Хождение за Рай

Ярославский купец Лука стоял у причала. Его спину, подобно тысячи мелких иголок, колол пронзительный полярный ветер. Этот же северный гость трепетал парусами трех его ладей, до отказа набитых грузами и готовыми к отплытию.
- Зима лютая будет, - бубнил себе под нос Лука, - Если с Покрова уже так задуло!
Он припомнил день позавчерашний, когда ласковое, как червонное золото, Солнце играло с почти прозрачными огненными листьями. Среди горящих крон осенних деревьев высились белые и красные громады храмов с изумрудными куполами. Когда Лука брел по Сретенской улице родного Ярославля, то его сердце запылало от чувства, будто он сейчас оказался в Раю и ему дозволено созерцать золотые райские кущи. От радости он едва не воспарил к прозрачному, как будто открытому, Небу, и, набрав в грудь побольше воздуха, неподвижно застыл среди окружающего благолепия.
Но мгновение прошло, и уже на следующий день ледяной зимний топор зарубил нежного агница осеннего Рая. В сердце еще теплилась надежда, что зимние тиски сдвинулись ненадолго, что пошлет еще Господь благодатный теплый ветер, и оттает замерзший Ярославль, вернется в прежнее свое убранство. Но разум беспощадно указывал на покрывшие лужи корки льда, на скукожившиеся и неживые, как будто сожженные на собственном огне листья, и упорно твердил:
- Нет, братец, теперь это надолго, на целый год. И кто знает, проживешь ли ты его и узришь ли снова свой город, обращенный осенью в земное подобие небесного Рая?! Ведь будут вьюги, будет тьма, а через них на нас дыхнет смерть…
И Лука не в первый раз собрался в путь. Сколько лет он уже бороздил реки и Русское море, добираясь до греков и возвращаясь обратно! Чего только не перевидал он на своем веку, никогда не встретив лишь своей мечты, имя которой - Рай…
Когда-то в детстве в их доме была чудесная книжка, ни слова в которой не мог прочитать даже его отец, умудренный долгой жизнью старый купец, ибо все слова в ней были написаны по-гречески.
- Ничего, Лука, подрастешь, и даст Бог, научишься читать по-Цареградски, тогда и прочтешь, - успокаивал его папаша, поглаживая свою раскидистую бороду, - А пока давай смотреть картинки.
И они смотрели множество прекрасных картинок, залитых красным и золотым цветами. Больше всего Луке запомнился разлившийся на целые две страницы рисунок, на котором маленький мальчик потихоньку заглядывал в райские сады.
- Папа, да неужто так можно? - удивлялся он.
- Может и можно, - пожимал плечами отец.
- Но ведь Рай - он на Небе?! - не понимал Лука.
- Да, на Небе, - соглашался стареющий купец, - Но люди сказывают, что есть на Земле одно место, из которого он виден. Попасть ты, конечно, оттуда не попадешь, но посмотреть можно…
- А ты там бывал?
- Нет… Место это за греческими проливами, где великое море, как туда на наших корабликах сунешься?! Даже маленькая буря, и та сразу в щепки разметет!
Так и подрастал Лука, нося в себе знание, что Рай можно узреть. Когда был мальчишкой, просил отца взять его с собой и отправиться на поиски таинственного уголка мира. Но всякий раз папаша отказывал наотрез:
- Опасно это, сынок, и тебя я взять никак не могу. Случись, приберет в пути Господь душу мою грешную, и как ты без меня назад вернешься?! Еще разбойники сцапают и в рабы продадут!
Когда Лука вырос и стал сам отправляться вниз по великой реке, добираясь до самого Царьграда, он продолжал греть в своем сердце мечту детства. Но, когда он оказывался среди греческих проливов, его всякий раз охватывал трепет перед бушующем вдалеке Большим Морем. Этот страх подобно глухой пробке запечатывал перед ним путь, отправляя купца в обратный путь. И сколько раз Лука, отправляясь к грекам, не собирался плыть дальше, столько же раз он повернул в обратный путь, и оказавшись у белых стен Ярославля, досадливо кусал себя за локти.
Отправляясь в путь, он и на этот раз пообещал себе тотчас же за Константинополем отправиться на поиски того таинственного места, из которого виден Рай. Но теперь он был уже почти уверен, что едва его ладьи войдут в пролив, как малодушие возьмет верх, и дальше Царьграда они уже не двинутся.
На причале ему махали платочками плачущие жена и дочь.
- Ничего, Олена и Иринушка! Я вам от греков гостинчиков привезу! Разве я оставлял когда вас без гостинцев?! Вот и на этот раз добуду!
Ладьи двинулись в путь. На прощание вслед Луке грустно посмотрело оконце собора Иоанна Златоуста, что в Коровницах. Со всех сторон оно было украшено чудесными пяти-цветными изразцами. Когда-то эти поливные изразцы Лука привез в Ярославль из Ромеи, но потом городские мастера научились делать их и сами, и теперь град Ярослава славится ими на всю Русь. Множество заморских диковинок, привезенных русскими купцами, вплелось красными ленточками в косу Руси, ничуть ее не уродую, но, наоборот, служа полному раскрытию ее таинственного смысла.
Ладьи разогнались на попутном течении. Непроходимые леса на берегах вскоре стали редеть, исчезли и медвежьи морды, иногда выглядывающие из их непролазных чащоб. Сделав несколько тяжких и потливых волоков по суше, кораблики наконец прикоснулись к безбрежным гладям Русского моря. Новое прикосновение к свежим просторам необыкновенно воодушевило сотоварищей Луки, и дорога показалась необыкновенно легкой, будто летели они на крыльях.
- Слушай, - сказал кормчий Фома, дивясь взмахам белых парусов - Как ты думаешь, придумают ли когда-нибудь люди для себя крылья?
- Это чтобы летать по своей воле?! - ответил Лука, - Слыхал я про таких умельцев, дерзнувших на Небеса забраться, да разбились они, маловерные. Ведь сказано же для них, что человек однажды в жизни туда взлетает, только для этого надо не крылья мастерить, а душу очищать. А у них руки чешутся, покоя не дают, и их же самих и гробят! Грешники они, самоубивцы нечестивые!
- Ну а мы что, рыбы, что ли? Плавать, ведь, человеку не дозволено, а мы плывем!
- Так ведь Господь попускает, значит, не богомерзкое дело мы творим?!
- Пока попускал, одуматься нам позволял, раскаяться… А теперь вот возьмет, да и не попустит, мало ли народа из морей не вернулось?!
Вместо ответа Лука перекрестился, а его русобородое лицо покрылось сеткой морщин. Было видно, что купец о чем-то переживает, что в его сознание пробрались червяки неприятных мыслей.
"Вот увижу среди морей Рай, потом, дай Бог, вернусь, в своих грехах покаюсь, и больше в море носа не суну. Буду по Руси торговать", решил, наконец, он.
Время в море текло незаметно, и каждый следующий день был отчаянно похож на предыдущий. Поэтому трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем глазам путников не открылась тоненькая полоска другого берега моря.
- Вот они, заморские страны! - крикнул кто-то из молодых, и, сорвав с головы шапку, весело пустился в пляс. К нему присоединилось еще несколько человек, и они повели на кораблике веселый хоровод.
- Осторожнее, ладью опрокинете, - строго прикрикнул на них Лука.
Вскоре на ослепительно-синем горизонте выступили зубчатые стены ромейского города, за которыми блестело великое множество маленьких солнц. То лучи солнышка отражались на золоте куполов Цареградских храмов.
- Фома, - подозвал Лука своего кормчего, - Мы с тобой в Царьград уже три десятка раз ходили, ты не хуже меня его помнишь. Посмотри внимательнее, ты не замечаешь, будто он сейчас не так блестит, как в былые годы?! Я помню, даже в прошлый раз сияло так, будто небеса горели…
- Да, и в правду, я сам заметил, но решил не говорить, думал, что померещилось…
Вскоре, когда ладьи вошли в пролив, город стал виден, как на ладони. Беленькие домики Константинопольских предместий, прежде красовавшиеся с наружной стороны стены, были изрядно разрушены, а некоторые из них - сожжены, с некоторых церквей, выглядывающих из-за укреплений, отсутствовали купола. В порту стояло множество кораблей, на белых парусах которых красовались четырехконечные красные кресты. Такой же крест возвышался и над воротной башней Царьграда.
- Не пойму, отчего кресты у них стали какие-то не наши… - пробормотал Фома.
- Латиняне! - что есть силы, прокричал Лука, - Латинские псы Царьград захватили, небось, и царя погубили…
Увиденное резануло их души, будто внезапный кинжал, который вошел в самое сердце. Лука и Фома обнялись и заплакали. Особенно Лука переживал за судьбу грека Прокопия и его семьи, ведь с отцом Прокопия дружил еще его папаша.
Тем временем на стороне Царьграда громыхнул пушечный выстрел, и увесистое мраморное ядро со всего размаху плюхнулось в воду.
- Венецианское, - пробормотал Лука, который мог определять происхождение пушки по ее выстрелу.
- Причаливать?! - спросил Фома, глаза которого, казалось, могли вылезти из орбит.
- Ты чего?! Правь дальше, и быстрее! Эти христопродавцы весь товар ограбят, да и нас еще прибьют, потом будут своим королям хвастать, как ловко они русичей в яму ловчую заманили!
- А ну, навались ребята! - крикнул Фома работникам, которые тут же бросились к веслам. Большинство из них еще не успело понять, что произошло с тем городом, до которого они с такими усилиями добирались, но по серьезному виду кормчего поняли, что случилось нечто неладное.
Ладьи заспешили по синей глади пролива. Им на прощание в воду плюхнулось еще несколько латинских ядер.
- Хорошо, что у них не нашлось корабля, готового для выхода в море, - заметил Фома, - А то бы поминай, как звали… Наши ладьи они бы вмиг нагнали, они же только по морям ходят, а нам еще по рекам приходится…
- Ладно, не каркай, а то накличешь беду… - проворчал Лука.
В одной из прибрежных рыбацких деревушек, населенной греками, они причалили. От рыбаков они узнали про коварство крестоносцев, про падение Константинополя и гибель Империи. Настроение путников стало подавленным, у многих из глаз лились слезы.
- Не доведется больше мне преклонить колени в Софии, - горевал Лука.
- Господь даст, и Царьград снова православным будет, - приободрил его Никита, похлопав по плечу.
Потом держали совет о том, куда держать путь дальше. Фома настаивал на возвращении домой, в Ярославль, вместе со всем товаром.
- Подумай, куда ты еще хочешь идти?! Дальше - некуда, там - край света! Хочешь к южной нечисти в зубы попасть? Там, сказывают, живут такие, с головами песьими…
- Но как мы вернемся, если все при нас будет? И мед, и воск, и мечи, и янтарь?! А княжна наша не дождется сарафана шелкового, похожего на свод небесный… - отвечал Лука.
- А ты сам видел-то его, Большое море? Там на утопит, как котят, потом и щепок не найдешь! - не сдавался Фома, - Или тебе злато глаза закоптило?
- При чем тут злато?! – начал, было, Лука, но тут же осекся, не желая рассказывать о своей давней мечте. Однако, совсем неожиданно, его поддержал Никита вместе со всеми молодыми.
 Было решено держать путь на Эпирское царство, один из осколочков некогда могучей Империи. Идти предстояло вдоль берега Большого моря, поминутно озираясь и трепеща перед бурей, которая могла разразиться в любое мгновение.
- Когда вернемся, для всех пир устрою, - обещал Лука своим спутникам.
- Вернуться бы, - ворчал Никита, - А то у меня трое детишек малых, случись что - сиротинушками останутся…
Соленый ветер гулял по густым русым волосам, оставляя в них маленькие, похожие на снежинки, кристаллики. С каждым мгновением он крепчал, обретая прямо-таки металлическую твердость и такой же железный звон.
Широко раскрытые глаза Луки глядели на бурлящий горизонт, а его сердце оставалось среди захваченного Константинополя. Как там Прокопий? Что пришлось ему пережить, когда на улицах его города бесновалась железная масса иноземцев, кощунственно прикрывающихся крестами? Ужаснулся ли он, запрятавшись под прощальный звон Софийских колоколов в свой бездонный подвал, затащив вместе с собой жену и детей? А потом, продрожав среди мрака и холодного камня положенное количество дней, вылез на поверхность, чтобы увидеть свой город унылым и поверженным? Или схватился за меч, бросился прямо поперек неукротимой железной реки, и перед своей неминуемой смертью, заставил-таки несколько железных латинских голов с холодным звоном прокатиться по камням улицы? А потом в его тело со всех сторон вонзились мечи, копья, алебарды, растерзав на мельчайшие частички, распылив по Небу, все так же синеющему над бывшей великой столицей? Лиц убивающих он, конечно же, не увидел, ведь они скрыты под непроницаемой сталью шлемов, а, значит, никогда не сможет их простить… Но, остается возможность, что он с женой и детьми, закутавшись в черные одеяния, вышел из пропитанного слезами и кровью города, и достиг-таки Эпирского царства. Тогда теперь он, моментально обедневший, стоит где-то под церковными сводами на коленях, и непрестанно молится о возвращении своего города, о даровании Победы. Если все сложилось именно так, то Лука, даст Бог, еще увидит своего давнего друга…
От непривычной качки лязгали зубы, а кишки, казалось, стремились вырваться через рот. Серое небо постепенно смешивалось с водой в единую мокрую массу, которая с шипением обрушивалась на спины и лица путников.
- Море взбунтовалось, не пускает нас через себя! – крикнул Фома.
- Правь к берегу! – закричал Лука, и послушный корабль направился к черной земляной полоске. За ним последовали и остальные ладьи.
 Но было уже слишком поздно. Густой мрак, будто ладонью, закрыл ладьи, поместил их в холодный и водянистый мешок.
- Нас проглотил зверь этого моря! Мы в его кишках! Теперь всем хана! – выкрикнул кто-то из молодых и быстро перекрестился.
На корабле наступила зловещая тишина, перебиваемая лишь ревом бури, да напряженным шепотом молитв. Казалось, будто ненасытная пучина засасывает ладью в бездонную воронку, и многие путники полагали, что сейчас их тянет в самый ад, и вот-вот из окружающей тьмы проявится то, что они ни раз видели в росписи западных стен храмов.
- Господи, помилуй мя грешного, - неслось уже из всех уст, и бледные лица путников, казалось, стали такими же прозрачными, как облачка в их родном Ярославле, которого они, наверное, больше никогда не увидят.
Закрыв бесполезные глаза и прекратив бессмысленную ручную борьбу, каждый мореплаватель вознес свои думы вверх, изо всех сил стараясь выкарабкаться из проклятой воронки. Совершить этот рывок, когда все окружающее пространство покорно рвалось вниз, было невыносимо тяжело, и надеяться оставалось лишь на чудо. Несколько глухих, жутких ударов сотрясли нежное тело ладьи, после чего раздался сухой треск, издаваемый рушащимися деревянными ребрами. Качка неожиданно из размашистой и плавной превратилась в мелкую и нервную.
- Эх, треснула ладьюшечка моя, теперь все пропало, никто не вернется, - пробормотал Лука, но его мысли даже не пошевелились, оставаясь намертво прикованными к молитве.
Кругом царила кромешная тьма и скрежет зубовный.
Все кончилось как-то очень быстро, мореплавателям даже показалась, будто они вышли через другой конец воронки, которая только что казалась им бездонной и оказались по ту сторону ада.
- Неужто ад конечен?! – вслух размыслил Лука, но тут же опомнился и перекрестился.
Фома в упор уставился на него, и было видно, что в это мгновение он подумал о том же самом. Постепенно люди поднимались на ноги, шаря палубу вокруг себя и с удивлением глядя в морские дали.
 Море было удивительно спокойным, даже прозрачным, и в этом спокойствии, наступившим после всего пережитого, чудилось какое-то особенно подлое коварство. Впрочем, сами воды были какими-то другими, не такими, которые плескались здесь до бури, и казалось, будто это уже другое море, лежащее в совсем иной части Бытия. От таких мыслей становилось еще страшнее, чем от недавней бури, и чтобы их разогнать, путники напряженно озирались по сторонам.
Вскоре нашлись и два потерянных кораблика. Часть груза кануло в пучину, многие весла оказались унесены, ребра поломаны. Но, что самое непостижимое, все люди были целы и невредимы, и никто не угодил в пасть жестокого морского зверя. По этому случаю путников охватила великая радость, быстро закрывшая все горечи морского пути.
Со всех сторон виднелась лишь одна синева, а полоска берега напрочь исчезла, будто ее засосала свирепая воронка небытия. Лишь две серо-зеленые полоски виднелись на пути ладей.
- Это все, что осталось… - с горечью промолвил Лука, - Господь покарал нас за грехи наши!
С глубочайшей тоской, люди бросали взгляды по безбрежной водной глади. Из-за глубокого уныния путники перестали замечать крохотные островочки, которые росли с каждой минутой, и вскоре их изумрудная зелень напрочь заглушила безотрадный цвет моря.
Ладьи пристали к песчаному берегу. Никто из странников не спешил войти в их гостеприимные объятия, ибо неестественно яркая и пахучая зелень больше казалась похожей на наваждение, чем на реальность. Внутри деревянной скорлупы ладей, сработанных еще в родном Ярославле, люди чувствовали себя гораздо спокойнее, ибо повсюду их окружали частицы родного дома. Так и смотрели они на чужой берег, потирая глаза, и вцепившись руками в борта своих корабликов.
Первым не выдержал Фома, которого уже давно мучила нестерпимая, как пригоршня углей, жажда. Когда он ступил на влажный чужой песок, и его сапог оставил в нем глубокий след, путники один за другим последовали его примеру. Ветерок доносил до них невероятно сочные, благоуханные запахи, лес источал из себя влагу и аромат множества невиданных плодов, диковинные птицы пели никогда прежде не слышанные песни. От всего этого голова начинала весело кружиться, а ноги сами собой пускались в пляс.
Лука и его товарищи вошли под зеленые своды леса, и сразу же подивились обилию плодов и цветастых, удивительных птиц, порхающих то тут, то там. Чуткие очи странников напряженно вглядывались в окружающий мир, жаждя разглядеть в нем что-нибудь жуткое, зловещее. Никто не мог поверить, что этот чудесный мир – отнюдь не бесовский соблазн, посланный им в довершение всех пережитых злоключений. Но успокоительная прохлада и сладкий вкус местных плодов постепенно делали свое дело, и вскоре даже суровое лицо Луки утратило выражение напряженного ожидания.
Вскоре они расположились на берегу маленькой прозрачной речушки, рассекающей этот удивительный остров.
- Да неужто это – и в самом деле Рай?! – с удивлением пробормотал Лука, и тут же в его памяти возникла та самая картинка, которую он видел в малолетстве на странице богато украшенной греческой книги.
 Да, ведь все сходилось – и обилие плодов, и удивительные птицы, и журчащая река. Удивление вызывало только то, что в этом таинственном месте они оказались одни… Одни?!
Только тут путники заметили местных жителей – смуглых людей небольшого роста, сидящих и лежащих в густоте трав и под деревьями. Кто-то из них молча смотрел перед собой, кто-то сонно жевал какой-нибудь фрукт, кто-то плел травяные ремешки, и тут же их разрывал. На Луку и его товарищей они не обращали ни малейшего внимания, что вызвало в нем глубочайшее удивление, ведь даже в Константинополе, где русские корабли были не в диковинку, прибывшие ладьи Луки всякий раз окружала толпа греческих детишек. Здесь же ни у кого не было даже крошечного намека на интерес, хотя бы и праздный.
Рассмотрев обитателей острова внимательнее, Лука отметил, что женщин здесь раз в десять больше, чем мужчин, и эта странность тоже сильно его удивила.
Лука обернулся и заметил, что многие его сотоварищи подошли к местным людям и пытаются завести разговор с ними. Молодой паренек Андрей протягивал смуглой девушке кружевной платок вологодской работы, и при этом отчаянно жестикулировал, но та даже не поворачивала глаз в его сторону. Не большее внимание к заморским гостям проявляли и ее соплеменники, которые просто отворачивались от них и смотрели в другую сторону.
- Они, наверное, по-нашему не понимают, - предположил Фома, - Давайте отправимся дальше, посмотрим, что тут еще есть.
И они пошли в глубину острова. Странно, но никто из путников не ощущал и малейшей усталости, хотя и бодрости духа тоже ни у кого не появилось. Лука и его товарищи чувствовали, будто их тела находятся в том состоянии, которое бывает после чрезмерно длительного сна, когда вроде бы и силы есть, но нет и малейшей жажды куда-либо их потратить. Вместе с этим заморские гости ощутили некий неприятный осадок, застрявший в глубине их душ. Каждый из путников то и дело вспоминал невероятно тоскливые лица здешних жителей, которые словно пытались отобразить само понятие «тоска», и ему становилось не по себе.
- Никак не возьму я в толк, - размышлял Лука, - Тут же все – как в Раю, и нигде не видно даже малейшей крупицы зла. Такое чувство, будто все невзгоды побеждены навсегда, и вся жизнь может обратиться в непрерывное веселье, в праздник. Ведь здесь даже лес – и тот как стол на пиру!
- Да, нам бы так… - пробормотал Фома и вспомнил длиннющие зимние ночи, когда с темным чадом догорает последняя лучина, а черное, как уголь, небо так и не собирается расплыться в суровой улыбке зимнего рассвета.
- Но нет здесь веселья! Все, кто живет в этих краях, выглядят, как на плачевных поминках. Ей же ей, не удивлюсь, если узнаю, что половина острова внезапно вымерла, а другая теперь ее оплакивает!
По дороге то и дело встречались все новые и новые люди, и ни в одном из них не теплилось и маленького уголька радости, и было поразительно, что глаза этих южных людей темны, как далекая северная ночь. Их мрачное молчание сперва порождало недоумение, потом – тоску, а, в конце концов, засеяло сердца гостей огромным страхом. Ведь если можно быть таким, находясь в самой середине Рая (в точности такого, как на картинке), то что-то тут не чисто, есть какой-то неимоверно хитрый, поистине дьявольский обман. Может, этот горемычный народ завоеван какими-нибудь злодеями? Но почему тогда нигде не видно самих злодеев, ведь должны они как-нибудь надзирать за завоеванными?!
Терзаясь догадками, люди Луки вошли в какое-то селение, наверное, по здешним меркам – город. На небольшом пространстве, со всех сторон окруженном лесом, громоздилось множество хижин, сплетенных из огромных листьев каких-то местных деревьев. Некоторые жилища представляли собой связки нескольких деревьев, сочные плоды которых падали едва ли не в рот их обитателей. Но даже из этих сытных хижин в глаза прохожих смотрела все та же серая тоска.
Одно жилище, связанное из древесных стволов было каким-то странным, ибо все четыре дерева были аккуратно подрублены, и при сильном ветре могли с сухим хрустом рухнуть, задавив несчастных обитателей. Кто же мог сотворить такую подлость, неужели и в этих благодатных краях все-таки водятся коварные злоумышленники?! Лука хотел предупредить жителей опасной хижины о грозящем им несчастии, но никого из них не оказалось дома, и путники решили отложить это дело на потом.
Пройдя несколько десятков хижин, путники уперлись в большой терем, срубленный из древесных стволов, который, казалось, был каким-то чудом перенесен сюда из самых глубин матушки – Руси. Возле него стояла небольшая бревенчатая церковь, маковку которой венчал восьмиконечный крест.
- Господи, да мы, будто, никуда и не отплывали… - перекрестившись, пробормотал Лука.
Товарищи Луки тоже принялись креститься, и невольно попятились. Тем временем на окошко теремка села цветастая местная птичка, точь-в-точь, как наш воробей, и это сделало домик очень похожим на детский сон. Тут же резная дверца отворилась, и на порог вышел коренастый человек с русыми волосами и большой светлой бородой. Синим, как небо, взором, он спокойно окинул пришедших, отчего им сделалось не по себе. Меньше всего они ожидали встретить здесь человека, как две капли похожего на них самих, и из-за этого незнакомец показался им страшнее чудища, живущего на самом крайнем юге…
- Здравствуйте, братцы! – промолвил хозяин теремка на чистейшем русском языке, и путники растерянно попятились.
- Я – правитель здешних земель, а попал в эти края я тогда, когда вас еще и на свете не было… - незнакомец прослезился, - А зовут меня Михаил, я – купец из Ярославля.
Лука вспомнил смутную, почти совсем растворившуюся в глубинах памяти историю, когда-то рассказанную его отцом. Он тогда поведал про некоего своего товарища по имени Михаил, который заплыл южнее, чем это можно, и был сожран темным чудовищем южных морей.
Правитель пригласил гостей в свою горницу, и после того, как они расселись на широких, прямо-таки русских лавках, стал рассказывать свою историю.
- Когда я еще был маленький, отец мне показывал книжку, которую даже он сам не мог прочитать, ведь она была написана по-гречески… - начал Михаил.
- Постой! – закричал Лука, уж не та ли эта книга, которая у моего бати была?!
- Погоди… А как его звали, отца твоего?
- Даниил.
- Ну да, мой отец ему ее и отдал! Так ты что, тоже рай ищешь?!
- Искал… До дня последнего, - потупил взор Лука.
- Тогда рассказ будет короче, - продолжил Михаил, - Почему я заплыл за проливы, вы уже знаете, сами, небось, за тем же самым отправились.
- Нет, нас нужда заставила, - перебил его Фома, - Ведь над Царьградом латинский крест!
- Как?! – удивился и, одновременно, испугался правитель острова. Потом он широко перекрестился. В разговоре наступила тяжелая пауза, которую разорвал сам Михаил.
- Так вот, в южном море на нас налетела буря, ладьи разнесло в щепки, а нас вынесло на берег. Наверное, то же и с вами произошло, по вашим лицам вижу…
- Нет, не совсем, - возразил Лука, - Кораблики наши, слава Господу, уцелели!
- Уцелели! – пропел Михаил, и расцеловал Луку, - Так вы можете на Русь вернуться, и меня, человека многогрешного, с собой забрать?!
Гости изумленно переглянулись, никто из них не мог понять этого местного князя, готового бежать из собственных владений. Что тут такого страшного, посреди теплых райских кущ?!
- Сейчас я вам все растолкую, - Михаил понял недоумение путников, - На этой земле нет войн, почти нет хворей, а холод и жар здесь помирились навеки, перейдя в мягкое тепло. Тут нет ни голода, ни жажды, повсюду – вечная сытость. Одним словом, наш остров – это земной рай, в который ты, Лука, да и я, с малолетства жаждали посмотреть хотя бы одним глазком. Мы в свое время, как и вы нынче, посмотрели на землю эту в оба глаза, смогли вкусить ее плодов и освежиться в ее густых кущах. Поначалу мы, как и вы, не понимали тоски здешних обитателей, девок которых мои сотоварищи взяли себе в жены, лишь я храню память о своей Дарье, потому и влачу здешнюю жизнь в одиночку. Люди обжились, и несколько лет (хотя слово «лет» на этой земле не имеет своего смысла, ибо нет тут лета, как нет и зимы) они прямо-таки растворялись в своем счастье. Но потом радость быстро выдохлась, как выдыхается хорошее греческое вино. Тепло и сытость стали привычными, и мы их перестали замечать, ждать, кроме собственной смерти, стало нечего, бороться – тоже не за что. С тех пор наши души захватила та же самая черная тоска, которая уже давно вместо крови плещется в сердцах местных. Глядя на вечно теплое, прикрытое от излишнего жара водяной дымкой, Солнце, мы все мечтали оказаться в родном городе в то время, когда на золотую шею осени опускается беспощадный ледяной топор.
Михаил сделал глубокий вдох, потом выронил из правого своего глаза жемчужную слезу, и продолжил:
- Я долго тогда раздумывал, отчего это так, и не мог понять. Но потом до меня, наконец, дошло, что нельзя приходить в Рай в том виде, в котором мы бродим по грешной земле. Сначала Господь должен взять души наши и преобразить их, перевести в райское состояние, а уж потом поселить их в своем великом саду. Здесь же, в этом земном раю, нам не открылось ничего, кроме еще одной разновидности ада. Конечно, меня не поймет никто из измученных постоянным трудом и беспросветными зимами Ярославских мужиков, но до вас, я думаю, слова мои дошли!
Глаза гостей тут же наполнились тяжелым, как гиря, разочарованием, и их головы склонились до самой земли.
- Ну а все-таки, куда делись твои спутники? И вообще, почему тут так мало мужиков?! – перебил паузу Фома.
- Когда мы здесь обосновались, - продолжил Михаил, - Мы окрестили местных людей и построили им храм. Крестились они спокойно, без всякой радости, но и без отторжения. Но вскоре после этого отчего-то часто стали происходить разные несчастные случаи. То деревом кого задавит, то в море на рыбалку перед бурей кто отправится, да и не вернется. Я не мог понять, отчего же люди столь нерадивы даже по отношению к своей жизни…
- Ну а потом? – спросил Лука, заметив, что его собеседник опять протирает древесным листом свои синие глаза.
- Потом я узнал, что в этих краях едва мужику исполнялось тридцать лет, он накладывал на себя руки. Не потому, что тут так положено, а просто из-за того, что он уже не мог видеть всего, что его окружает. Бабы оказывались живучее, и все-таки выращивали детей, но едва они подрастали, и матери отправлялись вслед за своими погибшими мужьями.
- Да, мы заметили, что мужиков здесь не хватает, - вставил Лука.
- Ну а когда они окрестились, то стали просто себе несчастные случаи подстраивать, и в деле истребления самих себя достигли невероятного мастерства. Короче, продолжилось у них то, что раньше было, ведь не объяснить было им, что есть Рай, в который они после самоубийства не попадут!
- А твои товарищи – что? – поинтересовался Фома.
- И они – туда же! – вздохнул Михаил, - Двое на лодке перевернулись, трое деревья на себя уронили, еще трое каких-то ядовитых ягод нашли, каких раньше тут никто не видывал, и, вроде как по ошибке, их наелись. Одним словом, никого не осталось, сейчас лишь дети их здесь живут, и я им сочувствую, но сделать ничего не могу.
- Ну а ты сам? – удивился Лука, - Ведь и с тобой то же самое должно было случиться, но ты избежал!
- Я помню свою Дарьюшку, и всю жизнь верил, что еще вернусь к ней, и что здесь я не навсегда!
- А, может, надо всех людей отсюда забрать и на Русь увезти?! – предложил неожиданно вступивший в разговор Никита.
- Нет, никто не отправится с нами, - грустно вымолвил Михаил, - Едва они услышат про наши холода, да невзгоды, как тут же решат остаться здесь. Эта жизнь хоть и печальна, и безотрадна, да для них привычна, и никакой другой они не знают, да и знать не захотят!
На следующий день они отплыли. С грустью Лука провожал взглядом изумрудные острова, от которых он узнал, что на Земле нет, и не может быть того Рая, который он когда-то созерцал в огромной отцовской книжке…
Воспоминания обратного пути перемешались в сознании Луки, образовав густую кашу, и он уже не мог отличить реального от выдуманного. Помнилось ему, как они оказались-таки в Эпирском царстве, и Лука беседовал со спасшимся, но обнищавшим Прокопием.
- Эх, не трогали бы нас супостаты, был бы на нашей земле рай, - с грустью говорил он, - Ведь у нас всегда тепло, и урожаи обильны…
- Прокопий, Прокопий, - приговаривал Лука, - Благодаря врагам ты можешь познать, что же ты есть, преодолеть грехи свои, победить плоть… А то я знаю такие земли…
И он рассказывал про далекие морские острова, которые удивительно похожи на Рай, но не Рай. Прокопий молча слушал и кивал, и кивание его головы странным образом слилось с качкой от новых волн, сперва морских, а потом – речных.
На Волге ладьи угодили в разбойничью засаду, и струги лихих людей привели кораблики Луки к берегу. Там он беседовал с их атаманом, черноволосым и чернобородым человеком, подпоясанным шелковым кушаком, за который были заткнуты сразу две сабли – стальная и золотая. Этот человек, потомок русских, давно ушедших в степь и смешавшихся со степняками, очень интересовался заморскими странами, и за хороший рассказ о них обещал не грабить все подчистую, а обобрать «по-божески». Лука вместе с Фомой и Никитой поведали атаману про те же самые острова, и он сдержал свое слово, забрав совсем небольшую часть их товара, и купец продолжил свой путь.
Когда воздух был снова пропитан запахом прелых листьев, а над золотой шеей осени занесся ледяной топор зимы, ладьи купца Луки пристали к Ярославскому причалу. Глядя на город, блеск куполов которого смешался с блеском опадающих листьев, Лука озарился невероятной радостью, как будто он неожиданно для самого себя заглянул в истинный Рай.

Товарищ Хальген
2006 год.