Вся правда о больницах

Дневник любознательной пациентки
Или
Вся правда о больницах…

 День шестой, шестая больница и то, что палата не номер шесть, так это нонсенс.
Сейчас ещё ладно, Они ушли пить чай и нашу палатную тишину прерывает только надрывно–кричащий голос бабульки. Вот теперь мы точно знаем, что сначала ей вытянули часть кишечника через одно отверстие, а потом через дырку, сделанную посредством лапроскопии (вот уже какие слова запоминаю, скоро стану как они…) вправляли обратно.
Вернемся к ним, они скрытные, молчаливые, умные слова употребляют в речах, постоянно щипают, утверждая, что это осмотр. Профессионалы ли они? И кто они?!
А мы? Мы песчинки в аптечке врача, мы безмолвные тени палаты, мы вечные пациенты, блаженные верующие – разве нам по пути?!

Ах, чтоб такое сотворить?!
Телефонный звонок.
- Светик, привет! Ты как домой собираешься? А когда? По дороге купи, пожалуйста, семечек.
- Мам, ты чего? Что–то случилось? Зачем тебе семечки?!
- Ничего, просто очень хочется и лучше «3 попугая».
- Господи, я, конечно, постараюсь, но не обещаю…
Кухня. Поздний вечер. На столе груда семечек и гора кожуры.
- «Семечки от бабы Нюры», хм, нет «3 попугая» всё–таки лучше.
- Не ворчи, какие остались, как–никак перед новым годом спрос отнюдь не на семечки, тут не до хорошего…
Утро. 38 часов до Нового года.
- Не спи, сурок, пора на уборку квартиры, сейчас, вот все дружно возьмемся.
- Живот болит?!
- …Сильно? Симулянтка, ну ладно ещё полежи…
Спустя два часа.
- Не проходит? Давай вызовем Скорую?!
- Не надо, ой, нет, давай уже вызовем….
И тогда мне показалось, что всё – вот он, тот неожиданный поворот судьбы, который мне обещала подруга. Дело в том, все новогодние планы полетели, – я оставалась дома (это тоже здорово, но всё познается в сравнении). И вот Вероничка пыталась мне объяснить, вернее, обнадежить, что в последний момент может всё измениться…
- «Скорая» всё время занято…
- Ладно, тогда я ещё успею помыться.
Думаю, не лишним будет заметить, что это крестоносная карета появилась, ни раньше, ни позже, чем через 2 часа 43 минуты. Тут не только умереть успеешь, тут даже все стадии страшного суда пролетят.
После ванны вид улучшился, брюшная полость перестала болеть, и к приходу доктора я была морально не готова.
Стоит отметить, что все встреченные мною человечки, были достаточно колоритными личностями, поэтому ни сказать о них грешно.
Итак, врач, ниспосланный мне верховной службой скорой помощи, был немного похож на наркомана, только с какими–то уж очень грустными и добрыми глазами, и воплощал он в себе всю нашу бесплатную медицину: жалкую и абсолютно безнадежную.
Он ожидал улицезреть чахнущую бабульку с тахикардией или пострадавшего «за правду» в пьяной драке. Посему он недоверчиво глянул на меня и, сказав, что не похожа такая цветущая барышня на больную, принялся заполнять бумажку и выяснять симптомы.
После прощупывания, прослушивания и даже (!) расспросов, было установлено, что боль эта от усиленных и чрезмерных занятий спортом. Я повеселела и успокоилась. Доктор, явно почуяв симулянтские настроение, настойчиво предложил проехать в больницу, дабы сдать анализ крови на лейкоциты. Он объяснял, что вышло постановление: всех с болью в брюшной полости транспортировать в медицинские учреждения, он говорил, что это только на пару часов и сразу домой, он обещал…
Во–первых, потому что я будущий юрист, и кому, если не мне, в первую очередь, исполнять всяческие постановления, а, во–вторых, это тоже своего рода приключение, поэтому, недолго думая, я согласилась. Не задумываясь, упаковала в сумку помаду, телефончик и «Алхимика» – маленькую, но очень умную книжку – между делом захватила паспорт и полис, на этом сборы и завершились.
На попытки родителей сопроводить меня, я уверенно заявила, что они даже оглянуться, а тем более соскучиться не успеют, как я вернусь. Мы с доктором двинулись в сторону машины. Настроение было отличное, немного авантюрное, хотелось внимания, и я решила начать разговор.
- Извините, а много вообще звонков?
- Ага, 12 часов бесконечных вызовов, – сказал он и закурил.
- Ммм, а чаще всего из–за чего звонят?
- Из–за дурости людской!
- Это вы на меня намекаете?!
- Нет, ну что ты! Какие с тобой хлопоты: тебя только довести и сдать, а не надо делать кардиограмму, судорожно вкалывая препараты.
Вот и поговорили. Единственное, жаль, что я так и не узнала, как его зовут, но потом я наверстала это упущение, перезнакомившись со всеми врачами, сестрами и пациентами в хирургии и приемном отделении. Ведь логично, что приятнее обращение не по половому признаку «девушка», «женщина», «молодой человек» и.т.д. или по профессиональному – «доктор», «сестра» или безликое «вы», а по имени или имени отчеству.
Меня усадили в мягкое крутящееся кресло в заднем отсеке, и мы двинулись в путь. Поразило меня всё: и обшарпанность внутреннего убранства «Скорой», и бешеная езда по полосе встречного движения. Ладно, допустим это круто (не люблю это слово) лететь по встречной с мигалкой мимо вечной пробки на Рижской эстакаде, но вот перегородить въезд и выезд из двора, зная, что с этой больничной колымагой никто не станет спорить, а самим (шоферу и врачу) утопать в ларек за лимонадом и сигаретами – это как–то неправильно…
Разрешите представить, Городская клиническая больница №6. Меня так галантно выгрузили, и руку подали, и двери все открыли, но всё это померкло перед холлом приемного отделения. Кафельный пол, какие–то грязные тряпки на полу, и ободранная коричневая клеенка на каталках.
«Неоптимистично», – это всё, что я смогла произнести, глядя на эту убогость.
Дамочке в регистратуре мой грустный врач отдал порядком изнасявканную бумажку, заполненную у меня дома, улыбнулся, подбадривая меня, и ушел. Краем глаза я увидела раскоряченный вопросительный знак напротив моего диагноза «аппендицит», надо же какое оформление, я думала, всё гораздо сложнее.

Оптимистичный Цельсий
Мне казалось, что людям, привезенным «Скорой» положен такой мелкий блат, как посещение докторов без очереди, но нет. А посему я извлекла «Алхимика» и углубилась в чтение, книга захватывала, да и не по сторонам же, в самом деле, смотреть. Единственное, что я почерпнула за то время: «Следуй своей мечте, и вся Вселенная поможет осуществлению твоего желания». Хм, а о чем я мечтаю?! Надо подумать, но тут неожиданно позвали в кабинет.
Хирургом оказался приятный старичок, очень бодрый и подвижный для своего возраста. Он тоже всячески щипал, тёр, простукивал и выщупывал мои мышцы брюшного пресса, но безрезультатно. Так как после этого своеобразного массажа, я была направлена ко всем докторам, которые ещё остались в предпраздничный день в отделении. Как я узнала позже, искали всё от пневмонии до язвы желудка, ничего не нашли и Слава Богу…
Но, по всей видимости, доктора давали не только клятву Гиппократа, но и зарок: никого и никогда не выпускать из больницы, не полечив; пусть даже немного, всего укольчиком, таблеточкой. И постановили остаться мне на ночь в этой обители телесных страданий, авось хоть что–нибудь проявится, и тогда уж они оторвутся… и тогда уж точно полечат.
Да стоит отметить один эпизод, который мне запомнился. В череде обследований почетное место занимало измерение температуры тела, вот так – простенько и со вкусом. И каждый новый доктор вопрошал, сколько это у меня набежало по Цельсию. Всё началось в кабинете хирурга
- Ты температуру мерила?
- Ага, дома около часа назад 36,6.
Надо отметить, что наш домашний градусник редкостный оптимист, ты хоть помирай, а он выше 37,1 не покажет, наверное, зря я в школьные годы набивала температуру, стуча тупым концом по ладони.
- Ну, возьми ещё померь.
Термометр располагался в лотке с мутной и вонючей жидкостью, а у стола сидел какой–то мужик и читал карту больного, чем мешал мне, то есть не чтением, а позой. Не особо церемонясь, я сказала:
- Извините, а вы не могли бы отодвинуться?
- Угу, и ещё чуть–чуть.
- Спасибо, и, будучи сказочно любезным, подайте мне вон ту штуку…
Он ухмыльнулся, но лоток подал. Вот так я и познакомилась со своим будущим хирургом.
Черт, и жжет же эта хренотень…. дезинфекция, говорят, мдя…, серная кислота и всё тут. Температура есть, теперь точно не выпустят, ну и ладно, даже забавно предновогодняя ночь в больнице, ой, а главное, от уборки в квартире всё–таки отмазалась. На побывку отправили меня в 11 палату, на моё « до свидания » доктор парировал:
- Я почти уверен, мы ещё встретимся.
- Не дай Бог, ой это я по–доброму, но всё же.

Хобот, сушняк и слесарь – анестезиолог

Хирургия, травматология рук и реанимация всего этого хозяйства располагались в трехэтажном здании с бесконечно длинными и очень крутыми лестницами (видимо, чтобы больные не сбегали, тут надо либо быть здоровым, либо с сообщником бежать, потому как одному сложно не навернуться на этом архитектурном изыске). Пока я взбиралась и карабкалась, выяснилось, что ремонтом облагорожена только наша "хирургия обыкновенная".
Чистенькое небольшое отделение, особенно учитывая канун праздников, когда всех пациентов распустили по домам или окончательно выпустили, а оставшиеся 9 человек – это либо временно лежачие (послеоперационные), либо бабульки. Меня поместили к абсолютно неэмоциональной бабушке, она без малейшего энтузиазма познакомилась со мной и в дальнейшем почти не разговаривала. Ну и ладно, бросив сумку, я отправилась знакомиться с народом и изучать территорию.
 Знакомиться не с кем – очередные пенсионерки с вечными болячками и бесконечными жалобами и медсестра Лена, упражняющаяся в мытье пола шваброй с крошечным огрызком полосатой тряпки. Да, теперь о декорациях: чудесная ёлка в мигающих гирляндах, украшенная на домашний манер со всеми милыми нелепостями. Вроде чрезмерного количества блестящего дождя и прочей мишуры. Под ёлкой вместо пресловутого Деда Мороза помещалась открытка, с безобидной на первый взгляд надписью: «Веселого Нового Года!». Какое кощунство, в больнице и, видите ли, «веселого»… затейники. И ещё запал в душу крутящийся табурет, нет, может, он и не так называется, в общем, предмет мебели, на котором чаще всего восседают, играя на рояле или пианино. Вы меня поняли.
Экскурсия закончилась, приехали родители. Будучи уверенными, что это моя очередная симуляция и что уже утром я вернусь домой на метро, они не привезли мне никакой одежды, а после этого визита и вовсе отправились в гости. Я же, абсолютно здоровая, пошлепала в отделение, культивируя в душе саженцы оптимизма и отличного настроения.
В палате меня ждал доктор. О, ужас, им оказался мужчинка, которого я бесцеремонно дергала в эпизоде с термометром. Врач ухмыльнулся; традиционное прощупывание (после всех этих обследований, я теперь тоже умею диагностировать аппендицит) и вопросы очень четкие, резкие. Николай Иванович оказался человеком неразговорчивым, но с отличным чувством юмора. На все мои заверения, что уже от одного вида больницы всё прошло и нигде ничего не болит, он, тоном, не терпящим возражений, сказал:
- Сестра тебе принесет лёд, положишь на больное место, и станет легче.
- Да, нет, вы не поняли…
Он вышел.
Холод мне принесли, и не прошло и 10 минут, как всё заболело. Просто классический аппендицит: и болит, где нужно и пульсирует и тянет в правильную сторону. Мдя, полное Сы Ся (нет, это я не ругаюсь, это государство в середине 11 века на территории современного Китая, просто слово смачное).
Вечернего обхода я ждала с нетерпением, резать, так резать, откуда–то взялась решимость, хотя где–то в глубине души я продолжала надеяться, что всё кончится мирно: уколом, таблетками, клизмой, наконец.
Ко второму пришествию Николай Ивановича, я уже изнылась и доконала соседку расспросами об операциях (благо, их у неё было много).
- Ой, нет, уже лечите меня, уже всё болит…
- И тут…
- Ай, и здесь и тянет….
- А я вот не хочу тебя лечить, я, может, домой хочу!
- Ага, я тоже…
- Но надо на операцию!
- Когда? Утром?
- Нет, прямо сейчас…
Я всё могла предположить, но прямо вот так, сразу… страшно и слезы, и сопли.
- Не реви, думаешь, мне в радость…
Следом явилась Лена, и я пошла с ней готовиться к операции, размазывая по щекам побочные продукты расстройства. В санитарной комнате меня смутили две вещи: мешочек с каким–то оранжевым длинным шлангом и наволочка. Предназначение последней оказалось незатейливым. В неё я сложила всю одежду, получив взамен до неприличия короткий фланелевый халат. А вот со шлангом (его, кажется, ещё зондом называют) было хуже. В пакетик я под запись сдала все ценности, правильно, на том свете они вряд ли мне пригодятся. А вот эту длинную и гибкую штучку пришлось глотать… через нос…
- Лен, не надо, я лучше умру, у меня насморк и нос узкий, не надо, пожалуйста…
- Все глотали, и у тебя получится…
- Аааааа, больно… очень
- Черт, не дергайся, не влезает, ещё и кровь течет, а тебе нос не ломали?!
- Нет (про случай из детства, когда мне дали по носу буденновской пластмассовой шашкой, что искры из глаз посыпались, я умолчала).
- Мля, ой извини, пожалуйста, но не надо больше….
- Сейчас придет врач и будет очень ругаться, давай ещё попробуем!
- Ага, боюсь я гнева доктора, как же… я лучше сама попробую…
Так я обрела хобот.
Родителей расстраивать мне совсем не хотелось, поэтому звонить я не собиралась, но…
– Алло! Привет, ну, как дела? Как на новом месте устроилась?
- Хорошо, вот минут через 20 будет операция.
Длинная пауза
- Ты только не расстраивайся, мы приедем, мы тебя заберем на праздники, мы…
- Угу, ну всё счастливо.
- Пока.
 Да уж на праздники, особенно на Новый Год с каталкой, хоботом и воспаленным от остатков наркоза сознанием.
25 часов до Нового года. Подведем итоги. Я зареванная, босая, лохматая с хоботом и в несуразном халате сижу в коридоре отделения на этом крутящимся табурете, ожидая бригаду из операционной. Сморкаться и всхлипывать с этим Новохудоносорским приспособлением было неудобно, пришлось в срочном порядке прекращать рыдания.
Тут я заметила, что, глядя на меня, плачет какая–то пожилая женщина.
- Извините, а вы почему плачете?
- Вас жаль…
Такого поворота я никак не ожидала: совершенно незнакомый человек плачет из жалости ко мне… Мы познакомились, тетя Света оказалась, во–первых, моей тезкой, а, во–вторых, местной лифтершей. Мне казалось, что сотрудникам медицинских учреждений, всякое повидавшим, несвойственная такая доброта, милосердие и жалость, ан нет.
- Не бойся, вон видишь икона Пантелеймона – исцелителя, помолись.
Вспомнилось только « Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, что не могу изменить, мужество, – чтобы изменить то, что могу, и мудрость, – чтобы отличить одного от другого».
А этих из операционной всё не было. Ой, нет, вон кто–то показался, в сторону садистской богадельни шлепал молодой человек и так искренне мне улыбался, поравнявшись со мной, он спросил:
- Ты чего такая довольная?
- Нет, это просто истерика закончилась, и я теперь спокойная, как два удава. (Мне почему–то кажется, что два удава более миролюбивые, нежели один).
Он как–то по особенному посмотрел на меня, нечасто, наверное, попадаются такие придурошные пациентки–оптимистки, улыбнулся и скрылся за дверями операционной.
Тут же возникла Леночка с каталкой. Тот вечер был определенно вечером переодеваний: халат забрали, выдали простынь. Потом я залезла на это чудо техники, и меня покатили–таки в операционную. Надо отметить, что катание это весьма экстремальное: мы два раза не вписывались в поворот, и от ударов каталка истошно скрипела, а во мне всё сжималось.
Доехали. Операционная точно такая же, как показывают в фильмах. Круглый световой прибор над столом, жуткие инструменты и доктора в масках. Начали привязывать, странно, но мне нестрашно.
- Ой, с хоботом осторожней!
- С чем???
- Ну, вот мой рыжий и длинный!
 – Да уж. А зовут–то тебя, как? – поинтересовался улыбчивый молодой человек, недавно встреченный мною в отделении.
- Света. А тебя? (Интересно, я обычно со всеми незнакомыми людьми на "вы", видимо, уже что–то вкололи или мозги воспаляются).
- Сергей.
- Очень приятно.
Мой новый знакомый колол в вену уже второй шприц.
- А мы ведь с неё согласие не взяли, неси бланк, – сказал второй присутствующий.
Разрешить представить, анестезиолог, Иван Владимирович, человек с аристократичной восточной внешностью, внушающий какое–то благоговение, восхищение и в то же время, спокойствие, в целом, молодой и достаточно интересный мужчинка.
- Нет, вы чего, я как будущий юрист, не могу и не буду такое подписывать, я же не в здравом уме и не в твердой памяти!
- Ух, ты, ты слышал?! А вообще правильно, может она догадывается, что мы не врачи, но мы ей не признаемся, что мы слесаря–сантехники.
Но подписать всё–таки пришлось, мне даже руку на время отвязали
- А ещё во время операции через рот в трахею вставят трубку, чтобы во время операции за тебя дышал автомат.
Иван Владимирович даже собирался показать мне это трахейное счастье, но я запротестовала.
- Не надо и не рассказывайте о всяких трубках, кстати, больше ничего никуда не буду толкать?
- Будут, будут…
- А, ладно, давайте тогда после наркоза.
И мне прислонили маску, наверное, с эфиром, стало жутко от неотвратимости и безысходности. Я считала вдохи… четыре…
Помню, на каком–то этапе было больно, и я даже порывалась сказать им, что они себе много позволяют (ага, именно так), но глаза не открывались, пальцы рук не шевелились, трахейная трубка мешала, и я, отчаявшись, опять впала в беспамятство.
- Открывай глаза, молодец, сейчас трубку уберем, потихоньку перебирайся на каталку…
- Лифт темный и жуткий… реанимация в зеленом кафеле…
Глаза не открывались, лишь на мгновение, казалось, что так будет вечно. Приятно было, что всякий раз, когда у меня получалось поднять тяжеленные веки, я видела Сергея. Он или стоял рядом или разговаривал с кем–то из таких же несчастных. Как я выяснила, была половина первого ночи.
Хобот с мешочком на конце по–прежнему был моей неотъемлемой частью. Помимо него было много других приборчиков и датчиков: для измерения сердцебиения, капельница и манжет для давления, который каждые 30 минут накачивался до хруста липучек и дрожи руки. Также, экспериментальным путем, было установлено, что если дернуться в течение этой процедуры, то механизм остановится на секунду, а потом с удвоенной силой продолжит, синяк был тот ещё… всё призывало к смирению
Боже мой, а какой сушняк, просить пить бесполезно – не дадут – опасно для жизни. Но, пообщавшись со своей бабушкой из палаты, я выяснила, что следует просить смочить губы.
Так приятно… огромный комок бинта с ватой мокрый и прохладный, а с него крупными каплями стекает вода… счастье… я точно сумасшедшая.
Дикий озноб, лихорадка, трясет… Сережа, ангел–хранитель, больше от меня не отходил, откуда–то возникло второе одеяло, он что–то мне говорил, успокаивал, помню, только что–то о горячительном напитке: "мы с тобой ещё чай пить будем, ты только поправляйся".
3 часа ночи.
- Свет,, давай, попробуй уснуть, сейчас я манжет от давления сниму, спи…

Интересные знакомые или где наша не пропадала?!
Когда я в очередной раз открыла глаза, была уже новая смена. Молоденькая медсестра возилась со шваброй, кажется, она пританцовывала. Увидев, что я очнулась, она подошла ближе и так доверительно поинтересовалась:
- Тебе песенка нравится?
Как бы вам объяснить уместность вопроса… я прислушалась – "Тату", "Мальчик гей". Дабы не вступать в дискуссию, я решила отделаться дежурным "ничего".
- А мне нравится? А что ты ещё слушаешь?
- Радио.
Тут я опять провалилась в сон, но сия барышня с дурацким вопросом точно была наяву, это не плод моего воображения.
В следующий раз моё пробуждение было связано с визитом папика. Он и анестезиолог стояли у кровати и о чем–то серьезно беседовали, уместно предположить, что обо мне. Папа жалостливо смотрел в мою сторону, даже Иван Владимирович взирал с большим оптимизмом. После этого визита папа больше не появлялся дней 5, так передачи приносил или маму подвозил, видимо, эффект от лицезрения меня после операции был во истину сногсшибательным.
Итак, чуть больше 10 часов до Нового Года, я почти в здравом уме и твердой памяти, пора начинать знакомство с обитателями моего очередного пристанища. Надо прислушаться… Тссс…
- Девушка, хватит меня дурачить, когда мы поедем брать сберкассу? Деньги нужны на праздник, ух мы покутим… Где машина?!
- Скоро, уже машину вызвали, сейчас вот укол, чтобы сил на празднование хватило, – ласково убеждала кого–то медсестра.
Это мой правый сосед, от которого меня отделяет тонкая ширма. Что я знаю о нем? Из отдельных выкриков пациента, разговоров сестер и врачей, установлено: он уже третий день пребывает в белой горячке, сначала это были сказки в лесу, потом пионеры, а теперь вот сберкасса. Он привязан, а поэтому не особо опасен. Странно, почему собирался брать сберкассу, а не банк? Пожилой?
Правдами и неправдами, но вкололи ему сестры снотворного, даже, наверное, погорячились и спал он сутки, если не больше…
Там же, по ту сторону ширмы, лежал какой–то ну, очень заслуженный деятель науки (правовой, как выяснилось позже). К нему постоянно приходили подчиненные, он щедро раздавал всевозможные инструкции, поручения, предписания, они трепетно записывали. Всё бы ничего, да возраст, лет эдак, 75, по–моему, уже пора на пенсию, внуки, тихая старость. Значит, не повезло с семейным бытом, а потому, он всё также открывал какие–то конференции, получал награды и делился опытом с будущими молодыми и не очень специалистами.
В реанимации он лежал уже 18ый день, это его дочь сдала после резкого ухудшения здоровья. Врачи осознавали, что ждать существенных улучшений напрасно, но продолжали его держать в этом казенном доме, вероятно, получая за это деньги. Старость это огромная, безграничная беспомощность; несчастный, как только он не умолял его выписать, просил встречу с главврачом, жалобой грозил… бесполезно.
Медицинские сестры, считая его маразматиком, грубили, силой ставили уколы. Ночами он всхлипывал, причитал, как–то воскликнул:
- Какую дочь я вырастил? Стерву! И юрист она бездарный, всего пару цивильных дел сама выиграла.
- Юристов, просто как собак нерезаных, – подумалось мне между прочим, а на самом деле, охватила удушающая жалось к нему, к людям, к себе и страх, страх беспомощности, страх вызывать брезгливость в людях, страх стать обузой…
Был ещё третий "гость" нашей тусовки, навязанной обстоятельствами. Виктор, единственный мой собеседник, который не только адекватно воспринимал действительность, но даже с юмором и иронией. Правда, сначала он был серьезным и молчаливым, что я почти отчаялась его разговорить, а потом оказалось, что это всё из–за праздников (у него День Рождения – 1января), которые предстояло провести в реанимации на кефире.
Ой, ой, хобот идут вытаскивать, ура–а–а, даже мне самой доверили, совершить это извлечение… уф, легче правда не стало, толи привыкла уже?! Теперь заболело горло… определенно, в больничной обстановке нельзя чувствовать себя здоровым, или хотя бы подающим надежды на выздоровление, тут от стен такое исходит.… И всё–таки жуткая ангина.
- Нестрашно, это когда доставали трахейную трубку, поцарапали, – уверяли меня медсестры.
Но разве мне от этого легче?!

Новый год в застенках реанимации
За десять минут до заветной полночи, в реанимацию начал стекаться медперсонал с бенгальскими огнями и шампанским, удивительно, но даже мне, ещё пребывающей от бесконечных капельниц в состоянии легкой прострации, разрешили стаканчик сего игристого напитка. Забавная получилась встреча: люди в белых халатах, с пластиковыми стаканами и бенгальскими огнями склоняются над лежачими пациентами, и не затем, чтобы поставить укол, прописать лечения или сотворить ещё какое–нибудь действо, а чтобы чокнуться и выпить за Новый год и за всеобщее здоровье. Для дальнейшего празднования мы разделились: они ушли, а мы остались…
На улице было жутко холодно, а в довершении к этому кондиционер работал в режиме охлаждения, спать, по определенным обстоятельствам, было невозможно (веселые и бодрые крики, празднующих в соседней комнате медиков и арктический холод). Часов до двух мы проговорили с Виктором, поздравила его с наступившим Днём Рождения и с чистой совестью собралась спать. Уже погружаясь в сон, я вспомнила Фоменковскую шутку о том, что "лучше синица в руках, чем "утка" под кроватью…" – и правда, а главное, актуально.
Первого января праздник чувствовался только в том, что температуру измеряли, не в 6.15, как положено, согласно распорядку, а в половине восьмого… сменились сестры. День был невыразительным… бесконечные капельницы… ни одного посетителя, бредни очнувшейся от снотворного жертвы белой горячки, когда же всё это закончится?! Единственное, у них там минеральная вода вкусная – лимонная. Бессонница…

Страшилки, весёлки и мульки на свалке истории
День третий. Все те же светло–зеленые кафельные застенки… что странно ничего не болит, кроме горла, что вдвойне подозрительно, уж не гланды ли мне вырезали?!
Доктором в этот раз оказалась обаятельная девушка, очень внимательная и интересная.
- Как дела?
- Отлично, по–реанимационному…
- Молодец, обычно обезболивающее просят, правда, не надо?
- Нет.
- Давай, я тебе журналы принесу, а то, наверное, скучно?
Через минутку Юлия Владимировна вернулась со стопочкой журналов. Замечательно, но с капельницей рука не сгибалась, а держать их одной рукой не представлялось возможным, номера, кажется, были декабрьскими, то есть праздничными, пухлыми и оттого непомерно тяжелыми. Эх, где мой карманный "Алхимик"?
Потом заходил мой хирург из приемного отделения, он с доброй усмешкой заметил: "Я же говорил, что мы с вами ещё встретимся". Посоветовал больше двигаться и даже разрешил сидеть на кровати, но мешала капельница.
Привезли пожилую женщину с внутренним кровотечением, персонал оживился и забегал, минут через двадцать возникла воинственная девица с огромным черным чемоданом. Её способность устрашать читалась по лицу (у неё была несколько смещена челюсть). Из чемодана она извлекла черный длинный, ребристый и далеко не тонкий шланг – гастроскопия. Боже мой, как она орала на бедную женщину: "Ну что ты трепыхаешься… сейчас ещё больнее будет… носом дыши, ты мне мешаешь…" Какое холоднокровие. Это был первый эпизод, потрясший меня своей жестокостью и, к сожалению, далеко не последний…
Наступило время обеда, для пациентов ментальное, а вот для медперсонала вполне реальное, все ушли. Наверное, кормили чем–то вкусным, а тебе, собственно говоря, какое дело, наверняка, подумали вы? Ну, во–первых, после четвертого дня на водичке кушать всё равно продолжает хотеться, вот, например, сегодня ночью снилась огромная кастрюля гречки с тушенкой, а, во–вторых, закончилась капельница и по этому длинному шлангу (мне везло на длинные–предлинные шланги и зонды) начала подниматься кровь – завораживающее зрелище.
Кровь похожа на терпкое, насыщенное красное вино, но уж больно несуразно вино смотрелось в подвешенных трубках сего прибора, да и кровь, чай, не чужая. Все мои позывные остались без ответа, вернулись наши сестрички через два часа (это я по настенным часам сверила, да часы здорово выручали, я даже приспособилась гадать на желания: загадываешь, а потом смотришь на часы, если секундная стрелка на окружности от 12 до 6 – сбудется).
Ещё одним развлечением были мысли, забавно, такие неожиданные время от времени ловились моими прокапанными локаторами. Поделюсь выводами и наблюдениями: если руку поднять выше уровня сердца, то кровь перестанет идти (при условии, что у вас не артериальное кровотечение, тогда без жгута не обойтись), второе, не размышляйте, увидев в газете, фразу "скончался в реанимации", при таком внимании и уходе сестер, процент смертности ещё очень низкий…
Вон, кажется, мама идет с анестезиологом, и правда, пара в белых халатах поравнялась с моей клеенчатой кушеткой, ошибочно именуемой кроватью. Хм, мама так похожа на доктора, без сумки, в белом халате, который почти её размера, а главное застегнут на всё пуговицы, оказывается это то, к чему стремился Иван Владимирович. По уставу больницы, в реанимацию посетителей не пускают, поэтому мама явилась мне консультантом, я слабо себе представляю, что есть консультант, ну, Бог с ним. Как позже поведала мамулька, с ней была та ещё мулька (соррьки, за каламбурчик).
Сей по–восточному многомудрый доктор, будучи одновременно врачом, режиссером и художником по костюмам, оставаясь выдержанным и спокойным, поучал: "Посетителей в реанимацию не пускают, вы будете врачом–консультантом, оставьте сумку, халат одевай, да не накидывайте, а надевайте, воротник расправьте, а теперь застегнитесь на все пуговицы… пойдемте". Могу сказать, что эффект был достигнут – однозначно.
Я сижу и, свесив ноги, читаю статейку о путешествиях… счастье. Скорей бы в палату, смена декораций, возможность принимать посетителей, без всякой шпионской атрибутики и экипировки… праздничный день, надеяться не на что… Николай Иванович идёт…
– Уже сидеть можешь, молодец, ничего не болит? (как же надоели дежурные фразы – ужас просто).
– Нет, а вы меня не переведете в палату?
- Завтра. – И он двинулся к дверям.
- Я сегодня хочу, понимаете, здесь, как в морге… холодно и одиноко.
- А ты в морге–то хоть была?
- Нет, но я представляю. Ну, ладно, ладно, здесь, как на свалке истории!
- Ты, там была?!
- Нет, я только на дворовую помойку хожу…
Он улыбнулся и ушел, а через 20 минут меня перевели в отделение.

Эпилог
Я решила завершить свою экскурсию в мир докторов и пациентов, во–первых, потому что палатная жизнь была не столь содержательной и занимательной, а во–вторых, там случилось столько разочарований…
Я уже дома, на память от больницы остался сей дневник, коллекция эмоций и воспоминаний, Mr. Appendicitis (очаровательная игрушка, подарок Дарьюшки в память о кусочке тканей, изъятых операционным путем) и шрамчик.
Меня до сих пор, время от времени, мучает вопрос: А купи я тогда семечки "3 попугая"?!

P.S. Чем, собственно говоря, удивителен этот рассказик?! Его абсолютной правдивостью. Меня смело можно обвинить в недосказанности, (это уже внутренняя цензура), но не во вранье или приукрашивании!


2002 г. декабрь