Омут

Я глухой, и мир звуков для меня недоступен. Я ничего не слышу, кроме её – Олиного голоса и шумов, производимых ею. Вот и сейчас я ясно слышу, как она плещется в ванной. Оля проводит в ней больше чем половину дня. Она любит воду и часто просит меня, чтобы я как-нибудь выбрал время и свозил её к морю. Но на такую поездку у меня просто нет денег.
Я часто слышу, как Оля тихонько напевает какую-то грустную песенку на незнакомом мне языке. И её странный напев будит во мне тяжёлые воспоминания. Воспоминания о ней, о моей Лалачке.

* * *
Чудеса на речке Быстрянка начались ещё во время весеннего половодья. И если бы мне тогда сказали, что в омуте завёлся крокодил, то я бы, конечно, как любой другой нормаль-ный человек, удивился, но не очень. Ведь природа иногда показывает нам и не такие фокусы. А удивлён я был очень и очень. Да и как можно было не удивляться, если тебе говорят впол-не серьёзные люди, что в омуте живёт самая что ни на есть настоящая русалка! Я, конечно же, сразу не поверил, но…
Но лучше я расскажу всё по порядку.
Нечисть особо не шалила. Пугала, конечно, при случае, рыбаков и любителей погулять по лесу, вдоль берега реки, и только. Но прошло какое-то время, и люди стали замечать, что с лесом творится что-то неладное. На первый взгляд всё было, вроде бы, как обычно, но это только на первый взгляд. Лес зеленел, цветочки цвели, но птицы почему-то перестали петь, а затем и вовсе куда-то улетели. И, несмотря на то, что лес продолжал благоухать, источая пьянящие ароматы лета, ягода в тот год не уродилась, не уродились и грибы, если конечно не считать ядовитых бледных поганок да красавцев мухоморов. В общем, лес стал похож на красивый, ухоженный, но неживой, декоративный парк.
Лес стал пугать! Пугала и река!
Река была не особо глубока, не особо широка, с прозрачной холодной водой и чистым песчаным дном. Зато омут под высоким обрывистым берегом, на её изгибе, был очень глубок и мутен.

* * *
Оля, наверное, счастлива. Счастлив и я, но только пока не начинаю задумываться о её будущем. Что станет с ней лет через пять-десять? Вопрос. И ответа на него не знает никто. Моё сердце сжимается от предчувствия скорой беды. Но всё равно я ни о чём не жалею!

* * *
Слухи о речной нимфе распространялись быстро и всё время пополнялись новыми не-вероятными подробностями. Дошли они и до меня. Я был особо ничем не занят и решил, по-ка есть такая возможность, увидеть своими собственными глазами невероятную обитатель-ницу речного дна. Собрав необходимые вещи в дорогу, я сказал "Адью!" своей холостяцкой квартире и, заведя старенькие Жигули, отправился на поиски легендарного омута.
Когда моё путешествие подходило к концу и до омута оставалось не более пяти кило-метров, заехал я в небольшую деревню, расположившуюся на моём пути, и остановился воз-ле сельского магазинчика (местного культурного центра), чтобы расспросить сельчан о ру-салке. Кто-кто, а они-то уж должны были знать о ней больше, чем другие.
Местные, узнав, что я ищу омут, не удивились, видимо, я был уже не первый искатель приключений, посетивший их. Они, обступив меня, посетовали на нечисть и рассказали, что неоднократно пытались избавиться от неё. Они пробовали ставить на неё сети, но русалка их просто рвала в клочья. Тогда они всыпали в омут два мешка дуста, но в результате потравили только рыбу, а этой чёртовой девке хоть бы что!
После серии неудачных покушений сельчане, решив оставить всё как есть, от неё от-ступились. Зато русалка, до этого не причинявшая особого вреда, вдруг остервенела. И, ви-димо, решив отомстить за наглые покушения на её жизнь, приворожила к себе всех деревен-ских парней. Очарованные ею, парни потеряли сон и аппетит. Они, как зомби, с потерянным видом днями бесцельно слонялись по деревне, а ночью, позабыв своих былых подружек, сбегали к омуту. Возвращались они только под утро.
Деревню лихорадило, но что делать, никто не знал. Сельчане, когда в деревне появился я, были в полной растерянности и смотрели на меня с плохо скрываемым сочувствием, как на очередного сумасшедшего, делающего безумный шаг. Только в глазах местных девиц на выданье я прочёл тайную надежду на то, что я как-нибудь смогу избавить их от речной ведьмы, и они не засидятся в девках.
Рассказав мне всё, что им было известно о речной нимфе, два человека вызвались пока-зать мне дорогу к омуту. Я, конечно, согласился, и уже через полчаса езды по разбитой, уха-бистой дороге мы были на месте. Показав мне проклятое место, мои проводники поспешили уйти, пообещав, что на следующий день обязательно навестят меня. Мы сухо попрощались. В их словах, движениях и поведении без труда угадывались нервозность и напряжение, что, впрочем, меня нисколько не удивило.
Я поставил недалеко от обрыва двухместную палатку, как мог, обустроил её, и, набрав в лесу сухого хвороста, развёл костёр.
До наступления темноты у меня ещё было время, и я в ожидании ночи прилёг у костра. Я даже не заметил, как уснул, а когда проснулся, была уже полночь. Полная луна, окружив себя свитой сентиментальных звёзд, как истинная королева тёмного времени суток освещала своим серебряным светом холодную сентябрьскую ночь. Я подкинул немного хвороста в ед-ва тлеющие угли прогоревшего костра и, накинув на себя тёплую куртку, сел на краю обры-ва. Так в ожидании чуда, я просидел около часа. Русалка не появлялась. Я заметно продрог и вернулся к костру. Бросив в огонь на этот раз большую охапку хвороста, я снял куртку и сел, подстелив её под себя. Костёр, получив усиленную порцию питания, ярко полыхнул, далеко откинув от меня ночь. Звонкий девичий смех острым кинжалом резанул по самому сердцу. Я в надежде увидеть, как по водной глади мелькнёт её тело, быстро взглянул на реку. Но река была по-прежнему тиха и спокойна. Тогда я обернулся и в удивлении замер. В пятнадцати шагах от меня, удобно устроившись на развесистых ветвях древней, наверное, столетней бе-рёзы, сидела нагая девушка необычайной красоты. Её безупречной фигуре позавидовала бы сама мисс Вселенная. Длинные, до пят, белого цвета с травянистым отливом прямые волосы слегка прикрывали её нагое тело, делая его ещё более привлекательным. Она весело смотре-ла на меня своими большими зелёными глазищами-огоньками, по глубине с которыми могла сравниться разве что только бездна. Я начал понимать деревенских парней, бросивших ради неё своих подружек. Парни сидели здесь же, под берёзой, и зачарованно, во все глаза смот-рели на неё.
– Эй, у костра! Чего уставился? – весело прощебетала она. – Давай к нам! Присоеди-няйся! Хочешь спою, красавчик?
Я в растерянности пожал плечами. Несмотря на всю прелесть девицы, в ней было что-то неестественное, пугающее. Парни, вопросительно посмотрев на неё, перевели свои на-стороженные взгляды на меня.
– Ну, чего вы на него уставились?! – прикрикнула она на парней. – Пижона городского не видели?! Давайте, тащите его сюда, или концерт отменяется!
Парни дружно поднялись, и не успел я ничего сообразить, как был схвачен и доставлен к берёзе.
– Вот так-то лучше! – опять прощебетала девица. – Тебя как звать, красавчик?
– Валера, – ответил я.
– А меня, Лалачка. Будем знакомы.
– Будем, – я немного расслабился.

* * *
Я знаю, что когда Оля вырастет, она уйдёт – вернётся в свою стихию. Но об этом лучше пока не думать!

* * *
Я уже пожалел, что ввязался в эту авантюру.
Девица тем временем, закатив глаза, прижала руки к своей высокой груди и издала вы-сокий пронзительный звук.
Речная ведьма давала сольный концерт!
Божественный голос, казалось, исходил не из груди обнажённой Лалачки, а лился на меня прямо сверху, из ночного, звенящего тысячами колоколов, неба. Он звал меня, он вёл в прекрасный, сказочный мир невероятных видений. Диковинные образы, рождавшиеся в мо-ём воображении под звуки её чарующего голоса, изъяли меня из реальности и, околдовав, бросили в пучину иного, чем наш, мира. И королевой в нём была, конечно же, она – Лалачка!
Очнулся я от этого наваждения уже на рассвете. Я стоял один на самом краю обрыва, парней не было. Не было и Лалачки. Первой моей мыслью было – бежать! Бежать, пока не поздно! Я собрал свои вещи и загрузил их в машину. Я даже сел в неё и завёл двигатель. И всё, я угас! Какая-то неведомая сила удержала меня на месте. Я, смачно выругавшись, за-глушил двигатель, вылез из машины, разгрузил вещи, поставил палатку и лёг спать. Орга-низм после бессонной ночи требовал отдыха.
Проснулся я уже под вечер. Разведя костёр, я сварил крепкого чаю, попил и сразу же почувствовал облегчение. Вскоре пришли два мужика из деревни, принесли еду. Есть мне не хотелось, но я всё равно поблагодарил их за беспокойство. Они присели у костра, попили предложенного мной чаю, и как бы между прочим спросили, как я провёл ночь? Всё ли было спокойно? Я сказал им, что всю ночь спокойно спал и ничего не видел и не слышал. Но по их глазам я понял, что они мне не поверили. Видимо, несмотря на всё моё старание быть есте-ственным, что-то выдавало меня. Они ушли незадолго до наступления темноты, пообещав, что опять придут на другой день. Мы попрощались, и я остался один.
Я с нетерпением ждал полуночи!
Я сидел у костра и с тоской смотрел на берёзу. Минула полночь, а её всё ещё не было. Я уже начал думать, что больше не увижу её, когда услышал за спиной весёлый девичий смех. Я обернулся. Парни сидели на краю обрыва и тупо смотрели на мутные воды омута. Оттуда опять раздался звонкий девичий смех.
– Иди к нам, Валера! – позвала она. – С нами веселее!
И я пошёл! Парни расступились, я сел между ними и посмотрел вниз, на омут. Лалачка, что-то тихо напевая, весело плескалась и, казалось, не обращала на нас внимания. Наконец, она умолкла, улыбнулась, хохотнула и нырнула в мутную тёмную бездну. Её не было минут пять. Когда она вынырнула, то была уже совершенно серьёзна. Лалачка, как-то странно по-смотрев на нас, сразу, не проронив ни слова, запела. На этот раз её песнь была печальна, я бы даже сказал – зловеща. Её высокий, полный тоски, срывающийся на плач голос как чёрная туча налетел на нас, заставив трепетать изнывающие отчаяньем и тревогой сердца. Неведо-мые, ужасающие образы захватили мои мысли и чувства. Я впал в транс.
Очнулся я опять один, как и в прошлую ночь, на краю обрыва. Несмотря на осадок в душе от тяжёлых видений, мысли о том, чтобы уехать, у меня не возникало. Я был оконча-тельно околдован и, несмотря на раннее утро, уже жаждал грядущей полуночи.
Где-то ближе к полудню меня разбудили. Я вылез из палатки, и меня сразу же плотным кольцом обступила толпа деревенских мужиков. Они молча и как-то странно смотрели на меня, и мне показалось, что в их глазах была боль, злость и ещё что-то, недоступное для мое-го понимания.
– Ну, что? – произнёс один из них.
– Что, что? – не понял я.
– Давай, рассказывай и не придуривайся!
– Что рассказывать-то? – опять не понял я.
– Он ещё спрашивает, что?! – возмутился мужик. – Рассказывай давай, что у вас тут ночью было. И смотри у меня, чтоб не врать!
– Ничего не было. Я спал, – соврал я. – А что случилось-то?
– Ты не дури! Нашёл дураков! – выругался мужик. – Быстро говори, чем вы тут ночью занимались?
– Да говорю же вам, я спал! – не понимая, что происходит, на всякий случай отнеки-вался я.
– А может он того, и вправду спал, – вступился за меня другой мужик. – Может он и ни причём. И зря мы так на него.
Мне на короткое мгновение показалось, что в глазах возбуждённой толпы промелькну-ло нечто подобия сомнения. И я решил воспользоваться ситуацией, чтобы перейти в контр-атаку.
– Нет, мужики, вы тут на меня всяко, но может быть, хоть кто-нибудь из вас мне все-таки объяснит, что происходит? – возмутился я.
Толпа угрюмо молчала, только посочувствовавший мне мужик присел рядом со мной, поворошил прутиком золу от давно прогоревшего костра и тихо сказал:
– У наших рыбаков сегодня большой улов. У них сети стоят километрах в трёх отсюда, ниже по течению. И за сегодняшним уловом пришлось посылать грузовик.
– Ну, а я здесь при чём?
– Да как тебе сказать, – замялся мужик. – Всё дело в том, что в сетях были парни. Мёртвые. Те самые, что бегали сюда, к речной ведьме. Так что, если ты знаешь чего, то луч-ше скажи.
– Да не знаю я ничего! Спал я, сказал же уже! – взволнованно воскликнул я.
– Ну, как знаешь. Бог тебе судья. Может, ты и впрямь спал. А вообще, уезжал бы ты лучше отсюда, от греха подальше.
Мужики, оставив меня в покое, суетились на краю обрыва. Я, заподозрив недоброе, с тревогой посмотрел на них и увидел, как они засунули в старый, видавший виды рюкзак не-сколько кирпичей и наполненный чем-то чёрный пластиковый пакет. Рюкзак завязали, и му-жик, пристававший ко мне с вопросами, сунув в рот сигарету, зажёг спичку и, прикурив, поднёс её к рюкзаку. И только тогда я увидел торчащий из рюкзака короткий кусок бикфор-дова шнура. Шнур загорелся, и мужик, размахнувшись, бросил рюкзак прямо в середину омута. Толпа бросилась врассыпную, и уже через пару секунд над обрывом не осталось ни души. Все, быстро отбежав на значительное расстояние, залегли за деревьями. Только я про-должал сидеть и тупо смотреть на расходящиеся по водной глади от брошенного рюкзака круги. Я, наверное, слишком поздно понял, что сейчас произойдёт трагедия.
Вода, вскипев, мощным фонтаном поднялась над обрывом. Последнее, что я помню – это как от удара взрывной волны катился по земле.
Меня кто-то сильно тряс. Я открыл глаза и осмотрелся. Я был весь мокрый и покрыт огромными пятнами донного ила, тиной и ещё какими-то водорослями. Из носа и ушей текли тоненькие струйки алой крови. В голове, как в пустой раковине, стоял глухой шум. Виски и затылок ломило. Надо мной склонился сочувствующий мне мужик и что-то орал в моё зве-нящее колокольными переливами ухо. Я ничего, кроме нестерпимого, болезненного звона, не слышал. Лалачка?!! А Лалачка, скорее всего, погибла. После такого мощного взрыва вы-жить было практически невозможно.
Я медленно сел, потирая ушибленную голову. Меня мутило. Мужик, похлопав меня по плечу, что-то сказал. Но мне было не до него. Я плакал навзрыд. Боль от невосполнимой ут-раты жгла мене грудь. И какое мне было дело до тех загубленных ею парней, когда загублена была моя жизнь. Я был растоптан, уничтожен, убит!
Мужики, равнодушно посмотрев на меня, пожали плечами и отправились восвояси. А я, держась обеими руками за голову, продолжал неподвижно сидеть и тупо смотреть на по-серевшую, мутную после взрыва воду.
Так, не шевелясь, я просидел до самой ночи.
Взошла луна и залила своим серебряным светом окрестности омута. А я, в глубине ду-ши всё ещё надеясь на чудо, продолжал неподвижно сидеть и чего-то ждать. И чудо про-изошло! Не знаю как, но я, совершенно оглохший, услышал её нежный, полный мольбы и страдания голос.
– Валера!.. Валера! Ну, где же ты, Валера? Помоги мне, скорее, – она просила меня о помощи.
Я, поражённый, встрепенулся. С трудом переставляя непослушные ноги, я подошёл к краю обрыва и посмотрел вниз. Она была там. Лалачка призывно смотрела на меня, и её кри-чащий болью взгляд умолял меня о помощи. Она была ранена, но жива, и я, не раздумывая, прыгнул вниз. Я вытащил Лалачку из реки чуть ниже по течению, где берег был более поло-гий. Мы лежали на берегу минут десять – отдыхали. За это время Лалачкин рыбий хвост преобразовался в две очаровательные женские ножки – чудеса!
Как только я почувствовал, что смогу идти, я поднялся и, взяв Лалачку на руки, понёс её к своей палатке. Хоть и с большим трудом, но я дошёл. Я положил её на землю, развёл костёр и сел рядом с ней. Её то ли от холода, то ли от большой потери крови сильно лихора-дило. Я обнял её, пытаясь согреть. Так, молча, прижавшись друг к другу, мы просидели поч-ти всю ночь. К утру Лалачкины раны, перестав кровоточить, стали затягиваться прямо на глазах. И это меня совсем не удивило, ведь она была не совсем человеком, а может, и совсем не человеком. Этого я не знаю и сейчас.
Перед самым рассветом раны Лалачки совсем затянулись. Она окрепла. В ней просну-лась жизнь. И она вдруг, сильно прижавшись ко мне всем телом, испуганно прошептала:
– Валера-Валера, мне пора.
Я грустно вздохнул, взял её руку в свою, но так и не нашёлся, что ответить.
Она посмотрела мне в глаза своим вопрошающим, полным тоски и отчаянья взглядом. Я понял, я сразу понял всё! Она приблизила своё лицо к моему и крепко впилась в мои губы своими сладкими, ненасытными губами. Мы, в каком-то исступлении, слились в долгом и страстном поцелуе. А дальше произошло то, что в таких случаях и происходит.
Солнце уже взошло, когда мы расставались.
– Я ухожу, – сказала она. – Навсегда. Мы больше не увидимся. Никогда.
– Но почему?
– Так надо, Валера, – отвечала она. – И ты отправляйся домой. Тебе здесь нечего де-лать. Прощай!
Сказав это, она подошла к обрыву, и, не оборачиваясь, прыгнула в омут. Плеска я не услышал, а только увидел, как медленно расходятся круги на воде. Сердце моё на секунду замерло, а потом вдруг мне стало легко, как будто камень с души упал. Я встал и, быстро за-грузив свои вещи в машину, уехал.
 Только дома я обнаружил, что с моей руки каким-то невероятным образом исчезли простенькие часы фирмы "Рекорд" с жёлтым металлическим браслетом. Подумав, что они потерялись в реке во время спасения Лалачки, я махнул на них рукой и решил, что пока обойдусь и без часов. Мне надо было решать другую проблему – проблему со слухом. Ведь после взрыва на реке я стал абсолютно глухим.

* * *
Олечка появилась у меня лет пять назад.
Я уже привык к окружающей меня вечной тишине, когда стук в дверь неожиданно про-резал мой слух. Я, столько лет не слышавший не единого звука, растерялся. Кое-как, с тру-дом, взяв себя в руки, я открыл дверь, и…
Перед моей дверью стояла маленькая, лет четырёх-пяти, очаровашка, и улыбалась мне.
– Здравствуй, папа, – сказала она и протянула мне часы фирмы "Рекорд" на жёлтом ме-таллическом браслете.
Я, конечно же, сразу узнал их. Это были мои часы, потерянные в том проклятом омуте. Я осторожно взял их из рук девчушки, и только тогда до меня наконец-то дошло! Она моя дочь, и я СЛЫШУ!.. О боже! Я слышал! Я слышал её голос, такой приятный и нежный на слух!
– Меня зовут Оля, – сказала она. – Я твоя дочь. Ты помнишь Лалачку? Она – моя мама.
Я, вконец одуревший от невероятного сюрприза, с глупым видом стоял в дверном про-ёме и молчал, как законченный осёл.
– Ну, что же ты стоишь, папочка?! Приглашай!
– Да-да, конечно, – только и смог вымолвить я, и, отступив в сторону, пропустил её в квартиру.
Оля серьёзно, совсем не по детски, посмотрела на меня, вздохнула и пошла осматри-вать мою (нет, теперь нашу) квартиру.
– Мамы больше нет, – щебетала она. – Люди всё же добрались до неё. Теперь я буду жить у тебя. Ты рад? Где моя комната? Покажи…
Сейчас Оле девять лет, и с годами она стала ещё больше походить на свою мать. Я по-прежнему ничего не слышу, кроме её голоса и шумов, производимых ею.
 Я знаю, что когда Оля вырастет, она уйдёт. Но пока, чтобы не сойти с ума, об этом лучше не думать.