Что такое сегодня критерии в литературе?
Критерием будем считать оценочное суждение, выведенное из знания об эталоне и адресованное образцу (в данном случае литературному) для поверки последнего на подлинность. Есть такое требование в искусстве: правда. Прототипная сторона правды – ложь, но художник и ее искажает.
Существует ли сегодня возможность критериев в литературе? Оценок много, но никакой авторитет или идеал не торжествует в них. Качества в литературе - оценивают, а оценки сами некачественные. Если любое частное мнение полноправно, воцаряется всеобщая индифферентность. Ничто сейчас не являет примера положительного, отрицательного, обязательного к применению; читательское общество застыло в информационном поглощении. Литература оскорблена плюрализмом, оскуднена субъективизмом. Как древние египтяне не знали перспективы, так мы не знаем векторов совершенствования. Художник снова сел в заблудившийся трамвай, оборудованный уже системой АКП - автоматическим контролером проезда, и пусть этот художник покороблен, как всегда, регламентами и правилами, - в совершенном большинстве случаев он, трусоватый в обыденности, свыкается с меняющимся миром и возбуждает реципиента парадоксальными наплывами эмоций, а не совестью; рефлексией, а не бунтом; зыбкостью светотени, постоянной переоценкой собственного мнения.
Реципиент – странное слово? Но читатель теперь - зритель, этимологически пожиратель. Жрец с художником сегодня размежевались.
Вот был проект: русская литература пестовала героя, повернула себя в 20-м веке в русло критицизма. Критерии – вмененные оценки – создавались извне и служили социологическим задачам. Однако литературная элита стрелялась, вешалась, умирала от дистрофии на почве депрессии - или прогибалась.
Процесс маргинализации литературы, начатый диссидентами и эмигрантами, то есть людьми травмированными, привел к созданию абсолютного критерия - дегероизации. В политехнических цехах была выкована никому не нужная блоха. (Этот подрывной проект запустил еще западный модернизм – изобрел поток сознания и каждому открыл соблазн заурядного творчества.)
Возьмем известного современного писателя и назовем его П. Где его критерии, этические и эстетические? Нужны ли они ему, как и его читателям? Ему нет дела ни до гражданственности, ни до русского космического подвига. Какую баню он может устроить обществу, каких пауков в ней пристроить? Эротика у него - не Везувии, а так, китайская пиротехника. Репринт, ретроспекция, ремейк. Выхолащивание, паразитирование на готовых ресурсах.
Конечно, мы работаем на основе тех форм, которые уже существуют.
Неизбежно следуем, неизбежно поправляем - можно ли деваться от того что есть? Термины нашей повседневности вторичны; современное поколение, например, называет себя next - “следующее”. Наш постмодернистский век даже в самоназвании неоригинален.
Тем не менее в современной прозе можно наблюдать, как крепчает импульс, основанный на опыте солнечных оптимистических эпох. Увлечение ущербными формами спадает, возникает даже известное опасение - литература включается в общий механизм преследования успеха: ей навязывается соревновательная, а не созидательная роль. Но, может быть, благодаря этому литература стремится к тождественности с миром, и критерии, внутренне присущие ей как существу все-таки религиозному, смогут внести в этот мир ренессансный подъем.
Свидетельство о публикации №206102600105