Вуду

Их привёл на мой День Рождения Фиодор. Я зову его так вовсе не из-за склонности к оригинальничанью. Нет у меня её. Склонности. Оригинальность есть, а склонности нет. Фиодор он потому, что служит в Епархии и работает фотографом в газете «Епархиальные ведомости». Но какого города, не скажу, ибо боюсь я грозного, ныне разжиревшего Фиодора.
Друзья его тоже представились, но из-за застольного шума я не расслышала имён. Что-то вроде Марка и Аурелия. Я буду их так называть, ладно? Всё равно они люди от Епархии…
Мирские их имена наверняка звучат по-другому.
Фиодор сам по себе человек неприятный, но знакомые у него бывают забавными и неординарными. И на этот раз Марк и Аурелий превзошли Фиодора ростом и красотой.
Марк пришёл в строгом чёрном костюме и с чёрной бабочкой под красивым бритым подбородком. Я отметила про себя, что никогда он не читал книжку об этикете, которую Фиодор спёр с моей полки ещё в студенческую бытность. (Мы учились на одном факультете универа.) Ведь в соответствии с этикетом чёрную бабочку надевают только официанты. Марк, по-видимому, знал об этикете что-то из другой книжки, потому сломался в области поясницы и уронил свой крупный нос в моё пястье. И хотя я ещё не сходила замуж (руки можно целовать только замужним, вы разве этого не знали?), приняла его приветствие спокойно. Даже с каким-то немыслимым книксеном.
Аурелий пришёл в парадном индейском костюме. (У представителей моего окружения такие наряды - обычное дело. Кто в индусской чалме, кто в сари закутается.)
Аурелий приветствовал новорожденную иначе: поднял над головой небольшой, но очень эффектный топорик для разделки мяса. Потряс им и резко тесанул. Я ждала, что обе моих половинки разъедутся в разные стороны, но нет. Оказалось, промазал. Топорик рассёк воздух.
Ладно. Я с ними поздоровалась просто. Вот так:
- Рада видеть, уважаемые. Садитесь, напивайтесь.
Когда они выполнили моё распоряжение, а случилось это минут через сорок, я подалась резать ананас. Я всегда на свой день рождения режу ананас. И всегда обрезаюсь. И заливаю стол кровью. И никого это уже не трогает, не удивляет, и никто не строит отвратительные гримасы.
А эти начали закатывать глаза и складывать губы в куриную гузку. Марк отодвинулся от стола, а Аурелий и вовсе поднялся и отошёл к окну. Вообще-то мне обычно плевать на тех, кто не знает этикета, но на этот раз я подсела к Марку с явно читаемым на моём нетрезвом лице интересом.
- Марк, поверьте, я чувствую себя такой неловкой, такой… Нездоровой. Знаете, я много болею, страдаю, а с каждым годом страдания множатся. Сейчас у меня трудная, но перспективная работа. Но если работать – устаёт тело, если ухаживать за собой – тупеешь. К сорока годам я просто превращусь в жирную уродливую развалину. А во мне ещё столько нерастраченного пыла. Столько темперамента. Я такая, какой была в двадцать. И, знаете, я ведь карьеристка. Но женщине невозможно пробиться к власти. Женщина – человек второго сорта. С одной стороны надо думать о внешности, с другой – все рассуждают: раз она хороша, значит - дура. С третьей – эти мои четыре лишних килограмма. Как бороться с ними, если надо думать о карьере. Ах, я так хочу быть молодым красивым юношей. Вот как Шурик! И я показала пальцем, к чертям этикет, на студента. Вот тогда бы я показала этому миру.
- Мне тоже ужасно неловко, я пришёл без подарка, неподготовленным…- начал пятиться Марк.
- Это такие мелочи, не думайте об этом…
И я продолжила увлекательный рассказ о своих болезнях и страданиях. Хотелось, чтобы Марк меня пожалел и, возможно, полюбил, но вместо этого через полчаса моих тихих завываний гости начали расходиться, а Фиодор увёл мою лучшую подругу в спальню. И мы остались одни: я, Марк и, что вы думаете? Аурелий!
Не то, чтобы он подслушивал. Хотя слышал всё, о чём я плакала. Просто стоял рядом. Типа, так было задумано. Положил топорик на подоконник рядом с розовой фиалкой и сказал:
- Мы сделаем тебе подарок. Мы (он посмотрел на Марка и тот кивнул) подарим тебе новую жизнь. Ты о таком и мечтать не могла.
Я захлопала ресницами, но тут в комнату влетел растерзанный Фиодор:
- Господа, - воскликнул он, - пойдёмте к нам. Пойдёмте. Это будет незабываемо. Мы - впятером… М-м-м-м-м (потянулся он ко мне пьяными жирными губами).
Пока я соображала что лучше: втроём с Марком и Аурелием или впятером с ними, да ещё с подругой Ленкой и с Фиодором, как Ленка уволокла своего пухлого эпикурейца обратно в альков. Я ждала своего часа с трепетом и уверенностью в неотвратимости грехопадения. Содом так содом. Гоморра – и хер ей в глотку, - пьяно храбрилась я, рассматривая красивые бёдра и плоский живот Аурелия. Меж тем Марк медленной змеёй заползал в мои пылающие глаза и сжимал запястье:
- Сегодня твой день рождения. Если хочешь, вселись в тело другого.
- И вселюсь! Вот возьму и вселюсь, - почему-то кивая, уверяла его я. – сейчас только выберу в кого. И мой взгляд снова упал на юного Шурика, очень милого, но ужасно испорченного. Он лежал на полу, раскинув руки, и смотрел свои пьяные сны. – Вот в него.
- Ты сможешь освободиться от всех болезней, - повернул меня к себе Аурелий. – Ты будешь молода и прекрасна. И ты будешь мужчиной. Ведь об этом ты мечтала?
- О да. Но как же я вселюсь? И куда денется его? Душа…
- Его душа переселится к тебе в тело. Он забудет всё, что знал. Но навыки и все рефлексы останутся.
- У тебя будет карьера, о которой ты мечтала – начал уговаривать Марк.
Но меня не нужно было уговаривать. Я уже решилась.
- Марк, а ты тоже вселился?
- Да. Моё семидесятилетнее тело доживает свой век в Ташкенте. А захочу и ещё в кого-нибудь вселюсь. Потом. Главное - не довести себя до предсмертного хрипа, а то ничего не получится.
- А что делать-то?
- Проколи себе ухо и вдень нитку, - сказал Марк
- Какое? Правое или левое?
- Любое. Это не даст твоей памяти уплыть. Потом, когда вселишься – забери эту нитку.
- И всё?
- Нет. Надо ещё разрезать руку и живот.
- Что за садизм?
- Да не сильно, - улыбнулся Марк. Кажется впервые за весь вечер. – Харакири делать не надо. Просто поцарапай немного. Потом выпьешь это, - и он дал бутылочку с коричневой жидкостью. И всё. Завтра ты проснёшься другим человеком. Харакири японцы делали по незнанию. Секретом не владели. А душа запросто выйдет и в маленькую дырочку.
- Она через живот, что ли выйдет?
- Ну да. А ты думала, где у тебя душа? Думала, в горле? Фигушки. У нас у всех душа в кишочках. Среди какашек шастает. Даже у самых лучших. Не расстраивайся, режь.
- А руку зачем?
- Это чтобы его душа к тебе вошла. Его душа войдёт через руку, - Марк уже начал волноваться.
- А почему выходит через живот? Странно это. И, стало быть, ему тоже надо руку разрезать?
- Ему не надо. Ведь ты у него забираешь душу. Он без души никак не сможет. Он же окажется пустым, как вакуум. А у тебя в какой-то момент две души будет. Он твою из вспоротого живота - всосёт. С воздухом.
- Что же, те, у кого проколоты уши и остались шрамы от порезов на запястьях…
- Нет, далеко не все. Многие просто копируют. Другие пытаются, а ничего не выходит. Тут действительно нужна вера и большое желание. Ведь ты нуждаешься?
- Ещё как.
- Тогда вселяйся.
И я выпила коричневую дрянь, воткнула в мочку уха толстую швейную иглу, полоснула себя по белому пузу, а потом по руке и ухнула в пьяный отруб.
Утром, продираясь сквозь похмельный смог, я попыталась проводить своих новых знакомых, как вдруг Фиодор скинул мою руку с плеча и шикнул:
- Ведёшь себя, как пидорас.
Я дёрнулась и обомлела: моя тонкая холёная ладонь превратилась в широкую короткопалую лапищу. Аурелий щурился на солнце:
- Пойдём, отметим, - произнёс он и скинул разноцветные перья с головы на ящик с рассадой томатов.
- По пивчанскому? – откликнулся вопросом Марк.
И мы отправились в привокзальную кафешку «За туманом». Выполаскивать мозги и снова наполнять голову обещанным туманом. (Но, разумеется, мне пришлось вернуться, чтобы скинуть широкие женские клеша и натянуть, теперь уже свои, вытертые джинсы.)
Уже к обеду я научилась разговаривать матом и после любой фразы вставлять: «Ведь я же мужик!» Потом мы заказали водки. Потом я очнулась в фирменном поезде «Орёл-Москва», а ближе к утру нас тихо и как бы между прочим встретила Белокаменная.
В куртке лежал паспорт. Билета на поезд не было. Денег – тоже. Мои прежние друзья и знакомые, никогда не видевшие Шурика, ни за что не впустили бы его на порог. То есть меня. И, разумеется, его двоюродная сестра-москвичка совсем не обрадовалась бы приезду братика-студента, поскольку май шёл на убыль, и в универе началась сессия. Шурик умом не блистал. Главное для него было – от армии откосить. И всё равно я, то есть Шурик, поехала (или поехал?) к ней. Как нашёл – отдельная история. Зная только её имя и фамилию, а также, что живёт она в Бирюлёво, я отмахал пешком, наверное, километров пятнадцать. И зря. Потом купил газету и пытался разыскать её с помощью справочной. Тщетно. В конце концов, меня приютила немолодая и некрасивая женщина. Приютила, наверное, потому, что из её квартиры нечего было вынести. Нищета - практически абсолютная. А о том, чтобы её изнасиловать, наверное, не мог помыслить и самый беспощадный урод. Такая она казалась, жалкая… Работала в милиции уборщицей. Если бы я не оказался очень добрым, податливым и, главное, не закрыл глаза, - вряд ли бы встретился на следующий день с сестрой. Влюбленная и хмельная, она привела меня в кабинет начальника, где я включил компьютер, проник в базу данных и разыскал сестру по фамилии. Хорошо, что ночью меня спас мой новый крепкий желудок. Помню, что в нежном 18-летнем возрасте, когда я был трепетной и чувствительной девушкой, меня вырвало на одного мужика в самый неподходящий момент. И ничего, он спокойно вытерся и продолжил…

Сестре пришлось соврать, что от армии откосить не получается, что взял академотпуск, что военкомат гоняется за мной по пятам, что боюсь вернуться к маме, и вообще я нес столько околесицы, что она оставила меня в покое. А я нашёл работу. Спасибо уборщице – я стал травить тараканов. У неё были связи в этом бизнесе.

Ртуть
Я потом об этом пожалел. Такая моя судьба – сначала сделаю, потом жалею…
Я сбежал…
Вернее – вывалился. Со второго этажа высотного дома. В сугроб. И широко побежал по снегу в вязаных носках и в трениках. В таком виде я обычно заваривал ей чай. Но теперь… Она осталась без чая. Ужасное утро.
В шесть часов наш сосед по коммуналке начал протяжно выть и стонать:
- Они подслушивают меня, они хотят убить меня, они вампиры…
Мы вставали в семь, поэтому услышав такое, просто выразительно вздохнули и перевернулись на другой бок. Хором. Так бывает, когда люди прожили не один год вместе. То есть, я хотел сказать, проспали. Мы с Веркой были близки всего три месяца, однако знали друг друга, как будто сто лет прошло. Меня от этого, честно говоря, пёрло. Смотрим один фильм и хором комментируем. А если надо цепануть кого-то за хреновую игру, то шуточки вылетают одинаковые:
- Ты у меня шутку с языка слямзила! – орал я иной раз.
- Вот опять ты вперёд лезешь, а ведь я быстрей придумала, - смеялась она.
Короче, с ней было знатно. Если бы не этот ухрюток. Я не знаю, как ещё можно назвать человека, который допился до белой горячки в возрасте тридцати лет. Ну не бомж, не бедняга-пенсионер. Не с горя. Просто так…
- Они стоят возле двери. Они хотят меня для опытов сдать… Это вампиры. Бля, они высосут мою кровь, - вопит этот сукин кот.
- Рафат, успокойся, это просто троллейбусы поехали. Всё хорошо, - ровно и назидательно говорит наша квартирохозяйка Карина.
- Нет, они меня изуродуют, они вырежут мои яйца, они сожгут мои кишки… Ой-й-йёй, я не могу…
- Рафатик, давай я тебе дам таблеточку и ты полежишь, а я пока вызову скорую помощь.
Это до неё допёрло, что Рафатик белочку поймал, - заценили мы и медленно стали одеваться. Всё равно, гундосы эти поспать не дадут.
- Нет, нельзя, Карина, не смей, в скорой работают вампиры, они сожгут мои кишки, а потом сожрут…
Рафатик не унимался. Он работал мясником на Черкизовском рынке и иногда разделывал мясо прямо перед покупателями. Выглядело эффектно. Вообще-то я не знаю, в самом ли деле вкус бараньего мяса похож на человечину? Но так говорят.
Вообще-то Рафат довольно долго прожил в Татарстане и умел красиво, с одного взмаха резать баранов. Частенько до того злополучного утра он хвалился этим. Но тут…
- Мои кишки.. У-у-у-у, - усирался Рафатик.
Мы были заняты своим утренним туалетом: Верка делала чёрные глаза с ресницами-ветками, а я щипал её за задницу. Вдруг грохот, восклицания Карины перешли на хрипы и бульканье. Верка страшно любопытная, поэтому она сразу выскочила из комнаты и завопила:
- Сашка! Смотри! Он её зарезал!
Я высунулся в коридор и увидел, как в проходе в луже чёрно-бордовой жижи лежала наша непреклонная Карина с перерезанным горлом. Рафат держал в руке здоровенный кухонный тесак и сидел верхом на её животе. Он обернулся. Похоже, сам он был очень удивлён происходящим. Карина хрипела, кровавые пузыри вздувались на её шее. Верка, вопя и причитая, кинулась к входной двери, а Рафат… Что вы думаете? Ко мне, разумеется:
- Пацан, ты меня поймёшь, пацан, нам поговорить, - заталдычил он, приближаясь.
Бля, а с кухонного ножа, который он держал в правой, и которым я до этого сто раз отрезал варёную колбасу, капала кровь. Вы можете себе такое представить? «Это» ты держал в руке, «этим» ты вчера пользовался, слава Богу, «эту» дрянь ты не покупал, но всё-таки. Этим только что зарезали человека. Вернее, практически отхреначили ему голову.
Я чуть не… Я испугался очень. Рафат кинулся в открытую дверь, но я вовремя захлопнул её. И сумел закрыть. Молодость сильнее. Тем временем Верка успела выскользнуть на лестничную площадку. А я застегнул дверь нашей комнаты на шпингалет. У нас был такой замочек. Несерьёзный, как показал этот случай, но всё-таки. Он дал мне время, чтобы сориентироваться. Но я обгадился. Я остался бабой по сути. Я не смог противостоять этому борову, когда он выломал дверь и вломился в комнату. Я…
- Ну что ты? – вошёл он, - что ты? Бля! Хули ты?
- Я ничего. Я всё понимаю. Это просто случайность, - произнёс я вслух, а на самом деле в районе желудка я вопил: - Вера!!! Сука, беги сюда, помоги мне. Отвлеки его!!!
Но Верки не было, а убийца приближался. Ну, тут я. А что мне оставалось делать. Я – трус, я каюсь. Я выбил окно и выпрыгнул на улицу. Со второго этажа. Как мешок с картошкой. Я рассёк морду стеклом. Не сильно. И ушибся спиной. Сильно. Но я был жив. Под окном намело сугробы, и я не разбился. Я остался цел и почти невредим. Только дышать было больно. Но я успел сказать: «Господи, спасибо тебе».
И я бежал. Я кричал: «Спасите!» Я вопил: «Убивают». Но окна молчали, а через минуту из подъезда вышла зарёванная Верка. И я бежал к ней, но в серых вязаных носках я не бегун. И я упал лицом в снег. Я бежал к ней, но я упал. Я упал мордой в снег, и мне было холодно. И я думал… Что ужасно жалею об этом утре. Что я оказался ссыкуном. А за нею следом из подъезда нашего дома вышел ты. Это удивительное место – Москва. Там можно жить в квартирах на одной лестничной площадке и никогда не встречаться. Ты переехал в Москву три года назад и узнал бы меня, если бы тело моё в тот момент не жило в Орле. Жило, не подозревая о тех незабываемых днях… Когда я ещё была собой. Имела право.
Пожалела, что поехала к тебе на день рождения, что завёла разговор о ерунде, что разговор этот длился до четырёх часов утра и что после этого разговора остался в моём сердце камешек. Небольшой, но очень острый. Так, что потом я написала стихотворение «Ты в позе одалиски…»
Освободившись от пепельницы - моего нешикарного подарка, развалясь на овечьей шкуре и прикрывшись чем-то вроде другой шкуры, я спросила: «Почему ты не женишься?»
- Потому, что никто сюда, в деревню, за мной не поедет, - ответил ты.
- А ты сам поедешь за кем-нибудь, - спросила я.
Но ты промолчал. Потому, что не хотел отвечать «нет». А другого ответа быть не могло.
А теперь ты просто вышел из подъезда пятиэтажного дома, в котором только что зарезали Карину. И я остановился, отряхнул с лица красный от крови снег сказал, что очень рад познакомиться. Что надо звонить в скорую, а милицию они уже вызвали. Рафат смотрел на нас из окна. Потом он закрылся в квартире, и милиции пришлось выломать входную дверь. А я плакал и пил с тобой водку. И, разумеется, не мог сказать тебе, отчего это я так рыдал. Ты думал, что из-за Карины. Но нет. Просто я напился. И мне хотелось поставить локти на стол, подпереть ладонями щёки и вслух вспоминать, как тогда в деревне ты спасал меня от своего свирепого козла, как я боялась гусей и поэтому не выходила в поле. Как долго мы пили за твоё здоровье. После чего, ты, наверное, обеспечен здоровьем на много лет вперёд.
У меня – иначе.
Я утром пожалел, что был жадным до водки. Это выглядело грубо, неотёсанно. Полез ревновать. Кого? К кому? Того, кого любил, к той, которую люблю? И никаких полутонов – моё слово главное. Ей - по лицу, тебе – в солнечное сплетение. Кажется, ещё в прошлой жизни я бежал от Рафата в окошко. Другим утром я уже мог схватить его за лезвие ножа и даже не почувствовать боли.
- Отдай мне! – сказал бы я ему, спокойно глядя в безумные зрачки. (Я это думаю или говорю?)
Потому, что я понял. Получить нож от Рафата было легче, чем вернуть Верку, чем вернуть тебя, чем вернуть себя.
И я решил: «Что хочу, должно быть у меня. Вынь, положь, отойди. Язык – бритва, рука – камень, душа – степь; да, степь».
Таким и остался. А ты теперь звонишь, говоришь – ртуть. Говоришь – изюм. А Верка мне – чуть не лучшая подруга. Но я забегаю вперёд.

***
Аурелий не отвечал на звонки, поэтому разыскать его так и не удалось. Зато Марк нашёлся легко. Посередине пустой просторной квартиры он сидел в инвалидном кресле:
- Авария. – Вместо приветствия извинился он передо мной.
- А что ж не вселился? – удивилась я.
- Не поверишь, - почему-то замялся он. – Не хочу…
- Скажи Марк, а почему вы с Аурелием тогда рассказали мне об этом. Почему предложили вселиться. Ведь не просто так. Ведь с умыслом.
- Да, - он засмеялся, - дело прошлое. А кто прошлое помянет, тому что?
- Рассказывай. И я вытащила острый нож с белой рукоятью. Я не побоюсь, мне терять нечего. Как сейчас возьму и вселюсь в тебя!
- Ой, мамочки мои, ой держите меня, – ржал он, - не выдержу, описаюсь. Да я, может, только о том и мечтаю, чтобы забыть, кто кем был. Хочу просто нормально жить. Без сожалений, без соблазна, без надежд. Ты – такая глупая. И как тебя могли прочить в мэры города, ума не приложу.
- Меня в мэры? Это что ты такое говоришь?
- Ты слишком много на себя брала. Развернула бурную деятельность – эдакая леди-босс. А тут близились выборы. За тобой все СМИ стеной стояли. Как же, пострадала за правду. Чуть враги не укокошили. История громкая. Даже в Америке про это писали. А у других претендентов не столь богатое прошлое. Даже чуточку криминальненькое. Поэтому нас и попросили убрать тебя с пути. Только аккуратно убрать. Без крови и грязи.
- Я даже не собиралась баллотироваться!
- Тебе подарок готовили. Ко дню рождения. Ты бы не смогла отказаться. Деньги на предвыборную агитацию (читай: борьбу) тебе бы администрация предоставила. Но не успели, соколики. Облажались.

Прояснив туманности в моём недавнем прошлом, я решила поехать к себе в родной дом. Навестить своё бренное тело. (Если можно так выразиться.)
На звонок вышла сильно поседевшая мама. Она очень раздобрела и стала какой-то жалкой:
- Заходи, Саш. Давно тебя не было, - поприветствовала она. - Но хвалиться у нас нечем. За год чего только не случилось. Пьёт она. Очень пьёт. И никто её остановить не может. Всё просрала. Работу, жениха, золото, брюлики. Всё!!! Да ты проходи, не стой. Ни семьи, ни денег, ни внешности. А ведь она красивая была какая, помнишь?
- Нет, тёть Валь, не помню. Никогда она не была красивой. – Промолвили чужие губы на чужом лице…Промолвили чужим голосом.
…Я смотрела на своё спящее пьяное разжиревшее тело и боялась дышать. Мне стало так жалко его. Так было жалко Иуде, распятого на кресте Христа. Так маньяки жалеют порезанных на части детишек. Так плачут домохозяйки, вспомнив, каким красивым и весёлым был кролик, съеденный за ужином.
И я заговорила с ним, с бывшим моим телом:
- Я чуть ни с рождения сидела на диете и изводила тебя тренировками. Я, наверное, потратила миллион на косметику и антицеллюлитные кремы. И была уверена, что делаю недостаточно много для тебя. А что сделало для меня ты? Каждую булочку, каждую конфетку ты откладывало про запас. Жадина. И могло бы, между прочим, отказаться служить, раз он тебя так мучил. Вон, мышцы совсем атрофировались. Живот обвис, коленки распухли. Страшила. Хоть бы волосы мне покрасил. Седая, как старуха. Даже не обабилась. Остарела.
Ладно. – Я села на диван рядышком. - В рожу мы тебе ботокс вколем, на пузо наденем грацию – я сегодня в магазине видела. Дорогая и красивая. В фитнес-студию позвоню утром.

- А ну вставай, соня! – толкал меня в бок и одновременно стаскивал одеяло злобный Шурик.
- Не смей трогать будущую мэршу. А не то-о-о-о. Щас, блин, вселюсь, нах!!! – и накрылась одеялом с головой.
- Ты давай скорее в свои штаны вселяйся, а то на работу опоздаешь… Лошадь.