Память, ещё не старого лица, давно забытого романа

Зазнайка, прожил пятый год и показалось, что уже всё изучил, всё помнишь, всё знаешь. И вот теперь прощаться пришел. Пришел сюда, где музыка звучит, музыка толщи и шири, безгрудых младенцев и бесшейных толстяков. Какую песнь мы пропоём с тобой, во славу живущего?
  Скажи – день идет, день проходит.
 Повозка, груженная золотом и ржавым железом, тащит этот день за собой. Колесница без седоков, с символическим бессмертием и выглаженной дорогой с ухабами. Режиссер взмахнул рукой, оголил свою лысую голову, послюнявил палец, перевернул страницу. Посланник Бога. Несметное количество ангелов-хранителей вокруг него дуют в дуду. А за ними ангелы-разрушители выполняют команды помощника режиссера: - на стол! остановка! замерли! понесли обратно! в последний раз! одумался! свети! Так и строится их разговор – постойте, так и сделаю, будет исполнено, дайте привыкнуть к темноте, видьте – получилось!
 - На кого я сейчас похож?
- Это любовь, мой мальчик! Не смею вмешиваться, не смею советовать, не смею лечить.
На актера смотрят все артистки. Его можно потрогать. Ущипнуть, очень спокойный мужчина – атлет, атлант.
Высокий, прямой, стройный, чуть худощавый
Ну вот, постоял, посмотрел, ушел. Завтра придет другим. Уже не таким маленьким мальчиком. Я его не обидела, наоборот, удостоила своим вниманием. А он злой и неблагодарный. Не представляю себе, как я бы с ним жила. Я привыкла называть вещи своими именами. Да, я сожалею, что в первую очередь обвинила его в трусости, во вторую – в мужественности, в третью – в мужеложстве. В любом случае, в моих словах была ирония, и это нельзя было не заметить. Господи, обвинила мальчика во всех смертных грехах, просила покаяться. Сука я. А он целовал мои руки, просил прощения. Глупенький, благодарил - спасибо Вам, спасибо Вашей маме!
Не пойму, зачем нужна была эта сцена в спектакле. Такая пошлость при дамах и их кавалерах.
 - Перед тем, как проститься, нам нужно с тобой поговорить. Нужно, мой милый, милый очень любит молчать, молчун, мой милый. «Милый мой строен и высок, милый мой ласков и жесток…» Заговорил. Всё до боли знакомо. Ты хочешь, чтоб я по-бабски завыла?
Всё повторятся. Игра в поддавки для детей младше среднего возраста.
Молчание – золото. Разговор – железо.
Это женщина казалась мне мамой. А её мама, её мамой. Хотя порой мне было трудно отличить, где мама, а где её мама. Они так похожи, все мамы. Все мамы, любящие своих чад. Готовые им простить и тот разговор, и тень маленького предательства.