Шаг в небо

Слон радостно замахал ушами и побежал навстречу свёкле, предвкушая потребление питательного корнеплода. Но не тут-то было! Дрессировщик выхватил у гражданской жены ямщика вожжи и набросил на шею колеблющемуся слону. Ловко (он в прошлой жизни был жокеем) запрыгнул грузному животному на спину и понёсся в направлении прославленных бескрайних степей и жёлтых озёр. А за его спиной, дурманя и задыхаясь, истошным воплем просили вернуться болотные травы. Гнусный непромысловый рогоз, из последних сил стараясь приподнять пустеющую голову, помышлял о возвращении былых времён, когда они вместе сражались за недопущение глобализации. Однако сопливый плюшевый недоносок фальшью наполнен был, присягая вечно хранить в сердце память о былых вечерах у костра с шестиструнной гитарой. Помышляя о вечном и внезапном, под тяжестью вечерней болотной росы рогоз качнулся и обломился под тупым углом незримым вектором. Противники не услышали треска сучьев, грохота небесных волнующихся существ, избравших себе неведомый жизненный путь над облаками, а просто бежали, удаляясь и удаляясь вдаль.
Спокойный ямщик закурил соломинку, оправил рубаху и поплёлся на ярмарку. Подходя к селу, он обернулся и увидел по-над лесом курящийся дымок. "Что за лихо? - подумал он. - Неужто это туристы-прошмандеи костёр не потушили?!" И кинулся наутёк. В том месте, которого он достиг к четвергу, его встретила стародавняя знакомая, замдиректора районной библиотеки, которой он уже полтора месяца не мог занести томик Достоевского. К счастью, белокурая женщина не заметила либо же простила его, приняв себестоимость томика на свою статью расходов. Однако это не могло ей просто сойти с рук, и, действительно, в следующем отчётном периоде главбух, тов. Рукавицын, списал с её оклада два рубля восемьдесят копеек в счёт растраты госимущества и превышения служебных полномочий. Присяжные вынесли приговор о высшей мере наказания. Стоящая на эшафоте замдиректора чуть не плакала, молила о помощи, даже пообещала окреститься, если её помилуют, и то и дело осеняла себя крестным знамением. Однако карательные органы были неподкупными, и принесённой ею задним числом шоколадки фабрики им. Бабаева оказалось явно недостаточно для смягчения приговора. К счастью для попрощавшейся с жизнью женщины, ни у кого из присутствующих не имелось в наличии ни спичек, ни заправляемой зажигалки "Крикет", ни огнива, ни керогаза, а сухие дрова, бывшие ещё вчера живой изгородью на приусадебном участке городского главы, были уже заготовлены и аккуратно положены кучкою два на два на один и четыре. Клепать виселицу тоже не стали, ибо мужиков не было, а женщины раскричались, что у них бельё нестирано, коты некупаны, хлеба неставлены, и разошлись по своим избам. Городской же глава, не простив вышестоящим органам муниципального управления самовольного расхищения его сухоцветов, забрался на самую поперечину креста местной колокольни и, подтянув шевьотовые брюки на войлочных подтяжках, сиганул прямо на свежевымощенную оцинкованной брусчаткой площадь Двадцатилетия Комсомола.
Весть о несчастном случае разнеслась не только по городу, но и по пригородам, включая такие отдалённые, как Хуторянка и Прибежное, из-за чего в милицию стали приходить жалобы, вроде такой: "Я, Смирнова Константинида Августовна, хочу пожаловаться на своих супругов: настоящего, Булкина Ибрагима Глебовича, и бывшего, Смирнова Луку Исаакиевича, Царствие ему Небесное. Оба они, прости, Господи мой Боже, были людьми неверующими, неправославными. Да что уж греха таить, басурманами погаными они оба были. Когда Лука Исаакиевич покойный в загранкомандировку собрался, я его паспорт открыла, да так и обомлела: там же русским по белому было сказано: Башкитакиров Башкинтукай Башкинтукаевич. А Ибрагиму Глебовичу я в паспорт пока, слава Господу нашему, не заглядывала, но когда мы с ним по ночам отношения имеем, я в глаза ему гляжу, а у него там искорки злющие проскакивают. И видно ведь по этим искоркам, что татарская его морда меня лобызает! Прямо так тошно становится, но зато быстро успокаиваюсь, потому что хороший он мужик всё ж таки. И телевизор мне отремонтировал, и автомагнитолу, и пылесос. А на Восьмое марта принёс мне букет лютиков из Ботанического сада. Но когда помрёт, скотина, я ему, прости, Господи, в паспорт так и гляну. Чтоб век свой доживать со знанием дела, с кем жила всё это время".
Милиция сначала сквозь пальцы смотрела на такие заявления, но с четвёртого прецедента уже начала присматриваться, принюхиваться и без всякой криптографической экспертизы, а одним усердием ума майора Петровского, определила, что все письма были составлены одной и той же рукой, причём рукой мужскою, а вероятнее всего рукой местного блаженного, сиротки Матфея. Матфей рос при церкви Святого Ильи и умел отличить восковую свечу от парафиновой. А когда батюшка, отец Андрей, стал его грамоте учить, он начал проявлять невиданную способность и смекалку. Но девяти лет от роду случилось с ним несчастье: повезли его на диспансеризацию в больницу имени Кащенко, и доктора, опираясь на эхоэнцефалограмму головного мозга, определили у него врождённую зависимость от какао-бобов. Доктор Чернышов, светило в области нейрохирургии, прописал ему порцию шоколадной пасты "Алиса" по два раза в день после еды, чтобы не нарушить обмен веществ. Но отец Андрей, учуяв однажды аромат шоколадной пасты, тайком отведал её, и она пришлась ему по вкусу. Тогда он, сам того не замечая, съел всю банку до конца, не забыв даже вылизать угловатые стенки около донышка. Только спустя полночи, проведённые в туалете с закончившимися номерами прошлогодней "Комсомолки", в компании с таблетками активированного угля, Андрей вспомнил, что выделенных бюджетных средств никак не хватит для покупки ещё одной банки шоколадной пасты до начала следующего месяца. Поразмыслив недолго, он решил обратиться к настоятелю, отцу Вениамину. Вениамин, седовласый старец, посоветовал наполнить банку из-под "Алисы" взаимозаменяемым веществом, чтобы Матфей не заметил подмены. Но при себе у Андрея никаких веществ, кроме свечек не было, а воск с парафином Матфей отличил бы и в потёмках, поэтому отец не придумал ничего лучше, как пойти обратно в тёмный туалет-"скворечник" и черпануть содержимое септика начисто вылизанной пластмассовой банкой. Четыре дня Матфей кушал экскременты отца Андрея, пока у него наконец не прошли симптомы внезапно наступившей ОРВИ и он не начал различать запахи. Запах содержимого банки заметно отличался от запаха содержимого банки в начале курса лечения, и когда на настойчивый вопрос отрока о химическом составе содержимого батюшка, скрепя сердце и забыв о лжи во спасение, изрёк: "Насрал я туда, ученик мой!", Матфей онемел, упал оземь и вмиг покрылся струпьями. Вызвали лекарей из Склифа, те смотрели-слушали и вынесли диагноз. Профессор полтора часа выписывал рецепт со сложными составляющими, вручил его отцу Андрею, чувствующему себя виноватым, и приказал срочно бежать в аптеку. Андрей побежал незамедлительно, но провизор, вчитываясь в рецепт и подбирая себе разные виды очков из отдела оптики, так и не смог разобрать ни единого слова на профессорском рецепте. Каково же было разочарование мигом вернувшегося в храм Андрея, когда он узнал, что, выходя за порог, профессор, убеждённый атеист и красногвардеец, не перекрестился и, поскользнувшись на застывшей луже, получил черепно-мозговую травму и скончался на месте. Ни один другой доктор не решился брать на себя нехеджируемый риск лечения хворого отрока, и священники помогали ему лишь своими молитвами. Святое дело помогло, и четырнадцати лет Матфей встал на ноги и, как ни в чём не бывало, пошёл в дом причта совершить гигиенические процедуры, однако, повстречав на своём пути кабана, оседлал его и начал кричать шаманские мантры. Общими усилиями священники сообразили, что парнишка тронулся умом, и нарекли его блаженным.
Когда сотрудники милиции приехали из района арестовывать Матфея за хулиганство и богохульство, священники встали за него горой, пообещав нанять адвоката, который за символическое вознаграждение докажет недееспособность блаженного. Однако символическую плату внести они всё же отказались, сославшись на несвоевременное финансирование и на более актуальные статьи расходов, как-то: прикорм куриного молодняка и эмиссию облигаций.
Пришлось забрать бедного мальчика в "обезьянник", где его били кулаками по лицу. Но там он познакомился с чудесным человеком, Пашей Головешко, впоследствии оказавшемся женщиной преклонного возраста, работавшей в областном кукольном театре в жанре травести. Паша научила Матфея чистить сельдь, чтобы плавники не смешивались со внутренностями, и собирать грибы, отличая съедобные от ядовитых. Через три дня Матфея отпустили за отсутствием состава преступления, и он ушёл в лес, где сделал скит в виде блиндажа и поселился там, питаясь исключительно съедобными грибами, а также опилками, оставшимися от позапрошлогоднего посещения дубравы артелью подвыпивших дровосеков.
Паша же, оказавшаяся в милиции по несчастливой случайности, вернулась в свой театр, но с удивлением обнаружила, что главреж уехал в Доминиканскую Республику из-за подозрения в сбыте психотропных препаратов. Общим собранием акционеров главрежем избрали её, Прасковью Павловну Головешко. Она распределила роли в новом спектакле по "Капиталу" Карла Маркса таким образом: молодой и статный Алеко Бурта играет роль денег, а она сама виртуозно исполняет партию товара. На премьере в зале был аншлаг, а в королевской ложе восседал тренер юношеской сборной по гребле на байдарках 1949 - 51 гг. В антракте его вызвали на сцену, и маленький беленький мальчик презентовал ему полное собрание "Нирваны" на двух mp3-дисках.
Алеко обиделся, что ему ничего от этого награждения не досталось, и ушёл в цирковое учиться на дрессировщика. Чтобы дойти до города, надо было пробираться сквозь непроходимые болота и размочить все ноги, обутые во рваные кеды. Пока он шёл, он то и дело мечтал о том, что сядет на слона и умчится, умчится куда-нибудь в далёкие степи, в непреодолимую и ни с чем не сравнимую свободу. В избушке посреди леса Бурте встретился ямщик, выращивающий со своей гражданской женой свёклу. Они пошли вместе с артистами, когда Алеко только сказал, что идёт в город к индийским слонам. Дело в том, что гражданская жена ямщика с младенчества увлекалась хатха-йогой и выполняла каждое утро садхану. Она взяла с собой вожжи, которые без дела валялись в сенях, а сам ямщик успел схватить полушубок и свёклу. Но полушубок он нечаянно проворонил, когда ночевал в дупле, поэтому в город они пришли практически налегке. Выходя из леса, у них было странное чувство подозрительного страха перед неизвестным, перед чем-то пустым и прозрачным. Что-то тянуло их назад, в родные леса и болота, но "НЕТ!" - сказал себе и своим спутникам смелый Алеко, и они шагнули вперёд, в мир неизведанного, страшного, таящегося звёздного неба.