В погоне за привычным

Я сидела в последнем вагоне пригородной электрички, прислонившись к окну, и с меланхоличной улыбкой любовалась упадническими пейзажами подмосковной осени. Пепельное небо в чёрных пятнах, словно обезображенное тело неизлечимо больного чумой, в совокупности с запахом гниющих листьев и травы, который я, казалось, слышала и в вагоне, рождали во мне массу бесконечно приятных эмоций и ощущений.

В таком, крайне благостном для меня расположении духа, моему взору открылась любопытнейшая картина… Пока электричка стояла между двумя станциями (такое часто случается, особенно в дневное время), я заметила наистраннейшее существо, движущееся по параллельному железнодорожному пути в сторону Москвы. Приглядевшись, я поняла, что это бежал человек, мужчина. Какой занятный!

Главным образом, меня изумило то, как он выглядел: деловой пиджак, пыльный и изрядно поношенный, почти сполз и болтался на одном лишь левом предплечии и рукаве, мятые брюки были явно велики ему и мешали бежать, всё время цепляясь за подошвы ботинок, рубашка была неаккуратно заправлена и кое-где торчала, держа в обеих руках, он прижимал к груди старый портфель из коричневой кожи под крокодила; его волосы с проседью были давно не стрижены и не мыты и торчали в разные стороны, чем напомнили мне причёску сразу нескольких пост-панковских музыкантов. Я не видела глаз этого человека, но легко представила их напряжённое выражение. Он явно куда-то спешил, и я догадывалась куда…

Пытаясь догнать ушедшую из-под носа электричку, несчастный оставлял позади уже N-ый километр, его мозг нещадно атаковала одна лишь навязчивая идея – не опоздать на работу ни в коем случае! Бедняга больше всего на свете боялся того, что он потеряет своё место, боялся оказаться униженным, несостоятельным, боялся перемен и нестабильности. И лишь в кошмарных снах он мог представить себя микроскопической частицей броуновского движения, хаотично ползающей не в замкнутом, а в открытом пространстве, не находя стенки, чтобы приткнуться и перевести дыхание.

Он бежал за электричкой, тщетно стараясь настигнуть прошлое и вновь расставить всё по своим местам. Ему и в голову не могло прийти, что можно было бы поехать на следующей или, наконец, выйдя на дорогу, поймать машину, как, впрочем, не представлялось и то, что его не ждут в офисе. Почему? Да разве ждут обратно сотрудников, находившихся на лечении в психиатрической клинике? Несчастный, он совсем запутался… Кто бы мог подумать, что, оказавшись там, он не сможет изменить своей привычке: не сможет не вставать в 7 часов утра, не бриться, не надевать костюм и рубашку, с педантичной аккуратностью не завязывать галстук, не протирать ботинки кусочком тряпки, смоченной собственной слюной, и не отпрашиваться у санитаров пойти на платформу, которые, разумеется, мгновенно пресекали эти попытки. А он плакал, почти как ребёнок, которому не разрешали пойти на улицу. Одной рукой он размазывал слёзы по гладковыбритым щекам, а другой легонько тряс врача за край белого халата и подвывал. Лишь однажды позволили ему выйти…

Моя электричка дёрнулась и медленно начала двигаться. Очень скоро сутулая, спотыкающаяся фигурка скрылась из моего поля зрения. Как жаль… и как скучно.