Крылатая шайба. Трилогия

 Предисловие.
Андрей Назаров, офицер Белой Армии, неслышно подошел к дому. Черные дыры окон и свистящий ветер, гулявший по холодным кирпичам, заставляли его сердце биться сильнее и буквально вываливаться из груди тяжелым и тепловатым вздохам. Только что Назаров узнал, что его сестры погибли.
Темные вишни, склонившиеся к родовому гнезду Назаровых, пытались уберечь дом и – вместе с ним – Андрея от надвигающейся опасности и прятали в своей опадающей листве кусочки сумеречного осеннего неба.
Дубовая дверь была открыта, и ветер беспрепятственно заносил листья в короткий коридор и оставлял их где-то посередине.
Вчера здесь были Красные.
Теперь это казалось совсем неважным.
Назаров печально вошел в дом, посмотрел на икону с погасшей лампадкой в верхнем углу и заплакал.
- Мари! Аннет! – позвал он, но ответа не последовало.
Некому было отвечать.
Сумерки сгущались, и становилось холодно, а от этого страшно. Во всей округе не было и единого огонька, а покосившиеся, некрасивые стены деревянных крестьянских домов напоминали Андрею, что жизнь коротка.
Андрей глухо поднялся, размашисто перекрестился и вышел, не закрывая за собой двери.
Ветер кольнул его щеки и смешался с остатками слез в уголках глаз.
«Мы встретимся, встретимся…», - подумал Андрей и исчез в надвигающихся войсках сумерек.
Опустело именье Назаровых.


 Восемьдесят шестой
Танюше Твердовской,
которая на самом деле не
 Твердовская, а Трубецкая,
впрочем, какая разница…
глава 1.
##.##.200#
 Ну что, докатился, восемьдесят шестой? Что будет дальше? Куда тебе идти в восемнадцать лет с неполным средним образованием и оппозиционным мнением? Куда, восемьдесят шестой?
***
 Что такое дождь? Атмосферные осадки в виде водяных капель. Так считает большинство людей. Восемьдесят шестой считал по-другому. Он шел по сыреющему асфальту и глотал в задумчивости холодные капли, не замечая прохожих, углубляясь в себя. «Дождь – это невыплаканные слезы»,- думал восемьдесят шестой. У него у самого было много таких слёз – сегодня, первый раз в своей жизни, он понял, что проиграл, и это ощущение так разволновало его, что он испугался. Больше всего на свете он мечтал снова выйти на лёд.
 Ещё два дня назад он был весел и знаменит – казалось бы, всё, о чем можно мечтать. «Мики Файрфакс – лучший бомбардир «Красных крыльев», - такими заголовками пестрели детройтские газеты, и все знали, что Мики Файрфакс – действительно лучший. Хоккеист с большой буквы.
 А сегодня за его плечами забастовка в НХЛ, друзья по команде, разъехавшиеся по всему миру, неоконченная средняя школа и тупик, невозможность двигаться дальше. Нет «Красных крыльев», ничего нет, только номер остался – восемьдесят шесть. И дождь… Восемьдесят шестой радовался дождю, потому что в дождь никто не мог заметить слезы на его лице. Он плакал первый раз в жизни, и были это слёзы отчаяния. Его покупал чешский клуб, но он должен был снова пойти в школу, потому что так велел его отец, единственный человек, которого восемьдесят шестой любил.
- Ты превратился в машину, забивающую голы, Мики, - сказал он за ужином. – Сейчас тебе необходимо доучиться.
- Отец, я вытащил семью из нищеты. Дай мне выйти на лед! Не убивай меня! - кричал в исступлении Мики Файрфакс, когда – то лучший бомбардир «Красных крыльев», хотя понимал, что отец прав – ему нужно учиться.
 Но ничего – он сдаст экзамены экстерном и снова выйдет на лёд и почувствует гул трибун за своей спиной и приятную тяжесть клюшки. Совсем немного – и он снова будет играть в хоккей, а значит, будет жить.
 На влажный Детройт опускалась холодная, пустая ночь, из-за тучи, как из-за угла, появилась луна и уставила свой бессмысленный взгляд на засыпающий город. Ей было, в общем – то плевать, что где – то есть Земля, и люди на ней плачут и смеются, и идет темно – фиолетовый дождь на этой Земле, например, в Детройте. Она не понимала, зачем её, ледяную и круглоголовую, создал Бог, и, со свойственной ей флегматичностью, смотрела на цветастую Землю и видела восемьдесят шестого, наступающего в лужи, и ей
 не хотелось знать почему- то, что это за человек и чем он живет, ровно, как и не хотелось ей знать ничего в этом мире.
 Восемьдесят шестой поднял глаза к небу и удивился, что за ним наблюдают. Ему вдруг страшно захотелось, чтобы у него выросли крылья. Красные крылья.
глава 2
##.##.200#
 Жизнь – это несколько мгновений, что-то определённое, что ты должен сделать. И если ты влюблен, пусть даже в деревянную клюшку и резиновую шайбу, сохрани эту любовь, не убивай её, ибо убивая её, порежешь и себя, и тебе будет больно. Ты должен привыкнуть к боли, потому что с сегодняшнего дня она будет повсюду с тобой. Мир не игрушка, а судьба не хоккей, восемьдесят шестой. Держись, пока есть силы.
***
Малиновое утро застало Мики Файрфакса в церкви. Прихожан было мало, а те почтенные люди, что пришли молиться, не узнавали в бледном, болезненного вида юноше Огненную Клюшку, как называли восемьдесят шестого друзья по команде.
«Господи, - просил Мики шепотом, - забери у меня любовь к хоккею! Прошу тебя, умоляю, возьми эту убийственную страсть, возьми мой талант, потому что я не смогу жить, зная, что где-то есть ледовые дворцы, что где – то есть «Красные крылья». Хоккей сделал меня богатым и знаменитым, но я не хочу ни славы, ни денег. День без профессиональной игры, без любимой команды – и я уже никто. Как бы я хотел уехать в Чехию, но слово отца – закон для меня, и я понимаю, что это ненадолго, но не хочу и не могу жить с ощущением, что дома меня больше не ждёт пара коньков и собранная в дорогу сумка. Забери мою любовь к хоккею!»
 Бог, вероятно, слышал восемьдесят шестого, но по каким-то причинам не хотел отвечать ему.
 Мики вышел из церкви со стойким ощущением, что его не поняли, в миллиардный раз укоряя себя за то, что ввязался в ту проклятую забастовку. Он направлялся домой, медленно чеканя шаг, читая по пути новые заголовки газет: «Мики Файрфакс пойдёт учиться!», которые он понимал по-своему: Мики Файрфакс – ничтожество.
 Голова кружилась, и восемьдесят шестому было противно и как-то непривычно, что на его ногах ботинки, а не коньки. Его клонило в сон, но спать он боялся: перед закрытыми глазами воспалённое воображение рисовало знакомые картины: блестящую, светящуюся гладь льда, размытые фигуры игроков, свист шайбы, разрезающей воздух…
 Восемьдесят шестой чувствовал, что становится параноиком, но ему было все равно. Три дня без хоккея измотали его хуже самой жестокой тренировки, и не было человека, который бы помог и поддержал, примчался бы через тысячи, миллионы километров только ради того, чтобы улыбнуться и взять восемьдесят шестого за руку…
 Когда ты чувствуешь, что кончается порох в легких и умолкает голос любви, жизнь медленно затухает и цвета приглушаются. Именно это и есть смерть. Именно это и есть выход.
***
- Мики Файрфакс! Папа, гляди, это Мики Файрфакс! Помнишь, мы видели его на хоккее! Ты сказал, что он забил гол!
 Высокий мужчина с маленькой дочуркой на руках секунд пять вглядывался в лицо восемьдесят шестого, не веря своим глазам, а потом восторженно хлопнул себя по лбу:
- Ну да, чёрт возьми, это Мики Файрфакс! Мистер Файрфакс, можно автограф?
 Восемьдесят шестой потрепал по светленькой головке девочку, пожал руку мужчине, улыбнулся и подписал клочок бумаги.
 - Мы любим тебя, Мики! – кричали эти люди, уходя и радуясь, что встретили самого Мики Файрфакса. А Мики Файрфакс радовался, что встретил их.
глава 3
 Таня Райан переехала со своими родителями в Стокгольм месяц назад, а она всё по-прежнему просыпалась с мыслью, что за окном Детройт. Маленькая, грустная, худощавая, с пушистым хвостом темно-русых волос, Таня сильно отличалась от своих одноклассников как в Штатах, так и в Швеции. Странное для девочки увлечение хоккеем делало её ещё более непохожей на окружающих. Её необычные, пронзительно-голубые глаза смотрели отрешённо и по-взрослому печально, и люди боялись взглянуть в эти глаза, боялись, что их уличат во лжи и предательстве, что их истинное лицо будет открыто, и отворачивались, смущенные и обезоруженные взглядом шестнадцатилетней девушки.
 Учителя не любили Таню за ее тихий, но уверенный протест. Она была способна на странные, непонятные поступки и делала их с таким невозмутимым спокойствием, что взрослые съеживались и начинали чувствовать страх.
 В школе, где училась Таня, была принята школьная форма. Тане было всё равно.
- Райан, во что вы вырядились?!
- В форму, миссис Андерсон.
- Это не форма, Райан, это черт знает что! Марш к директору!
 Таню повели к директору. Директор поднял очки и уставился на девочку с неподдельным удивлением. Таня ответила долгим, молчаливым взглядом.
- Что на вас надето, Райан?
- Форма, - сказала Таня
- Да, форма, но не та форма, которая была нужна. Постойте, что написано у вас на майке? Что там нарисовано? Ах, «Детройт Ред Уингс»? «Красные крылья», значит. А сзади? Повернитесь, Райан. Файрфакс, восемьдесят шесть. Все ясно, Райан. Напишите ей пять замечаний, и пусть так ходит весь день, если нравится.
 Директор и сам был заядлым хоккейным болельщиком, и выходка Тани напомнила ему о давно прошедших годах восторженной юности. Он устало уставился на кипу бумаг на столе и вспомнил, что когда-то мечтал играть в хоккей. Из дальнего ящика стола он достал фотографию Матса Сундина и поставил перед собой. Это был любимый хоккеист его внука. Внука, который тоже, как его дед в детстве, мечтает играть в хоккей.
 А Таня… Таня после этого случая получила прозвище Красные Крылья.
глава 4
 Школа восемьдесят шестого была большой и немного уродливой, как и большинство школ во всём мире. Он шел по дорожке к входу, а люди оборачивались, чтобы посмотреть на него, на Огненную Клюшку, на великого Файрфакса. У двери уже дежурила стайка журналистов.
 « Файрфакс. Файрфакс? Файрфакс!» - слышалось отовсюду, и восемьдесят шестой понял, что пропал. На шею вешались какие-то блондинистые девицы, плечи оттягивал непривычный портфель, хотелось дышать. Все уставились на него, как на куклу, занимательную игрушку. Ему не понравилось место, куда он попал: розовые стены, геометрические фигуры на этих стенах. Безобразные, зеленые треугольники напирали на него, смеялись, издевались. Восемьдесят шестой мысленно сжался в комок. Что-то солёное, склизкое, мерзкое подкатилось к горлу.
- Мики Файрфакс, - сказала страшная женщина в кроваво-красном, видимо, учительница
- Мики Файрфакс, - хором, как один, подтвердил класс.
- Мики Файрфакс, - как бы оправдываясь, шепнул восемьдесят шестой.
- Почему вы не в форме, Мики Файрфакс? – снова эта женщина. Да когда же кошмар кончится?
- Я в форме, - ответил Мики. Хватит оправдываться, восемьдесят шестой!
 Он надел хоккейную форму. По привычке. Забыл, куда он идёт. Паранойя.
- Если вы думаете. Файрфакс…
- Я не думаю…
- Что вы тут на исключительном положении…
- Я хоккеист…
- Научились загонять кусок резины в сетку! Поучитесь геометрии, Файрфакс. Садитесь на последнюю парту.
 Восемьдесят шестой сел. Никогда, никогда, никогда его никто так не оскорблял. Учительница говорила скачками, как дрянной магнитофон, то уменьшая, то увеличивая децибелы своего голоса.
 Где твои крылья, восемьдесят шестой? Умереть – это просто. Достаточно закрыть глаза и подумать, что тебя уже нет. Сон это, всё это сон! Ах, чертов, чертов локаут! Проснись, восемьдесят шестой, проснись, такой же весёлый и влюбленный в хоккей… Нет…явь, жизни нет, ничего нет, все ложь, лживая, продажная, безбожная, безбожная, красная планета! Проклятый мир, проклятый мир, проклятый локаут!
 Внезапно восемьдесят шестой вспомнил, что в его портфеле лежит книга. Он взял ее так, на всякий случай, просто как талисман. Книга называлась «Белое золото» и написала её Анна Поланска, познакомиться с которой было мечтой восемьдесят шестого.
 Странная, необычная Анна Поланска. Болтается по всему миру, пишет непонятные книги. У Анны Поланской свое мнение, она и занимается вечно тем, что его высказывает. Все слышали о ней, но никто её лично не знает. Вроде ей всего лишь семнадцать, родилась в Польше, всю жизнь провела в России, лет так до пятнадцати, а потом кинулась ездить по свету.
 «… Назаров чувствовал, что Колчак сдавал позиции, но не мог ему никак помочь. Страх овладел Назаровым, он вспомнил убитых сестер и понял, что это конец…»
- Так значит, читаем, Файрфакс? И что читаем? Поланска? Дурновкусие! – и большая, страшная женщина в красном отобрала «Белое золото» и кинула на пол
 Восемьдесят шестой медленно поднял книгу.
 «Никто не смеет обижать Поланску», - произнес он раздельно и медленно, и губы его задрожали.
глава 5
##.##.200#
 Сколько раз ты еще уйдешь в себя, восемьдесят шестой? Миллион, миллиард раз? Куда ты попал? В преисподнюю ты попал, восемьдесят шестой! Ты, что, уже забыл, как учиться в школе? Плохое быстро забывается. Скорей бы хоккей, скорей бы на лёд!
***
 В пятый раз восемьдесят шестой обходил парк, в сто пятый – понимал, что он одинок.
 Анна, Анна, Анна Поланска! Великая, свободная Анна! Вольная пташка, делает, что угодно, ей не до людских сплетен, увольте, она говорит: «каждому по воле Божьей» и идет своей дорогой. «Вот бы встретить ее, пожать руку хотя бы, сказать пару слов и уйти восвояси», - думал восемьдесят шестой, поглаживая под пальто переплёт «Белого золота»
 Похоже, в Детройте начался сезон ночных дождей. Ливень ворвался в душу Файрфакса, отхлестал голые деревья мокрой плеткой, вонзился в тучи стальными иглами. Восемьдесят шестой шел, не разбирая дороги. Крадучись, на город опустилась ночь.
 Внезапно восемьдесят шестой обернулся (что-то заставило его обернуться) и увидел странную фигуру, сидящую, подогнув под себя ноги, на сырой лавке. Он подошел поближе и понял, что это была девушка, по возрасту примерно его ровесница. Капли струились по ее фарфоровому лицу, по волнистым черным волосам, оседали на загнутых ресницах. Глаза были закрыты, а голова откинута назад. Длинные пальцы медленно гладили скамейку. Спортивная сумка стояла рядом, ее мочил дождь. Девушка будто пришла из другого мира, так сильно ее внешность дисгармонировала с мрачным, обыденным Детройтом. Файрфакс остановился, пораженный, и время остановилось вместе с ним. Ему хотелось взять ее за руку, открыть ей глаза и увести, куда угодно, от этого холода и дождя. Ему хотелось, чтобы она улыбалась. Он подошел к ней сбоку, нерешительно дотронулся до холодных, фарфоровых пальцев. Она не испугалась, не отдёрнула руку, не открыла глаз. Только капелька дождя, как слезинка, скатилась по ее белой, неподвижной щеке.
- Вам плохо, мисс? – задал вопрос восемьдесят шестой, застывая всем телом.
 Губы девушки дрогнули, белые пальцы схватили восемьдесят шестого за запястье и сразу же отпустили. Глаза по-прежнему оставались закрытыми.
- Ты славянин, - произнесла она плавно, и ее голос слился с голосом ветра. – Наполовину. Нет, на треть. Нет, меньше. Не знаю…
 Она заплакала.
- На четверть, - сказал Файрфакс, присаживаясь рядом. – На четверть. Что вы здесь делаете, мисс?
- Ищу.
- Что ищете?
- Свои крылья.
 Незнакомка не открывала глаз, не поднимала откинутой головы. Ее голос звучал потусторонне, успокаивающе, тихо, но шум ветра и грохот дождя не заглушали его, а, наоборот, делали громче. Файрфакс вспомнил, что тоже потерял свои крылья. Красные крылья.
- Я приехала сюда, чтобы познакомиться с одним человеком, но не знаю, где искать его теперь, - сказала девушка своим волшебным баюкающим голосом, все так же не открывая глаз.
- Он поможет тебе найти твои крылья?
- Да.
- Какой он, этот человек? – спросил восемьдесят шестой, все больше увлекаясь.
- Свободный. Открытый. Увлеченный. Талантливый, - ответила девушка, и Файрфакс понял, что тоже хочет познакомиться с одним человеком, с Анной Поланской.
- Я тоже хочу увидеть одного человека, - произнес он после длинной паузы. - Анну Поланску.
 В лице незнакомки произошла едва видимая перемена: синие от дождя и холода губы окрасил матово-розовый цвет.
- Поланска? Зачем тебе Поланска? – спросила она чуть слышно.
- Пожать руку. Сказать спасибо за её книги, - сказал восемьдесят шестой и сделал глубокий вдох.
 Девушка внезапно открыла глаза, и восемьдесят шестому показалось, что он ослеп от энергетического, фосфорного, глубокого блеска, исходящего от них. Она протянула свою тонкую руку, приблизила свое лицо к лицу Файрфакса.
- Пожми мою руку, улыбнулась она и добавила, - Файрфакс, я искала тебя.
глава 6
##.##.200#
 Ты снимаешь хоккейную форму,
Стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы
На гладкой, как бархат, спине.
Мне хочется плакать от боли
Или забыться во сне.
Где твои крылья, которые
Так нравились мне?
(Песня из плеера Анны Поланской)
***
 Файрфакс привел Поланску в свою квартиру, устроил в комнате. Чувства его были напряжены, он снова думал, что спит. Он вдыхал запах ее волос и задавал один и тот же вопрос десятый раз:
- Ты правда Анна Поланска?
 Она смотрела на него долго и без отрыва и отвечала вопросом на вопрос:
- А ты правда Мики Файрфакс?
 Они оба улыбались и плакали.
- Зачем ты искала меня? – спрашивал восемьдесят шестой.
- Я прочитала, ты снова пошел в школу и поэтому сходишь с ума. Я поняла, что у тебя больше нет крыльев.
- А почему ты потеряла свои крылья?
- Потому что ты потерял свои. Ты вдохновлял меня, Файрфакс. Ты всегда доводил дело до победы. Зачем тебе школа, Мики? Ты же болен хоккеем! Он снится тебе по ночам, читаешь номера улиц, а видишь номера игроков!
- Откуда ты знаешь про номера? – побелел восемьдесят шестой.
- Я узнала это по твоим глазам.
- Мой отец говорит, мне надо доучиться.
- Твой отец говорит. А тебе самому это надо?
- Мне надо играть в хоккей. Так я дышу.
- Тогда иди и играй, Файрфакс.
 За окном занимался рассвет, и восемьдесят шестому было и грустно, и радостно одновременно. Казалось, он даже был счастлив, когда целовал розовые солнечные лучи. Казалось, он даже поверил, что будет играть в хоккей.
- Иди, - одними губами шепнула Анна и прикоснулась ладонью к его щеке. – Сдавай все экзамены экстерном и начинай снова жить.
***
В школе восемьдесят шестому опять пришлось несладко: писали тест, и выяснилось, что он делает ошибки даже в самых простых словах.
- Вы хоть что-нибудь можете написать правильно, Файрфакс? – раздражённо спросила учительница.
Он вышел к доске и вывел: «Кубок Стэнли».
- Бездельник!
- Жертва обстоятельств, - подумал про себя восемьдесят шестой.
 На перемене он как всегда сидел в стороне и грезил о хоккее и не заметил, как к нему кто-то обратился:
- Мики?
Перед ним стояла девушка в мини и ажурной кофточке, с гладкими рыжими волосами.
- Я могу тебе помочь с английским, я в нем хорошо разбираюсь. Кстати, я Сара Фертц.
- Помоги, - согласился восемьдесят шестой.
- Пошли в столовую, там и разберемся! – предложила Сара.
 По дороге Сара говорила, что не смотрит хоккей и вообще раньше не знала, кто такой Мики Файрфакс. Восемьдесят шестой смотрел на нее почти с обожанием. Значит, она его ценит просто как человека. Значит, он ей понравился, и она захотела ему помочь.
 Сара была красивой, но без претензии на высокие душевные переживания. Рядом с ней Файрфакс не думал о хоккее и о мучивших его проблемах, ему было так приятно, что эта девушка общается с ним просто так, а не из желания «попасть в телевизор». Ему было так непонятно, так глупо, так странно.
 Когда восемьдесят шестой шел домой, ему в голову не приходили мысли о хоккее. Только о Саре Фертц.
глава 7
##.##.200#
 Что со мной, Господи? Я же не виноват, я же жить, я же играть хочу! Яду мне, яду, но судьба моя и так отравлена. Не то чтобы я желаю смерти, но сил вдыхать больше нет. Чувства запутаны, страх придавливает к земле. Воздуха, воздуха! Задыхаюсь, умираю, боюсь! Крылья, крылья, где мои крылья?
***
- Ты изменился, Мики. – Анна сидела на полу и прицеленно смотрела в стену.
- Я – нет, - заявил восемьдесят шестой.
- Тебе кажется, ты забыл хоккей. Ты его не забыл. Почему ты считаешь, что тебе уже не вспомнить?
- Мне – нет, - снова отрезал Мики, огибая комнату.
- Ты перестал бороться. Ты стал как все. Начал курить. Ослабел. Ввязался в дурную компанию.
 Восемьдесят шестой вдруг ощутил внезапный прилив ненависти к Анне Поланской. У него теперь другая жизнь. Вечеринки. Клубы. Друзья. Сара Фертц. На десятый день их совместных занятий он сказал ей «люблю» и поцеловал. Восемьдесят шестой не почувствовал ничего, кроме нервного раздражения, и начал целовать ее вновь и вновь, чтобы убедить себя в истинности своих слов.
… Он быстро стал членом их легкой и беззаботной компании, он больше не вспоминал хоккей.
- Зачем, - говорила Сара, обвивая руками его шею и заглядывая в глаза, - тебе хоккей? На хоккее скучно. У тебя есть я.
- На хоккее скучно, - эхом отзывался Файрфакс. Он смотрел в глаза Саре и искал в них свои крылья, но там не отражалось ничего. Он убеждал себя в том, что что-то видит.
 И тут Анна, Анна Поланска сидит на полу в его квартире и указывает ему, что делать.
- Я забыл хоккей, - отвернулся восемьдесят шестой, чтобы не смотреть ей в глаза.
 По белому лицу Анны покатились крупные слёзы. Внезапно она ахнула и с коротким криком бросилась Мики в ноги, обняла фарфоровыми пальцами его колени, прижалась мокрой щекой к штанине и зашептала:
« Не бросай… не бросай… хоккей…ты же…умрешь…погибнешь…превратишься в прах…Ты плачешь по ночам и…бормочешь что-то…про овер-тайм… это же…обман все…ты…у стольких людей отнимешь…крылья!»
 Восемьдесят шестой поморщился, дернул ногой, Анна упала.
- Про каких людей ты говоришь, ненормальная? – спросил он, злясь.
Анна нащупала в кармане куртки смятый листочек, развернула его и начала читать, плача:
«Дорогой Мики!
Пишет тебе твоя давняя поклонница Таня Райан из Швеции. Я хочу сказать спасибо за то, что ты есть. Ты помогаешь мне выживать. Надеюсь, ты скоро выйдешь на лёд…»
- Это с твоего фан-клуба. Мики, ты же убьешь ее, ты же себя убьешь!
- Никого я не убью!
 Без эмоций, Анна встала, поправила одежду и сказала:
- Наверно, мне лучше уехать.
- Да! - крикнул восемьдесят шестой в исступлении. – Да!
Да, да, да! Уезжай, уходи, Анна Поланска! Ты не нужна восемьдесят шестому, сумасшедшая, глупая дурочка, ты никому не нужна!
***
 Вечером Анна подошла к кровати Файрфакса и сказала:
- У меня завтра поезд до Вашингтона. Когда ты придешь из школы, меня здесь уже не будет.
- Хорошо. А теперь оставь меня, я читаю, - и восемьдесят шестой уткнулся в журнал.
 Секунд восемь Анна смотрела на Файрфакса, затем аккуратно отогнула его журнал назад. Восемьдесят шестой на самом деле читал книгу, прикрываясь журналом.
«История Кубка Стэнли», - прочла Анна, покачала головой и сказала: «Бог не забудет тебя, Мики».
Она вышла из комнаты, оставив восемьдесят шестого наедине с собой и вечностью.
глава 8
##.##.200#
 Что есть истина и что есть ложь? Кто прав, а кто предатели? Я знаю только одно - я лжец. Лгу себе, лгу всем, что забыл. На самом деле я все помню. Запахи. Мимолетные, секундные порывы. Ощущение полета и быстрого бега. Братьев по команде. На самом деле я помню хоккей.
***
 Восемьдесят шестой шел к школе, не думая, что больше никогда не увидит Анну Полански. Ему хотелось веселиться и не вспоминать. Внезапно в его кармане раздался звонок.
- Кто это? – хмуро спросил восемьдесят шестой.
 Матс. Когда-то они с ним были друзьями, теперь Файрфакс и слышать его не хотел.
- И не надоело тебе там сидеть, - говорил Матс уверенно. – Я отдохнул, еду играть в Швецию. Мой клуб хотел бы тебя купить, но говорят, ты учишься. В газетах пишут, ты сошел с ума. Мики, поехали в Швецию, встряхнемся! Сдавай экзамены и снова на лед!
 Хорошо, что Матс не видел, как восемьдесят шестой плакал. Кинуться к другу, обнять его, их же столько всего связывает, сказать, что он согласен, и улететь в Швецию! Нет. Он не будет вспоминать хоккей. Другая жизнь. Другие интересы. Другая любовь. У него есть Сара Фертц. Плевать на прошлое.
- Нет, Матс. Я занят, - сказал восемьдесят шестой и отключил телефон. Короткие гудки, как будто у кого-то остановилось сердце.
***
 У школы дежурило больше журналистов, чем обычно: щелкали вспышки фотоаппаратов, мелькали лица, слышались вопросы.
 Файрфакс подошел поближе и увидел высокую девушку, позирующую перед камерами. Она манерно наклоняла голову, откидывала назад гладкие рыжие волосы, улыбалась. Это была Сара Фертц.
- Сара, вы девушка Мики Файрфакса. Расскажите о ваших отношениях.
- О, он бегает за мной хвостиком. Маленький глупенький мальчик. Слабачок!
- Он любит вас, Сара?
- О, он влюбился в меня с самого первого взгляда!
 Восемьдесят шестой не мог поверить. Его бросили, кинули, как тряпку. Он побежал к Саре, схватил ее за руку, увел за школу. Засверкали вспышки фотокамер.
- Сара, зачем ты с ними общаешься? – чуть не плакал Мики, обнимая ее за плечи.
- Хочу – и общаюсь. Я теперь новая звезда, понятно? Пусти!
 Файрфакс не разжимал руку, не отпускал Сару.
- Ты не любишь меня? Ты общаешься со мной только потому, что я Файрфакс?!
- Я не люблю тебя, Мики! Я общаюсь с тобой только потому, что ты Файрфакс! На самом деле ты глупый и слабый! Я хочу быть известной благодаря тебе!
 Сара вырвалась из его рук и убежала. На пути она остановилась, обернулась и засмеялась: «Ты придурок, а не хоккеист, Мики! Скоро об этом напишут все газеты!»
 Восемьдесят шестой остался один. Воспоминания, как лавина, накатились на него: темный парк, потерянные крылья, Анна Поланска. Хоккей, его ненормальная, безумная, волнующая любовь к хоккею вернулась, обдала его ледяным паром, вонзилась в сердце. Анна была права! Анна! Она сегодня уезжает. Мики со всех ног бросился домой. Главное, успеть! Главное, остановить ее, сказать, что он всё понял. Его чуть не задавил грузовик, он врезался в лоток с апельсинами, и они раскатились круглыми рыжими солнышками по гладко-серому асфальту. Только успеть. Файрфакс ворвался в квартиру, ударился об косяк, стал звать Анну. Тишина ответила безмолвием. Квартира была пуста. В слезах, забыв закрыть дверь, он кинулся вниз по лестнице, выбежал на проезжую часть, поймал такси.
- На вокзал, срочно! – крикнул он, и водитель газанул.
 Вдруг она еще не уехала! Вдруг поезд еще не ушел!
 Как он добежал до платформы, Файрфакс не помнил. Он остановился, как вкопанный, парализованный, немой. Вдалеке виднелся змеиный хвост поезда Детройт- Вашингтон. Он не успел. Он упал на серый асфальт, заплакал в бессильной злобе, стал рвать на себе волосы, как помешанный. Анна уехала, бросила его! Она ему как сестра, как самый родной человек. Нет, больше. Она – его крылья.
- Я знала, что ты все поймешь. Файрфакс остановился, прислушался, обернулся. Перед ним стояла Анна Поланска. Он подбежал к ней, начал прижимать к щекам ее белые пальцы, заплакал еще сильнее. Она гладила его по волосам и ничего не говорила.
- Мы уедем, - шептал Мики сквозь слезы. В Швецию, в Швецию…
 глава 9
 Они проигрывали. Проигрывали невозможно и безвозвратно, две шайбы. Осталась последняя двадцати минутка, а Файрфакс уже чувствовал себя поверженным и уставшим.
- Я не могу, Матс, - сказал он другу во время перерыва. – Мы с тобой безвылазно на льду. Сил не хватает.
- Я… знаю, - ответил Матс. Но надо собраться. Ты сам на себя не похож, Мики.
 С игроков градом лил пот. Все первое звено, особенно Файрфакс, выложилось на полную, но соперник был слишком силен.
 Восемьдесят шестой снял коньки, вышел из раздевалки и направился вглубь, за трибуны, туда, где обычно хранится амуниция и инвентарь. Он знал, что на трибуне сидит Анна, но это уже не придавало ему необходимых сил. Этого было недостаточно. Он играл в Швеции третий матч, но так и не нашел свои крылья. Внезапно его кто-то окликнул.
- Кто здесь? – спросил восемьдесят шестой.
 Он увидел девочку- болельщицу, тоненькую, с пушистыми русыми волосами. Её глаза цвета неба изучали Файрфакса.
- Кто тебя сюда пустил? – удивился Мики.
 Она не ответила, просто подошла к нему, дотронулась до его руки.
- Ты сможешь, - сказала она, протягивая Файрфаксу что-то в своей ладони. Это оказалась шайба, самая обычная резиновая шайба, немного потрепанная, но в целом вполне пригодная к игре. – Приносит удачу. Ее надо отдать человеку, который для тебя дороже всех, который изменил твою жизнь, - пояснила девочка, развернулась и побежала.
- Стой! – опомнился Мики. – Как твое имя?
 Девочка остановилась.
- Таня Райан, - улыбнулась она и скрылась за углом.
 Восемьдесят шестой машинально сжал в руке шайбу. Он понял, что надо играть.
***
«Третья минута – ГОЛ! Забивает Файрфакс.
Пятнадцатая – еще один! Великолепная игра восемьдесят шестого, болельщики ликуют.
Девятнадцатая – с подачи Мики его друг Матс поражает ворота соперника!..»
 Медленно, за спиной вырастали невесомые крылья. Восемьдесят шестой знал, что снова их обрел, и смеялся от счастья. Крылья несли его к победе, заставляя забыть свое прошлое, начать новую жизнь. В руке он привычно ощущал перевес клюшки, под ногами – белую гладь льда. Он махал свободной рукой болельщикам, замечая среди многотысячной ликующей толпы Анну Поланску и Таню Райан и улыбаясь им.
 С возвращением, восемьдесят шестой!
***
После хоккея Мики нашел Анну недалеко от стадиона. Она обернулась, и их взгляды встретились. Ни тени флирта, кокетства не было на лице девушки, и Файрфакс внезапно ощутил, что именно она заменила ему мать, которой у него никогда не было, стала другом, о котором он всегда мечтал.
- Анна, я хотел бы тебе кое-что отдать. Эта штука приносит удачу. Она предназначается для того, кто изменил твою жизнь, - и Файрфакс протянул Анне шайбу.
 Анна обхватила ее пальцами и прижала к сердцу.
- Ну, вот вернулась. Я ведь знала, Мики, что она вернется, - сказала Полански, засовывая шайбу в карман.
- Что? – удивился восемьдесят шестой. – Тебе знакома эта вещь? Тогда, наверное, и имя Таня Райан будет тебе знакомо.
- Так ее зовут Таня! – воскликнула Анна, пробираясь сквозь толпу, валившую из стадиона. Краем глаза Мики заметил хвостик пушистых русых волос.
- Анна! Анна, стой! Кто такая эта Таня Райан? – крикнул он, пытаясь отыскать среди людей Поланску.
- Моя сестра! – послышалось в ответ

...Из тысячи встреч, разговоров и столкновений непременно будет одна
 такая встреча и одно такое столкновение, которые вкупе
 создадут благоприятный случай, и, умело
воспользовавшись им, человек сможет опрокинуть все препятствия
 на пути к своей цели, выполнив тем
самым предопределение…
Л. Соловьев, «Повесть о Ходже Насреддине»







 Теория Милосердия.
Понимаешь, глупо, я готова
Поменять все то, что я имею
На одно твое улыбчивое слово,
На минутку твоего хоккея…
Глава 1.
Варшава.
На одной из тенистых улиц Варшавы, покрытой зелеными шапками кленов, у двухэтажного аккуратненького домика со светлыми занавесками в каждом окне остановилась машина. Из нее вышел плечистый мужчина с необычайно скорбным, каким-то сморщенным лицом. Ростом он был невысок, его волнистые темные волосы уже несколько дней не трогала расческа. На руках мужчина бережно держал ребенка, завернутого в одеяло. Он устало остановился у подъезда, сузил глаза от неяркого солнечного света и сгорбленной походкой направился к входу. Звали этого человека Ян Полански. Пять дней назад умерла при родах его любимая русская жена Елизавета, оставив ему на руках новорожденную дочь Анну, которую он только что привез из больницы. Анна родилась слабенькой, некрасивой девочкой с несколько заостренными чертами лица. Она не плакала, только смотрела на отца своими карими глазами и молчала.
 Полански устало вошел в свою квартиру и произнес:
- Вот…принес…
Его сестра, пани Поланска, всплеснула руками и бросилась к нему. Полански отдал ей Анну, медленно сполз по стенке и заплакал.
 Хоть на улице была тень, солнце освещало небогатое убранство квартирки: желтые, выцветшие обои, старую, но исправную мебель и картины Дали на стенах, которые никак не вязались с общим колоритом.
 Анна появилась на свет в конце весны, двадцать девятого мая, когда уже цвела сирень и пели птицы, родилась, не подозревая о том, что ее любимая русская мама пожертвовала жизнью ради нее и о том, кем она станет и куда закинет ее судьба.
***
Со дня рождения Анны прошло шесть лет. Спустя год после кончины жены умер Полански, а еще через три месяца – его разом постаревшая и почерневшая сестра. Анна осталась на попечении своей двоюродной тетки, которая, хоть и кормила девочку и одевала довольно прилично, знать ничего не желала про общение с ней. Анна выросла странным, непонятным ребенком. Рано научилась грамоте, но читать не любила, по крайней мере, так думала тетка. Во всяком случае, сказки она не читала. Она всегда записывала в зеленый отцовский ежедневник – это был ее личный дневник. Анна часто убегала из дома и ночевала в парках Варшавы, прислушиваясь к отзвукам старинного города.
 Ее нельзя было назвать миленьким и красивым ребенком – слишком белой и тонкой была кожа, создавая контраст с густыми черными волосами, слишком ясно чувствовался молчаливый упрек в больших печальных глазах. Рано у нее появилась страсть к путешествиям и бродяжничеству – она могла мотаться по Варшаве одна без присмотра часами, разговаривая с людьми и ночуя на улице.
 Тетке Анна быстро надоела и она решила отправить ее в Омск к русским родственникам.
- В Омске холодно, - сказала девочка. – Но, может быть, это даже неплохо.
- Откуда ты знаешь, где холодно, а где нет! Собирайся живо!
 Анна была рада предстоящему далекому путешествию, хоть и понимала, что будет скучать по варшавскому покою.
 Впереди ее ждало много нового и неизвестного, новая жизнь, быть может, даже новые друзья. Прощай, дорогая Варшава! Прощай, полноводная Висла и золотое детство! Прощайте, прощайте, только не надо слез, вы не плачьте, потому что Анне еще много слез придется увидеть и пережить.
Глава 2
Омск.
 Омск встретил Анну холодной кадрилью резных снежинок, молчаливым, застывшим Иртышем и ощущением, что мир начинается здесь. Из всех русских родственников у нее остался только дед, в квартире которого она и поселилась. Через пять месяцев девочке должно было исполниться семь, но Анне не верилось, что здесь, в Омске, бывает май. Сибирь завораживала, успокаивала, убаюкивала. Омск не был таинственным и старинным, как ее родная Варшава, от него пахло каким-то свежим контрастом, скованной мечтой. Анна быстро выучила русский, и пошла в школу, где ей, впрочем, сразу не понравилось. Дни казались обыденными и скучными, наступила промозглая осень, затем зима. Уравниловка в школе не давала ступить и шагу. К счастью, у Анны появился друг. Это был вихрастый мальчуган по имени Дима, который называл Анну Анютой и носил ее портфель по скользкой мостовой, но девочке он нравился не этим: у Димы была тайна. Каждый раз после уроков он не шел домой, а скрывался за поворотом с горящими искорками в глазах.
- Куда ты ходишь? – спросила его Анна
- Хочешь, я тебе покажу? – однажды ответил Дима
 Анна кивнула, и они пошли мимо покосившихся омских домиков, по странным, не тронутым Богом закоулкам, вглубь города. Анне странно было ощущать себя ведомой, но она доверилась своему другу, и ощущение чего-то нового, непознанного вошло в ее душу и осталось там навсегда. Они вышли к ровной ледовой площадке, загороженной металлическим заборчиком, влезли в дырку и притаились за сугробом.
- А теперь смотри, - восторженно шепнул Димка .- Тренируются.
 Анна заворожено смотрела на лед. Высокие, плечистые парни в хоккейной форме гоняли шайбу. В глазах оставался сосредоточенный свет, но они улыбались, ловко скользя, будто летая, на коньках.
- У них за спиной словно…словно…- попыталась объяснить Анна.
- Крылья? – подсказал довольный Димка.
- Крылья.
 Когда они уходили, Анна знала, что вернется сюда еще раз. И еще раз. Великое множество раз.
 Она стала приходить на лед каждый день, но чуть позже, чтобы не видеть Димку. Почему-то ей хотелось в эти минуты быть одной.
 Однажды она как всегда сидела за сугробом одна и наблюдала за хоккеистами. Вдруг над самым ее ухом просвистела шайба и плюхнулась рядом.
- Эй, Макс, пойди шайбу подними! – услышала Анна голос
 Кто-то по имени Макс сорвался с места и направился к сугробу, за которым пряталась Анна. Ей следовало испугаться, но страха она не чувствовала и преспокойно стала рассматривать хоккеиста. Он был ужасно коренастым, с плоским, хорошо сбитым лицом и с каким-то усилием воли в смуглых, решительных глазах. Он подъехал ближе, нагнулся в поисках шайбы и заметил Анну. Он испугался от неожиданности, потом хмыкнул и спросил:
- Ты что?
 Анну ситуация забавляла, ей нравился этот крепко сложенный, плечистый хоккеист.
- Я ничего, - ответила она и добавила, протягивая шайбу, - Нате!
 На лице у Макса ясно отразилась работа мысли, затем он улыбнулся и сказал:
- Не надо! Возьми себе. В подарок.
- От вас? – не поверила Анна
- От меня, - кивнул он, повернулся и поехал назад. Анна рассматривала тяжелую, резиновую шайбу и была совершенно счастлива. Ей никогда не дарили таких удивительных подарков.

Глава 3
Хельсинки.
 «Есть, Анна, такая теория. Теория Милосердия. Смысл ее заключается в том, чтобы делать людям добро и не требовать ничего взамен. Чувствую я, что скоро помру, да и прошу, любимая моя Анна, если сможешь, следуй этой теории, мать твоя, Лиза, была бы счастлива такую дочь иметь. Ты помни, я всегда буду с тобой, а теперь прощай, Анна, удачи и любви тебе, внучка…»
 Анна сидела в салоне самолета и читала письмо дедушки. Он умер полгода назад, и старая квартирка опустела, а вместе с ней опустела и Сибирь. Она шумела и плакала, как живая; рыдал надрывами дождей серьезный, нахмуренный Омск, как будто отдавая частицу себя коренному своему жителю. Анна осталась одна. На то, чтобы закончить школу экстерном, получить загранпаспорт и визу потребовалось шесть месяцев. Сейчас надо было уехать из Омска, как бы больно ни было. Варшавская тетка, считавшаяся формальной опекуншей Анны, прислала какое-то разрешение, нотариально заверенное и на далеком польском языке, разрешавшее Анне выезжать из страны.
- Ты продай, продай хатку, Анечка! – советовали соседки.
- Не продам, - отвечала Анна. – вернусь
 Она действительно надеялась вернуться. Омск был ее первой любовью, самой чистой, самой светлой и самой волшебной. То же самое значила для нее и Варшава, голоса этих городов слились воедино в ее сердце.
 Анна решила ехать в Финляндию, не зная причин, просто ткнула случайное место на карте. Ей к тому времени минуло пятнадцать лет. В кармане куртки лежали пятьсот долларов и резиновая шайба: небогатое омское наследство, все, что осталось от холодной сибирской мечты. Почему Хельсинки? Почему Хельсинки, Анна? Почему не Дамаск, не Мельбурн, не Джорджтаун? Может, в Хельсинки просто любят хоккей? А потом будет еще много городов, больших и маленьких, где ты, Анна Поланска, оставишь свой след, но всегда, засыпая, ты будешь видеть Омск, а просыпаясь – Варшаву…
***
- Вы говорите по-английски? По-русски? По-польски? Нет?
Анна бродила по таинственному, сумрачному городу, вдыхая запахи его тайн. Город был стар и мудр, но в нем не было ни прямолинейного омского простодушия, ни волшебной красоты Варшавы. Мокрой обидой, надменностью веяло от этих странных каменных построек, от великолепной ратуши и непонятных улиц. Казалось, тут знали всех и каждого, контрасты играли на полутонах. Было холодно, но этот холод отличался от омского молчаливого мороза, он как будто разговаривал и чего-то просил. Анне понравилось в Хельсинки, она думала, что тут на каждом углу живут волшебники. Однако она ошибалась. Ей некуда было идти, и она присела на кирпичный выступ, достала из кармана резиновую шайбу и задумалась. В Омске остался Димка, с которым она даже не успела как следует попрощаться. Остался Макс, подаривший ей шайбу. Анна удивилась, что скучает по нему. Ей вдруг очень захотелось написать про него рассказ. Она вытащила старый отцовский блокнот и начала писать:
«Если ты меня помнишь, то, может быть, ты чувствуешь, что на свете есть что-то кроме твоей сибирской мечты, Макс. Ты помнишь, как я была маленькой глупой девочкой, и ты мне дал самое дорогое, что есть у меня, шайбу. Сколько лет тебе сейчас? Где ты живешь? Почему я помню твое лицо? Понимаешь, я сейчас в Хельсинки, в Финляндии. Говорят, финны любят хоккей. А ты когда-нибудь играл против финнов?..».
 И так – сорок листов. Анна не заметила, как солнце стало клониться к закату. Она писала не останавливаясь. Наконец она закончила, перечитала написанное и, подумав, озаглавила: «Письмо к другу». Анна плакала и смотрела на шайбу. Не было в этом закругленном, жесток куске резины девичьей романтики и нежности, да и не нужна она была Анне Поланской. Казалось, шайба напоминала широкий, темный, добрый глаз. Слезы заливали лицо Анне. Она потеряла кого-то и никак не могла найти. Кого-то важного, нужного, любящего.
- За кого болеешь? – перед Анной стоял темноволосый мальчишка-финн.
- Я не говорю по-фински, - очнувшись, ответила Анна на английском, разумеется, не поняв вопроса.
- За кого болеешь? – переспросил парень теперь на ломаном английском.
- Омский «Авангард», - сказала Анна, украдкой вытирая слезу.
- Это где? – удивился незнакомец.
- В России.
 Анна не знала, почему маленький финн так изменился в лице.
- В России! – фыркнул он. – Так вот ты значит откуда!
- А ты что, русских не любишь? – искренне удивилась Анна
- Не люблю! – ответил мальчик, подбоченившись.
- Почему?
- Если хочешь, идем, покажу, почему. Не боишься?
 Анна молча взяла его за рукав. Они шли то быстро, то медленно, петляя и сворачивая с курса. Это напомнило Анне, как они с Димкой пошли смотреть хоккей.
- Пришли! – наконец сказал финн. – Смотри!
 Они оказались на старом католическом кладбище. Перед самой оградой из земли торчало позеленевшее надгробие с выцветшими буквами : «Марк Лаунен. Умер в 1940» Дату рождения невозможно было прочесть.
«Прадед мой, - пояснил парень. –Советский офицер убил его. Застрелил! Вот поэтому не люблю я вас! - и влажные слезы покатились по его лицу. Анна ничего не сказала, просто обняла мальчика и прижала его голову к своей щеке. «Сядем»,- предложила она, - и они присели на жесткую осеннюю траву.
- Ты понимаешь, - начала Анна медленно, тщательно подбирая слова, - ты прости его, того офицера. Они же на войне были, ему приказано было убить. Он может и не хотел…
- Почему ты мне это говоришь? – с недоверием покачал головой мальчик. – ты же русская! Ты же меня теперь тоже ненавидеть должна!
- Нет. Просто есть такая теория. Теория Милосердия. Надо относиться к людям хорошо и не требовать ничего взамен. Так я живу.
- Странная теория, - сказал парень. – Ой, что это у тебя?
 Из куртки Анны случайно выпал зеленый отцовский блокнот.
- На каком это языке ты писала? – спросил он, морща нос и разглядывая странички.
- На польском.
- На польском?!
- Ну да, я же наполовину полячка.
- Переведи на английский!
 И Анна стала переводить свое «Письмо к другу» на английский, одновременно читая его новому знакомому. Маленький финн слушал внимательно, молча, а в конце сказал: «Здорово! И что, он тебе правда шайбу подарил?! Моя бабушка может перевести это на финский. Пойдем? Кстати, я Вилле Лаунен. А ты?» «Анна Поланска» - представилась Анна.
 Они шли вдвоем – Вилле и Анна, держась за руки, улыбаясь солнцу в закате и малиновому небу над головой, являя собой живой и бессмертный гимн Теории милосердия.
***
- Вот, Анна, ваш первый писательский гонорар. Так все-таки уезжаете?
- Да. Спасибо вам за все.
 «Письмо к другу» напечатали в одном финском издании, где работала бабушка Вилле.
- Так куда ты, Анна?
- Стокгольм. Прощай, Вилле.
- Прощай, Анна.
 Анна уезжала навсегда, еще не зная, что через два дня начнется буквально бум вокруг ее рассказа и ее имени. Она ехала в Стокгольм, не так далеко от Финляндии, как могла бы она уехать. Она все искала, искала кого-то и не могла найти.
Глава 4
Стокгольм.
 Стокгольм, этот веселый, толстый, озорной мальчишка со старческими морщинками у глаз смеялся и шутил над серьезной и странной Анной Полански, заглядывая ей в лицо своими ясными, по-детски пугливыми и по-взрослому мудрыми глазами. Есть такие люди, которые не стареют. Вроде человеку уже давно за сорок, а все также сохранилось моложавое, с оттенком юности лицо, все также теребят края одежды сухие, гибкие пальцы, все также улыбается детская кротость в очах. Таким был Стокгольм. Как только Полански ступила на шведскую землю, она почувствовала, что что-то необъяснимое связывает ее со Стокгольмом. Она знала, что будет здесь счастлива когда-то, но только не сейчас. Прежде ей надо найти то, что она ищет. У нее есть ее крылья, ее шайба, ее зеленый ежедневник. Когда она найдет потерянное, она напишет книгу, и эта книга побьет все рекорды популярности. Правда Анна не знала, что ищет. Сердце подсказывало ей, что Стокгольм неразрывно с этим связан, но как, она понять не могла. Далеко остался Омск, еще дальше – родная Варшава, Хельсинки как будто больше не существует. Есть только поцелуи Стокгольма на устах и его невероятная оптимистичная улыбка. В Швеции Анна купила спортивную сумку, куда сунула свои небольшие пожитки. Для начала она разложила их на скамейке, проверила все карманы сумки. Рядом с Анной на лавку присел высокий светловолосый мужчина с типично шведскими чертами лица и хорошо сложенной фигурой. Одно было в нем необычно – за его спиной Анна заметила расправленные пушистые крылья. Так она поняла, что он играет в хоккей. Он повернулся к ней, удивленно глянул на шайбу, подмигнул и что-то спросил на шведском. Поняв, что по-шведски Анна не знает, он заговорил на английском, и Анна охотно продолжила беседу.
- Тебе помочь? – спросил Хоккеист.
- Нет, спасибо, - ответила Анна. –Я, правда, не знаю, на сколько останусь в Швеции. Быть может, скоро уеду.
- Так мы с вами похожи! Я тоже уеду скоро, через день. Работа не ждет.
- Вы ведь хоккеист? – спросила Анна, улыбаясь.
 Хоккеист кивнул, он подумал, Анна его узнала.
- Ты болельщица? – поинтересовался он.
- Что-то вроде того, - ответила Анна, застегивая сумку и вставая .- Спасибо вам. До свидания.
 Анна испытала странное чувство, покидая Хоккеиста. У ее сердца появилось два голоса. Первый шептал: «Почему ты не используешь то, что тебе посылают?». А второй, поумнее, ответил: « Еще не время». Просто Хоккеист был странно близок к тому, что искала Анна.
 Он остался сидеть на скамье, думая о странной девушке с хоккейной шайбой в руках. Сзади к нему подошел его друг.
- Кто это был, Матс?- спросил он.
- Не знаю, Брюте. Девочка…хоккейная болельщица.
- Так ты не понял, с кем говорил?
- Нет, Брюте. А кто она?
- Анна Поланска.
 Матс удивился, но не успел задуматься, что именно она написала «Письмо к другу» - его отвлек телефонный звонок. «Мики Файрфакс», - высветилось на дисплее.
… В Швеции появилось два рассказа Анны – «Сибирская мечта» и «Город снов».
Глава 5
Копенгаген.
 Над Анной возвышался Старый город. Он, как задумчивый отец, любил безгранично своих детей и радостно принимал в свое лоно скитальцев и искателей, таких, как Анна Полански.
 Именно здесь, в Дании, глядя на плещущий Эресунн, Анна окончательно осознала, что может видеть крылья. Раньше она думала, что крылья есть только у хоккеистов, теперь поняла, что они – знак отличия тех людей, кто послушал свое сердце и занимается любимым делом. Крылья – привилегия мечтателей, последователей Теории Милосердия. У всех людей они разные – разных цветов, размеров, размахов, лишь одно одинаково – они дают право на полет.
 В Дании Анна решила издать свой четвертый рассказ «Ветер», в котором она повествовала о своих скитаниях. Отдав к полудню рукопись издателям и получив взамен некоторое количество датских крон, Анна отправилась побродить по Копенгагену и подумать о том, что она ищет. «Прежде чем стать счастливой самой, тебе предстоит осчастливить других. Их будет трое, и ты им вернешь крылья, они же дадут тебе частички своего Счастья. Как только ты спасешь третьего, ты найдешь то, что ищешь, - шептало ей сердце. «А почему я ищу это?» - спросила Анна. «Ты ищешь две Души, которые тебе ближе других в этом мире. Бог создал ваши Души из одного Ветра. Стучи, да откроют тебе. Проси, да помогут тебе, Анна…»
 Анна остановилась в гостинице и к вечеру решила покинуть свой номер, чтобы понаблюдать за датчанами. Обогнув несколько раз Росенборг, девушка направилась к живописному причалу. Зеленая вода плескалась и манила к себе, и Анна заглядывала в ее изумрудные, затянутые пеленой очи. Ей стало как-то непривычно, что у Вислы, у ее Вислы, были совсем другие глаза.
 Стемнело, и люди исчезли, только один человек стоял у самой воды. Это был парень, совсем еще молодой датчанин невысокого роста. Анна могла видеть его темный европейский профиль, который вырисовывался над ночным Копенгагеном. А на земле, в пыли дороги, раненые, избитые и мертвые, валялись его крылья. Анна поняла, что он хочет прыгнуть, и сильно испугалась. Она подошла поближе, чтобы попытаться удержать его. Нервным движением головы он повернулся, увидел растерянную Анну и неожиданно громко рассмеялся.
- Как вас зовут? – спросила девушка по-английски.
- Пелле! – закричал парень в агонии. – Пелле! Меня зовут Пелле, и вот последний день, который я живу на свете! Ты не говоришь на нашем языке, незнакомка, я отвечаю тебе на английском, а это дорогого стоит, ибо каждое слово причиняет мне такую боль, о которой ты и не слышала! Прощай, незнакомка, прощай, Копенгаген! Ищите меня, бездыханного, на морском дне и помните, что меня зовут Пелле!
- Почему вы хотите умереть, Пелле? – сказала Анна, краем глаза замечая, что крылья истекают кровью.
- Потому что Магды Райан больше нет! Магды Райан из Детройта больше нет.
 В душе Анны что-то встрепенулось. Родной и знакомой показалась фамилия Райан.
- Магда Райан! – продолжал Пелле. – Полгода назад она была в Копенгагене, и это было лучшее время в моей жизни! А потом она уехала. Ей нужна была операция по пересадке почки. Они не смогли ее спасти! Она умерла во время операции! Ее больше нет!
- Вы уверены, что ее больше нет? – спросила Анна. Она аккуратно присела и заглянула в мутноватую воду. Заглянул туда и Пелле. – Бог не отбирает у нас тех, кого мы любим. Он просто забирает их…на время. Магда Райан жива. Послушай голос волн, и ты услышишь ее голос, а значит, поймешь, что все в мире подчиняется одной Теории. Теории Милосердия. Вселенная милосердная, она никогда не возьмет кого-то навсегда.
 Пелле долго смотрел в воду. Наконец он тяжело поднялся, обнял Анну и пошел прочь от причала. Там, на земле, где раньше лежали крылья, было пусто. Анна бросилась за Пелле, чтобы спросить про Райанов, но он скрылся за углом. Только краешек белого оперения мелькнул и исчез в темноте так же неожиданно, как и появился.
Глава 6.
Прага.
 Через месяц Анна оказалась в Праге. К тому времени она уже поняла, что знаменита, но в Праге ее не знали и не знали ее книг. У пражцев были странные крылья, Анна ни у кого таких не видела – они походили на птичьи и возвышались высоко над плечами. «Наверное, они нашли, что хотели», - думала Анна. У нее были совсем другие крылья. У Пелле, у Хоккеиста тоже были другие.
 Прага была девушкой. Красивой, молодой, влюбленной девушкой с цветами в волосах и певучим голосом. Каждого нового человека она изучала по-юношески внимательно и застенчиво. Ей, несомненно, понравилась Анна Полански, которая искала свое Счастье и свою Любовь.
Анна провела в Праге два месяца. Однажды она гуляла между домами в стиле ренессанс, как внезапно услышала голос. В одном из дворов плакал мальчик. Он то бросался влево, в кусты, словно кого-то видел, то прислушивался к звукам и стоял как вкопанный, не шевелясь.
- Ягр! Ягр! – звал он сквозь рыдания.
 « Что такое Ягр? – думала Анна. – Похоже на фамилию. Все же, что это такое?»
 Ей захотелось поговорить с пареньком, она задала ему пару вопросов на английском, русском, польском, шведском, датском и финском (финский она знала хуже всего), но он не понимал. Анна немного выучилась чешскому, но говорила сбивчиво, путая значения слов, да к тому же с громадным русско-польским акцентом. Однако она решила попробовать.
- Что ты ищешь, малыш? – спросила она, удивляясь, что у мальчика нет крыльев.
- Собака моя! Овчарка! Она потерялась!
- Почему твою собаку так странно зовут? – удивилась Анна.
- Странно зовут!!! – передразнил ее парень. – Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в хоккее!
- Это я ничего не понимаю в хоккее? – Анну задели его слова, и она достала из кармана шайбу.
- Странно, - заметил мальчик. – Почему ты задаешь такие глупые вопросы?
- Так расскажи мне, я, может, не знаю!
- Найди мне Ягра!
 Анна начала искать, но никакого следа собаки не было. «Что мне делать?» - спрашивала она себя мысленно. «Ищи. Тот, кто ищет, тот найдет», - ответило ей сердце.
 Анна свернула в какую-то подворотню. Там, в щели между домами, мирно спал щенок овчарки с невероятно доброй мордой. Анна схватила щенка под лапы и притащила к рыдающему мальчику.
- Так почему Ягр? – спросила она, глядя, как он целует собаку.
- Идем, я тебе покажу! – засмеялся мальчишка. И они вошли в старинный двухэтажный дом.
 Анна оказалась в квартире, которая сильно напоминала ее варшавское жилище. Зеленые обои загораживал шкаф, в углу, перед диваном стоял телевизор. Мальчик включил телевизор, Анна присела на краешек дивана. Показывали хоккей. Внезапно на крупном плане появилась фигура с шайбой. «Вот – Ягр»,- гордо заявил парнишка.
Анна тихо ахнула. За спиной у этого человека росли красивые, сильные ястребиные крылья, самые красивые и самые сильные из всех, что видела Анна.
- Классный финт, да? – восхитился мальчик. –На защитника спиной, клюшка на вытянутых руках. Здорово, да? Я на кассету этот матч записал! А за кого ты болеешь?
- Омский «Авангард», -прошептала Анна
- Это даже не НХЛ! Зачем болеть не за НХЛ?
- Может быть, скоро «Авангард» станет твоим любимым клубом, - задумчиво сказала Анна
- А я так хочу играть в хоккей! – ответил мальчик.
- Будешь играть, - кивнула Анна. – Будешь…как тебя зовут?
- Вацлав.
- Будешь играть в хоккей, Вацлав,- повторила Поланска. – знаешь, я бы хотела тебе кое- что подарить. Это хоккейная шайба, она приносит удачу. Только ты должен отдать ее человеку, который много для тебя значит. Если уж ты так любишь этого хоккеиста Ягра, можешь отдать ему.
- Спасибо! Обязательно отдам! – пообещал маленький чех, бережно принимая шайбу из рук Анны. – Если увижу его.
- Увидишь.
 Когда Вацлав провожал Анну до двери, она заметила у него детские, не расправленные крылышки за спиной, странно похожие на крылья Ягра.
***
- Анна, куда вы едете? Наше издательство только-только напечатало сборник ваших рассказав.
- Я не знаю.
- Мой брат сейчас в Багдаде, он историк. Я подумала, если вам все равно, куда ехать… передайте ему письмо, пожалуйста.
- Конечно. Обязательно передам.
 Глава 7
Багдад.
Анна приехала в Багдад, отдала письмо, а наутро туда пришли американские войска.
Каким был Багдад? У Багдада было лицо Войны, жестокое, наполовину закрытое лицо с узкими, коварными, дымчатыми глазами. У Багдада не было крыльев.
 Перестрелки слышались по всему городу, а ветер приносил сладковатый запах крови. Анна, дрожа всем телом, спряталась между покосившихся лачужек. Отсюда ей было видно, как убивают страшные, бескрылые люди таких же бескрылых, как и они сами. «Что же это? Что?» - плакала Анна.
«Последнее испытание» - шепнуло сердце.
 Как раз в это время над ухом Анны раздался выстрел, и к ее ногам упал раненый американский солдат. Анна убрала со лба его каштановые, слипшиеся от пота и крови волосы. Он еще дышал. Анна вздрогнула: за его спиной были расправленные белые крылья. Жить ему оставалось не более пяти минут.
- Кто вы? – шепнула Анна
- Джон Файрфакс… Родная речь… Умираю… Не сдаюсь… Скажите, скажите, вы видите крылья? Вы видите мои крылья?
- Вижу, Джон Файрфакс.
- Они… сейчас исчезнут… потому что я на войне! Прости… прости… меня … Мики!
- Мики? – переспросила Анна
- Мики, - блаженно улыбнулся Джон. – Мой младший брат. Великолепный хоккеист. «Детройт Ред Уингс». Самый молодой в НХЛ…А я тут… умру…
- Не умрете, Джон. Вот сейчас вы отдышитесь немного, и я вас отнесу в госпиталь. Вы поправитесь, и мы с вами поедем домой, в Детройт. И у вас будет Мики, и ваши крылья, и хоккей…
- Точно… И Детройт, и хоккей. И Мики… Мики… Мики… - глаза Джона закрылись навеки. Он умер, Анна долго сидела и плакала, и ждала, когда же исчезнут его крылья, но они не исчезали. Джон Файрфакс умер крылатым.

Глава 8
Омск.
(заключение)
 Анна нашла то, что искала. Нашла и счастье, и вдохновение. Нашла того, кто так похож на нее. Его звали Мики Файрфакс, и у них была одна судьба на двоих. Точнее, на троих, но Анна знала, что третьего они найдут уже вместе.
 Она возвращалась в Омск писать новую книгу. В задумчивости на тетрадном листе она вывела название. «Белое золото».

 Третья судьба.
Когда ты увидишь это посвящение,
ты поймешь, что это для тебя.
и, присутствуя незримо в первых двух
рассказах, ты оставишь свой
 след и в третьем.
А знаешь почему?
У тебя есть крылья, и я не видела крыльев
красивее и сильнее.
Глава 1
Таня.
Солнце освещало улыбающийся Стокгольм, округлый остров Стаден, ветер, шумящий в склоненных ивах, аккуратный шуршащий асфальт под ногами. По Стокгольму шла темноволосая девушка с хоккейной шайбой в руках, она распахнутыми глазами смотрела на солнце, которое отпечатывало на ее бледной коже желтые блики. Одета девушка была в невесомую тунику, что шелками опутывала стройные ноги. За спиной, чуть колышась в такт ветру, расправились белоснежные ангельские крылья. «Третья судьба», прошептала девушка и растаяла в предрассветной дымке.
 Таня Райан вздрогнула и проснулась. Сегодня ей предстоял долгий день в Швеции. Такой же долгий, как и предыдущие восемьдесят пять дней.
 Таню Райан ничем не отличить от других девочек Стокгольма. Только она видит во сне прошлое и будущее, любит хоккей и книги Анны Поланской. Таня Райан приехала в Швецию из Детройта. Он другой во всем, кроме двух вещей: хоккея и Анны.
 В Швеции все дышит памятью Поланской. Как будто только вчера она была здесь и дышала чистым шведским воздухом, только вчера положила в карман резиновую шайбу и…исчезла, как она это обычно делает.
 «Где ты, Анна?..». По бархатистому личику Тани прокатилась одна – единственная слезинка.
 Жители Детройта мечтают о том, чтобы их посетила Анна Поланска. Целых два издательства печатают там ее книги.
 А Стокгольм? В Стокгольме есть скамейка Анны Поланской, на этой скамейке ножиком выцарапано: «Здесь Анна Поланска впервые увидела мои крылья» И подпись: «Матс».
 Люди с охотой говорят о ней на улицах, а в метро читают «Сибирскую мечту» про город Омск, хотя никто не знает, где этот Омск находится.
 Таня Райан была непостижимым образом связана с Анной Поланской, она могла подумать о чем-то, а через минуту прочитать об этом в ее книге. Просто… иногда такое бывает, что находишь близкого и родного человека за миллионы километров. Двух близких и родных людей.
 Мики Файрфакс. Его звали Мики Файрфакс, у него были каштановые волосы, ласковые серые глаза и… свобода в каждом движении клюшкой, в каждом порыве великого хоккейного полета. У таких, как Мики, крылья за спиной, только Таня Райан не могла видеть эти крылья. Анна Полански могла, а Таня – нет.
 Ради чего жила Таня Райан? Только ради того, чтобы узнать Файрфакса и Поланска и научиться видеть крылья. А потом? Что будет потом? Потом они останутся втроем: она, Анна и Мики, и начнется новая жизнь, и Тане перестанут сниться крылатые люди, и сердце перестанет болеть и биться в агонии. Она позабудет все: и застывшее мертвое лицо двоюродной сестры Магды, и школу, и будет только хоккей, это то, чем живут они втроем, и не только они одни. Больше всего на свете Таня мечтала увидеть крылья, но тщетно она заглядывала за спины проходящих людей – там не было крыльев, только воздух.
 Тане Райан предстоял долгий путь. Ей судьба посылала странные и необычные испытания, и… знаете, можно, право, от всего отказаться! Можно не искать, выйти замуж за какого-нибудь приличного шведа и забыть про детские сны о прошлом и будущем. Только никогда за гранью видимого счастья не будут видны крылья, расправленные крылья, над головой.
Глава 2.
Почему мы не видим?
- Здравствуй, Таня. Ты хотела что-то спросить?
- Да, Анна. Почему я не вижу крылья?
- Потому что надо смотреть точно в сердце, Таня.
- А у меня есть крылья?
- Есть, у тебя есть смысл жизни, а значит, и крылья тоже.
- Анна… Мы же будем вместе? Ты же найдешь меня? Почему Бог так жесток?
- Бог не жесток, он справедлив. И он каждому дает Мечту, но не каждый это видит. Я ищу. Ищи и ты.
- Анна, Анна, я же проснусь и ничего не вспомню!
- Не бойся, Таня. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, Анна.
***

С этого дня Таня начала чувствовать свои крылья. Они состояли из всех надежд и желаний, из всего того, к чему она стремилась и чего хотела. Но крылья других людей по-прежнему были закрыты для ее души.
- Я обожаю свою работу! Я обожаю детей! – говорила миссис Андерсон, школьная учительница Тани.
«Надо смотреть точно в сердце». – шепнул Тане ветер, и девочка попробовала заглянуть в сердце учительницы. Ничего не было в нем, кроме боли, отчаяния и жалости к себе. Таня ужаснулась. «Нет, глупость какая, нет у людей никаких крыльев!! – подумала она с сожалением.
«Есть», - неслышно шепнул ветер.
«Нет». – машинально ответила Таня.
« Не противься тому, что должно будет случиться. Твое предназначение видеть крылья»
«Нет, нет, нет! Мое предназначение – уехать обратно в Детройт, там Мики, там Мики Файрфакс!»
«Все меняется»,- улыбнулся ветер.
Миссис Андерсон попросила Таню отнести журнал директору. «У директора должны быть крылья, - думала Таня. - Он достиг многого в своей жизни»
 Директор сидел на своем обычном месте и задумчиво вертел в руках засушенный кленовый лист. Белесые реснички дрожали, и стекла очков запотели. Таня неслышно вошла.
- Райан? – сказал Директор с усмешкой. – Подойдите сюда. Что вы видите в моих руках?
- Кленовый лист, – не задумываясь, сказала Таня.
- Кленовый лист, Райан. А вы представьте себе, я вижу город. Город, прекрасный город, основанный в 1749… Я вижу Торонто… Вы не знаете, Райан, почему в этом листике, в котором уже нет жизни, который умер давным-давно, я вижу город? Я поднял этот лист в тот самый день, как тридцать три года назад пошел работать в школу. Он служит мне напоминанием, что у меня когда-то была мечта… посмотрите на этого человека, - и Директор достал фотографию в рамке из дальнего ящика стола. – Вы его узнаёте?
- Матс Сундин! –радостно воскликнула Таня.
- Мне эту фотографию внук подарил. Он хочет играть в хоккей. И я когда-то хотел. А теперь, все. До свидания, Райан. Оставьте журнал на полке.
 Когда Таня выходила из кабинета директора она подняла голову вверх. Как-то неудобно было плакать при взрослых.
Глава 3.
Локаут.
 Мики Файрфакс сидел на асфальте в безлюдном парке, и дождь бил его по лицу. «Крылья, «Красные крылья», где вы? Где хоккей? Я не хочу туда, я мечтаю играть. Почему вы не слышите меня? Почему не слышите?» - плакал он, и Таня хотела отдать ему крылья, но что-то сильное и невидимое отбросило ее назад, и она оказалась на собственной постели, разметавшаяся и заплаканная.
 Спустившись вниз. Она как всегда принялась за завтрак с газетой в руках. Что она надеялась прочитать в этом номере? То же, что и всегда: рассказик Анны Поланской, что-нибудь про то, что «Мики Файрфакс – лучший бомбардир «Красных крыльев», новости из мира музыки. Однако ничего из перечисленного в газете не писали. «Локаут в НХЛ!» - гласил черный, кричащий заголовок. Таня подумала, что ее ударило кулаком в затылок.
«Локаут? Какой локаут?» - шептала она, перелистывая страницы и пытаясь найти нужную статью.
«…Звезды НХЛ разъезжаются по разным странам… Многие, однако, решают пропустить сезон, чтобы завершить свои дела. Например, Файрфакс, молодая звезда детройтских «Крыльев», останется в США и закончит школу, которую он бросил ради хоккея. Наш корреспондент взял у него интервью.
- Это очень разумный выбор, Мики. Почему вы решились на такой ответственный шаг?
- Мой отец всегда хотел, чтобы я получил достойное образование. Однако. Мне будет очень сложно пропустить этот сезон. Я же… я же… болен хоккеем…
 Где-то очень далеко от Детройта, в городе Стокгольме на красивой кафельной кухне сидела девочка по имени Таня Райан и плакала над смятой бумажной газетой. Шведское солнышко ласково проглядывало через ситец занавески, и веселые зайчики прыгали из угла в угол. Только в тени, куда не доставало солнце, белым покрывалом лежали неподвижные крылья.
 Таня уже не чувствовала, что ей чего-то не хватает, напротив, она даже усмехалась. Теперь она поняла, что ни у кого действительно нет никаких крыльев. Если бы они были, Мики не ушел бы из хоккея. Если бы они были, Таня жила бы в Детройте. Это просто Анна Полански напридумывала всякие глупости про резиновую шайбу и крылатый Омск. Да кто такая Анна Поланска? Скорее всего, это старуха лет пятидесяти, у которой вилла в Альпах и которой нечем заняться. Если бы у людей были крылья, то Магда осталась бы жива и этот дурак ее жених Пелле не звонил бы им и не орал бы в трубку, что видел ангела, который показал ему живое отражение Магды!
 Где же, где же эти проклятые книги Анны Поланской? Все их надо порезать, сжечь, выбросить! Таня внезапно остановилась. Она скинула с полки все книги, кроме одной с прекрасным, волшебным названием «Белое золото». Девочка открыла страницу наугад:
« Марш отсюда! Пошел! – и двое страшных мужчин вытолкали маленького, полуголого Назарова за калитку его собственного дома. Это было в 1905. Сейчас, в девятьсот семнадцатом, Назаров, как и положено любому белому офицеру, ничего не боялся, но до сих пор тот эпизод его жизни нагонял на него страх».
 «Нет, - решила Таня. – Эту оставлю. И форму хоккейную оставлю. Схожу в ней сегодня в школу, а потом положу куда-нибудь подальше, чтобы забыть».
.
Глава 4.
Крылья.
 Таня сидела на скамейке, той самой, где неизвестный Матс написал, что здесь Полански увидела его крылья. Только Таня больше не верит в крылья. Вчера миссис Андерсон позвонила и нажаловалась отцу, что Таня разгуливает по школе в хоккейной форме, и у девочки отобрали все деньги, а это значит, она не сможет пойти на хоккей. Третий матч Файрфакса в Швеции. Да, Таня не видит крылья, но она по-прежнему любит хоккей и мечтает увидеть Мики. Только денег у нее нет.
 Рядом с Таней на скамью присел парень добродушного вида с книгой под мышкой и пакетом сладостей. Он был очень высоким и сильным, темные волосы слегка растрепал ветер.
 Молча он вытащил из пакета булочку и уткнулся в книгу. Тане стало интересно, что он читает, и она повернула голову. Ни одной буквы не смогла она разобрать, кроме имени автора – Анна Поланска.
- Не подскажете, который час? – спросила Таня незнакомца.
 Тот обезоруживающе улыбнулся: совсем не понимал по-шведски. Таня повторила вопрос по-английски, внутренне радуясь, что сможет поговорить на родном языке.
- Без пяти четыре, - сказал парень и предложил Тане булочку.
- Два часа до хоккея, - заметила Таня грустно.
- Ты идешь на хоккей? – спросил незнакомец.
- Нет, - ответила Таня, и внезапно ей захотелось рассказать все: и про крылья, и про форму, и про то, что теперь абсолютно нет денег купить билет… Она рассказывала и рассказывала, и слезы текли из глаз. Незнакомец выслушал внимательно, потом зачем-то полез в карман брюк и достал что –то круглое, обернутое в мятую бумажку, похожую на билет.
- Держи, - миролюбиво сказал он, протягивая это Тане. – И никаких возражений! Я тут все равно только на денек, да и на хоккей меня… впрочем, неважно.
 Таня развернула подарок. Бумажка и вправду оказалась билетом на сегодняшний матч, однако круглая вещь ее озадачила. Это была хоккейная шайба.
- Шайба приносит удачу. Мне ее подарил один мальчик в Праге, в хоккейной школе, когда я недавно приехал к ним в качестве почетного гостя. Я даже имя его запомнил – Вацлав. Классный из него получится игрок, очень техничный. Он сказал, что шайбу надо отдать тому, кто что-то изменил в твоей жизни. А ты очень много изменила. Я теперь вижу крылья.
 Дрожащими пальцами Таня расправила билет на коленях и погладила шайбу.
 Парень встал, попрощался и неторопливой походкой пошел прочь. Таня кинулась вслед, хотела поблагодарить, но остановилась, пораженная. За спиной у незнакомца были красивые сильные крылья, похожие на крылья ястреба.


Экскурсия по музею Хоккейной славы в Торонто для англоговорящих китайцев проходила как обычно. Старый экскурсовод успел изучить музей, который недавно был только залом, и монотонно повторял:
- Смотрите, это клюшка Павла Буре. Интересный экземпляр. Он ей играл на Олимпиаде в Нагано. Вы были в Нагано?
Китайцы отрицательно качали головами, пялились на клюшку и проходили дальше. Казалось, им всем дела никакого не было до хоккея, они выглядели настолько уставшими, что хотелось их пожалеть. Лишь один пятнадцатилетний парнишка заинтересованно обводил взглядом музей и прижимался носом к стеклам. Национальности он был не китайской, а вполне европейской, но какой – не поймешь. Только по флагу на его футболке можно было догадаться, что он чех. Звали парня Вацлав Ковач.
Экскурсовод дошел до последнего зала. Он был почти пуст, только в углу, в стеклянном ящике лежала шайба. Тут китайцы несколько оживились, они начали взволнованно перешептываться, тыча в шайбу пальцами и неоднозначно хмыкая. Вацлав Ковач закусил губу.
- Шайба, приносящая удачу. По легенде принадлежала когда-то знаменитой Анне Поланской. В народе ее называют крылатой. Достоверно об этой вещице ничего не известно. Предание гласит, что Анна получила ее в подарок, а потом отдала одному парню в Праге. Считается, что этим парнем был Вацлав Ковач, хоккеист молодежной сборной Чехии, которым уже сейчас интересуются многие клубы НХЛ. Однако, есть мнение, что это был Мики Файрфакс. Или Матс Сундин. Говорят, она в свое время побывала у великого Яромира Ягра. Никто не даст ответа. В итоге шайба вернулась к Анне. Нам ее передал в прошлом месяце один русский хоккеист, Максим С. Шайбу ему прислали по почте без указания обратного адреса, - сказал экскурсовод. – А теперь притроньтесь пальцами к стеклу – это принесет удачу.
 Китайцы уже приготовили пальцы, но тут послышался сдавленный всхлип. Плакал мальчик с чешским флагом на футболке.
- А где сейчас Анна Поланска? – спросил он, вытирая слезы.
- Никто не знает, - пожал плечами экскурсовод. – После окончания локаута она пропала. Бомбардир детройтских «Крыльев» Мики Файрфакс хотел искать ее, но Таня Жерди, в девичестве Райан, которую все считают сестрой Анны, отговорила его. И она была права. Таких, как Поланска, не может ничего удержать – они выше земных благ. Они – как ветер. Они – свободны. У них есть крылья. Где сейчас Анна Поланска? Как всегда – делает кому –то добро. Постой, мальчик, а ты не Ва…
Но Вацлава Ковача уже здесь не было. Схватив привязанную у входа собаку овчарку, он бежал по Торонто, не разбирая дороги. Прибежав в квартиру, которую он снимал, Вацлав уже многое решил для себя. Плевать на карьеру хоккеиста, он должен любой ценой найти Анну. Он будет искать дни, месяцы, даже годы – ему просто необходимо спросить, как она узнала про то, что он станет хоккеистом, про Ягра, про то, что он будет болеть за Омск! Решено. Он уезжает.
 Вацлав даже не заметил, что на столе лежало письмо. Его принесла утром хозяйка. Парень распечатал конверт. Несколько слов на чешском привели его в состояние шока. «Не надо меня искать».
 Раздался стук в дверь.