Учителю

В последний раз я видела моего учителя в прошлом году. Это была случайная встреча – мы столкнулись на остановке, когда оба выходили из разных автобусов. Сначала меня не узнал, потом внимательно присмотрелся, улыбнулся своей мальчишечьей улыбкой и сказал: "Привет!" Я ответила ему тем же. Мы долго шли по дороге, усыпанной начинающими алеть осенними звездочками кленовых листьев, о чем-то говорили, смеялись, а перед моими глазами стола одна сцена: он у доски, что-то объясняет, глядя на меня, а я ничего не слышу и не могу понять ни слова. Потом он спрашивает меня, а я на подгибающихся ногах иду к доске, беру мел дрожащими руками и начинаю разбирать предложение…
Тогда я училась в восьмом классе. Так уж получилось, что учителя по русскому языку менялись у нас в последние два года раз пять или шесть. Точно не припомню, они все слились в моей памяти в какую-то единую серую массу, неотделимые друг от друга, похожие на тех, кто был до них и тех, кто был после. Единственным ярким пятном был тот молодой преподаватель, который пришел к нам после зимних каникул. Высокий, пожалуй, даже слишком высокий, с озорной улыбкой и всегда смеющимися глазами, он носил спортивную сумку вместо строгого кейса и ходил особенной пружинящей походкой. Среди унылых школьных будней он был чем-то необыкновенным, праздничным, и его уроки, которые бывали обычно уже к концу занятий, я начинала ждать еще с утра. Тогда и школьные кабинеты не казались мне мрачными; он настолько освещал их своей добротой и неподкупной искренностью, что даже самые заядлые хулиганы и двоечники вскоре полюбили его.
Мне не нравилось ходить в школу. Само здание, которое торжественно носило название "большой школы", потому что в ней учились только старшеклассники, навевало на меня тоску. Двухэтажное, но низкое и приземистое, оно никак не создавало впечатление "обители знаний", скорее, наоборот: оно выглядело словно запущенный средневековый замок, полный загадочных и мрачных тайн. Здание "большой школы" было построено на месте некогда бывшего здесь болота, в котором, как поговаривали жившие по соседству старожилы, утонул не один человек. Зимой, по утрам, когда в школе еще не включали свет, мы маленькой цепочкой из пяти-шести человек осторожно пробирались на второй этаж, держа в руках карманные фонарики и пластмассовые зажигалки, и с трепетом смотрели на пролет черной лестницы. Она была в самом конце коридора, около физической лаборатории, и казалась нам чем-то особенно страшным и поэтому желанным. Говорили, что в этой лаборатории есть экспонаты заспиртованных птиц и лягушек, а в запакованных коробках, хранящихся в пыльных шкафах, - засушенные бабочки и жуки. Нас туда никогда не пускали, и на редкие лабораторные работы наша физичка приносила приборы из подсобки во дворе. Так где же, как не в этой лаборатории около черной лестницы, жили бы привидения? Затаив дыхание, мы шаг за шагом поднимались по парадной лестнице, с ужасом вглядываясь во мрак в конце коридора, а потом с криком летели вниз и наперебой рассказывали друг другу, как в темноте реяли какие-то огоньки. Сейчас, конечно, я вполне допускаю, что это были просто отсветы наших фонариков на немытых окнах, но тогда мы были точно уверены, что это были привидения, и не решались подходить к черной лестнице. На переменах после второго, третьего уроков мы подходили туда и разглядывали обшарпанные ступеньки, пытаясь найти там следы пребывания духов. Естественно, кроме мусора, мы ничего не находили и строили гипотезы, почему же духи не хотят в открытую нам показываться.
Потом звенел звонок на первый урок. Мы брели в классы, стены которых были покрашены унылой коричневой краской, и тщетно стараясь согреться в утреннем холоде, со скукой слушали правила сложения дробей и зубрили столицы африканских государств. Столовой у нас не было, и на переменах мы бегали к торговкам около школы, которые продавали леденцы, жвачки, дешевый шоколад и ароматизированные ручки, для простоты обращения называемые "ручками-вонючками". Перемены были короткие, снова звенел звонок, и мы нехотя возвращались в промерзшие классы, чтобы еще сорок пять минут мечтать о том, когда же, наконец, закончатся занятия.
Весной ситуация немного менялась. На улице теплело, и школа уже не казалась такой мрачной. Уроки физкультуры проходили на улице, и, носясь по незаасфальтированной спортивной площадке, мы захлебывались пылью и радостным визгом. В маленькой оранжерее около колонки, гордо именуемой "водопоем", толпились группы мальчишек и девчонок – кто-то набирал воду в ведра для дежурства, кто-то мыл тряпки, другие же наполняли мутной жидкостью водяные пистолеты, чтобы как следует отметить приход такого знаменательного события, как перемена. Я до сих пор помню запах свежевымытых полов в кабинете русского языка, когда руки еще отдают мылом и мелом, и хочется побыстрее отмыть их от этого едкого запаха.
Несмотря на мою нелюбовь к школе, училась я хорошо. Были уроки, на которые я ходила с удовольствием, например, история, которую я обожала до восьмого класса включительно. Я бредила приключениями древних греков и египтян, с восторгом читала описания средневековых замков и наизусть заучивала маршруты походов Чингиз-хана. Потом у нас сменился учитель, и я возненавидела этот урок так же сильно, как любила до этого. Географию, сколько я себя помню, я всегда терпеть не могла. Несмотря на отличную успеваемость по математике и физике, моя учительница по кличке "Глобус" упорно не хотела ставить мне пятерку, объясняя это тем, что у меня абсолютно не развито логическое мышление. Как это было связано с заштриховкой климатических зон на контурных картах, которые я с неизменной точностью копировала из огромного географического атласа, принадлежащего еще моему дедушке, я до сих пор не могу понять. Я наизусть вызубривала учебник и справочники, но еле-еле наскребала баллы, необходимые для пятерки в четверти. Может, это был такой своеобразный педагогический ход, но по сей день географию я не люблю и любить, по всей видимости, уже никогда не буду. Математика нравилась мне постольку – поскольку, физика мне была интересна только во время практических занятий, а биологией и химией я увлекалась довольно сильно. Практически каждую свободную минуту я проводила в химической лаборатории, протирая запыленные склянки с реагентами и сортируя их по названию. Языки мне нравились потому, что давались крайне легко, и домашние задания по ним я обычно успевала делать еще в школе. Черчение я просто ненавидела, а рисование любила; с удовольствием ходила на уроки пения, поскольку в это же время я училась музыкальной школе.
Русский и литература никогда не вызывали у меня особенного интереса до прихода Евгения Вячеславовича. Еще в пятом классе, когда я только перешла в "большую школу", у нас эти предметы вела совершенно очаровательная бабушка, Надежда Васильевна Бутенко, которая своей хохляцкой прямотой и искренностью поневоле внушала уважение. И доверие. Не припомню другого такого учителя, перед которым я робела и которого обожала одновременно. Потом Надежда Васильевна ушла, а на смену ей пришла целая вереница новых учителей, которых я даже не запомнила. А спустя какое-то время к нам в кабинет зашел совсем молодой парень, еще мальчишка, который поставил свою спортивную сумку прямо на учительский стол и широко нам улыбнулся.
Самой отличительной чертой Евгения Вячеславовича был его рост. Впрочем, мне так казалось, наверное, потому что я сама была очень маленькая, ниже всех в классе, и на физкультуре козел даже на самом низком уровне мне был по грудь, так что через него я никогда не прыгала. У нашего нового учителя были длинные руки с тонкими изящными пальцами, длинные стройные ноги и пронзительные черные глаза. Когда он смеялся, глаза у него немного зажмуривались, что придавало ему трогательное сходство с ребенком, которому сказали что-то очень приятное. В противоположность другим учителям, он возился с нами как нянечка, рассказывал смешные истории и непринужденно болтал на переменах. Вскоре я заметила, что именно его уроки жду с особенным нетерпением, стала гораздо внимательнее оформлять домашние работы по русскому и не один час проводила за сочинениями, пытаясь довести их до совершенства. Мои усилия не остались незамеченными – Евгений Вячеславович понемногу стал выделять меня из всех моих одноклассников и во время объяснения нового материала теперь смотрел он, в основном, на меня. Я постоянно сидела за первой парте второго ряда и преданно смотрела на него, стараясь не упустить ни одного слова. В школу я теперь бежала с удовольствием, и даже извечные придирки географички стали мне по барабану.
Это не было банальной любовью ученицы к своему учителю. Скорее всего, это не было даже увлечением. Просто впервые в жизни я встретила человека, который относился ко мне, как к равной, с уважением и вниманием. Обычно, куда бы я ни приходила, на меня смотрели как на диковинного зверька, маленького вундеркинда, что неосознанно создавало стену между мной и теми, с кем мне приходилось встречаться. Он же был не таким. Может, его молодость и неиспорченность сыграли здесь свою роль, может, что-то иное – в конце концов, я была ребенком и не особенно пыталась анализировать свои привязанности и симпатии.
Потом я заметила, что мой всегда веселый и смеющийся учитель как-то вдруг погрустнел и осунулся. Он так же занимательно продолжал вести свои уроки, но на переменах больше с нами не разговаривал и много курил. Я не понимала, в чем причина перемен, а он лишь улыбался в ответ на мои расспросы, уверяя меня, что у него все в порядке. В конце концов, для него я ведь была просто ребенком.
Через полторы недели он ушел. Он закончил урок и только тогда сказал, что больше не будет у нас вести. Для меня это было шоком. Я и представить не могла, что его может заменить кто-то другой, что на чужие уроки я буду ходить с таким же удовольствием. Он попрощался и вышел из класса, покачивая спортивной сумкой. Я следила за ним из окна и, как только прозвенел звонок, бросилась на улицу. Евгений Вячеславович стоял на игровой площадке около поручней и молча курил одну сигарету за другой.
- Почему? – спросила я. – За что вы нас бросаете?
Он улыбнулся.
- Нет, что ты, я вас не бросаю. Просто так иногда получается в жизни, что приходится уходить, пока тебя…
Он не договорил, но я поняла, что он хотел сказать: "Не выгнали".
- Без вас здесь будет скучно, - прошептала я. – Вам и вправду нужно уйти?
Он засмеялся.
- Эх, если бы я мог остаться… А ты не переживай: у вас теперь будет прекрасный учитель.
Мне хотелось крикнуть: "Не нужен мне никакой другой учитель, кроме вас!", но я сжала губы и промолчала.
- Ладно, - он стряхнул пепел с сигареты. – Тебе нужно на урок, а я пойду. Беги, хорошо?
Я так же продолжала стоять около турникета.
- Можно, я вас попрошу кое о чем?
Он поправил сумку на плече и грустно усмехнулся.
- Да, конечно.
Я взяла сигарету из его рук.
- Не курите так много, пожалуйста. Это же вредно, - сказала я умоляющим голосом.
Он снова усмехнулся.
- Советуешь?
- Да, – твердо сказала я, следя, чтобы мой голос не дрожал. – Советую.
Потом он ушел. Школа снова погасла. Я продолжала ходить в нее безо всякого интереса, а через год, закончив девятый класс, я ушла из нее. И не на минуту не пожалела об этом.
Изредка мы видимся с моим учителем. Мы случайно встречаемся на остановках, в парке, по дороге домой. Он внимательно слушает мои рассказы, заинтересованно расспрашивает меня об успехах и сдержанно рассказывает о себе. Я изменилась, и он, наверное, тоже. Теперь он не кажется мне таким высоким и непобедимым, как раньше, но каждый раз, когда я снова его вижу, у меня сильнее начинает биться сердце и я ускоряю шаг, чтобы идти с ним в ногу. И каждый раз, прощаясь, я мысленно становлюсь перед ним на колени и говорю: "Спасибо тебе, учитель!"