение, как правило, значительно улучшалось. Повеселевши, я направлялся к ней. Бесцеремонно войдя в ее комнату, я прерывал ее, если она что-то делала, ныл и приставал к ней со своими плоскими шуточками, требуя очередную порцию ее любви ко мне. Ты можешь представить себе, друг, что даже очень любящая женщина не может так легко проглотить обиду и сразу простить. Но меня это не волновало – я привык всегда получать свое. Если уговоры не помогали, я брал ее нахрапом. Какой же я был идиот…
Но я не всегда был с ней последней сволочью, бывали дни, когда она была счастлива. «Я счастлива, не смотря не на что!», - говорила она, - «Я, наконец, узнала, что такое счастье… Странное, странное счастье…, похожее на прыжок в пропасть. Вершина блаженства, перед падением в бездну…Но стоит жить только ради этого момента…», - философ в юбке… Я видел в ее словах лишь книжную патетику, дурак…

Она всегда очень тяжело переживала вынужденную разлуку со мной. Во время моих бизнес поездок в другие страны, она словно греческая богиня Деметра, разлученная с дочерью, погружалась в мрачный туман тяжелой депрессии. Как-то я серьезно разозлился на нее. Помню, я в первый раз оставил ее одну хозяйничать в моем доме. Будучи за океаном, я просто позвонил узнать как дела. На другом конце провода послышались стоны и странное хрюканье…. Я понял, что она была пьяна в стельку. «Йа..- яаааа решил-ла приговорить эээ-туу бутылку в-виски…, ккот –орую мы нне допили… », - проблеяла она в трубку. На мой раздраженный вопрос, какого черта она так нажралась, она ответила: «Скучно и грустно». «У тебя какие-то проблемы?»,- спросил я ее. Она ответила, что ровным счетом, никаких проблем. Потом вдруг пропала…, замолчала. Спустя некоторое время я услышал отчаянный вопль, заставивший меня отпрянуть от трубки телефона. «У меня одна проблема! Это ты!!!», - кричала она, захлебываясь в пьяных рыданиях. «Я скучаю по тебе! Мне плохо без тебя, черт побери! Я, наверное, когда-нибудь убью тебя, невозможно больше испытывать боль, вызванную только одним фактом твоего существования на этой земле!» Мне было муторно слушать ее пьяные излияния, да и работы было столько, что все эти поднадоевшие сентиментальные бредни моей напившейся подружки, начинающей мне докучать, казались маленькими песчинками, попавшими в глаза, что любуются великолепием бурного океана. «Если скучаешь, то пиши мне письма!», - отрезал я холодным тоном и бросил трубку. Она не перезвонила обратно… Когда я остыл, то как обычно сильно жалел, что так ее обидел… Она безоговорочно слушалась меня, - на следующий день я получил от нее письмо.
Ее письма, друг мой, это отдельная тема. Ей больше удавалось выражать себя письменно, нежели вербально. Она писала мне целые сочинения, используя стилистику и язык древней поэзии. Казалось, что во время написания этих писем, он не придавала особого значения их предмету, то есть мне; она наслаждалась самим процессом их сотворения. Мне нравилось их читать, я воспринимал их больше как самостоятельные произведения литературы, нежели как ее обращения ко мне. Я не видел в них искренности, лишь восхищался красотой слога и стиля. Но я не понимал тогда, что индивидуальное и творческое начала неразделимо сочетались в ее душе, искренность рождала творчество, а творчество было искренним.

Ее радости не было предела, когда я возвращался. Она боялась сильно выражать свои чувства, зная, что излишняя привязанность ее ко мне, может меня раздражать. Она ждала от меня «ничтожные милости» по отношению к ней и с благодарностью принимала их. Я не спешил расставаться с нею, но старался держать дистанцию, не давая ей особых надежд. Пока, я не хотел ничего менять в своей жизни…

Знаешь, друг, когда она сказала мне о своем намерении родить, я не приветствовал эту ее аферу. Но она была женщиной, прежде всего, и ее желание иметь ребенка было совершенно естественным. Я бы не сказал, друг, что был счастлив этим решением, но я убежден, что мы не имеем права препятствовать женщинам в их планах, так как это божественное благословение, послано нам обоим, вне наших личностных приоритетов.
Я пытался бороться, хотя знал, что побежден. «Ну какая из тебя мать?» - спрашивал я ее то ли в шутку, то ли в серьез. «Посмотри на себя, ты же сама еще ребенок, несмотря на совсем недетский возраст!» - продолжал я испытывать ее терпение. «Знаешь, есть люди, которые в силу каких-то обстоятельств, не желают взрослеть. Так ты – одна из них!» - умничал я. Она обижалась на мои слова «Ты жесток», - изрекала она, потом, задумавшись на секунду, добавляла: «Тебе хорошо, ты уже выполнил свою гуманитарную миссию и родил не одного ребенка! А я еще в долгу перед человечеством и природой!». Но мы оба знали, что это все был лишь высокопарный бред… Просто, ею двигало обычное женское желание родить ребенка от мужчины, которого она … любила…

Проходило время, и я, наблюдая округлившиеся формы мой подружки, начал испытывать к ней особый род привязанности, некую нежность. На меня действовало осознание того, что в ней теперь живет какая-то часть меня. Но осознание не значило – принятие. Теперь ее интересы, которые ранее, сосредотачивались главным образом, на моей персоне, стали куда обширнее и глубже. Она, моя женщина, эстетка и интеллектуалка, цитировавшая Маркеса, Кортосара и Бунина, вдруг, стала тоннами закупать женские книжульки и журналы для будущих мам. Ей было дело до всего, - до диет, болезней, гороскопов и сканвордов, связанных одной темой: беременность и дитя, что скоро появится на свет. Я не скажу, что она стала любить меня меньше. Нет, она так же самозабвенно отдавала себя в мое расположение, она не смела ступить лишнего шага, не посоветовавшись со мной, не поставив меня в известность. Она продолжала жить для меня, жертвуя собой ежеминутно, ежечасно, ради моей эгоистической прихоти. Она стала еще желанней и искусней в постели. Мягкая женственность и особая эротичность, что не были столь заметны ранее, проявились в ней с особой силой. Ее мягкий зовущий взгляд, увеличившаяся грудь и выступивший животик, стали действовать на меня как красное покрывало на быка. Я был ненасытен до ее тела…, и оно было полностью в моем распоряжении. Но в то же время, я чувствовал глупую мелкую зависть к ничтожному существу, что росло и развевалось в ней, и забирало значительную часть ее теперешних помыслов и хлопот. Я никак не мог принять, что это тоже мой ребенок, - у меня уже были прекрасные дети и мне не нужно никого другого. Но это неприятие родного биологически, но совершенно чужого ментально, существа так и осталось во мне и сейчас.
Она сделала обследование и заявила, что родится девочка. Она пребывала в таком волнении и эйфории, что даже не замечала моего равнодушного и постного лица. «Ты не понимаешь!», - восторженно восклицала она, «Эта девочка будет самой красивой на планете – ведь она соединит в себе все человеческие расы!». Я охотно верил, что эта девочка и в самом деле будет прехорошенькая, но это знание не заводило меня так, как ее. «Конечно», - успокаивал я подругу, «Мы сделаем из нее модель или поп-звезду!» Она никогда не понимала моего сарказма. «Да ты тут вообще не при чем! Этот ребенок нужен мне, а все остальное пусть катится ко всем чертям!», - желая причинить мне боль, заявляла она. Но я лишь смеялся в ответ…
Знаешь, друг, осознание того факта, что мне придется делить ее с кем-то другим, вдруг возвысило эту женщину в моих глазах. Я стал больше ценить ее, я начал замечать ее черты, что пренебрегались мною ранее. Я стоял на грани того, чтобы признаться себе, что люблю ее. Но чувство врожденного цинизма всегда брало вверх и проливало на мои благие мысли ушат грязной воды сомнения, неверия и недоверия…

Все началось с ее внезапных обмороков. Моя подруга обладала странной привычкой совершенно игнорировать свои болезни. Сама она объясняла обмороки как перестройку организма для осуществления совершенно новой функции. Она не хотела обращаться к врачу, боясь, что ей придется принимать лекарства, которые могут навредить ребенку. Но обмороки стали учащаться, и ей не пришлось ничего иного, как поддаться моему натиску и обратиться к доктору. Придя от него в приподнятом настроении, она проворковала: «Я же говорила, что ничего страшного. Побольше сна, поменьше стрессов и витамины!» - провозгласила она, прыгнув на софу, где с видом восточного правителя возлежал я, и стала приставать во мне со своими «телячьими нежностями».
Проходили дни. Мы оба жили ожиданиями предстоящих в нашей жизни перемен. Она продолжала поглощать горы специальной женской литературы, а я находил душевную гармонию в своей работе.

Она никогда не тяготила меня своими проблемами, тем более, если это касалось ее сугубо женских дел. И поэтому, звонок ее персонального врача стал для меня неожиданностью. Доктор просил меня о встрече. Недоуменный, я согласился увидеться с ним в клинике.
Я не мог даже себе представить, какие новости меня ожидали при разговоре с ним. Врач был прям и беспристрастен. Он перешел сразу к делу. «У вашей спутницы серьезные сложности со здоровьем!» - начал он. «У нее слабое сердце и нестабильное давление, следствием чего были эти ее обмороки. Я не стал расстраивать ее, но вас должен поставить в известность…» Его слова начали пугать меня. Но его приговор прозвучал, как гром среди ясного неба! «Мы не можем дать никаких гарантий того, что роды пройдут успешно. Конечно, мы сделаем все, что в наших силах, но …» Я был ошеломлен… Я спросил его, не означают ли его слова того, что она может умереть?!! «Слабая нервная система, изношенное сердце и поздние роды – это серьезные причины, и поэтому…», - холодный тон доктора разозлил меня. «Какого черта – поздние роды? О чем вы говорите? Она молода и здорова!» Видимо, он ожидал мою реакцию и ни один мускул не дрогнул на его лице. Он попросил меня успокоиться и заверил, что рано делать какие-либо выводы. «Мы сделаем все, что в наших силах, и даже сверх того!» - таковы были его прощальные слова.

Конечно же, я не сказал ей о нашем разговоре с врачом, но неприятный осадок и страх за нее, поселились в моей душе. Я обнадеживал себя, что это лишняя паника и не стоит так волноваться. Но с другой стороны, я осознавал, что не бывает дыма без огня и судьба моей спутницы находится только во власти небесных сил. Видимо мои печальные раздумья отразились на моем лице, и моя подруга сразу заметила перемену. «Выкладывай! Ты был у него?», - спросила она. Я не мог понять, откуда она узнала… Мне пришлось рассказать всю правду. Она расхохоталась, а потом лицо ее сделалось серьезным: «А тебе действительно не все равно?» Я вспылил и назвал ее полной дурой: «Если бы ты была для меня совершенно чужой женщиной, я бы все равно не остался равнодушен! Это же очевидно!» Она задумалась… Ее лицо было так близко, что я мог разглядеть самые мелкие морщинки вокруг ее глаз. Холод пробил меня изнутри от одной только мысли, что могу ее потерять. Я и не думал, что так привык к ней… Она, словно прочитала мои мысли. «Не волнуйся дружок! Все врачи – паникеры, они стараются лишь обезопасить себя от возможных, но не всегда оправданных последствий». Она гладила меня по щеке и продолжала: «Я не умру! Посмотри, какая я здоровая и толстая, неужели ты думаешь, что я неспособна выродить хотя бы одного ребенка?!» «Это даже оскорбление не мне, а всей женской линии нашего рода!» - шутливо добавляла она. Ей всегда удавалось успокоить меня.

Мое письмо получилось долгим и нудным, но ты простишь меня, друг, я не всегда могу рассказать словами то, что могу выразить на бумаге, сам знаешь… Настал тот самый день… День ее родов. Она старалась держать спокойствие и непринужденность. Перед отъездом в клинику она обхватила мою голову руками, и пристально посмотрев на меня, произнесла: «Все будет хорошо! Я справлюсь!». Я заставил себя поверить ей. Последние дни я старался не думать о том злосчастном разговоре с врачом, но чем ближе приближался этот день, тем тяжелее становилось у меня на душе. Мы договорились, что я отвезу ее в клинику и тот час же вернусь, и буду работать. Но я не в силах был сдержать свое обещание. Я не мог оставить ее одну. Ее увезли в операционную, а я остался ждать. Я пытался молиться, но слова молитвы не шли мне в голову. Я просто сидел и убеждал себя в том, что миллионы женщин без проблем справляются с этой задачей, и поэтому проблем не должно возникнуть. Я думаю, ты представляешь, друг, как трудно находиться в ожидании… перед неизвестностью…
В операционной послышалось странное волнение, вышел врач и бросил на меня невидящий взгляд. У меня защемило сердце. Я понял, что случилось что-то очень плохое. На мой вопрос рассказать он ответил, что произошло то, чего он боялся больше всего. Я больше не слышал его слов… Несмотря на его запреты, я прорвался в операционную… Я думал, что мне снится дикий сон: несколько людей в белых халатах окружили ее и производили над ней какие-то манипуляции. Мой взгляд случайно уловил маленький завернутый комок на кушетке возле окна. Это был ребенок… Ее ребенок. Его глаза были плотно закрыты, маленькое круглое личико отливало пурпурно –розовым оттенком. Ребенок спал. Кажется, кто-то стал возмущаться моим присутствием, но я пребывал в прострации и не слышал ничьих голосов, я только видел ее, лежавшую без сознания…

Я не могу передать, друг, той боли и страха, что охватили меня, - мой мозг и глаза не были способны работать вместе. Разум отказывался верить тому, что видели глаза. Я подбежал к ней, врачи, видя мой натиск, расступились… Где-то вдалеке звучал подавленный голос доктора: «Мы сделали все, что в наших силах и даже больше! Поймите, первые роды в таком возрасте…, у нее слабое сердце и нестабильное черепно-мозговое давление, истощенная нервная система… Ребенок выжил… ». Тут меня словно молнией ударило, я вышел из оцепенения и заорал: «Ребенок выжил… Что вы хотите этим сказать?! А она нет?!» «Мы делаем все возможное!», - оправдывались они.
Она еще жила, но постепенно уходила… Я обнял ее, желая разбудить от этого тяжелого смертельного сна. Ей делали электрошок, ее руки были утыканы иглами и шприцами, но она была без сознания. Я гладил ее волосы, лицо, руки – лишь бы она проснулась. Я кричал, умолял ее не сдаваться, приказывал ей придти в себя, называл предательницей! «И это есть доказательство твоей любви ко мне?» - орал я ей в самое ухо. Она как будто услышала меня… Монитор аппарата показал мелкую вибрацию линии, она медленно открыла глаза. Сердце мое бешено застучало и в какой-то миг, я подумал, что умру от радости! Я стал целовать ее руки. Она посмотрела на меня, и вдруг из глаз ее полились слезы. Они потоком катились по ее щекам, но она не плакала, просто смотрела на меня. Ее голос был спокоен. «Прости меня, пожалуйста!», - начала она. «Я не думала, что так получится… Я всегда считала себя здоровой и сильной. Странно, я постоянно играла со смертью, думая о ней, говоря о ней, призывая ее. Но она пришла именно тогда, когда мне совсем этого не хочется. Когда я изменила свое отношение к этому миру, когда я полюбила жизнь… Я хочу жить как никогда! Но, видимо, все уже где-то предопределено за нас, судьба – большая проказница…». Я стал целовать ее лицо, говоря, что это ее бурные фантазии, что самое страшное уже позади и теперь врачам будет легко поставить ее на ноги. Она печально посмотрела на меня…, как будто знала…
«Спасибо тебе…Знаешь, во всех религиях написано, что самый смертный грех –это любить кого-то больше бога, за это он может отнять, то что ты любишь сильнее его… Наверное, это моя расплата, за любовь к тебе. Но я горжусь этой любовью, единственное, что приносит мне боль – это осознание того, что я нанесла вред тебе. Я только надеюсь и верю, что ты сильный, ты всегда был сильный!» Она помолчала, затем добавила: «Как же я буду там, без тебя…, и без моей малышки, для которой я так и не успела стать матерью. Черт возьми, я хочу жить! Я не хочу умирать!» Я успокаивал ее, ссылаясь на послеродовой стресс. Я обещал, что все будет хорошо, что мы все вместе уедем отдыхать на другой конец планеты и никто не найдет нас. Она только отрешенно кивала, пытаясь разомкнуть слипающиеся веки…Она отвернула голову и произнесла: «Друг мой, я прошу тебя, люби ее, нашу дочку! Ведь в ней живет часть меня…, и тебя… И не вини ее ни в чем».
Она посмотрела мне в глаза и тихо сказала: «Как же я люблю тебя, мой одуванчик! Знаешь, если бы мне было предложено прожить еще раз, я бы прожила эту жизнь именно так. Это и есть самое настоящее счастье – любить кого-то и иметь возможность поделиться этой любовью! И не грусти сильно обо мне, я знаю – люди привыкают друг к другу, но никогда не сдавайся! Слышишь? Ни на одну минуту…Твоя счастливая жизнь будет прямым доказательством того, что ты все таки что-то испытывал к своей странной подружке, что словно снег, свалилась тебе на голову… А теперь, давай поиграем в Спящую Красавицу, - поцелуй меня крепко – крепко, так чтобы я окончательно проснулась… ». Я целовал ее долго, надеясь на чудо…, как в той сказке. Ее горячие уста сначала нежно отвечали мне, вторя каждому моему вздоху… Но, спустя секунды я почувствовал, что ее дыхание прервалось… Когда я оторвался от нее, глаза ее были уже закрыты…

Команда врачей снова обступила ее, - они панически и нелепо пытались вернуть ее к жизни, но было уже бесполезно… Все было бесполезно – ее не стало. Они беспомощно стали отсоединять ее тело от электронных источников питания. Я отказывался верить… Я не мог допустить, что она может так обмануть меня! Предать меня, покинуть меня в тот момент, когда я более всего в ней нуждался! «Ты не можешь этого сделать!» - орал я, - «Ты не можешь просто так уйти, бросив меня здесь. Боже! Что же такое происходит?! Я не понимаю путей твоих неисповедимых!» Ее доктор серьезно посмотрел на меня и решился заговорить… Но я опередил его, я не дал произнести ему ни единого слова. В неистовстве, я начал крушить всю операционную, грозя, что подам в суд на клинику, так как врачи здесь некомпетентны настолько, чтобы принять сложные роды. У меня не было сил выдавить из себя хоть одну слезу, - вся боль ушла куда-то вглубь и залегла там тяжелым камнем, что сдавливает мою грудь и по сей день, не давая мне иногда даже вздохнуть…Врач пытался привести меня в чувство: «У вас осталась дочь, и вам нужно заботиться о ней!» - пытался он вразумить меня. Но я и слышать ничего не хотел об этом ребенке, я ненавидел его! Я не мог допустить мысли, что этот ребенок останется со мной. Мне нужна была она! Да! С невероятной ясностью понял я, что мне нужна была она и никто другой! Осознание этой необходимости в ней, пробило меня до самых глубин души, что я чуть было, не потерял сознание. Но… она ушла, ее больше не было…

Я не помню, как меня отвезли домой. Друзья и коллеги, узнав о трагедии, примчались в клинику, нашли мою обессиленную плоть и куда-то увезли. Позже, я узнал, что спустя два часа после моего ухода, в барокамере скончалась моя новорожденная дочь… Никто из врачей не мог объяснить причину ее внезапной смерти, ведь она родилась полноценной здоровой девочкой. В медицинском заключении написали, что у ребенка был врожденный порок сердца, но ни один врач не брал на себя ответственность заявить, что это была действительно болезнь.
Знаешь, друг, мне кажется, что мать забрала девочку с собой… Она, видно, знала, что я никогда не смогу принять этого ребенка, так как всегда буду видеть в нем причину ее смерти… Другого объяснения этому я найти не могу.
 
Шесть долгих месяцев прошло после всех тех странных и страшных событий. За это время я успел столько всего передумать… Я не буду говорить тебе о тоске, что сковала мое сердце, я не буду писать, как я скучаю по ней… Все, что было связано с ней, напоминает мой юношеский сон…странный, непонятный, но оставивший щемящий след в моем сердце…, и безнадежное желание вернуть эту сладкую дымку, растаявших иллюзий… Она пришла в мою жизнь из ниоткуда, и так же внезапно, исчезла из нее, но, сказав что-то очень важное, смысл, которого я не могу понять. Возможно, она научила меня любить сердцем… Но не слишком ли большая цена за такое умение?! Она просила меня не сдаваться ни при каких обстоятельствах, и я постараюсь выполнить ее просьбу. Я постараюсь все же, стать счастливым, только мне нужно время, друг, мне нужно немного времени… Это я и пытался объяснить тебе вчера, но алкоголь сделал меня косноязычным. Да, моя душа кровоточит от боли, от потери человека, ценность которого я оценил слишком поздно… Но я сильный, я всегда был сильный…, иначе не было бы всего того, что я достиг в этой чертовой жизни! Оглядываясь назад, на маленький отрезок времени, проведенный с ней, я понял, что каждую минуту пребывания со мной она давала мне что-то, постигать которое я буду постепенно, не сразу… Но постигнув, обрету покой… и счастье…

Ты беспокоишься за меня, друг, я знаю! Мы всегда поддерживали друг друга в трудные времена…, и я очень благодарен тебе, за то, что ты есть в моей жизни! Обещаю тебе, я теперь другой… Потерпи немного, дай мне обрести себя еще и еще раз, как бывало раньше, и мы еще споем с тобой нашу последнюю лебединую песню!

Октябрь 2006.