40. Как отыскать то, что совсем спряталось

  Параграф 40 из книги автора "Прозрение". Полностью с фото см.:
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-133.shtml

 
 На многие месяцы все разговоры в нашем СКБ, даже в уголках отдыха с папиросками, завертелись вокруг «кордной линии». Таких крупных проектов фирме ещё не доверяли.
 В стране развивали автомобильное производство. Требовалось научиться делать шины, причём в огромном количестве. В Сибири строился Красноярский шинный завод, как всегда в социалистическом хозяйстве – самый, самый во всём мире.
 Надо признать, что инженеров это вдохновляло. Конкуренция им не досаждала. Госплан гарантировал, что никто иной не будет выполнять похожие задания. А выдумывать и строить совершенно новое, без настойчивых приставаний об экономии средств – что может быть увлекательней для людей, посвятивших себя технике!

 Уже работая в свободном мире, я удивился, когда опытный инженер из надёжной фирмы при хорошей зарплате перешёл к нам в Start-Up компанию, получившую первую инвестицию и только начинавшую развитие нового проекта. Почему? Да, здесь воздух другой – творческий! Лишь к концу жизни я научился понимать и ценить тот, к сожалению, краткий период разворота нового дела, когда все безоговорочно верят в тебя, а ты сам – в собственную завораживающую идею. И всё удается, и быстро поднимается, пока... ну, дальше могут быть разные варианты...

 А ведь так устроен и весь живой мир! Эту догадку предложил нам удивительный Пьер Тейяр де Шарден (как звучит имя!).
 Он один из немногих, кто оправдывает существование сомнительной профессии – философа, лица рьяно рассуждающего на зыбком умозрительном основании. Некоторые места из его книги «Феномен человека» вызывают доверие и настоящий восторг открытия истины.
 Он, например, здорово объясняет удивляюще верное шествие живых форм по скользкой тропе совершенствования. Когда накапливается потенциал к следующему шагу в эволюции, организм выбрасывает целый веер, мутовку пробных путей, из которого суровая жизнь быстро выбирает самый жизнеспособный.
 Именно такая модель включается в мозгу новатора, который, восхищенно рассматривая со всех сторон вспыхнувшую идею, быстро анализируя своим критическим центром сотни вариантов, отметает ошибочные или слабые, продвигает ценные и на удивление людям (и самому себе) выдаёт единственно правильное решение. Которое, конечно, вскоре прощупает главный эксперт – жизнь покажет!
 Дорожи этим кратким кусочком своего существования, как подарком судьбы!

 Но вернёмся в СКБ к проекту кордной линии. Оказалось, что при изготовлении шин многое напоминает текстильное производство. На специальном станке рабочий накручивает один на другой куски шинного корда, пока не получится этакая большая баранка – будущая шина. Шинный корд – это широкая лента крепкой капроновой прорезиненной ткани. Предстояло спроектировать линию машин, которые исходную капроновую ткань, пропитывают специальными составами и прогревают под сильнейшим натяжением. В конце линии ткань затягивается между вращающимися валами каландра, сюда же подаётся сырая резина, покрывая ткань с обеих сторон - получается корд.
 Одна из проблем состояла в том, что ткань вырабатывается лентами длиной по 200 метров. Перед обработкой, чтобы сделать процесс непрерывным, начало нового рулона ткани под прессом приклеивается к убегающему концу прежнего рулона. Получается, так называемый, «стык». Под слоем резины стык скрывается, но при разрезке он никак не должен попасть в кусок корда, из которого рабочий мотает шину. Иначе при движении автомобиля место стыка разогреется и внутри шины возникнет «пожар». Стык на глаз совершенно не заметен, однако при разрезке ленты его надо обнаружить и вырезать.
 Как это сделать – никто предложить не мог. Даже самые грамотные из родного отдела электропривода под началом Минина, который из демократических побуждений допускал наличие ограниченных способностей у граждан из других отделов. И ещё большие интеллектуалы во главе с Голубковым. В энергоинституте Володя был из главных баскетболистов. Эта игра, основанная, как известно, на обмане противника – смотришь направо, а сам ведёшь мяч влево – идеально подходит для воспитания руководящих работников. Язвительная манера разговора скрывала его добрейшее сердце.
 Между прочим, приводчикам было, чем гордиться: из всех инженеров только они по-настоящему применяли своё институтское математическое образование. Помню, как я удивился, увидев, что Голубков сидит за уравнениями из высшей математики, решая сложнейший привод кордной линии. Механики предпочитали не беспокоить сопромат, а определять, например, толщину стенки просто и надёжно: 10 миллиметров выдержит? – выдержит, берём 20 и порядок!

 По-видимому, мои способности к «нестандартным» находкам произвели впечатление, если и такие всеми признанные в СКБ новаторы, как нач. отдела отделочных машин Донских и его зам Зельдин, допустили меня к поиску решения одной из задач в их новом проекте.
 Донских, говорили, имел высокого родственника в министерстве, и начальство относилось к нему трепетно. Но и без этого большой, уверенный в себе он был душой компании.
 Зельдин, держался скромно, был невысок ростом и имел изобретений больше всех. А однажды я стал свидетелем особой сцены.
 Люди из конструкторских отделов часто приходили к нам в Экспериментальный убедиться на опыте, подходит ли для их цели какой-нибудь клапан или вентилятор и потом ввести его в чертежи.
 В тот раз у нас на стенде соединили несколько насосов, моторов и прочего, принесли бутыли с кислотой и подготовили всё для проверки работы системы в таких опасных условиях. Из начальства пригласили Зельдина.
 Включили установку, всё загудело, закрутилось и... вдруг, лопнул шланг.
 Крутясь и извиваясь жуткой змеёй, его остаток забил мощной струёй кислоты на стены, в потолок, угрожая немедленно уничтожить всё вокруг. Все инстинктивно бросились из комнаты наружу. Но один человек метнулся к пробитому месту, накрыл чем-то струю и приказал выключить рубильник. Лаборатория была спасена, а спаситель, им оказался Юлий Рафаилович Зельдин, оглядел испорченный костюм и, распорядившись насчёт продолжения работы, спокойно вышел. Все мы не сразу пришли в себя не только от пережитого страха, но и чувства изумления и вины.

 Итак, мне выразили доверие, предложив поискать способ обнаружения этого замаскировавшегося диверсанта-стыка в безмятежно одинаковой чёрной ленте корда, быстро выбегающего из валов каландра.

 Что мы имеем? На входе в каландр нетрудно обнаружить, хотя бы на просвет, уплотненное место склейки двух полос ткани. Но после наложения резины никаких внешних признаков внутреннего непорядка уже не видно. Мы сами сначала надёжно запрятали больное место, а потом хотим его нащупать, чтобы скомандовать разрезной машине – резать летучим ножом именно по этому месту.

 Первое моё предложение было на самом «современном» уровне – ввести в клей, которым склеивают ленты ткани, радиоактивный изотоп. Их только что научились добывать. В этом случае над бегущей лентой корда достаточно установить обычный счётчик, улавливающий радиоактивное излучение. Он мгновенно распознает изотоп и даст команду: «ловите вора!».
 
 Поначалу эта идея показалась конструкторам подходящей, и я поехал в Москву в секретный радиоактивный институт провентилировать вопрос.
 Получив пропуск, я стал разыскивать нужную лабораторию. Уже обстановка в коридорах озадачивала.
 Белые халаты и какие-то чеботы на ногах озабоченных молчаливых, словно придавленных чем-то людей, железные двери с пугающими черепами и костями на табличках. В разговоре завлаб, изможденного вида, пояснил: работа с изотопами требует особого разрешения (а я-то рассчитывал привезти для пробы грамм сто), особо подготовленного помещения, специального работника, хранящего изотоп... Потом выяснилось, что потребуется регулярно доставлять в Красноярск изотоп и, что ещё страшнее – где-то хранить радиоактивные обрезки корда. Короче, пока не поздно, – изотопную идею следовало отбросить.

 И вот передо мной – «историческое» место технической автобиографии. Зарождение идеи, вернее, лишь намёка на идею, которая в дальнейшем развилась в целое направление, позволившее по-новому строить точные электроприводы. Но сначала должен представить моего хорошего товарища.

 Слава Кудряков работал рядом. Он был опытней меня. Мы оказались симпатичны друг другу. Впрочем, этот доброжелательный и интеллигентный молодой человек со всеми был в хороших отношениях.
 Новые идеи сидели в нём... ну, как пшеничные колосья, которые сегодня в середине марта толпятся, пушистые и зеленые, на поле рядом с нашим домом в Реховоте. И вся моя горка ещё покрыта буйными травами и желтыми ромашками. Чтобы узнать, не от них ли такой аромат вокруг, если не опасаешься испачкаться жёлтой их пыльцой, надо ещё потянуться вверх. И вперемешку красные маки и сиреневые травки. А на малых свободных пространствах – какой-то одурманивающе пахнущий мёдом мох, сплошь покрытый крохотными белыми цветами, по которым ползают отяжелевшие от жадности пчёлы, с комками желтой пыльцы на плечиках цепких задних лапок. Все эти цветы образуют в руках букет, такой трогательный и наивный, как мечта. Но уже ощущается приближение лета, когда на поле и горке останется лишь выжженная соломка да голый песок. Растения здесь не борются за существование. Они спешат вытянуться, зацвести, понежиться под росами и ещё жалеющим их солнцем, и покорно засыхают, и исчезают.

 Слава на любое замечание, касающееся техники, выдавал идею. Так же естественно, как выдох. Вместе с тем, он был очень грамотным и терпеливым инженером и находил больше удовольствия, обсасывая, расчерчивая и опекая свою мысль, вплоть до её воплощения «в железе».
 Если бы я сейчас сказал Славе:
 – А помнишь, ты предложил мне для запоминания длины ткани, прошедшей через валки, считать, на сколько оборотов и их долей валик поворачивается. Ведь из этой идеи я постепенно извлёк все мои диссертации.
 – Ну, Роман, ты сильно преувеличиваешь мои заслуги, – засмущался бы он в ответ.
 Но в тот момент именно он высказал такую мысль.
 Затем уже было «делом техники» с помощью фотоэлемента засечь момент, когда стык корда пробегает мимо него, отсчитать определенное число импульсов, посылаемых зубчатым датчиком на валу, и по окончании счёта дать команду – поставить метку на бегущем полотне корда.
 Если правильно выбрано число импульсов, каждый из которых соответствует прохождению, например, 5-ти сантиметров корда, то метка придётся точно на то место, где спрятался стык.
 Извиняюсь, читатель, если это немного сложно.
 Но, в конце концов, в СКБ предложение все поняли и внесли в конструкцию кордной линии. Только не удалось разъяснить эту простую и чёткую идею экспертам в Комитете по изобретениям. Они насмерть заупрямились. Сначала ответили – это не ново, потом стали писать – вообще не осуществимо. Хотя к тому времени кордная линия уже вовсю работала в Красноярске. Эти любопытные документы мне всегда жалко было выбросить, они даже приехали со мной в Израиль. Позже я получил ещё два авторских свидетельства на похожие штуки, правда, в других менее важных машинах.

 А с воплощением идеи ловли стыка развернулась интересная история. Казалось, чего проще поставить метку на ленте корда. Ну, например, – прилепить белую бумажку. Но бывает так: что-то кажется сделать предельно просто, а начнёшь продумывать и прикидывать – то не так, и это не хорошо. Поверхность ленты – это горячая жирная резина. Надумаешься, как к такому материалу что-нибудь приклеить. И чтобы ни в коем случае не отвалилось. Тогда осталось самое надёжное – пробить в этом всё равно бракованном месте корда – дырку.
 Это моё предложение оказалось исключительно плодотворным! Конструкторы загорелись идеей создания «меточного механизма». Простого решения не находилось: корд быстро бежит, сам он достаточно прочный и тягучий, надо очень сильно и резко ударить, чтобы пробить его.
 Наконец, здание СКБ содрогнулось от взрывов. Это начались испытания меточного механизма. Рушились столы, и сыпалась штукатурка. Первый вариант показался слабоватым. Конструкторы ещё более оживились, самые квалифицированные изобретатели рассчитывали и вычерчивали оригинальные идеи ... Дело пошло почти по сценарию Ильфа и Петрова, когда прекратили строить в горах электростанцию и пустили весь цемент на фотоателье для продажи открыток с видом этого творения освобождённого народа. Донских, он был ещё и шутником, выступая на собрании по случаю завершение героических работ, заметил, что кордную линию стоило делать уже ради создания меточного механизма.

 Меня окончательно признали. Даже Юра Кургин, душа всех новаторских замыслов, охотно беседовал со мной и поделился своим последним открытием. Если любую конструкцию повернуть на 90 градусов, получится оригинальное произведение, которое сразу признает Комитет по изобретениям.
 Отдел электропривода иногда посылал меня для оценки качества работы автоматики на готовых линиях. Так я познакомился с основной продукцией завода. В сборочном цехе время от времени вырастали длинные ряды машин. Конструкторы приходили посмотреть своё детище, предостеречь сборщиков от ошибок.
 Всегда не хватало времени, «горел план», срочно вытачивали какие-то забытые детали. Потом привозили ткань, заправляли агрегат, спешно проводили испытания, обнаруживали и устраняли последние недоделки. Затем – приёмная комиссия, где присутствует всё начальство и наше, и завода, и фабрики-покупателя. Подписали акт - всё быстро разбирают, пакуют в ящики и отсылают на фабрику. На очереди уже ожидает сборки следующая линия.

 Один раз испытания не успели закончить, а уже идёт комиссия. Срочно послали Кургина, как наиболее убедительного оратора и находчивого инженера.
 Вот перед глазами всего высшего общества Юра нажимает кнопку. Завертелись моторы. По бесконечным переходам и петлям машины побежала ткань. Юра идёт вдоль машины, даёт пояснения, отвечает на вопросы. И тут он видит, как один из роликов-компенсаторов неуклонно пополз вниз. Это означало, что не удаётся ему никак согласовать скорости соседних машин. Ещё минута и блокировка отключит машину. Кургин мгновенно «оценил обстановку», встал у машины в нужном месте, принял изящную позу, и ролик незаметно опустился ему на плечо. В таком режиме можно было удержать машину в действии пару минут. Этого хватило, чтобы Кургин солидно закончил свой рассказ и спокойно нажал на кнопку «Стоп».