Все это неспроста!

«Неспроста! Неспроста!» – звенело, пело, шумело в голове двадцатилетней Наташи, солистки академического хора. Стоит ли говорить, что, как и вся женская часть коллектива, она была влюблена в руководителя хора Михал Михалыча Косановского! И надо ли говорить, что когда он пригласил ее к себе домой отрепетировать сольную партию, сердце Наташи екнуло и сказало: «Вот оно, начало! Чего начало? Не знаю, но это неспроста!»
Михал Михалыч галантно принял пальто, пригладил седеющие кудри и только сделал рукой пригласительный жест, как зазвенел телефон, и Наташа одна вошла в большую полутемную гостиную. Стены были увешаны эстампами и вьющимися цветами. Наташа повернулась и увидела в углу старинное немецкое пианино. На нем сидела прелестная девочка в длинном белом кружевном платье (по-видимому, маминой ночной сорочке) и соломенной шляпке с атласными розами. Она обнимала гипсовый бюст какой-то выдающейся личности и очень грациозно покачивала маленькой смуглой ножкой. Девочка разглядывала Наташу и вдруг тоном, каким представляются в хорошем обществе, сказала:
– Петр Ильич!
– Что Петр Ильич? – растерялась Наташа.
– Чайковский, – указала на бюст девочка.
– Ах, Чайковский… Да, я знаю Чайковского, – все еще растерянно пробормотала Наташа.
– Странно… Все знают Чайковского, но никто его не узнает…
Наташа не нашлась, что ответить, но тут вошел Михал Михалыч и радостно сказал:
– Надеюсь, вы уже познакомились?
– Не успели, – наигранно безмятежно заметила девочка.
– Наташа, это моя внучка Машенька! Мария, это солистка моего хора Наташа.
– Приятно, очень приятно, – довольно равнодушно проговорила Мария.
Наташа слабо улыбнулась.
– Маша, я тебя просил не сидеть больше на пианино, к тому же босиком.
– Сколько раз можно говорить, – необычайно занудливо сказала Маша, – не лазь по мебели в обуви…
– Мария! Что за тон? Давай слезай. Нам надо репетировать.
Маша легко спрыгнула и ушла в другую комнату.
Наташа пела как никогда. Она вдохновенно взяла верхнее «ля», но непонятный треск заставил ее и Михал Михалыча обернуться. Машенька сидела в кресле и томно обмахивалась страусовым веером.
– Что ты тут делаешь? – недовольно спросил Михал Михалыч.
– Я на концерте, – с видимым удовольствием и немного в нос сказала Мария.
– Тогда не трещи хотя бы веером…
– Конечно, конечно, – снисходительно закивала головой Маша.
Но репетиция больше не ладилась. Михал Михалыч вздохнул и вышел на кухню. Возникла неловкая пауза, и Наташа вдруг заискивающе спросила:
– Машенька, тебе нравится, что твой дедушка дирижер?
– О! Мой дедуля – великий маэстро, каким-то гаденьким голосом ответила та.
Наташа замолчала, тут вошел Михал Михалыч и бодро сказал:
– Пойдемте, чаю попьем…
Мария встала и, глядя Наташе в глаза, отчеканила:
– У нас пьют чай только родные и близкие…
Наташа вспыхнула, а Михал Михалыч закричал неожиданно тонким и злым голосом:
– Да как ты себя ведешь? Что это значит? Наташа – близкий мне человек…
– Интересно узнать, как кто?
– Мария! – заорал Михал Михалыч. – Это наглость! Как ты смеешь?!
Мария с треском открывала и закрывала веер.
– Да когда за тобой родители наконец придут?
– По-моему, они хотели сегодня оставить меня с ночевкой. Ты не в курсе?
Маша величественно повернулась и направилась в другую комнату. У двери она остановилась и бросила через плечо:
– Да, кстати, тебе звонила какая-то мадам…
– И что? – безнадежно спросил Михал Михалыч.
– Она не представилась, и я положила трубку, – Мария закрыла за собой дверь.
– Наташа, – начал было Михал Михалыч.
– Я пойду, – вдруг очнулась Наташа, – я пойду, пойду…
Михал Михалыч жалко засуетился, неловко подал пальто.
– Вообще-то она славная, – бормотал он, – талантливая… Вы бы слышали, как она Вторую рапсодию Листа играет…
– Я очень, очень рада, – выдавила Наташа и выскочила на улицу.
Прижавшись к театральной тумбе, она дышала теплым апрельским ветром. Немного придя в себя, она заметила, что прижималась к афише с портретом М.М. Косановского. «Великий маэстро!» – прошептали ее губы; «дедуля» – ехидно прозвучало в голове; «неспроста!» – стукнуло сердце, и Наташа безудержно рассмеялась. Не переставая смеяться, она пошла домой.
Случайный прохожий внимательно посмотрел на нее, затем на афишу, но явно не нашел там ничего такого смешного…