Больные умирают по ночам. 5

Больные умирают по ночам.
Хазар Джон.



Я сижу на пластиковых стульях, за пластиковым столом. Тут, в столовой отделения терапевтической реанимации, все стулья и столы сделаны из пластика, - потому что это гораздо дешевле, нежели чем хорошая и удобная мебель. Комплекты состоящие из четырех пластиковых стульев и одного пластикового стола, - они тут везде.
Передо мной, на столе, стоит чашка кофе и пепельница, в которой все еще дымится, только что потушенный мной окурок «Pine»a.

Я сижу, слегка нагнувшись, над столом, и мои ладони крепко сжимают кружку кофе, - тепло кружки приятно щекотит мои ладони. Моя голова опущена, и черная прядь волос ниспадает на мои брови. Уже давно перешло заполночь, и моя бессонница мне на руку, как на руку любовь к жаре у кузнеца. Я сижу тут и думаю о следующем больном, который поступит на машине скорой помощи. Вызова еще не было, но я знаю, что он обязательно будет, также, я знаю, что в эту ночь нам не придется отдыхать. Хотя о каком отдыхе может идти речь, когда твоей работой является - жизнь. Точнее сохранение жизни. А если быть еще точнее, то – продление жизни, еще хотя бы на день. Ну а если быть еще точнее, то – отдаление смерти, хотя ты прекрасно знаешь что если не сегодня, так завтра.

Я вынимаю еще одну сигарету, из пачки лежащей около пепельницы, и прикуриваю от «Крикет». Я затягиваюсь медленно, не торопясь, одновременно разглядывая, как красный огонек становится ярче, от моего вздоха. Я еще немного придерживаю дым у себя во рту, и только затем делаю глубокий вдох. Такое концентрированное количество никотина, на секунду, позволяет мне почувствовать, что мне больше никогда не придется говорить: - Курс лечение продвигается хорошо, и вскоре мы вас выпишем.
Такое концентрированное количество никотина, на секунду, позволяет мне почувствовать, что мне больше никогда не придется говорить родственникам умершего больного: - Мне очень жаль, но мы сделали все что могли.
Такое концентрированное количество никотина, на секунду, позволяет мне почувствовать, что мне больше никогда не придется врать, как: - Не беспокойтесь, у Вас все будет хорошо.
Но это чувство исчезает, как только я делаю выдох, и дым покидает мои легкие, как и мое чувство самообладания.

Тут в отделении терапевтической реанимации, как не сложно это говорить, люди умирают очень часто. Ведь терапевтические больные, это те больные хронические заболевание которых в последние годы неуклонно прогрессировали, и привели организм больного к декомпенсированное состояние. А декомпенсация означает, что шансы на выход из этого состояние ничтожно малы. Тут лежат люди с хроническим гепатитом, переходящим в рак-цирроз. Тут лежат люди с хроническим гломерулонефритом, переходящим в почечную кому. Тут лежат люди с повторными геморрагическими инсультами. Тут лежат люди с повторными инфарктами миокарда. Тут лежат люди с тяжело текущей бронхиальной астмой – астматический статус. Тут лежат люди с гепатитом С. Тут лежат люди с гипертонической болезнью, которая стала причиной инсульта. Тут лежат люди с пищеводными кровотечениями. Тут лежит все человечество, со всеми его, хроническими, заболеваниями. 80% больных в нашем отделение умирают, 20% больных забирают родственники, чтобы те умерли среди своей семьи.

Я делаю глоток - по вкусу похожего на помои - кофе, и медленно выдыхаю в кружку синий дым. Дым бесшумно ложится на границу между кофе и стенкой, которая покрыта коричневым налетом, кружки. Я разглядываю этот искусственный туман, - смотрю на это произведение искусства, судьба которого зависит от моего следующего выдоха. Я откидываюсь на спинку, пластикового, стула, и откидываю голову назад. В таком положении я преподношу к губам сигарету и делаю хорошую затяжку. Дым, царапая мой кадык, устремляется в мои легкие, - покрытые смолой, от 15 летнего курения. Я закрываю рот и медленно выдыхаю через нос, - как только появляются первые намеки на дым, я прекращаю выдыхать и делаю глоток. Дым, проходя через мой пищевод попадает в желудок. Затем дым начинает давить на свод желудка и у меня появляется позыв на отрыжку. Отрыжка сопровождается комочком дыма. Я опускаю голову и вижу, что от дыма в моей кружки след простыл. При выполнении этих движений мне вспоминаются мои студенческие годы, когда я делал доклад на тему: «Польза курение». Я вспоминаю, как докладывал: «- У людей, ведущих активный образ курения, риск заболеть раком пищевода снижается на 60%. Человек, во время акта курения не вольно заглатывает дым, и содержащийся в нем смола и никотин, действую губительно на предопухолевые клетки, которые могут образоваться в пищеводе».
При этих мыслях, у меня на лице не вольно появляется улыбка.
 


Тут, в реанимации, люди говорят шепотом.
Тут, в реанимации, люди кричат шепотом.
Тут, в реанимации, люди молчат шепотом.
Тут в реанимации люди умирают шепотом.

Первый больной, который сегодня умер, это был старик, лет под семьдесят. У него бы диагноз «Гипертермия неясного генеза» градусник на его теле зашкаливал за сорок два градуса, по Цельсию. Мы вливали в него много жидкости, мы вливали в него много солей, много электролитов, много сердечных метаболиков, много дыхательных аналептиков – дабы он прожил еще одну ночь. Мы обложили его тело баклажками со льдом, - дабы его родственники увидели его утром – живым. Но все было напрасно. Его дыхание медленно уряжалось, пока он не впал в состояние «апноэ» - в состояние «отсутствие дыхания».
Теперь он лежит в грузовом лифте, - на носилках, - утром его заберут в морг. А на его – потном, пропитавшемся его запахом, все еще теплом, - матрасе теперь лежит, посапывая, медбрат - студент. Он прилично вымотался за эту ночь, и это было единственным свободным и мягким местом на данный момент.
У нас никто не брезгует. Брезгливость – непозволительная роскошь, в нашем деле!

В соседней палате лежит академик, у которого случился – уже в четвертый раз – повторный инсульт. Академик – это человек, который добивался к себе уважение годами, это человек, который очень щепетильно относился к своим поступкам и своим действиям в обществе.
Это человек, который ради своей репутации, был готов пожертвовать всем, и даже своим здоровьем.
Но что случилось сейчас? Он лежит в своей моче и его хриплое дыхание говорит, что ему осталось немного.
Он много делал усердий, чтобы получить свое место в обществе, но что случилось теперь?
Он лежит и медленно, но верно, умирает от прогрессирующего кровоизлияния в мозг.
И что, теперь, все это значит? Он умирает, и все его заслуги перед обществом не значат нечего! Он умирает, и ни его положение, ни его уважение не поможет ему. Он умрет этой ночью. И я это знаю, так же как знаю, что через год о нем никто не вспомнит, кроме его родственников. Никто не вспомнит его заслуг. Никто не вспомнит его прекрасный характер. Никто не вспомнит, каким хорошим он был. А, ведь я уверен, что ему в жизни хотелось сделать, что нибудь противоречащие его идеи, - я уверен, что ему хотелось поддаться соблазну, и сделать не большой шаг к саморазрушению. Но он так его и не сделал. Он прожил жизнь - слепым, ради того, чтобы не показаться в глазах общества не идеальным.
Почему человек, при жизни думает, какие будут у него похороны – пышные и запоминающиеся на несколько лет, или скудные «и приходящие»? Ведь после смерти тебе уже на все наплевать. Я видел много трупов, и поверьте мне – все они выглядели одинаково. Будь это русский или узбек, будь это полный или тощий, будь это христианин или мусульманин – после смерти все мы выглядим одинаково. Так как после смерти остается лишь оболочка, и ничего жизненного в ней нет! Раньше я и сам думал о том, что слово «оболочка», ни как не подходит к описанию мертвеца, но прошли годы, и моя практика позволила мне в это поверить.

Теперь он мертв, и ему все равно, что будет думать о нем общество. И он потерял то что мог бы обрести, если бы не это общество, которое диктует! И если ты будешь записывать этот диктант, ты станешь куском общества, которое не позволит тебе жить, так как хочешь ты. Никогда не поддавайся обществу. Верь в себя и в свое слово, ибо твоя смерть это единственно что есть ПРАВДА, в нашей жизни. И пока ты в это веришь и осознаешь, ты будешь жить прекрасно. И поверь мне она придет и за тобой, и тогда ты задашь себе вопрос: «- А правильно ли я жил?» Поверь мне, ответа на него ты не получишь – точно!

Я сидел, держа в руке кружку, и кофе уже давно не грел мне ладонь. Во второй руке я держал сигарету, - я держал ее, словно держал цветок за стебель. Дым от сигареты, поднимался тонкой струйкой, и, ударяясь о бежевый потолок, тут же испарялся.
Я услышал позади себя шуршание тапочек. Затем мне послышался голос Бахи.

- Фарид, ты тут? Вставай, там больного привезли. Похоже на приступ астмы, - сказал Баха, разминая себе плечи.
 
- Уже иду. Скажите медбрату, чтобы освободил место, и принес из экстренного шкафчика, флакон физ. раствора, ампулу дексаметазона, ампулу раствора эуфеллина, ампулу раствора строфантина и флакон с раствором димедрола. Я иду.

- Хорошо, - сказал Баха и исчез в коридоре шурша тапочками.


Я потушил сигарету о дно пепельницы и встал с пластмассового стула, который стоял рядом с пластмассовым столом, на котором стоял мой, «пластмассовый», кофе. Я бросил в карман халата, пачку «Pine» и зажигалку «Cricket».

Кофе, я, так и не допил.