Встречи с Яковом Залмановичем Цыпкиным

Параграф 42 из книги автора "Прозрение". Более полную публикацию с фото см.:
lib.ru, Заграница, Прозрение,
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-133.shtml

 Первым, к кому я обратился, был профессор Цыпкин. Это имя было известно в высоких научных сферах. Меня особенно привлекали его публикации в области импульсных систем, к которым относились и мои первые попытки войти в современную технику. Значение этой и последующих встреч было для меня так велико, что расскажу обо всём подробнее.

 Мне посчастливилось познакомиться с Яковом Залмановичем в 1960-м и несколько раз встречаться в последующие годы.
 Так хочется рассказать о нем все, что помню и понимаю, но мою руку словно удерживает его взгляд и чувствую, как молчаливо отводил бы он мои верные, но, возможно, звучащие возвышенно, слова и оценки. Его такт – символ гения, щедро дарящего, но чуждого ожиданию благодарности.

 Я легко созвонился с профессором Цыпкиным, и он легко пригласил меня к себе в институт.
 Солнечным днем я вошел в его кабинет, где отовсюду выглядывали рукописи, куски журналов на разных языках, печатные страницы. Из-за большого стола легко поднялся, приветливо протягивая руку, молодой невысокий красивый человек с золотым сиянием волос над головой. Он быстро и весело расспросил робеющего аспиранта о его планах и сомнениях. Не было и тени поучения, «мэтра»... Я быстро почувствовал себя просто и легко с этим дружелюбным и сияющим человеком с неожиданно простоватым и даже застенчивым взмахом рыжеватых ресниц.
 И тут же, немедленно началось мое обучение главным ценностям жизни. Уже насмотревшись ранее на важных начальников и профессоров, я мгновенно и навсегда усвоил, что настоящее величие человека не нуждается в показной заботе о том «как выглядишь», от рассчитанности слов и поступков.
 Истинно великий ведет себя совершенно естественно и при этом оказывается, что его слова и действия удивительным образом совпадают с единственно подходящими к данному случаю.
 Цыпкин внимательно выслушал мои идеи о возможности точного управления моторами. Из его книг я видел, что эта область ему близка. Многие главы оканчивались примерами управления не чем-то иным, а именно моторами. Ему явно понравились мои предложения, а, возможно, и тот азарт, с которым они произносились. Он проводил меня до дверей кабинета.
 – Приезжайте и покажите мне ваши результаты, когда они появятся», – произнёс он, прощаясь. И так по-доброму смотрел на меня...

 Я вышел на суетную Каланчёвку. Но как хорошо здесь! И какие симпатичные люди идут навстречу. Все мысли бежали по одному кругу.
 Сам Цыпкин оценил придуманное мной направление с импульсным подходом к управлению скоростью и позицией. Значит, я выбрал правильный путь!
 Как здорово, что на земле живут такие прекрасные и высокие люди, и они занимаются наукой в этой же области!
 Мне приятно жить, когда такое существует! Нет, я не примерял себя к ним. Куда моим способностям до их гения? Но надеялся, что глубинная «уличная» интуиция, практическая трезвая оценка дадут мне преимущества и новизну в выборе коротких и здравых (не наукообразных) путей к цели.
 Короче говоря, я был очарован и вдохновлен. Из десятка встреч в Москве именно эта определила мои будущие работы и, как оказалось, всю жизнь.

 Попробуем представить, что из нашей квартиры исчез телевизор, радиоприемник и музыкальный центр, телефон и его мобильный коллега, компьютер со своим интернетом. Сколько времени сможем мы выдержать в этой пресной пустоте?
 Иногда спрашивают, кто это всё изобрел? Кто дал каждому такое благо? Известные еще со школы изобретатели радио, телефона и вычислительной машины сами были бы поражены новейшей техникой и вряд ли сумели объяснить ее действие. Прогресс, который вывел эти средства на уровень органов волшебного зрения, слуха, речи и мысли человека, есть результат творчества тысяч ученых и инженеров.
 И, все-таки, можно назвать несколько имен гениев, соединявших в себе талант ученого, способного, как пианист, летать над клавишами математики, этого универсального инструмента точного знания, и дар изобретателя, который делает по проторенному пути лишь несколько шагов и... вдруг переносится в совсем иные пространства, где фантастические возможности легко оказываются в руках.

 Таким человеком, взор которого свободно пронизывал нагромождения смутного и неоформленного, а ум быстро наводил здесь математический порядок – был Яков Залманович Цыпкин.

 В начале 60-х годов его книга «Теория импульсных систем» поставила на твердый теоретический фундамент все работы по импульсным процессам, а они как раз и были основой развития автоматики, электроники, нового телевидения, компьютеров, а затем и сотовой связи. Эта книга на нескольких сотнях страниц содержала множество новых диссертаций, фейерверк идей и изобретений, которые автор дарил инженерам. В эти годы и позже уже никто не создавал подобных трудов.

 Дочь Якова Залмановича, с которой я познакомился уже в Израиле, рассказывала, что никогда не видели его в удрученном состоянии, обычно он занимался несколькими проблемами одновременно, и, если что-то сразу не получалось, бодро переходил к другой теме. При этом часто результат он знал заранее, хотя решение еще не приходило. Кстати, долгое время они жили в крохотной комнатке, где узкий диван заменял и письменный стол. Для работы ему не требовалось особых условий, открытия нередко являлись во время хозяйственных дел, которые он выполнял сразу и безотказно.

 Оценить вклад академика Цыпкина в мировую науку я не берусь. Найдутся специалисты, которые на поле теории и практики автоматики разложат его идеи и достижения. Они покажут, какие белые пятна науки он определенно окрасил, какие сиротливые островки находок связал в крепкую сеть, какие малопонятные и сомнительные предложения объяснил и утвердил, какие конкретные технические вещи являются следствиями его мимолетных изобретений, какими новыми мощными средствами вооружил будущих создателей искусственного интеллекта. Чувства удивления и восхищения возникают, когда открываешь любую его книгу на любой странице. Сам стиль изложения трудных научных доказательств найденных истин отмечен мудростью, а литературная форма – поражает новизной, изяществом и легкостью произведений искусства.

 Яков Залманович был гением в науке и честно служил своему призванию, не отвлекаясь на «общественную работу» (в советском понимании). Зато он щедро помогал молодым ученым, причем делал это не обещаниями, а немедленно и по делу.

 Из собственного малого опыта я догадываюсь, что жизнь известного ученого лишь кажется гладкой дорогой непрерывного восхождения от открытию к изобретению и к новому откровению. На самом деле – это полная опасностей тропа среди вдохновляющих вершин и неожиданных провалов.
 Работа ученого – это прекрасный и мучительный путь, на котором радостное предчувствие, что вот-вот расколется еще один секрет природы, сменяется обидным осознанием неудачи.
 Природа ни одну свою тайну не выдает на блюдечке. Она ревнива и расстается с откровением после отчаянного сопротивления, убедившись, что этот настойчивый уже проник в тайник, да еще, возможно, что он сам по себе достоин такой награды.
 Сравнивая результаты работы корифея и обычного ученого, поражаешься их не только качественному, но и количественному превосходству. Можно предположить, что у гения просто не остаётся времени на неудачи. Однако, догадываюсь, что, поскольку Яков Залманович вникал в казавшуюся достаточно плотной мою статью за 20-30 секунд, его движение среди окружающих загадок природы было полетом кометы по сравнению с обычным следованием плота по равнинной реке. На такой скорости, конечно, полезное встречается чаще, но и удары...
 Может, в этом причины того, что внешне спокойную кабинетную работу раз за разом не выдерживает сердце.
 В одной из своих книг Яков Залманович подзадоривает читателя тем, что высшая ступень познания – это, когда сможешь не только понять, но и опровергнуть аргументацию автора. Что-то не приходилось встречаться с таковым в его построениях. Они всегда ложились в здание теории краеугольными блоками и не колебались при всех наукотрясениях.

 В следующий раз я привез набросок идеи, позволявшей автоматизировать процесс измерения, известный электрикам под именем фигур Лиссажу. Прежде здесь требовалось обязательное участия человека. Яков Залманович внимательно осмотрел мои листы и предложил оформить это статьей в журнал «Автоматика и телемеханика», публикация в котором была несбыточной мечтой многих инженеров. В ответ на мой вопрос о возможности применения этого в промышленности он, после секундного размышления, вызвал секретаршу, тут же продиктовал ей записку заинтересованному лицу, написал внизу разборчиво и просто – «Цыпкин». И вручил мне. И я усвоил очередной урок стиля работы: если хочешь что-то сделать человеку и знаешь как – не обещай, а сразу бери телефон, ручку и делай.
 В дальнейшем журнал АиТ опубликовал еще несколько моих работ. Это, а также отзывы Цыпкина, очень помогло мне.
 Всегда несколько обескураживало, что от просьб выступить оппонентом или в другом качестве на моих защитах – он вежливо уклонялся. Могу только догадываться о причинах. Возможно, мои достижения не были достаточно весомы? Но, скорее всего, за этим стояло его понимание, что в ученых советах, где немало значат голоса всяких парткомовцев и т.п., поддержка соискателя, с порочным 5-м пунктом, ученым, пусть и с мировым именем, но с тем же дефектом в биографии – опасна. При тайном голосовании эти элементы не упустят случая повлиять явно.

 Имя Цыпкина часто встречалось в учебных программах моих курсов в институте. Особая тишина вдруг возникала в аудитории, когда я по ходу лекции рассказывал студентам о своих встречах с автором идеи. Тогда я сам успевал удивиться изменению своего голоса и чувствовал, как вбирало новое поколение поразившие меня его черты.

 По-моему, Яков Залманович был исключительно скромным человеком. Среди множества его изобретений в области теории имеется метод, открывший свободный вход математике и расчету в импульсные процессы.
 Многие пытались это сделать до него, но безуспешно. Ну, все равно, что для передвижения тяжестей использовали разные рычаги и упоры, а он предложил – колёса. И все тяжелое сразу легко и плавно покатилось. Этот метод Яков Залманович назвал «Дискретным преобразованием Лапласа», отдавая дань уважения знаменитому математику прошлого и его популярному методу, который хорошо работал в непрерывных случаях, но был бессилен для импульсов. По давно установившейся традиции такому изобретению всегда присваивают имя автора, но... с одной стороны, действительно гениальное быстро начинает казаться естественным и простым, а, с другой... этим автором был Я. З. Цыпкин.
 Очень жаль, что переименовать улицу – можно, а о восстановлении справедливости авторства в теории – почему-то, говорить не принято.

 После защиты кандидатской мне доверили чтение курса «Теории автоматического управления» и даже выделили большую комнату для создания учебного кабинета. Захотелось оформить его по-новому и украсить стены портретами корифеев этой науки.
 В то время коммунистические идеологи вовсю развлекались происхождением открытий. Поэтому каждый курс начинался с раздела «роль русских и советских (читай – снова русских) ученых в рождении данного предмета». В художественном фонде нам изготовили красочные портреты. Среди них, конечно, были «отечественные» ученые. Исходя из содержания курса, невозможно было обойти и иные имена. Студенты просто не могли не спросить, а почему же на них не смотрят со стен и эти создатели важных теорий, которые они разгрызают в курсе.
 Все фотографии с трудом, но нашлись, за исключением Цыпкина. Только в одном из номеров АиТ обнаружилось, ну, совсем несерьезное, прямо студенческое фото (помещенное в связи с присуждением Цыпкину высшей награды государства – Ленинской премии, которая до этого не присуждалась ни одному ученому в области автоматики).
 Уверенный в успехе, я обратился к Якову Залмановичу с письмом, в котором кроме пары научных вопросов была и хорошо обоснованная просьба относительно фото. Через короткое время, как и обычно, пришло письмо с конкретными ответами на все вопросы. А о фото – ни слова! Поразмыслив, я понял, что... напоминать об этом не следует. Пришлось сделать портрет студента-корифея.

 Явилась комиссия по приемке кабинета. Всем понравились красивые стенды для лабораторных работ. Однако лица членов парткома стали задумчивыми, когда, окинув взглядом галерею ученых, они не обнаружили здесь универсальных гениев Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Компания несколько оживилась, рассматривая цветные портреты знаменитого изобретателя Кулибина, теоретика(?!). Ползунова, но совсем поскучнела перед подозрительно неславянскими изображениями, да еще с фамилиями: Фельдбаум, Гольдфарб, Цыпкин...
 Я порывался произнести защитительную речь, что это, мол, самые известные советские ученые...
 Через некоторое время эта комната срочно потребовалась для важных целей, кабинет был закрыт, а дорогие (и по стоимости) портреты переместились в угол, где пылились, пока вовсе не исчезли.

 В одну из очередных встреч в начале 70-х разговор зашел о новой работе Якова Залмановича «Основы теории самообучающихся систем». Эта небольшая книга была и по виду совершенно необычной для советского научного издания. Здесь ряды уравнений и схем подчинялись блестящей литературной обработке. Чего стоили эпиграфы перед каждой главой. Прежде не встречалось такого в научных книжках. Короткие высказывания мудрецов, удачно к месту примененные автором, лучше любого предисловия давали читающему ключ к пониманию сложнейших вещей.
 На мое удивление новизне темы Яков Залманович просто ответил, что в импульсных системах основное уже сделано, и ему больше не интересна работа в этом направлении.
 Это было подобно тому, как, если бы... всемирно признанный чемпион в прыжках с шестом Бубка, вдруг начал выступать, скажем, в теннисе. И с таким же успехом! Научный мир, думается, тоже не знает подобных примеров. Ученый, добившийся выдающихся успехов в каком-либо виде знаний, не оставляет завоеванную сферу. Да, ещё заслужив непривычное для российской науки признание и цитирование во всей мировой литературе. Но с этих лет возникает поток новых идей, десятки основополагающих статей в недавно еще фантастическом направлении прорыва науки к созданию искусственного интеллекта.

 Передо мной лежат фотографии Якова Залмановича. Ну, словно, сбросилось время. Еще миг и он поднимет глаза от столь любезных ему формул и взглянет так просто, тепло и весело. На второй фотографии академик Цыпкин такой, каким я видел его в 1991-ом уже здесь в Израиле в Хайфском технионе. Годы и звания не изменили его. Только стал еще красивее.
 Он, как всегда, приветливо расспросил о моих делах. А дела эти были совсем плохи. Без языка нельзя было и думать о преподавательской работе. Мои надежды на то, что оборонная промышленность Израиля, подобно советской, заинтересуется моими достижениями в точных приборах – не оправдались. Наплыв советских ученых и инженеров был столь велик, что малочисленные предприятия могли выбирать самых из самых. Я не находил никакой работы.
 Сожалею, но та мель, на которой я оказался, заставляла меня, наверное, излишне и бестактно приставать к нему. Но тут даже Цыпкин не мог никак мне помочь. Позднее я понял, что в мире (настоящем большом мире, а не в дутом советском пространстве) даже очень знаменитые ученые имеют совсем мало силы. Предприниматели, бизнесмены, владельцы капиталов и фирм – эти люди могут в миг решить судьбу понравившегося им человека. Однако у меня не только не было подобных знакомых, но даже появись такой, я бы гордо отвернулся от «мироеда».
 Видимо, я выглядел очень огорченным и растерянным. Успокаивая меня, Яков Залманович заметил: «А в моей жизни было такое, после чего ничто уже не вызывает у меня подавленности». Только недавно я узнал, что Цыпкин участвовал в войне с фашизмом, после неудачного парашютного десанта он погибал в болотах, чудом был спасен, потерял часть ноги, много месяцев провел в госпиталях...

 И, все-таки, в дальнейшем поддержанная много лет назад Цыпкиным идея позволила мне создать фирму и как-то всплыть на поверхность океана современной мировой техники.

 Возможно, придет время, когда человечество поднимется и до благодарной памяти ученому, который подобно библейскому пророку Аарону передает в слух людей секреты мира, освобождаемые Создателем.

 Выше почти полностью приведена статья, напечатанная в «Новостях недели» – одной из основных израильских русскоязычных газет. На развороте были помещены и две большие фотографии Якова Залмановича, подаренные мне его родными. Было очень приятно послать газету его жене и дочери и услышать их одобрение.