Мистические истории московского метро Божик

БОЖИК

Однажды я возвращалась из Беляево к себе на Первомайскую. Без двух пересадок никак, в любом случае. Поехала от Октябрьской по кольцевой. Удивительно, но народу в вагоне оказалось относительно немного. Кое-кто стоял, однако давки не было. Мне даже удалось втиснуться на краешек диванчика у самой двери, – знаете, где бывает такая голубая штучка с динамиком и кнопкой «Экстренная связь с машинистом».
Я раскрыла журнальчик, чтоб посмотреть картинки и прочитать заголовки. Как вдруг, растолкав публику, передо мной возникла какая-то бабёха с крашеными рыжими волосами, в зеленой мохеровой кофте с люрексом, расстегнутой фиолетовой куртке, синих джинсах и белых кроссовках. Такие обычно ворочают огромные тюки на московских рынках. Это, правда, была без тюков. Нависнув надо мной могучей грудью и полоща краем куртки мне по лицу, она, закусив губу, начала яростно жать кнопку над моей головой.
«Господи, опять что-то случилось?» – в ужасе подумала я. Мы, москвичи, уже не удивляемся взрывам, выстрелам и убийствам в метро, но жертвой становиться никому ведь не хочется. Я человек неверующий, но всякий раз, когда поезд надолго встает в тоннеле и в воздухе сгущается недобрая тишина, мысленно молюсь: «Боже, если ты есть, сделай так, чтобы я вернулась домой невредимой – у меня ведь Серёжка еще маленький!»…
«Говорите, вас слушают!», – прогремел мужской бас из потрескивающего динамика.
Я вздрогнула. Если у Бога есть голос, он, наверное, вполне может быть именно таким. Суровым, властным, густым, громовитым.
– Богдан, Богдан, Божик мой, це ты?! – заорала тётка.
– «Сообщите немедленно, что случилось!», – продолжал грохотать бас.
– Та, Богдан, шо случилось – тебе увидала! – звонко запричитала она на смеси русского с украинским. – Як подали поезд, бачю – ты! Скильки рокив прошло – а узнала!
– «Гражданка, представьтесь и объясните, что вам нужно», – прервал ее бас.
– Чи не узнал? Я ж Галя, Галя твоя, Галя Петренко, помнишь?.. Як мы с тобой молодые гуляли, як ты мене…
Динамик вдруг перестал шипеть и совсем замолчал.
Видимо, машинист отключился.
Но настырная Галя Петренко вновь вжала кнопку в панель до упора и заорала:
– Божик, послухай, свидаться надо! Ты не боись, я ничего от тебе не хочу, да ведь сын у нас был, Божик, сын, слышишь?!...
Вагон замер.
Динамик тихо потрескивал.
– «Как это… был?», – внезапно спросил потускневший бас.
– Та погиб он! Убили!.. В Чечню ту проклятую подался – с москалями, вишь, воевать… Двадцать рокив тильки сровнялось…
Галя вдруг осеклась и испуганно обежала взглядом целый вагон «москалей». Но никто и не думал возмущаться. Все жадно слушали, желая узнать, чем закончится эта история.
– «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Таганская», – послышалась из динамика запись заботливого женского голоса.
Вагон тихо тронулся.
Она опять потянулась к красной кнопке, но из динамика неожиданно раздался голос Богдана:
– «Слушаю».
– Божик, я б тебе хоть фотку показала, побачил бы сына, – запричитала уже рыдавшая Галя. – У тебе своя жизнь, у мене своя, та ведь было же щастье! Я за тобой так скучала, так маялась, батько мене чуть со свету не сжил с дитем-то, вот и вышла за Колю – помнишь, шофёр с базы, – а его через год посадили, он там и пропал, ни слуху ни духу, а я уж с двумя была, доня родилась, Оксаночка, теперь она взрослая, в Москву вашу поихала, устроилась хорошо, у богатых работае, дите ихнее нянчит, мене вот вызвала… Ничего мене от тебе не надо, Божик, побачиться б тильки!..
– «У меня смена кончается через час», – откликнулся Богдан по-прежнему отчужденным, но заметно смягчившимся голосом. – «Давай жди меня на Улице Подбельского в центре зала».
– Та где ж это? – беспомощно всплеснула руками Галя, явно плохо ориентировавшаяся в московском метро.
– «По схеме посмотришь. Пока. Конец связи».
Богдан, судя по голосу, превратился в настоящего москаля. Говорил совсем без акцента, хранил самообладание и слезам не очень-то верил. Еще бы, двадцать лет жизни в таком городе вышколят кого угодно…
Динамик вырубился.
В вагоне было тихо-тихо.
Оторопевшая Галя стояла передо мной, беззвучно плача и глупо улыбаясь. Я вынула из сумки пачку бумажных платочков и отдала ей. Они пахли мятой. Говорят, мята успокаивает. А сама при этом подумала: зачем он услал ее в конец красной линии, когда сам ездит по кольцевой? Потом поняла: если она сейчас не выйдет на Комсомольской, то так и будет донимать его всю дорогу по экстренной связи. Или, постепенно перебегая из вагона в вагон, доберется до головного и ворвется в кабину. Такие женщины могут всё!
Я вышла остановкой раньше, на Курской.
И не знаю, обманул Богдан несчастную Галю, заставив напрасно прождать весь вечер на дальней станции, или все-таки прибыл на Улицу Подбельского и повел ее пусть не к себе домой, а в какой-нибудь кафетерий. Ну, или в шашлычную.
Хотелось бы верить, что так и было.
Но теперь, когда езжу по кольцевой и вижу кнопку над крайним сиденьем, так и тянет нажать и спросить: «Божик, это ты?»…
Да и есть ли ты вообще на том или этом свете?...