2 моя жизнь в музыке

СОМНИТЕЛЬНАЯ СЛАВА И ПА-ТЕ-ТИ-КА
После Бориса Потемкина клуб «ПЕСНЯ» в доме народного творчества на ул. Рубинштейна продолжал жить. Только я туда заходила все реже и реже. А потом и вовсе перестала ходить. Это произошло из-за одного дурака. Появилась в клубе симпатичная девушка-композитор. Ее музыка мне очень нравилась. И захотелось дать ей свои стихи. Не все ж самой мелодии сочинять. Всегда интересна версия другой творческой личности. И только я собралась духом подкатить к ней, как один въедливый пердун, скабрезно ухмыляясь встрял со своей шуточкой:
- Вот как вы думаете, Танечка, это парень или девица?
Был бы жив Боря он бы заткнул говнюка, а так все похихикали и мне уже к Танечке было не подкатить. Вот такая банальная сценка отвратила меня от Потемкинского детища на два года.
Вряд ли я сама подсчитала эти годы. Но однажды был звонок по телефону и новый председатель клуба «ПЕСНЯ» сокрушался о моем отсутствии в течение двух лет.
- Где же Вы пропадаете, мы уж решили, что вы не с нами?!
А я возьми да и ляпни:
- Да, меня вообще в городе все это время не было.
- Но вы, я надеюсь, снова станете посещать наш клуб?
- Ладно, на следующем заседании буду.
Я пришла. Дядьки того, который посмеялся надо мной, там не было. И той девушки-композитора не было тоже. Молодой, но уже довольно известный в Ленинградской эстраде, Касторский напевал свои новые танго и фокстроты. Какие-то мальчики с гитарами мычали в бля-миноре заумную лабуду. Все активно скучали. И наконец, председатель сделал таинственно-многозначительное лицо и объявил:
- А сейчас выступит Ольга Краузе! Два года ее не было среди нас!..
Все притихли. Я оторала свое, народ сочувственно проаплодировал. И с тех пор за мной закрепился титул полууголовницы, полудессидентки и магнитофонные записи моих песен стали распространяться еще интенсивнее.

Однажды ко мне подошел Алексей Кругликов и предложил передать мои записи на прослушивание мадам Архангельской. Она долгие годы являлась штатным педагогом «ЛЕНКОНЦЕРТА».
- У нее, Люда Сенчина, Ира Понаровская и другие известные эстрадные певцы и певицы занимаются. А вдруг и твои песни в репертуар «ЛЕНКОНЦЕРТА» попадут? Чем черт не шутит?!
Я долго ждала Архангельской резолюции. А потом, как-то на спектакле Анатолия Шагиняна, Алексей лично подвел меня к ней. И резолюция наконец-таки прозвучала:
- Деточка, все хорошо, только совершенно не хватает ПА-ТЕ-ТИ-КИ!
- Ой! А что это такое?!
- Вот когда поймете, тогда и заходите!


САМА ПО СЕБЕ
Моя любимая, как молодой специалист, при помощи своих родственников получила однокомнатный кооператив. И после этого как-то очень быстро наши отношения сползли на нет. Все-таки ее совершенно не устраивала моя богемная жизнь.
Квартирники были уже каждую неделю. В одних местах внимательно слушали и записывали на магнитофоны, а в других под меня пили водку. Учитывая эту разницу, я стала сочинять так называемые «цыганские напевы». Под водочку они кушались на ура. Причем совершенно непредсказуема была оплата моих выступлений. Порой малосостоятельная публика платила гораздо больше, чем толстосумы.
А работала я тогда в клубе завода имени А. А. Жданова, нынешней Северной Судоверфи. И, конечно же, участвовала в заводской самодеятельности. А почему бы и нет?
Завод большой, народу много. Опять же заводское радио орало на все цеха. Так что к концу семидесятых я уже успела стать очень популярной в народе, за что деятели официальной культуры считали меня наглой выскочкой-недоучкой, которой бы на базарной площади орать. Да еще к тому времени появилась у меня своя центровая площадка.
На углу Ковенского переулка и улицы Восстания стоит красивый дом созданный некогда архитектором Хреновым. Сейчас там банк. А по тем временам было женское общежитие нашего судостроительного завода. Воспитателем в том общежитии была моя закадычная подруга Ирина Дмитриевна Югай. У общежития был свой «Красный Уголок», маленький, уютный зал со сценой. Вместимость того зала была не более 100 человек, но именно это меня и устраивало. Мои концерты там были по субботним вечерам, когда основной контингент девиц уезжал на танцы или в область к родственникам. Сарафанное радио работало безотказно. Люди приходили. И под крылом военного предприятия звучала моя семиструнка.
Я не была в «ЛЕНКОНЦЕРТЕ», я не числилась даже в областной филармонии, я была сама по себе и в «САЙГОНЕ» распространялись на мои концерты билетики распечатанные на машинке и проштампованные моей печатью, которую я самолично вырезала из хоккейной шайбы.


СВОИМ ПУТЕМ
Тогдашний директор нашего завода товарищ Емельянов очень любил посидеть за столом со всяческими знаменитостями. И посему в нашем заводском клубе, где я работала, периодически выступали звезды мировой величины. Поскольку, по ленинским заветам, искусство тогда принадлежало народу, у нас, на сцене заводского клуба, как миленькие, выступали и Ян Френкель, и Вениамин Баснер, и Эдуард Колмановский, и Максим Дунаевский, и Оскар Фельцман и многие другие композиторы нашей страны. И Николай Сличенко со своим театром нам в рабочий полдень зажигал, и великая примадонна Ирина Архипова пела. Товарищ Емельянов, даже страшно знаменитого художника Илью Глазунова как-то выписал. И тот заявился со своим фильмом про себя и потом еще долго рассказывал, как его «не пущали», а он таки пробился.
Слушала я знаменитого художника и думала, что я таки иду другим путем. Ходить вечно голодным непризнанным гением не хотелось – не мой стиль. Поэтому я всегда работала и подрабатывала, независимо от концертов. Как-то однажды в клубе «ПЕСНЯ» ко мне подошел Сергей Касторский.
- Оля, можно вас на минуточку?
Вот оно, свершилось, подумала я.
- Да, конечно, Сережа, что Вы хотели?
- Мне сказали, что вы можете фирменные вещи доставать.
- Как все, Сережа, как все. Иду на галерею Гостинки к фарцовщикам.
Не стала я ему свои источники выдавать. Так и решила: Пусть сам париться, добывает. Не хватало мне еще в клубе «ПЕСНЯ» фарцовку разводить. Боря бы мне этого не простил. Да и сама-то я давно уже обходилась без фарцовщиков. С тех пор, как стала жить без любимой, мне это не понадобилось. Сама я одевалась и обувалась в Доме Ленинградской Торговли в детском отделе для мальчишек, и не плохо одевалась. Румынские фланелевые рубашки, польские и индийские костюмы и брюки, чешская обувь меня устраивали. Такой импорт детских размеров был доступен всем.
Хороший композитор Сережа Касторский и знали об этом все в широких кругах музыкальной эстрады. В народе же он прославился, только когда написал чумовой хит, «ЗАЙКА МОЯ». Тогда ему до «ЗАЙКИ» было еще далеко, и слова хит никто не знал. Тогда его Эдита Станиславовна пела, как всегда задушевно и хорошо.
Решили мы с друзьями не зацикливаться на клубе «ПЕСНЯ» и наведаться в Дом Культуры «ПИЩЕВИК», на улицу Правды, в клуб авторской песни «ВОСТОК». Решили, что раз там в основном инженерно-технические работники собираются, атмосфера должна быть более доверительная и демократичная, чем в «ПЕСНЕ». Атмосфера там, действительно была, куда уж проще. Первое, что я услышала от тамошних корифеев это конкретный вопрос:
- Подруга, ты чья?


ПАПИНА ДОЧКА И ВСТРЕЧА С МЕЛКОБУРЖУАЗНЫМ УПАДНИЧЕСТВОМ
- Подруга, ты чья?
- Что значит чья?
- Ну, чья ты, пацаночка? Кто твой муж, любовник?
- А без них нельзя?
- Можно, только затаскают. Неприлично быть бесхозной.
- Ты мне, дядя баки не забивай. Я папина и мне этого достаточно!
- А кто у нас папа?
- Леопольд Карлович Краузе!
Мужик отвалил, и еще долго оглядывался в мою сторону, перешептываясь со своими товарищами. На самом деле-то не имели они никакого понятия про моего папу. Но это звукосочетание приводило многих жлобов, страдающих снобизмом, в благоговейный трепет.
На следующее заседание в клубе «ВОСТОК» дядьку уже догнали мифические слухи о моей персоне, и он с доверительной физиономией предложил мне запись песен Юза Олешковского, где фигурировала «ЛЕСБИЙСКАЯ СВАДЬБА». Я заявила, что эту запись имею и, что такая тема меня мало интересует, тем более, что она высосана из пальца нездоровым воображением. Но дядька не успокоился.
- Конечно, ты ж в этом деле дока! А давай ты со своей подружкой придете ко мне домой и я вас по фотографирую, как вы там… Ну, что ты ханжу из себя корчишь?! Я заплачу. И снимать буду деликатно. Получится красивый эротический альбом.
- Слушай, че ты ко мне привязался? Я же конкретно могу папе пожаловаться!
Дальше этот, действительно очень известный поэт-песенник обходил меня десятой дорогой. Не ждите от меня его имени. Зачем трепать память знаменитого барда.

Как-то меня и Люсю Коробкову (известный по тем временам поэт-песенник, работала с Лорой Квинт, творческий псевдоним Людмила Западинская) пригласили на «квартирник» в мастерскую Петра Капустина. Люся тогда в Ленинградском Союзе Художников заведовала секцией книжной графики и Петя был ее подопечным. Нам сказали, что один ханыга будет петь романсы. Все скидывались по рублю на пузырь ханыге. Это был сегодня великий и во истину не превзойденный король городского романса Валерий Агафонов. Рыжая копна волос, страшноватенькая спитая физиономия на которой горели отчаянным блеском толи серые, толи голубые, толи зеленые глаза. Мы пришли-то из вежливости. Люсе не хватило духу отказать Капустину. Компашка тоже собралась довольно-таки разношерстная. В большинстве все не признанные гении, украшавшие свое жалкое существование дружбой с Бахусом. Но вот рубли собраны, виновник собрания принял на грудь, взял гитару, и прошелся по струнам. Дальше, было чудо: Перед нами стоял прекрасный принц. И все мы были уже не в мастерской Пети Капустина, а где-то на небесах.
- Люсь, ну скажи, почему такой гениальный артист и не в «ЛЕНКОНЦЕРТЕ», там же таких, как он нет?!
- Да, будь он там – куча эстрадников окажется не у дел. Стоит его, хоть на какой фабрике в рабочий полдень засветить и все ткачихи с прядильщицами сума сойдут, сон потеряют!
- Но ведь это воистину Божий дар!
- Вот именно. А мы живем в атеистическом государстве, где всякий Божий дар сомнительная фальсификация, а городской романс, к тому же, еще и «отголосок мелкобуржуазного упадничества».


БУМАГА «СВЕРХУ» ЕЩЕ ДО АНДЕГРАУНДА СЕМЬ ЛЕТ
Порой, благодаря знакомству с сотрудниками Ленинградских Домов Культуры, удавалось, конечно, неофициально, концертировать на вполне официальных концертных площадках. По этому поводу вспоминается замечательный случай, свидетелем которого я оказалась. Это было во Дворце Культуры имени Сергея Мироныча Кирова. Зав детским сектором тогда там была Людмила Александровна Бегизова. В Питер, на очередные гастроли, приезжал ТЕАТР НА ТАГАНКЕ. Я навестила Людмилу, когда она дежурила в Д.К., в субботу днем. К ней в кабинет пришли парочка интеллигентного вида дядечек, которые представились, как сотрудники ближайшего НИИ уже не помню чего.
- Людмила Александровна, а не могли бы вы пойти навстречу, и посодействовать в организации творческой встречи Владимира Семеновича Высоцкого и нашего научного коллектива, буквально в этот понедельник?
- Конечно, товарищи! Вы же знаете, что понедельники у нас совершенно не загружены культурно-просветительской работой с массами и это мероприятие нам только в плюс!
- Вот только в журнале, пожалуйста, укажите скромненько: «Встреча с творческим коллективом ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ». И афишку вывешивать не нужно. Нам хотелось бы с товарищем Высоцким приватно своим коллективчиком посидеть.
В понедельник, в Д. К. Кирова с десяти утра стал собираться народ с переносными магнитофонами и без. Когда Владимир Семенович вышел на сцену – малый зал был битком набит. Люди висели друг на друге в проходах и по стенкам. Мы с Людмилой тщетно пытались на лестнице уговорить ломящуюся толпу остановиться. Приехал директор Д. К. злой и красный.
- Товарищ Бегизова! Зайдите срочно в мой кабинет!
Там он разнес Людмилу по кочкам и показал бумагу «сверху» где в приказном порядке было запрещено предоставлять площадки для сольных концертов артиста Высоцкого. Такие бумаги были у всех директоров клубов и домов культуры нашей необъятной Родины.
Замечательный человек была Людмила Александровна Бегизова. Где бы, в каком клубе или Д. К. она не работала, всегда, рискуя своим положением, помогала неофициальным артистам и художникам. Тогда еще не было такого понятия, как «неформалы» и «андеграунд».


ЗАКОН РОМАНСА
Через квартирные концерты Валерия Агафонова я заболела романсом. Впрочем, заболеть было не трудно, если ты с детства впитала в себя песенки Вертинского, и заезживала до дыр пластинки Вадима Козина, Петра Лещенко, Изабеллы Юрьевой и Константина Сокольского. Теперь я снова зачастила в филармонию, стараясь не пропускать ни одного концерта Галины Каревой. Ее величавая красота, чистый голос притягивали публику. Залы обычно были набиты битком.
Романсы тогда соответствовали моему лирическому состоянию души. Моя возлюбленная была умна, образована, красива, но катастрофически спивалась. И все дальше и дальше отстранялась от меня. На ее домашних концертах, все более походивших на банальные пьянки, я стала исполнять романсы собственного сочинения. Особенно удачным оказался романс, в котором я почти выдержала все надлежащие каноны:
Моя падучая звезда.
Моя услада и утеха.
Как мне сегодня не до смеха
в кругу таких веселых дам.
Как не хочу я говорить,
ни петь, ни слову удивляться.
И неизменно повторяться,
и нелюбимую любить.
Моя падучая звезда,
в паденье ты еще прекрасней,
и недоступней, и опасней.
Любая мудрость ерунда
в сравненьи с этой чехардой
дугообразного полета.
Окурок в темноте пролета
летящий, тающий, слепой.
Пустой пролет, и только звук,
свистящий звук в мои ладони.
И мы живем, покуда помним
доверчивую нежность рук.
Как любил повторять Борис Алмазов, русский романс по своим канонам слезлив и кровав. Я долго пыталась вытащить свою возлюбленную из алкогольного омута. Но стремления были односторонние. К тому же большинство воздыхателей и воздыхательниц уже догадались, что через бутылку она более доступна. А когда моя деградирующая подруга решила перейти от пьяной ругани к мордобою – я покинула ее. Это было тяжело и больно, потому что любовь не угасла, привязанность не ослабла. Я ушла, чтобы в сердце своем сохранить любовь, а не презрение.
А романс "ПАДУЧАЯ ЗВЕЗДА" и до сих пор звучит с успехом и его часто просят исполнить на бис.


ЗНАЮТ ДЕВОЧКИ ОДНО
Моя сестричка Аленушка выходила замуж. Жених был из семьи работников пищеторга. А сам работал помощником мастера на Кировском заводе. Аленка там же работала токарем, закончив заводское ПТУ. Свадьбу гуляли под гармонь у жениховой родни на Петроградке. Отплясав на Аленкиной свадьбе, я решила, памятуя крутой нрав нашей матушки, и для сохранения молодой семьи, уступить им свою комнату. А сама поселилась с родителями на Фонтанке.
Место центровое. В комуналке все урожденные питерцы кроме семьи майора Шиманского, который преподавал в Институте Военной Физкультуры спортивную гимнастику. Вот он как раз и предложил мне поучаствовать в конкурсе институтской самодеятельности, выступая в качестве невесты курсанта. Но я пошла еще дальше, собрав группу молодых сварщиц завода Жданова, которые посещали хор нашего клуба, и совместно с курсантами отрепетировав несколько песен, типа «ИДЕТ СОЛДАТ ПО ГОРОДУ», «КОГДА ПОСЛЕ ВАХТЫ ГИТАРУ ВОЗЬМЕШЬ» и «ХОТЯТ ЛИ РУССКИЕ ВОЙНЫ». Мы выступили за факультет товарища Шиманского и выиграли конкурс. После этого мне была предложена ставка руководителя ансамбля, а мои девочки, окончательно захороводив с курсантами, повыходили за них замуж и из общаги на Восстания перебрались на съемные квартиры, которые институт снимал для семейных курсантов. У судостроительного завода имени Жданова семейного общежития не было. Проводы девчонкам в общежитии устроили пышные. Комендантша прослезившись пела:
Ходят девочки в кино,
Знают девочки одно –
Уносить свои гитары
Им придется все равно.
Директор клуба Людмила Александровна Подосенова негодовала.
- Из-за тебя лучшие голоса из хора на сторону ушли!
- Сами виноваты. Я говорила, что нужно танцы по вечерам для комсостава устраивать. А вы агитбригаду развели. Вон у нас вся общага на Восстании в Дом Офицеров, как на дежурство ходит. А там командировочное офицерье. Им бы только девок портить. Уже скоро пол общаги в дом матерей-одиночек превратится.
Людмила Александровна понимала, что я права, но инициативу проявить не смела, пока не случилось на Восстании ЧП.
Как-то вернулись девчонки раньше обычного с танцев, и застукали двух своих подруг нагишом в одной постели и в очень конкретных позах. Девушки долго не рассуждали – вызвали скорую психушку. Поскольку не представляли, что нормальные девушки на такое способны. Психушка приехала, девчонок увезли.
На ближайшем парт. хоз. активе от коменданта и воспитателя потребовали объяснений. Как они такое безобразие смели допустить. Вот тут-то Людмила Александровна подскочила и гневно высказалась.
- Мы все, товарищи виноваты! Про-гля-де-ли! До-ве-ли! У девочек нашего завода нет перспектив личной жизни. А у нас, товарищи завод, а не монастырь. Сколько мы ругаем воспитателей за то, что у нас матерей-одиночек в общежитии полно. А семейного общежития, как не было, так и нет. Вот вы тут, как хотите, а я объявляю по пятницам у себя в клубе танцы для молодых офицеров и наших молодых работниц!
По тем временам, выйти замуж за будущего офицера еще считалось престижно. Именно поэтому многие девчонки-лимитчицы ходили в наш клуб.
Когда новый корабль спускают на воду, он еще не покидает завод. Его еще достраивают. А команду уже набирают и служат на таких кораблях, как правило, свежие выпускники вчерашние курсанты сегодняшние офицеры. Еще не все женаты. На девчонок в робе эти пижоны не очень-то заглядываются. Им разве что матросики-первогодки подмигивают. А в клубе-то, когда она в платьице да в туфельках, да свеженькая только что из душа…

НЕ КО ВРЕМЕНИ
Стали мои песенки и у курсантов крутиться и в кают-компаниях на Балтийском и Северном флотах. Потом кто-то их занес в Физкультурный институт имени Лесгафта.
В клубе 10-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ на Обводном канале мне организовывались концерты по первым понедельникам каждого месяца. На них продавались кино-билеты. Людмила Бегизова ворчала:
- Была бы ты членом Союза Писателей, мы бы тебя через Общество Знания или через Общество Книголюбов провели. И как, с тобой расплачиваться?
- Люд, че ты переживаешь? Катушки с записями продаются, это и есть мой гонорар.
- Да если бы я эту продажу не организовала, ты бы их так раздавала.
- А я и так раздаю.
- Ты уже до раздавалась! «Какая странная планета глухою ночью снилась мне» твои стихи?
- Ну, мои.
- Поздравляю! Какой-то ансамблик в ЛГИТМИКе песенку поет. Когда я спросила, чьи слова, они честно признались, что не знают. Ну, я на всякий случай сказала, что это твои. Мне показалось, что я их у тебя встречала.
- Плохие стихи, коньюктурщина. Лучше бы автор оставался неизвестным.
Наконец-таки я прошла по конкурсу, и попала на семинар молодых литераторов Северо-Запада. На этом семинаре на меня наехали по всем статьям. Проходные стихи на лирико-патриотическую тему объявили крамольными, миролюбивые обозвали пацифистскими. А невинную песенку «Гуляют кошки по карнизу» объявили пропагандой космополитизма. И я не знаю, чем бы все закончилось, если бы за меня не вступилась Майя Рясенцева, дочь Бориса Константиновича Рясенцева, которая оказалась со мной в одной группе. В конечном итоге, комиссия постановила, что самые безобидные стихи у меня про лошадь, и постановила напечатать их в комсомольско-молодежной газете «СМЕНА».
Зав отделом поэзии газеты «СМЕНА» Герман Борисович Гоппе, комиссию перехитрил и, заговорив мне зубы, стихи у себя не напечатал.
Потом я оказалась невольным слушателем разговора обо мне между Борисом Константиновичем Рясенцевым и одним из членов правления Ленинградского Союза Писателей.
- Видишь ли, Борис, искренняя лирика Ольги Краузе не ко времени. Вряд ли кто-либо рискнет ее публиковать.
На заключительный вечер семинара я приперлась с гитарой. Пока мы перекусывали в союзовском ресторане, ко мне подошел Вольт Николаевич Суслов.
- Песни петь будешь?
- Ага.
- Собственного сочинения?
- Ну, да.
А я тоже иногда песни сочиняю. Мне тут недавно в Сыктывкаре на творческом вечере записка пришла: «Почему у конвойных войск нет до сих пор своей строевой песни?». Ну я и написал, вот послушай:
Войска конвойные,
Весьма достойные!
(продолжение следует)

КОСТЛЯВАЯ ПРИНЦЕССА
Привезли как-то в Эрмитаж выставку неаполитанской живописи. Ну, как не пойти? А мне ребенка на догляд поручили. Вот с ребенком и пошла. Ходим по залу - картины смотрим. Иришка, та которую мне поручили, дергает меня за руку и спрашивает:
- А почему они все на этих картинах голые?
- Ну, это ж Неаполь, там жарко.
- Угу. А на облаках взаправду сидят или понарошку?
- Ну, как бы тебе объяснить? Это им снится. Вот ты, когда спишь, бывает что летаешь?
- Да, летаю.
- И они летают.
- Ладно.
Вот так ходим по залу, а я думаю: в первый раз в жизни ребенок в Эрмитаж попал и что? Ходит, смотрит на голых мужчин и женщин. Не рассказывать же ей всю мифологию про то, кто кого полюбил, у кого украл, на кого разгневался и как наказал?

В общем погуляли мы с ней по выставке еще чуток, и решила я ребенка к золотому павлину сводить, чтобы от этих неаполитанцев отвлечь. Пошли. Идем мимо экспозиции из скифских курганов, а там скелет какой-то знатной скифской дамочки под стеклом возлежит. И что же? Дитё к стеклу прилипло, хоть отдирай.
- Это - говорю - принцесса скифская много лет тому назад жила, потом умерла, ее с почестями похоронили, а потом наши копали и откопали.
Говорю, а у самой мыли вертятся: ребенку пять лет, она ж не знает, что значит умерла! Но, слово не воробей, жду вопросов, приготовилась выкручиваться. Иришка внимательно разглядывает руку экспоната, потом подносит свою растопыренную ладошку к глазам.
- И у меня там так же?
- Да, и у тебя, и у меня, и у всех. Только у деда нашего вот этот палец отрублен, а так все тоже.
До павлина мы не дошли. Три часа простояли возле скелета.

Дома Иришка с жаром рассказывала, про то, как мы были в музее и там была костлявая принцесса у которой рука, как у всех нас, только изнутри.