Предисловие
В этой повести автор попытался описать жизнь, чувства и переживания человека, в жилах которого течет кровь еврея, унаследованная от матери, и украинская кровь, данная ему в наследство отцом родным. Этот человек в жизни столкнулся не только с очень недоброжелательным отношением окружаюших к евреям (жидам) со стороны неевреев и к неевреям (хазерам) со стороны евреев, но и внутри него самого постоянно в течение всей жизни продолжается борьба между его собственными «половинками». Даже уже будучи более, чем взрослым, я бы сказал – высшей зрелости, он так и не смог найти то миротворческое начало, тот примиряющий эликсир, который успокоил бы его душу, разрывающуюся пополам. И хотя он философ не только в душе, но и издал ряд серьезных статей на мирозданческие темы, он предпринял попытку примирить материализм и идеализм, рассматривая единное духовно-энергетическое материальное физическое поле, предложил новые трактовки диалектических законов, в частности, он, рассматривая закон единства и борьбы противоположностей, увидел смысл такой борьбы в стремлении противоположностей к компромиссу («примирение» противоположностей), примирил дарвинизм и морганизм и еще много чего сделал в философских науках, а свою раздвоенную душу так и не смог примерить и воссоединить – она так и продолжает существовать в единстве и борьбе, не находя компромисса. Возможно еще не время – как знать! Автор же полагает, что компромисс может быть достигнут только тогда, когда люди поймут, что национальность и вместе с ней менталитет и культура, им даны богом, и в этом нет никакой их заслуги. Поэтому они не могут и не должны гордиться тем, чего они сами не создали – это создали другие, а вы, уважаемые евреи и неевреи, как оказывается, ни при чем. Да, уважаемые господа, к акту вашего происхождения вы не имеете абсолютно никакого отношения. Радоваться этому факту вы можете, но гордиться им – это уже присвоение себе чужих заслуг. А за это можно и схлопотать по морде.
Вы, уважаемый читатель, легко заметите, что автор очень подробно описывает не только жизненные ситуации своего героя, но и его внутренние состояния, его внутренний мир. Автор смог это сделать лишь потому, что он очень дружен со своим героем, его герой Витек всю жизнь находится доже не рядом, а внутри автора, их души более едины, чем душа самого героя. Поэтому автор так близко знает и так любит Витька – они, фактически, одно целое, и безграничная любовь автора к своему герою аналогична столь же безмерному самолюбию, самовлюбленности. Но пусть тебя, мой дорогой читатель, не очень волнует это обстоятельство, так как автор во всем повествовании не допускает никаких искажений фактов и действительности.
Понять мечущуюся, страждущую душу героя трудно – нужно, по-видимому, или где-то как-то пережить что-либо аналогичное, или обладать высококачественными чувствоми сострадания и сопереживания, или иметь развитое чувство пространственно-временного воображения. Но я уверен, что Вы, уважаемый читатель, во все вникните, все оцените и будете сопереживать вместе с aвтором.
Витек.
Черноволосый деcятилетний мальчик с карими глазами, черными бровями, прямым выразительным носом, в общем, с довольно симпатичной физиономией стремительно догнал девочку с вздернутым носиком и личиком немного «засиженном мухами» и дернул ее за толстую красивую косу, но сделал это бережно и ласково, как это можно сделать только любя, хотя мальчик даже самому себе в том не признавался. Да, ему давно – еще с детского садика – очень нравилась «Светка», но никто, даже сама Светка, об этом не знали, так как мальчик – «Витек» (Виктор Батьков) – выражал свои чувства весьма своеобразно: то он дергал Светку за ее шикарную косу, то щипал мочку уха, хотя ему больше хотелось эту красненькую мягонькую мочку пососать, как соску. За «обижаниями» Светки скрывались глубокие чувства, что Светка ощущала интуитивно и поэтому не сердилась на Витька по-настоящему. Вот и сейчас, она ойкнула, бросила через плечо: «дурак», и скрылась в классной комнате. Но Витек услышал в сказанном совершенно другой смысл, смысл который соответствовал тону, а не содержанию – «хороший ты мой», такая была тональность произнесенного. Со сладостным чувством от услышанного Витек вошел в класс, где все ученики уже сидели, а учительница что-то начала объяснять. Он попросил разрешения сесть, и, разместившись на своем месте позади Светки, сейчас же дернул ее за косу и услышал в ответ «не мешай», что опять же прозвучало, как «любимый».
Все девочки-соученицы обожали Витька, о чем давали ему понять различными способами, вплоть до прямого признания, через записки, естественно. Все, кроме Светки. Ребята уважали Витька за его энциклопедические знания и достаточно высокие физические возможности, что ежедневно демонстрировалось на футбольном поле и гимнастических снарядах.
День Витька был достаточно насыщенным учебными и игровыми программами: школа, домашние уроки, музыкальная школа, домашние уроки, секции гимнастики, акробатики и обязательный бесконечный футбольный матч, завершение которого можно было ожидать лишь с концом теплой погоды. В футбол Витек играл легко, воодушевлено, с азартом. Он выучил много приемов дриблинга, балансирования мячом, ударов через себя в падении и прочих футбольных приемов, что давало ему преимущества перед многими сверстниками и за что его всегда с удовольствием приглашали поиграть в самом престижном качестве – центральным нападающим. Ребята, не участвующие в игре, обычно наблюдали за ходом поединка, сидя на импровизированных трибунах – несколько длинных лавок, стоящих вдоль границ футбольного поля. Часто на трибунах восседали девочки, болеющие за «свою команду». А «своей командой» у девочек практически всегда была команда, за которую играл Витек, которую неизвестно по какой причине всегда называли «Динамо». Иногда среди болельщиц появлялась Светка, и Витек с замиранием сердца наблюдал, как она восхищенным взглядом следила за его игрой и радовалась каждому его успешному финту и удару, или забитому мячу. Светка воодушевляла нашего героя на такие головокружительные акробатические прыжки и приемы, что мяч сам вертелся вокруг Витька и сам влетал в сетку ворот, он легко исполнял приемы с мячом, которые ранее ему не удавались, или которые он вообще только видел в исполнении других. Он становился легким, быстрым, ловким, он преображался, он сиял, и Светка не могла скрыть своего к нему отношения, блеск в ее глазах выдавал ее полностью. Вот и сейчас Витек легко и мягко исполнил финт, получивший впоследствии имя Метревели (накатывание мяча на пятку и забрасывание за спину защитника), обошел защитника и точным ударом послал мяч в «сетку ворот». В действительности никакой сетки на воротах не было, что часто вызывало споры между играющими командами – попал ли мяч в створ ворот. Но сейчас не это интересовало Витька – он с заслуженной гордостью посмотрел на Светку в ожидании ее одобрительного взгляда, но, увидев застывшую на лице «гримасу боли», моментально понял все и в доли секунды прибыв к месту происшествия, серией ударов в лицо и «в дыхало» бросил наземь верзилу пятиклашку, который имел наглость дернуть за косу «его Светку». Этот верзила пятиклашка – по кличке Дог – любил поиздеваться над маленькими. Он часто их пинал ногами, толкал и бил руками, забирал завтраки и деньги. Но Витек об этом не знал – он просто «защитил свою Светку», и, если бы на месте Дога был более лютый зверь, то Витька бы это не остановило. Дог с окровавленным перекошенным от злобы лицом медленно поднялся, невразумительно «прорычал» какую-то угрозу в адрес готового к продолжению схватки Витька и под улюлюканье малышни побрел со двора школы. За этот смелый и, в общем-то, справедливый поступок Витька чуть было не выгнали со школы – Дог пожаловался на Витька директору школы. Но директор, человек разумный, ограничился громогласной «акустической взбучкой», и это позволило Витьку сделать вывод, что директор не очень любил Дога – сына второго секретаря Киевского райкома партии.
Так в небольшом областном центре – городе Полтаве – проходили детские годы Витька. Выше описанное событие произошло в майские последние учебные дни, и Витек уже знал, что за успехи в учебе и спорте ему выделена путевка в какой-то пионерлагерь, находящийся где-то далеко на Черном море. Кстати, директор при оформлении акустической взбучки грозился забрать у Витька путевку, но не сделал этого. Кроме Витька, такими путевками были награждены две девочки – Светка и 13-летняя ученица 5-го класса Неля. Мать Витька и родители Светки и Нели договорись о том, что в пионерлагерь, находившийся под Одессой, детей отвезет Светкина мама, а заберет их мама Витька, родители Нели были очень занятые важные персоны – отец ее был начальником НКВД полтавской области, а мать – главврачом первой областной клинической больницы.
В начале июня мама отвезла Витька к Светке, откуда они должны были поехать на Южный вокзал, чтобы отправиться в далекую Одессу. С Нелей и ее мамой они встретились уже на вокзале. При виде Нели, смуглой черноволосой красавицы с черными глазами, пухленькими губками и уже сложившейся прекрасной фигурой (позже Витек узнал, что Неля была перворазрядницей по художественной гимнастике), Витек захлебнулся от тщательно скрываемого восторга, моментально влюбился, забыв свою Светку. В вагоне он сел поближе к Неле и все время старался незаметно прикоснуться к ней – дергать за косы он не решался, пред ним была святыня, на которую можно только глядеть влюбленными глазами и бережно прикасаться к ней чистыми руками. В течение суток, пока компания ехала в Одессу, Витек был занят только тем, что придумывал поводы и выискивал возможности поговорить с Нелей или оказать ей какую-либо услугу, чем изрядно расстроил свою Светку, которую ни разу за все время не дернул за косу и не сказал чего-нибудь «обидного» в ее адрес. Светкина мама тоже заметила «влюбленное поведение» Витька и начала подтрунивать над его неуклюжими попытками поухаживать за Нелей, чем смущала не только Витька, но и Нелю. Тем не менее, Витек продолжал свои неуклюжие ухаживания, он просто не мог иначе, того требовала его душа, его сердце, вся его сущность. Ночью он глаз не сомкнул – все надеялся, что каким-либо образом ему удастся увидеть Нелину грудь, так как он заметил, что Неля надела свободную ночную рубашку с тонкими бретельками, которые соскальзывали с ее плеч. И действительно ему «улыбнулось счастье» – Неля сделала вид, что случайно во сне оголила грудь, но Витек заметил, что это было сделано специально. Сердце его затрепетало, он тяжело задышал, Витек почувствовал, как ниже живота появился колышек, пытающийся выскочить из трусов. С пересохшим горлом и трепещущим сердцем Витек любовался Нелиной небольшой упругой грудью с розовым сосочком и боролся с искушением протянуть к ней руку и коснуться ее, или еще лучше – пососать этот розовый сосочек. Через некоторое время борьба закончилась не в пользу благочинности и, несмотря на холодный пот на лбу и дрожащие коленки, Витек, воодушевленный недвусмысленным Нелиным призывом, сделанным якобы во сне, протянул руку и коснулся ее груди. От этого прикосновения Витька пронзил электрический разряд, он чуть было не упал с полки (он и Неля спали на верхних полках), точнее, он таки «упал на полку Нели», окунувшись в ее горячие объятия. Всю оставшуюся ночь Витек и Неля лежали в обнимку, целуясь и касаясь обычно тщательно скрываемых мест. Витек впервые «пососал» женский сосок (пупырышек) и испытал прикосновение женской руки к своему пенису. Он не остался «в долгу» и поводил пальчиком по Нелиным половым органам, что ей, по-видимому, понравилось. Кстати, следует сказать, что Витек всегда любил почему-то пососать у мамы и других близких ему людей мочку уха. Такое у него было желание, которое переросло в привычку, и он сосал все подряд: кончики воротника и носового платка, а позже и кончики пионерского галстука, грыз карандаши и ручки. С таким же неистовым желанием и жаждой он сейчас сосал Нелин пупырышек. Так они в обнимку и уснули, но рано утром на рассвете Неля проснулась и отправила Витька на его полку. Светка и ее мама, проснувшись утром, увидели Нелю и Витька, крепко спящими на своих полках.
Последовавшие вскоре подъем, утренний туалет и завтрак как раз уложились во время, пока поезд доехал до Одессы.
Одесса встретила прибывших ярким солнцем и безоблачным небом – было начало лета, начало июня, цвели сирень и акация. В чистом воздухе пахло морем и паровозным дымом. Поезд въехал в тупик – железнодорожные линии в Одессе закончились, вокруг была только платформа, дальше ехать было некуда. Вещи прибывших, несмотря на их сопротивление, лихо подхватил коренастый, мускулистый, загорелый носильщик, и они в мгновение ока оказались в автобусе, принадлежащем пионерлагерю, в который они приехали. Дорога в пионерлагерь оказалась недолгой и веселой – играла музыка, дети и пионервожатые пели, больше пионервожатые, за окном пел город, пело лето, пела Витька душа, и, судя по горящим глазам, пела и Нелина душа. Немного развеселилась и Светка. Прибытие в лагерь ознаменовалось криками павлинов, которые встретили приехавших развеереными хвостами. Все прибывшие, большинство из которых не видели павлинов вообще никогда, или же видели только в зоопарках (зверинцах), остолбенели от такой встречи и стояли, расставив руки и широко раскрывши рты – такие превосходные создания, настоящие жар-птицы живые ходят рядом с ними. Ух, аж дух забивает! Так бы и стояли, любовались жар-птицами, но пионервожатые поторопили, так как приближался обед, а еще необходимо было всех принять, записать, распределить по отрядам, познакомить с другими детьми и т.п.
Витек попал в один отряд со своей Светкой, что его, естественно, огорчило, так как Неля попала в другой отряд, но все же ему немного повезло – оба отряда жили в одном домике. Так начался пионерский отдых Витька.
Ежедневные пионерские забавы, включавшие в себя купания в море, пешие походы по окрестностям Одессы, в катакомбы, вечерние пионерские костры, когда все дети садились вокруг костра и кто-либо из пионервожатых или детей рассказывал страшные, или интересные истории и приключения, иногда читали по-очереди Жуля Верна, Свифта, А. Толстого, иногда разыгрывали пьесы Корнейчука, читая монологи за героев пьес. Было интересно и весело, Витек опять незаметно дергал свою Светку за косу, что ей очень нравилось, и лишь иногда ему удавалось переброситься словом с Нелей – это было для него настоящим праздником, так как он чувствовал взаимную тягу, духовное притяжение.
В очень короткое время Витек завоевал симпатии всех лагерный детей и пионервожатых, изрядно поколотив всем ненавистного «здоровяка» одессита Кулька, прозванного так за то, что у него всегда были всякие сладости и вкусности, сына какого-то «шишака». Правда, этот поступок чуть не стоил Витьку окончания безмятежного лагерного отдыха – директор уже послал извещение в Полтаву, чтобы Витька приехали забрать, о чем с присущим всем пресмыкающимся подобострастием сообщил папе «шишаку». Но одесский «шишак» оказался на удивление мужиком достаточно справедливым – сын уже большой, вот и пусть учится сам себя защищать. На том и был исчерпан инцидент, после которого Кулек не только никого не обижал, но даже делился своими вкусностями со всеми детьми, и никогда не забывал Витька. Но не только этот эпизод послужил на укрепление авторитета Витька, но и его энциклопедические знания, его высокий интеллект, его спортивные способности – ни одно спортивное состязание никто не мог выиграть у Витька: ни в легкой атлетике, ни в плаванье, ни в нырянии, и, естественно, он был лучшим в футболе. Всё это немного раздражало ребят из столицы и других крупных городов, включая Одессу, но деваться им было некуда – се ля ви (такова жизнь).
Девочки Витька (теперь он считал своими и Светку, и Нелю) гордились тем, что он их земляк и друг, и были абсолютно уверены в своем превосходстве над другими, задирающими нос от своего «великосветского происхождения» (родом из столицы, или большого города), так как им была гарантирована защита в любых обстоятельствах. Их гордость Витьком еще больше усилилась после случая, в котором Витек проявил действительное мужество. Однажды дети практически всех отрядов купались в море и мальчик «Камбала» из параллельного возрастного отряда заплыл сам в море и вдруг начал тонуть: он громко закричал что-то не очень разборчиво и забарахтался в воде так, что нельзя было сразу понять, балуется ли он, или, в самом деле, тонет. Все, кто наблюдал эту сцену, в том числе физрук и пионервожатые, застыли в недоумении, ожидая, чем кончится борьба Камбалы с самим собой. И только Витек, не раздумывая долго, поплыл быстро, как только мог, на помощь тонущему Камбале. Подплыв к Камбале, Витек схватил его за волосы (кто-то его научил так спасать тонущих) и потащил к берегу. Камбала, почувствовав боль, немного успокоился и начал сам поддерживать себя на воде. Так они вдвоем доплыли до берега. На берегу, немного отдышавшись, Камбала рассказал, что на него напало что-то и больно начало его жалить, он попытался схватить это «что-то», но оно как студень расползлось в руке, а затем опять объединилось. Выступившая на теле Камбалы «крапивница» подтверждала правдивость его рассказа. Слушавшие этот рассказ одесситы – физрук, пионервожатые, дети – рассказали, что иногда в море действительно попадаются большие медузы, которые больно – сильнее крапивы – жалят купающихся. И только после этих волнующих рассказов физрук вспомнил о смелом поступке Витька, о его быстрой реакции на происшедшее и от имени всех поблагодарил его за все. Витек был немного смущен таким вниманием к его персоне и одновременно счастлив, что его поступок не остался незамеченным. А девочки Витька сияли от удовольствия и счастья, что их Витек отличился и на этот раз.
Так безмятежно проходил отдых Витька. В свободное время он любил, лежа на спине, смотреть в бескрайнее синее небо, в котором он видел дальние миры, где кипит неведомая ему жизнь, где живут неведомые существа. Почему-то Витьку они представлялись очень красивыми и лицом, и телом, и душой. Они плавали, бегали, прыгали, играли в футбол. При этом Витек видел, какие невероятные прыжки они совершали: крутили двойные и тройные сальто в группировке, согнувшись и прогнувшись, плавали каким-то причудливым способом – вращаясь вокруг своей оси, словно штопор, врезаясь в воду. Витек так и назвал этот стиль плаванья – «штопором». Однажды он незаметно для окружающих попробовал исполнить плаванье стилем «штопор» и ему не только это удалось, но и понравилось, хотя с дыханием были проблемы – необходимо было еще много тренироваться. Тем не менее, Витек показал ребятам новый стиль, после чего море вскипело от дружного его осваивания – «штопорили» все, и мальчики, и девочки, и даже некоторые пионервожатые и воспитатели. Так инопланетные существа «передавали нам свои знания и умение». Витек, «наблюдая» жизнь и игры внеземных цивилизаций, заметил, что инопланетные существа не пользуются одеждой, так как «у них» всегда тепло, всегда лето, всегда все в цвету, все благоухает и везде растут фрукты и овощи – апельсины, мандарины, бананы, арбузы и дыни, диаметром около метра, и множество других известных и неизвестных плодов. Еще Витьку понравилось, что все инопланетные женщины и девушки были удивительно похожи на его Нелю и Светку, которых он безумно любил, отдавая небольшое предпочтение Неле. Эти обнаженные красавицы с других миров бередили душу и тело Витька, щекотали нервы, доставляли огромное душевное удовольствие и физическое напряжение – у Витька «забивало дыхание», руки рвались куда-то, они хотели кого-то обнять, прижать, приласкать. Раньше Витек не испытывал такого «томления души», одновременно радостного и грустного, потому что всегда был чем-либо занят. Еще в раннем возрасте Витек где-то (кажется в словаре иностранных слов) прочел изречение кого-то из древних мудрецов: ни дня без черточки (nulla dies sine linea), и он решил следовать этому совету всегда и везде. Витек научился бегло читать в возрасте примерно пяти лет, и с тех пор он читал все подряд от «Большой Советской энциклопедии» до «Происхождения видов» Дарвина – детской литературы тогда в доме еще не было, так как мама Витька не знала, что ее сын умеет читать – няня, научившая Витька чтению, чтобы он не мешал ей «заниматься своими делами», не посвятила маму Витька в эту маленькую тайну, за которую впоследствии она была заслужено вознаграждена и материально, и духовно. Витек же так полюбил чтение, что все время, свободное от еды и детского садика, читал, читал и читал. Посещение детского сада, где Витька насильно кормили ненавистным ему борщом, не считалось абсолютно обязательным, хотя няня настоятельно рекомендовала Витьку «поиграть там с детками», на что он иногда соглашался только потому, что там была Светка, но «только до обеда». Поэтому для чтения у Витька времени было предостаточно, и он его использовал в полной мере. Сейчас же наступила длительная пауза отдыха, когда Витек не мог жить по древнеримскому завету – nulla dies sine linea. Вот и созерцал он дальние миры, захлебываясь от восторга и еще каких-то ранее ему неведомых мятежных чувств.
Иногда любования дальними мирами сменялись «воспоминаниями детства». Витек видел свою школу, улицу Садовую и дом номер 6, где он жил до самой школы. Рядом с домом номер 6 находился дом, в котором когда-то жил Короленко, и этим Витек был очень горд. Улица же Садовая была довольно старая, точнее, старого образца – дорога была выложена булыжником, тротуары были устланы досками, и по бокам стояли двухметровые деревянные заборы с узкими калитками и широкими воротами, куда могла въехать телега, но автомашина вынуждена была останавливаться около ворот. Так что, когда дрова или уголь для отопления и приготовления пищи привозили машиной, то она подъезжала задам к воротам и содержимое люди вынуждены были таскать из кузовов машин в свои сараи на себе. Между булыжной дорогой и тротуаром было примерно полтора метра чернозема, поросшего травой и редким кустарником сирени. Здесь же примерно через два-три метра росли многолетние дубы и деревья белой акации. В мокрую погоду грязь с черноземной полосы каким-то неизвестным образом попадала на тротуар, превращавшийся в грязевую лужу, заставлявшую прохожих скользить и терять равновесие, как только они отпускали деревянный забор, щедро одарявший руки прохожих острыми занозами. На улице Садовой преобладали одноэтажные дома, но было несколько и двухэтажек. Раньше в каждом из этих домов жила семья служащего или мелкого купца, затем в них поселили по несколько семей рабочих и интеллигентов.
Семья Витька – отец военнослужащий, преподаватель высшего военного училища, мать главврач первой городской больницы и Витек – занимала весь одноэтажный дом из 4-х комнат, поэтому играть Витек бегал в соседские дворы, и только когда его кормила няня, к ним во двор приглашались соседские мальчишки, с которыми Витек за компанию съедал свой обед или ужин.
Отца Витек помнил плохо, так как его папа умер в христовом возрасте, когда Витьку еще не исполнилось и 3-х лет. Умер он в Харькове на операционном столе во время операции по поводу рака прямой кишки. Но когда Витек был уже взрослый, когда культ «великого вождя народов» был уже развенчан, друг папы Витька – Бондаренко Г. П. – рассказал Витьку, что у него есть большие подозрения относительно естественной смерти папы Витька. Но все это было гораздо позже, и сейчас Витек об этом не мог вспоминать. Он вспоминал, как незадолго до Нового 1941 года его маму перевели работать в НКВД, как к ним приехала семья маминой сестры тети Евы и поселилась у них жить, как они вдвоем с мамой переехали в новую трехкомнатную квартиру, находившуюся в Пионерском переулке номер 2. Квартира была просторная, кроме парового отопления, в ней был большой камин, который мама иногда топила дровами. Витек любил в такие вечера сидеть у камина в квартире, освещаемой только горящими в камине поленьями, издававшими елейный аромат и потрескивавшими, разбрасывая фейерверки мелких искр. Так лежа на спине, грезил, мечтал, вспоминал Витек, не очень вдаваясь в содержание своих мыслей, бродящих в легкой его голове.
Но такого свободного времени у Витька было не очень много, так что наблюдения, мечты и воспоминания не часто отрывали его от дел насущных, от приятного необычного отдыха с заплывами, походами, играми. Витек при каждом удобном случае дергал Светку за косу и говорил какие-то, как ему казалось, очень важные слова Неле.
Однажды в походе Витек в силу крайней необходимости отстал от отряда, двигавшегося гуськом друг за дружкой, и заблудился в лесу. Опуститься до того, чтобы кричать и звать на помощь, что, по-видимому, помогло бы быстро найти отряд, так как ребята далеко еще не успели уйти, Витек, естественно, не мог. По его представлению такое поведение его бы унизило – ведь он «вождь краснокожих». Такую роль обычно он играл в войнах по защите аборигенами своих земель. Поэтому Витек ускорил шаг до бега трусцой в надежде скоро догнать отряд, но время шло, а ребят нигде не было видно. Витек уже немного начал волноваться и поэтому сбился с утоптанной дорожки, попав в довольно-таки густой кустарник. Начало смеркаться. Витек знал, что отряд примерно в это время должен расположиться на ночлег. Он знал, где отряд обычно останавливался – три высокие сосны, растущие на краю большой поляны, в центре которой разжигали костер. Он интуитивно чувствовал, что эта поляна где-то недалеко, но где, в какой стороне, как узнать и что делать. Разволновавшийся Витек решил, что нужно успокоится и тогда явится решение. Так он и поступил. Сделав несколько глубоких вдохов, успокоивших его, Витек решил, что, если костер ребята уже разожгли, то его должно быть видно. Поэтому он снял рюкзак и влез на самое высокое дерево. Оглянувшись вокруг, Витек сильно огорчился, так как нигде не увидел костра и хотел уже спускаться с дерева, но затем подумал, что костер мог еще не разгореться до такой высоты, когда его можно будет видеть. Поэтому он решил немного подождать на дереве, оглядывая лес кругом. Он сидел на дереве и ждал, но нигде не было видно огня. Вдруг что-то зашуршало, и Витек увидел, как белочка пробежала мимо него по веткам дерева – видимо, Витек напугал ее своим присутствием. Это событие немного отвлекло Витька от грустных мыслей, он даже рассмеялся потихоньку, но в дальнейшем грусть и даже, в каком-то смысле, страх опять охватили Витька. Витек не столько боялся, что он не выберется из леса, сколько ему не хотелось завтра объяснять пионервожатым и ребятам, как он «умудрился» заблудиться. Он боялся, что такое приключение может отрицательно повлиять на его авторитет. Думая об этом, Витек крутил головой в поисках спасительного костра, и вскоре он увидел длинные языки пламени, костер горел буквально в 20 – 30 метрах от места нахождения Витька. Витек спустился с дерева, стараясь не терять из виду пламя костра, взял рюкзак и пошел по направлению к костру. Через несколько минут он был в расположении лагеря ребят, которые уже были готовы начать его поиски. Витек объяснил свое опоздание тем, что собирал ягоды и грибы, во что никто не поверил, но, тем не менее, такое объяснение пионервожатые приняли, предупредив, чтобы этого не случалось в другой раз. С тем все приступили к приготовлению ужина и принятию пищи вокруг костра. Витьку поручили следить за костром, что он с удовольствием выполнял, не отходя далеко от него в поисках дров – сухого хвороста и деревьев, которые он ловко рубил большим острым топором. Он так увлекся разделкой деревьев, что не заметил, как к нему подошла Светка с ужином в солдатском котелке. Витек поблагодарил ее и с удовольствие принялся уплетать свой ужин, а Светка с откровенной подначкой выразила сожаление по поводу того, что Витек «заблудился в трех соснах». Витек же решил промолчать и не развивать эту тему.
Дальше поход и игра в «краснокожих индейцев» проходили без приключений, а вечером следующего дня отряд прибыл в расположение пионерлагеря. Был субботний день, а завтра в воскресенье – родительский день, должны были приехать родители одесситов и детей из окрестных мест, привезти чего-нибудь вкусненького и пообщаться со своими чадами. Те дети, родители которых не могли приехать, завтра отправятся на экскурсию по городу Одессе. С мечтой о завтрашней экскурсионной поездке Витек отправился спать. Так закончился последний мирный день.
Война.
Поздно ночью (возможно под утро – по официальным данным война началась в четыре часа утра) Витек проснулся от грохота, какой ему и в страшных снах не снился. За окном полыхало красное зарево, воздух содрогался от громыхающей бури, стекла дрожали, звенели и разлетались в стороны с жалобным стоном, перепуганные павлины бегали по двору, по столам летней столовой, махали крыльями в попытке взлететь, обезьяны и другие животные кричали, визжали, мычали и мекали в живом уголке пионерлагеря, проснувшиеся дети ничего не могли понять, стояли, как зачарованные, широко раскрыв рты и глаза, некоторые с испуга начали уже всхлипывать, затем все побежали в комнаты пионервожатых и там остановились в недоумении, так как никого в комнатах не было – перепугавшиеся пионервожатые сами сбежали в административный корпус, где взрослые пытались связаться по телефону и рации с милицией и другими властями. Дети воззрились на Витька – что делать. Витек первым пришел в себя и предложил всем бежать в админкорпус, так как админкорпус был кирпичный и мог лучше защитить от «бушующей стихии». Дети думали, что это действительно разбушевавшаяся стихия – никто не мог предположить, что это обычная бомбежка города, к которой со временем все привыкли и воспринимали более спокойно, хотя комочки страха всякий раз подкатывали к горлу. Так все девочки и мальчики, большинство из которых не успели одеться, двинулись в админкорпус. Витек нашел Нелю и Светку, они обе были полностью одеты, как и Витек, взял их за руки и они втроем возглавили пробежку к админкорпусу. Свет в лагере горел, по двору бегали сторожа, что-то крича и непристойно ругаясь, из других домиков повыскакивали растерянные дети, которых Витек позвал за собой – и почти все детское население пионерлагеря устремилось в админкорпус. Близость друзей несколько успокоила всех, но некоторые дети продолжали всхлипывать. Под громыхающий ужас дети дружной толпой добрались довольно быстро к админкорпусу, где застали все взрослое население пионерлагеря, растеряно спрашивавшее друг друга, что же случилось в городе, что произошло в мире – по телефону никто не мог объяснить этого. Но вот в промежутке между громыханием все отчетливо услышали гул моторов самолетов и вой сбрасываемых бомб, взрослые догадались, что это бомбардировка. И кто-то в нависшей тишине сказал: «Это война!». Но директор пионерлагеря, дозвонившийся в горком партии, попытался всех успокоить: «Это провокация. Так считают в горкоме». Но в такое объяснение никто не поверил, как, по-видимому, и сам директор. Дети в присутствии взрослых расслабились и многие начали рыдать взахлеб. Взрослые, не зная, чем действительно можно успокоить детей, что-то произносили относительно того, что это далеко, что их не будут бомбить – они ведь дети, что скоро за ними приедут их родители и еще какие-то утешительные слова, которые мало влияли на детей. Но вскоре завывания и грохот прекратились, вдали лишь полыхало красное зарево – горел город, дети немного успокоились, перестали рыдать, продолжая тесно прижиматься к пионервожатым и друг к другу. Затем пионервожатые и воспитатели забрали свои отряды и отправились в жилые домики.
Со своим отрядом пошел и Витек. В спальне он увидел, что из некоторых окон повылетали стекла, весь пол был устлан острыми осколками стекла, и Витек попридержал босых ребят. Одних обутых ребят он попросил принести веники, других принести босым ребятам их обувку, а сам с пионервожатой – молоденькой девушкой, ученицей 10 класса – начал подметать стеклянный мусор. Эта процедура много времени не забрала, через минут десять дети усадили в центре спальни пионервожатую и приготовились внимательно слушать, что она расскажет о происшедшем. Но пионервожатая и сама ничего толком не знала и ничего утешительного не могла сказать детям, хотя она и пыталась что-то говорить о каком-то недоразумении, о какой-то провокации, о каких-то учениях «наших войск», но дети чувствовали растерянность в ее объяснениях, понимали, что их вожатая так же, как и они сами, ничего не знает и не понимает, что произошло. Тем не менее, дети придвинулись поближе к ней и слушали очень внимательно в надежде, что это больше не повторится, как утверждала пионервожатая. Никто не ложился в постель, хотя все не выспались. Но детям было не до сна, к тому же на дворе уже начало светать. Витек, как и другие дети, напрягал свои извилины в попытке разобраться в происшедшем, и вдруг в его сознании четко выкристаллизовалась простая ясная мысль – бомбардировка, война. Такое он не однажды видел в кино. Эта страшная мысль родилась из услышанных в кабинете директора отрывков высказываний и разговоров, суть которых до того Витек не понимал, так как был очень сильно взволнован. Да, это была война!
Днем после полдника опять бомбили город – визжащий свист бомб и их грохочущие разрывы были слышны в течение 15 минут, растянувшихся в часы детского ужаса, страха и беззащитности. И опять взрослые что-то невнятно бормотали относительно каких-то недоразумений, хотя Витек и другие дети уже давно поняли, что это ВОЙНА.
Бомбежка началась в тот момент, когда дети уже были готовы приступить к запоздавшей обеденной трапезе. Естественно, обед пришлось перенести еще на более позднее время, так как дети опять все спрятались в кирпичном админкорпусе. Там они узнали, что ни директора, ни его помощника, ни старшей пионервожатой нет, что все они в горкоме партии на совещании. В админкорпусе повторилась ночная несколько «более спокойная паника», успокоившаяся после окончания бомбежки. И так как на этот раз дети успокоились быстрее, а обед уже был готов, то вожатые прямо из админкорпуса повели свои отряды на обед. После обеда и до ночи жизнь пионерлагеря проходила в обычном режиме, за исключением того, что никто, из уехавших на совещание в горком партии, не вернулся в лагерь. Об этом с большим беспокойством говорили взрослые. Беспокойство взрослых передалось детям, отчего лагерный воздух был насыщен живым электричеством. Пионервожатые звонили в горком, где им сказали, что наш директор и другие уехали в лагерь еще днем, но в лагере они не появились ни днем, ни ночью.
Примерно в полночь Витек проснулся от уже знакомого, но еще непривычного грохота, свиста и завывания. Он, хотя и был полусонным, понял, что это бомбежка, начал сам быстро одеваться и крикнул громко, чтобы одевались все. Одевшись, он забежал к девочкам и пригласил их в админкорпус. Уже по знакомому маршруту дети побежали гурьбой, Витек же взял за руки своих девочек и замкнул катящийся клубок детей. В здании админкорпуса дети заняли места, ставшие уже привычными, вожатые уже никого не утешали, только тихо гладили детей по головам, сами еле сдерживая слезы. Из достаточно взрослых никого не было – директор, его заместитель и старшая пионервожатая, которые были действительно взрослыми – еще не вернулись из города. Так что в админкорпусе собрались фактически дети – малые и чуть постарше, растерянные и беззащитные, испуганные бомбежкой и еще больше неизвестностью. Правда, никто уже не трясся от страха и не рыдал вслух, как это было во время первой бомбежки, но грозная тяжесть висела над их головами. Все тяжело вздыхали, ожидая чего-то недоброго, и только одна девочка тихо молилась, очевидно, за спасение близких ей людей и детей. Остальные пионеры-атеисты в другое время не только посмеялись бы над ней, но, возможно, и исключили бы из пионеров. А сейчас некоторые ей даже позавидовали, так как она знала, что надо делать и делала это. И было видно, что молитва ее успокаивает. Возможно, в тот час многие пожалели о том, что нет у них контакта с богом, который в создавшейся ситуации был единственным, кто мог помочь. Так думал Витек, прижавший к себе своих девочек. На этот раз Витьку показалось, что бомбежка продолжалась не так долго, как предыдущие. Вой и грохот прекратились так же внезапно, как и начались, пионервожатые собрали свои отряды и повели в деревянные домики, Витек же отправился в туалет, так как его мучили страшные позывы к мочеиспусканию. Но, придя в туалет, Витек никак не мог освободить свой мочевой пузырь. С большим усилием ему удавалось освободиться от стремившейся наружу жидкости, но как только он выходил из туалета, его организм требовал повторного немедленного освобождения от излишков жидкости. Витек вынужден был возвращаться к писсуару, но все его потуги не давали положительного эффекта. Так продолжалось достаточно долго, и Витек уже начал нервничать. Но постепенно такое совершенно невероятное состояние прошло, и Витек пошел в спальню. По дороге в спальню Витек заметил, что не он один часто бегает к писсуару – цепочка детворы трусцой направлялась в туалет. Намного позже он узнал, что такое состояние может наступить от сильной нервной стрессовой обстановки. Но не это в данный момент волновало Витька. Он чувствовал себя ответственным за своих девочек, но он не видел выхода в создавшейся обстановке, и это его беспокоило больше всего на свете. Вопрос, как добираться домой, стучал в его воспаленном мозгу, но не находил ответа. Ему также не нравилось, что ни его мать, ни родители девочек до сей поры не связались с ними. С такими грустными мыслями Витек вошел в спальню, где пионервожатая укладывала детей. Увидев Витька, пионервожатая подошла к нему и рассказала, что отец Нели днем дозвонился в пионерлагерь по спецсвязи и сообщил, что днями за ними приедет кто-либо из родителей. Это очень обрадовало Витька, и он побежал к девочкам поделиться столь приятным известием. Обрадованные девочки чуть не задушили Витька в своих объятиях. Тяжкий камень неизвестности упал с их плеч, они вздохнули свободней и веселей, от радости рассмеялись громче, пожалуй, чем было можно, стоя в окружении весьма печальных детей. Многие из них – даже одесситы – не знали, где их родители и почему нет их самих и нет от них никаких известий. Лишь на следующий день в лагере узнали, что дорогу в город разбомбили, и транспорт некоторое время не мог ездить по этой дороге. На этой же дороге взрывом бомбы опрокинуло автобус, в котором ехали руководители пионерлагеря, и все они оказались раненными и контуженными. Почему они и не вернулись вовремя из города. Телефонная линия тоже была повреждена – пионерлагерь на некоторое время оказался отрезанным от города и только по рации, имевшейся в пионерлагере, потому что там работал кружок коротковолновиков, сотрудники связывались с внешним миром.
Витек и девочки еще в течение некоторого времени ждали кого-либо из родителей и, вероятно, были бы сильно огорчены их задержкой, если бы не ежедневные звонки отца Нели. Эти звонки успокаивали их и придавали силы, чтобы не впасть в отчаяние. А впасть в отчаяние было от чего. Уже практически все дети и пионервожатые уехали из пионерлагеря. Остались только директор, его зам, старшая пионервожатая – все перебинтованные и контуженные – и до десятка детей, которые еще ждали своих родителей. Еще вчера шумный, веселый, задорный, бушующий энергией, наполненный смехом, песнями и детским гомоном, пионерлагерь замер, притаился, как антилопа, предчувствующая скорую гибель в лапах страшного хищника.
Как ни долго бывает ожидание, мгновенье встречи все же наступает. За Витьком и его любимыми девочками приехала Светкина мама. Она приехала на такси, вещи были собраны в одно мгновенье, и через час Витек со Светкиной мамой и девочками уже были на вокзале, где ревущая, неразделимая толпа, сотрясающаяся словно холодец, перекатывающаяся, переливающаяся, истекающая потом, а местами и кровью, вбивалась в вагоны, обрушиваясь на них с двух сторон, словно желая смять это многотонное железо. Толпа вдавливалась в вагоны через двери, окна и тамбуры, заливала крыши, кондукторов не было ни видно, ни слышно, около билетных касс кто-то еще стоял, но большинство людей мчались к поездам, не спрашивая даже, куда они направляются. Светкина мама поставила Витька с девочками на перроне в уголок, а сама пошла искать поезд, на который у нее были куплены билеты. Вскоре она вернулась с двумя здоровенными носильщиками, которые не столько должны были нести вещи, сколько втиснуть компанию Витька в их вагон. Светкина мама выстроила всех в колону по одному: впереди носильщик, за ним Неля, затем, плотно прижавшись к Неле, Витек, за которым двигалась Светка, и замыкали колону Светкина мама и второй носильщик. Но, несмотря на недюжинную силу, ведущий носильщик продвигался через толпу крайне медленно. Точнее, он не столько продвигался, сколько вместе с толпой колебался взад-вперед, а вместе с ним и вся выстроенная Светкиной мамой колона упорно колебалась, продвигаясь вперед на несколько сантиметров в минуту. Продвижение с такой скоростью совершенно точно не позволило бы Витьку с девочками и Светкиной мамой попасть в вагон до отправления поезда, но, как это часто случается – не было бы счастья, так несчастье помогло. Вдруг взвыла сирена, предупреждая, что сейчас начнется налет. А так как вокзал был ежедневным объектом для бомбометания, о чем люди не только догадывались, но многие хорошо это знали, то толпа бросилась в разные стороны. Главным образом люди бежали в камеры хранения, расположенные глубоко под землей. Со всеми людьми побежали и носильщики, бросив вещи наших героев. Светкина же мама решила воспользоваться случаем и влезть в вагон, рискуя жизнью. Она сказала «двум смертям не бывать, вперед дети»! Витек подхватил какие-то вещи, девочки и Светкина мама тоже что-то взяли (потом оказалось, что случайно прихватили чей-то небольшой чемоданчик с бельем и предметами туалета) и все вместе вскочили в ближайший вагон. Сделали они это очень даже вовремя, так как через мгновенье просвистела бомба и разорвалась где-то невдалеке. В это же время поезд запыхтел, заскрежетал тормозами, зазвонил буферами, выбросил густые клубы пара и поехал. Вокруг свистели бомбы, были слышны их взрывы невдалеке. Витек со всей компанией пошел по вагону и вскоре они нашли пустое купе – вагон не был заполнен даже наполовину, так как поезд уехал намного раньше положенного, не дожидаясь времени отправления. Светкина мама была очень удивлена, когда проверила билеты – оказалось, что компания села в «свой» вагон. Не долго думая над случившимся, Светкина мама нашла «свои» места и произвела обмен местами с теми, кто уже там седел. Итак, благодаря бомбежке Витек и компания благополучно выбрались из Одессы. Но не долго компания блаженствовала в своем купе. На ближайшей остановке в вагон хлынула толпа, сдержать которую кондукторы даже не пытались. В купе Витька набилось не меньше двадцати человек – сидели на полках, на полу, на третьей полке, предназначенной для чемоданов. В вагоне сидели в проходах, в тамбуре, на крыше вагона. Витька, его девочек и Светкину маму задвинули в угол вагона так, что они сидели в два ряда. Светкина мама, за ней и немного правее, поджав ноги, Светка, затем Витек и за ним, тоже поджав ноги, Неля. Затем кто-то, видя, как плохо сидеть Неле и Светке, предложил им сесть на собственные чемоданы – и девочкам удобнее и чемоданы не будут занимать место. Так получилось, что голова Витька оказалась на Нелиных коленках, что ему невероятно понравилось, отчего он забыл о войне, о бомбежках, которые возобновлялись время от времени. Однажды бомбежка была прицельная – два самолета летали над поездом на бреющем полете, бросали небольшие бомбы, стреляли из пулеметов, но поезд продолжал двигаться вперед. Внезапно он начал резкое торможение и остановился. Кто-то сказал, что впереди разбомблен путь. Самолеты же продолжали летать, бомбить и обстреливать стоящий поезд. Люди в панике бросились выпрыгивать из вагонов и прятаться в лесопосадке, которая располагалась по обе стороны железнодорожного пути. Светкина мама сказала, что не имеет смысла лишаться железной крыши над головой, которая может уберечь от осколков и пуль, поэтому Витек, девочки и Светкина мама остались в вагоне, тесно прижавшись друг к другу и отодвинувшись подальше от окна. Витек заметил, что в купе вагона они остались одни. Самолеты продолжали бомбить и обстреливать стоящий поезд и лесопосадку. Взрывом бомбы в вагоне выбило стекло и его осколки рассыпались по всему вагону. Одним из осколков Витьку немного порезало руку и женская часть компании Витька с охами и ахами бросилась его «спасать». Порез оказался не очень глубоким и, чтобы «перебинтовать» Витька оказалось достаточно его носового платка. Этот эпизод на некоторое время отвлек девочек и Светкину маму от происходящего, а когда они «вспомнили» о бомбежке, то самолеты, помахав на прощанье крыльями, уже улетели, видимо, израсходовав боекомплект. Большая часть людей не вернулась в вагоны, а пошла помогать приехавшим путевым рабочим ремонтировать пути и помогать раненным. Девочки и мама Светки принялись убирать в вагоне битое стекло, а Витек, очистив оконную раму от остатков стекла, сел на столик и наблюдал за тем, что происходило вне поезда. Он увидел из окна вагона, как из лесопосадки выносили окровавленных людей, рвали на некоторых из них одежду и перевязывали раны, некоторых клали прямо на нескошенную пшеницу. Волнение, жалость и злость разрывали в клочья сердце Витька, слезы сдавливали горло, и Витек уже был готов отойти от окна, так как чувство несправедливости и безысходности, чувство жгучей ненависти к немецким летчикам, которые только что ради забавы расстреляли поезд с мирными людьми, обуревало его все сильнее, но внезапно он услышал приглушенные почти до шепота странные голоса. Они были достаточно хорошо слышимы сквозь стоны и крики раненых, переговоры спасателей. «Не разстёгуй ты ту серьгу, дёрны сильнише и все»! «Та тут обручка не злазе», «плюнь на палець и тягны. У циейи жыдовни золото вже в шкиру позалазило. А ондычки дывысь чемойдачик – може з гришмы? Давай видчиняй його. Жыдовня бижыть, кажуть нимець йих усих бье, як нелюдей». Но, видимо, догадавшись, что в волнении они начали говорить достаточно громко, эти люди притихли. Далее из их разговора Витек уже ничего не слышал. Вскоре приехали машины скорой помощи и обычные бортовые машины, на которые грузили раненных и убитых. Стоны и крики раненых, команды помогающих наполнили округу, машины и подводы уезжали и приезжали, военные в фуражках с голубыми каемками, свидетельствовавшими, что они относятся к чекистам (энкавэдистам), что-то писали, собирали документы убитых и бесхозяйные вещи.
Витек не мог без дела сидеть у окна, поэтому он, невзирая на просьбы и требование оставаться в вагоне, пошел помогать ремонтировать путь. Серьезной работы там ему не дали, так как она была связана с передвижением тяжестей, тогда он сам себе нашел работу – поить взрослых водой из ближайшего вагона, для чего он нашел в вагоне чистое ведро и стаканы. Люди, работавшие по ремонту пути, в один миг осушали ведро, и Витек вынужден был бегать в вагон и обратно со скоростью, на какую он только был способен. Вскоре ремонт дороги был закончен, паровоз загудел, люди полезли в вагоны на свои и освободившиеся места. А таких оказалось немало. Светкина мама, Витек и девочки заняли свое место у разбитого окна, в углу вагона, Светка и Неля на чемоданах, а Витек и мама Светки на скамейке, между ног девочек. Паровоз дернулся, заскрежетали тормозные колодки, цокнули буфера и поезд двинулся в путь.
Витьку так нравилось сидеть между Нелиными ногами, что он на некоторое время забыл о происшедшем и сладко задремал. Перед тем, как окончательно окунуться в мир Морфея, Витек заметил, что практически все пассажиры, его девочки в том числе, уже спали. Просыпался Витек медленно, от сна к бодрствованию он переходил через полудремотное состояние, в котором блаженствующая душа нежится в пуховых объятиях сладостных чувств, как в теплых утренних лучах июньского солнца. Мягкие Нелины ноги источали тонкие ароматы цветущих полей и еще чего-то такого неуловимого, но очень приятного, зовущего и влекущего, обещающего радости и наслаждения. Так бы в этой мягкой и нежной истоме и пребывать вечно – ничего не делая, не думая, не шевелясь. Руки Витька незаметно переместились под Нелину юбочку на мягкие крепкие ножки, затем повыше, где уже ощущались волосики. Там Витек нащупал мягонькие влажные губки, прикосновение к которым отдалось электрическим разрядом в организме Витька. Этот разряд так подействовал на Витька, что его сознание на мгновение отключилось, между ног что-то зашевелилось, что вернуло его к действительности и от чего он почувствовал, как по телу разливается приятное чувство напряженности и желания чего-то такого неизвестного. Неля, по-видимому, тоже испытывала что-то такое приятное – она склонилась над Витьком, в результате чего ее грудки прижались к голове Витька, что ему доставило большое удовольствие. Пребывая в таком блаженствующем состоянии, Витек ничего не слышал и не видел – он грезил наяву, он вознесся в мыслях на Олимп, он ощущал в своих руках прекрасную богиню, он к ней прикасался, она позволила ему себя ласкать. Витек еще долго блаженствовал и повторно провалился в царство грез и снов, где пребывал неизвестно сколько времени, забыв обо всем и о войне тоже. Но жестокая действительность встряхнула его своей бесчувственной рукой. Да так, что Витек стукнулся головой об стол и съехал со скамейки. Это поезд резко затормозил. Люди от неожиданности попадали с верхних и нижних полок, с чемоданов и узлов. И только благодаря большой скученности людей ушибы оказались не очень сильными, но все же многие набили себе шишки и синяки. Девочки, Витек и мама Светки зашиблись не очень сильно, так как их защитил стол, в который они все упирались. Затем рассказывали, что поезд так затормозил потому, что кто-то из пассажиров решил выйти и включил экстренное торможение на небольшом полустанке, где поезд обычно останавливался, но сегодня поезд ехал не по расписанию – он ехал столько, сколько было можно ехать, и стоял, когда его не пропускали по каким-то причинам. Иногда такие стоянки продолжались по несколько часов. И путь до Полтавы занял, вместо обычных суток, более чем двое. Но это было позже, а сейчас все пассажиры после внезапной встряски, пробудившей всех, рассаживались по своим местам. Витек тоже уселся между ногами Нели и смело запустил руки под юбочку, но Неля пресекла его уверенные действия, как бы говоря «сейчас не до того». Витек несколько разочарованный, но в душе согласный с Нелей, улегся и сразу в голову «полезли» страшные мысли и воспоминания, недавно происшедших событий. И как Витек не сопротивлялся этим воспоминаниям, они восставали перед его глазами в натуральном виде, четко, ясно, резко, с криками и стонами, с разрывами и воем падающих бомб. Витек всеми силами гнал от себя эти видения, стараясь думать о другом, прислушиваясь к разговорам в вагоне. И вот его слух уловил диалог, происходивший шепотом между молодыми девушкой и парнем, которые сидели рядом с Витьком. Парень рассказывал девушке, что мародеры срывали с убитых и тяжелораненых, которые не могли сопротивляться, брошки, ожерелья, кольца, сережки и другие драгоценности. Причем серьги они отрывали с ушами, а кольца – с пальцами, тяжелораненых, которые пытались сопротивляться, добивали камнями. За это их энкавэдисты расстреляли на месте, отведя немного дальше в посадку. Витьку не было жалко мародеров – он подумал, что они своими действиями этого заслужили. Девушка возмущалась действиями мародеров и, как понял Витек, была полностью согласна с действиями энкавэдистов. Компания взрослых людей, сидящих напротив Витька в такой же «пирамиде», как и компания Витька, обсуждала причины, по которым евреи убегают от немцев. Это вредная и хитрая нация, готовая обдурить любого и каждого, прячущая в своих сундуках богатства несметные. Да и вообще евреи – гнусные жиды, и немцы уничтожают их правильно – они бога нашего распяли. Витек уже вторично за несколько последних часов услышал слово «жиды» в совсем другом значении, чем дети его использовали в школе. В школе словом «жид» обычно клеймили «жадных», «двуличных», «подхалимов», «изнеженных», «хлюпиков», «белоручек» и т.п. Сейчас же Витек услышал, что это слово связывают с национальностью, с евреями, и он вспомнил, что его двоюродные братья и сестра тоже евреи. Их родители тоже евреи, и мать Витька, как он догадался после не очень сложного анализа, тоже еврейка. Чем же они плохие люди, думал Витек, чтобы их не любить до такой степени, чтобы убивать. Витек всех их хорошо знал – они ни кого не обижали, тетя Ева работала на радио диктором, ее знали и любили многие полтавчане не только за то, что она была известной женщиной, но и за ее доброту. Дом тети Евы и дяди Семена, работавшего заместителем прокурора области, был вечно полон друзей и людей, ищущих справедливости. Таким людям тетя Ева и дядя Семен всегда помогали, чем и сыскали себе славу добрых, справедливых защитников униженных и оскорбленных. Почему же тетю Еву и дядю Семена любят, как защитников справедливости, но не любят, как евреев, пытался понять Витек. Но ответить на столь простой, но одновременно и сложный вопрос Витьку было не дано. Раздумья Витька прервал вой бомб и слышавшиеся вдали их разрывы. Глянув в окно, Витек увидел огненные смерчи от разрывав бомб – бомбили завод, выдававший себя высотными кирпичными трубами. Какой это был завод никто не знал, так же, как и какой это город – поезд ехал без остановок уже несколько часов. Эти события отвлекли Витька от его грустных мыслей. Но вскоре бомбежка прекратилась, и Витек почувствовал, как червячок голода подкрался к самому небу его пересохшего рта. По всей видимости девочки и Светкина мама тоже изголодались, так как мама Светки полезла в сумку и что-то там нашла съедобное: бутерброды двух сортов – с маслом и сыром, с колбасой, сырки с изюмом и пару бутылок сельтерской воды. Витек, девочки и мама Светки плотно перекусили, и мама Светки высказала удовольствие по поводу того, что взяла с собой побольше съедобных припасов – что еще будет впереди неизвестно. За трапезой разговор пошел о недавно происшедшей бомбардировке поезда. Все были единодушны, что немцы не имели права бомбить поезд с гражданским населением, с мирными людьми, многие из которых были дети. Тема разговора в компании Витька была близка всем пассажирам, поэтому постепенно весь вагон наполнился обсуждением этого фашистского варварского поведения немецких летчиков, в адрес которых было высказано столько нелестных выражений, что имей слово хотя бы мизерную убойную силу, немецкие летчики, бомбардировавшие поезд, были бы убиты сотни раз. И, как заметил Витек, только компания напротив не принимала участия в общем осуждении немецких зверств. Они что-то обсуждали шепотом между собой. Витьку это не понравилось, и при первом же удобном случае он высказал свои сомнения относительно соседей напротив одному, понравившемуся Витьку, мужчине, когда они вышли в танбур вагона. Мужчина с Витьком не вернулся в купе, но через непродолжительное время он пришел в купе с энкаведистами, которых неизвестно где нашел. Энкаведисты попросили всех предъявить документы, и после их проверки забрали пятерых соседей, сидевших против компании Витька. Потом мужчина рассказал, что это были люди, которые тоже занимались мародерством, но их на месте не поймали. У них в карманах обнаружили немалые сумы денег, десятки колец, брошек, серег, других драгоценностей и безделушек, вплоть до духов, губной помады, пудры. Они были не просто мародерами, но еще и крохоборами. Что с ними сделали энкаведисты мужчина не знал. Он видел только, как их на одной из остановок передали милиционерам. Дальнейший путь поезд преодолевал достаточно быстро и спокойно – не попадал под бомбежки, не стоял по много часов на станциях, люди в купе начали меняться – на остановках одни выходили, другие входили, компания Витька несколько рассредоточилась, что Витька заметно огорчило, так как он лишился полюбившейся подушки – Нелиных ног. Но подушка была в некоторой степени компенсирована тем, что Неля прижалась к спине Витька своей грудкой, а он незаметно просунул руку к ней под юбку, где нашел влажные полюбившиеся ему губки. Компания Витька изменила дислокацию, сев друг против друга, как и положено было по билетам. С одной стороны стола сидел Витек с Нелей, а по другую сторону – Светка и ее мама. Дети чувствовали, что дом приближается, и это их обрадовало настолько, что они забыли о войне и немцах. В Полтаву поезд приехал около 10 часов, объявили, что стоять он будет всего три минуты, поэтому компания Витька заранее выдвинулась на исходные рубежи – в тамбур, ближе к двери. На остановке Витек с девочками выскочили на перрон первыми, приняли от мамы Светки чемоданы, а затем «приняли» и саму маму. В Полтаве не очень много пассажиров вышло из поезда, поэтому носильщиков хватило на всех. Компанию Витька встречали отец Нели и мать Витька на «эмочке» (легковой машине), подкатившие к зданию вокзала в тот момент, когда компания направлялась к стоянке извозчиков и такси. Радости встречающих и прибывших не было предела, все говорили одновременно, делились впечатлениями, рассказывали, как их бомбили, о мародерах и переживаниях в пионерлагере. Девочки наперебой рассказывали, какой герой их Витек и прочее. Но отец Нели начал торопить всех, так как он должен уже быть на работе. Все с удобствами разместились в «эмочке» – отец Нели впереди, мать Светки, Светка и Неля на заднем сидении, Витек с мамой на откидных сидениях. Для чемоданов места не нашлось – пришлось взять их на руки.
Классный водитель Нелиного папы мчался с запредельной скоростью и милиционеры- регулировщики пропускали его машину, отдавая ему, или Нелиному папе, честь. Нелин папа тем временем, обернувшись к сидящим сзади, продолжая разговор, начатый на привокзальной площади, рассказал, что органы НКВД получили приказ расстреливать мародеров на месте без суда и следствия. Кроме того, подлежали расстрелу все, кто был заподозрен в шпионаже – работавшие с радиопередающей аппаратурой, пускающие ракеты во время бомбежек и другие подозрительные личности. Так за рассказом Ивана Соломоновича добрались до квартиры Витька, где Витек с мамой вышли, а дядя Иван вслед сказал: «через час»! Это прозвучало, как приказ, который должен был обозначать, что мама Витька должна быть на работе не позже, чем через час. Поэтому мама Витька наскоро поцеловала сына, отдала какие-то распоряжения домоправительнице и помчалась на работу. Витек в окно видел, как мама остановила извозчика, села в фаэтон, и конь рысью помчал в направлении центра города – на улицу Октябрьскую, ведущую к Солнечному парку.
Домоправительница, которую в отличие от Мань, Марусей и Гарпынь, звали Екатериной, приготовила Витьку ванную и одежду, чтобы переодеться. Обычно Витек стеснялся, чтобы кто-либо, в том числе и мама, зрели его нагишом, но сегодня почему-то ему самому захотелось, чтобы Екатерина помогла ему покупаться, и он, не особенно стесняясь, попросил ее об этом, чем, естественно, слегка ее смутил. В ванную комнату Витек зашел один, разделся, сел в ванне, сгруппировавшись в клубок, и позвал на помощь Екатерину, 17-ти или 18-тилетнюю девушку, плотно сложенную, смазливую и в меру кокетливую. Немного зарумянившаяся Екатерина вошла, глядя в сторону – Витек все-таки уже давно не был ребенком, хотя все еще был мальчишкой. Она взяла мочалку, намылила ее хорошенько и начала тереть Витьку спинку. Покончив со спиной, Екатерина немного растерялась – тереть ли что-либо еще. Витек тоже засмущался, не зная, как продолжить купание – то ли поблагодарить Екатерину и дальше купаться самому, то ли распрямиться и позволить Екатерине намыливать грудь и руки. Замерев в нерешительности, Витек продолжал седеть в группировке, когда услышал намного более тихий, чем обычно, голос Екатерины: «вставай, я тебя всего помою». Голос Екатерины был тихим и волнующимся. По-видимому, Екатерине самой хотелось сделать это – покупать Витька, все-таки уже зачатки мужчины. Витек, как послушный мальчик, встал, прикрыв руками половые органы, и закрыв глаза, давая понять Екатерине, что она может намылить ему лицо, лишив его возможности смотреть за ее действиями. Екатерина разгадала хитрости Витька и моментально намылила ему лицо так, что даже открыв глаза, ничего нельзя было видеть сквозь густую мыльную пену. Затем она начала мылить грудь Витька и руки, переходя к животу, Екатерина развела руки Витька таким образом, что вся передняя часть туловища вместе с тем самым интересным местом остались не защищенными, и Витек, продолжая смущаться, не стал закрывать то самое место, на котором «вырос упругий, твердый колышек». Екатерина намылила живот и руки Витька, а затем перешла к «колышку с добавкой», как она сама назвала этот орган тела. Екатерина очень нежно намылила этот орган, чтобы помыть его почище, она оттянула шкурку на конце колышка и намылила головку, затем очень нежно рукой, но не мочалкой, начала обмывать головку, при этом опуская и подтягивая шкурку. Витьку очень понравилась эта процедура, он запрокинул голову и начал двигать нижней частью туловища. Екатерине тоже, видимо, понравилось это действо, она уже не двумя пальчиками сжимала колышек Витька, а всей рукой, и судя по тому, что она начала раздеваться, Витек понял, что Екатерина тоже решила покупаться.
Но в этот момент по радио взвыла сирена и гнусавый голос объявил: «Граждане, внимание, внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем укрыться в бомбоубежищах!» Екатерина не стала ожидать, когда по радио предупреждение повторится, она начала быстро вытирать Витька махровым полотенцем, на улице выли сирены, радио повторяло предупреждение. Витек быстро оделся – шортики, майка, сандалии – и он уже готов идти в бомбоубежище. Так же быстро собралась Екатерина, и они вдвоем направились в оперный театр, в подвалах которого и было размещено бомбоубежище. Народа в подвале было не очень много, Екатерина и Витек нашли свободный удобный старенький диван, на который и свалились не долго думая. Екатерина держала в руках небольшой чемоданчик, в котором, по предположению Витька, хранились ее ценности. Так как сидеть, ничего не делая, было скучно, Витек задал Екатерине не совсем скромный вопрос относительно содержимого ее чемоданчика. Вообще, если быть точным, то это был не чемоданчик, а саквояж, какие обычно носят с собой врачи, когда идут к больным. Саквояж Екатерины был не новый, но выглядел еще достаточно хорошо. Витек догадался, что это саквояж его мамы, что удвоило оскорбительность его вопроса. Тем не менее, Екатерина не обиделась, а начала тихо, почти шепотом, рассказывать Витьку о своих ценностях. Видимо, она не почувствовала оскорбления в вопросе Витька, так как он был задан с чистого любопытства, бесхитростно с детской наивностью. Кроме того, было видно, что Екатерина хочет перед кем-нибудь похвастаться своими ценностями. Она открыла саквояж и начала показывать Витьку содержимое, сопровождая некоторые вещи своими комментариями. Так Витек узнал, что у нее есть самые лучшие в мире духи, называемые «Кремль», самое большое и самое дорогое золотое кольцо с бриллиантом, красивая серебряная пудреница, самая красная помада, дорогой ее сердцу, как подарок возлюбленного, шелковый платочек, на котором она сама вышила инициалы любимого и еще целый арсенал всевозможных женских украшений – сережки, брошки, бусы (настоящий жемчуг), медальончик (золото настоящее, есть проба) и еще разное, всякое. Кое-какие вещи Екатерина не показала Витьку, но Витек их краем глаза увидел: бюстгальтер кружевной, которым она хотела похвастаться, так как он тоже был «самым», но стеснялась, трусики же Екатерина переложила так быстро, что Витек только догадался, что это были трусики, также быстро она прикрыла рукой «Новый завет», потому что знала, Витек пионер и убежденный атеист – Екатерина не хотела его огорчать, но Витек догадался, что это был «Новый завет». Он видел эту небольшую книгу в комнате Екатерины. Из рассказа Екатерины Витек узнал, что многие вещи Екатерине подарила его мама. Особенно мама Витька была щедра, когда узнала, что Екатеринина мама, тетя Люба, научила Витька читать и не мешала ему в этом занятии. Дело было в том, что у Витька няней была Екатеринина мама, ушедшая год тому назад работать на фабрику, и сейчас часто навещавшая свою дочь и Витька. Екатерина и Витек всегда были рады видеть ее. Екатерина сменила свою маму на посту няни Витька. Точнее, она была домоправительницей. Мать Витька, вечно пропадавшая на работе, полностью доверила Екатерине ведение всех домашних дел, включая покупки продовольствия и хозяйственных товаров. Иногда Екатерина покупала Витьку и себе необходимую одежду, книги, тетради и игры, такие как новый футбольный мяч, новые шахматы и прочее.
За разговорами время прошло быстро, и вскоре прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги. Витек и Екатерина не спеша вышли из бомбоубежища – светило яркое летнее солнце, пели птички, и если бы не вой и звон пожарных машин, мчавшихся в сторону Киевского вокзала, где виден был густой черный дым, то ничто не омрачало бы сердце Витька. Сначала Екатерина, которую Витек обожал и даже, как-то по своему, любил, предложила идти домой, но, когда они проходили мимо кинотеатра «Коминтерн», Екатерина неожиданно предложила пойти в кино на ближайший сеанс. Оказалось, что сейчас должен был начаться сеанс, прервавшийся на время воздушной тревоги, и что кино начнется с самого начала, так как до начала воздушной тревоги успели показать только киножурнал. Екатерина взяла билеты, свободных мест в зале было много и они зашли в зал, когда уже погасили свет. Постояв у двери пока их глаза привыкли к темноте, Екатерина и Витек нашли свои места и удобно на них расположились. Фильм был про войну. Махно пел какие-то песенки, Пархоменко, защищая в тюрьме революционера, «дал в ухо» какому-то бандиту, что весьма развеселило публику, потом наши захватили бронепоезд и победили. Екатерина и Витек очень внимательно и увлечено просмотрели фильм, и удовлетворенные победой наших пошли домой.
Около дома они встретили соученика Витька, жившего с Витьком в одном доме, Женю Маслова ученика теперь уже 6-го класса, который рассказал Витьку, что он вместе с оперативным отрядом во время бомбежек дежурит на крыше оперного театра, защищая здание от возгорания при попадании зажигательных бомб. Это известие очень заинтересовало Витька, но Женя огорчил его, сказав, что принимают в отряд с 14 лет. Тем не менее Витек выяснил, где собирается отряд перед тем, как отправиться на крышу дома. Оказалось, что сбор происходит на чердаке здания оперного театра, где хранятся орудия борьбы с бомбами – щипцы с длинными ручками и брезентовые рукавицы. Забраться на чердак можно по лестнице, расположенной во дворе здания театра. Витек, обрадованный новым знанием, двинулся домой, напевая и пританцовывая.
Вечером Екатерина предложила Витьку спуститься в бомбоубежище, не дожидаясь бомбежки, как это делают многие жильцы дома. Но Витек не согласился на такой вариант, так как он решил во время бомбежки быть на крыше здания оперного театра. Но об этом он не счел возможным рассказать Екатерине, чтобы ее не огорчать и не волновать. Когда же прозвучала сирена воздушной тревоги, Витек бросил книгу, которую он внимательно читал, и быстро побежал к зданию театра. Позади себя он услышал шаги, но ничего не смог разглядеть после освещенной комнаты, так как на улице было темно. Быстро добравшись до чердака, Витек увидел, что какие-то ребята разбирают рукавицы и щипцы и расходятся по чердаку. Некоторые из них, кто повыше ростом, стали около чердачных окон. А вот и Женя прибежал, взял свои орудия и направился в дальний угол чердака. Видимо, здесь у каждого было свое место дежурства. Глаза Витька привыкли к темноте, он уже разглядел, что недалеко от него стояла Екатерина, что Женя стоял возле железной бочки и что в том месте, где лежал противопожарный инвентарь, рукавицы и щипцы, уже не было ни щипцов, ни рукавиц. Витек пошел по чердаку в поисках рукавиц и щипцов. Он увидел, что Екатерина двинулась за ним, тогда он обернулся и тихо в полголоса предложил ей пойти в бомбоубежище. Но Екатерина покрутила головой, и Витек понял, что она никуда от него не уйдет – Витек хорошо знал ее настойчивость и упорство. Поэтому он решил не продолжать уговаривать Екатерину, а продолжать искать рукавицы и щипцы. Обшарив весь чердак, Витек не нашел то, что искал, но Екатерина нашла какую-то не очень чистую фуфайку и показала Витьку, как можно защитить руки, засунув их в рукава, не одевая при этом фуфайку. Такое снаряжение, хотя и не очень понравилось Витьку, но, как говорится – лучше что-то, чем ничего. Вооружившись фуфайкой, Витек, и вместе с ним и Екатерина расположились поближе к бочке с водой, где их увидел Женя. Он сказал, что Витек напрасно пришел, но, уж коль скоро пришел, то чтобы не говорил, что ему об этом месте сказал он, Женя. Витек пообещал, что не скажет и они замолчали, так как загудели моторы самолетов, послышался вой сбрасываемых бомб и их разрывы. Звуки неслись со всех концов, каждый новый вой, казалось, извещал о том, что бомба летит прямо в здание театра, и все невольно съеживались, глядя в крышу чердака. Но бомбы летели мимо, после чего все облегченно вздыхали. Затем, после бомбежки, Женя рассказал Витьку и Екатерине, что если бомба воет, то она летит мимо, а бомба, которая попадает, не воет, так им объяснили. Правда, за время дежурств на этом посту Жене еще не приходилось бороться с «зажигалками», но на пост он ходит регулярно. Витек попросил Женю найти ему рукавицы и щипцы, чтобы он тоже мог участвовать в борьбе с «зажигалками», об этом же попросила Екатерина – коль скоро она будет здесь присутствовать вместе с Витьком, то и она должна быть вооружена соответствующим образом. Женя пообещал что-нибудь придумать. Но и на следующий раз Витек и Екатерина были вооружены только фуфайкой, и на следующий тоже, хотя Женя каждый раз обещал им достать нужные вещи. И так случилось, что в одно из дежурств несколько зажигательных бомб, пробив крышу, упали на чердак. Они горели ярким пламенем, шипели и вертелись. Витек с фуфайкой, рукава которой заменяли ему рукавицы, бросился к ближайшей бомбе, схватил ее за хвостовое оперение и моментально бросил в бочку с водой. Расправляясь со своей бомбой, Витек краем глаза увидел, что Женя пытается ухватить щипцами другую бомбу, но ему это не удается, и что вокруг бомбы уже горит чердак. Бросив в бочку свою бомбу, Витек подбежал к немного растерянному Жене и своими «рукавицами», которые намокли в предыдущем эпизоде борьбы с бомбой, схватил Женину бомбу и быстро отправил в бочку с водой. И хотя Витек сделал это достаточно быстро, пар от его «рукавиц» успел обжечь ему руки. Екатерина не растерялась. Она тут же стащила фуфайку, служившую одновременно рукавицами и фартуком, и сунула руки Витька в другую бочку – в бочку с холодной водой, затем быстро отвела его в самый темный угол чердака, приказала мочиться на руки так много, как только Витек может, а сама отошла в сторону, чтобы не смущать Витька. Витек выполнил ее задание, потому что руки болели так, что он был готов делать что угодно, только бы облегчить боль. Превозмогая боль, Витек улыбался, так как все его окружили – хвалили за смелость, за то, что он не растерялся, поздравляли с первым «крещением», советовали, что делать с ожогом. Тут подошла молодая женщина с санитарной сумкой. Она попросила Витька дать ей руки и очень бережно и аккуратно смазала обожженные места – все кисти – желтой мазью, не очень приятно пахнущей. Затем на кисти рук положила смоченные чем-то салфетки и перебинтовала их. Сегодня Витек стал героем дня. Но, тем не менее, старший поста спросил у него, как он попал на пост. На что Витек ему ответил честно и прямо, что ему о существовании поста рассказал его друг, но кто это был, он сказать не может, так как дал слово молчать. Такой ответ удовлетворил старшего, и он пообещал, что к следующему разу для Витька и Екатерины будут найдены рукавицы и щипцы.
Поздно вечером, часов в двенадцать, приехала домой мама Витька и вначале была очень огорчена ожогами, полученными Витьком во время событий по гашению зажигалок, но когда Витек и Екатерина наперебой рассказали ей, как все произошло, и когда она осмотрела обожженные руки Витька, она успокоилась и уже, как врач, посоветовала Витьку руки не перевязывать. Она их осмотрела – последствия ожога оказались не столь печальными, как предполагали Екатерина и сам Витек, волдырей было не очень много. Витек рассказал маме, как его «полечила» Екатерина, на что мама заметила, что такие методы действительно используются в народной медицине, и что, судя по результату, они не так уж и плохи. Мама вместо ожидаемой взбучки одобрила действия Витька и Екатерины, сказав, что через пару дней они снова смогут идти на свой пост, добавив, что такое их занятие будет ее волновать, поэтому после каждой бомбежки, чтобы они ей звонили и, если ее не будет, передавали через того, кто возьмет трубку, как у них дела.
Затем они втроем сели ужинать, а после ужина мама пообещала сделать мороженное, предварительно выяснив, что лед для этого есть. Мама Витька часто делала мороженое. Она даже для этого купила специальный аппарат для взбивания сливок и одновременного их охлаждения. Чаще всего она делала сливочное мороженое с соком из какого-либо фрукта: клубники, малины, вишни, абрикоса или персика, и с изюмом, если такой был в наличии, или тертыми грецкими орехами. Других орехов в Полтаве не было, и Витек только дважды пробовал арахис и миндаль. Первый раз, когда дядя Семен привез их из столицы, а второй раз, когда он сам с мамой был в Москве. Витек не очень любил вспоминать это время, так как эта поездка оставила не очень приятные впечатления. И случилось это потому, что знакомые, или родственники Витька, он точно не знал, посмеивались над тем, как он произносил звуки «г» и «р». А произносил он их так, как большинство жителей полтавщины – «г» низко и протяжно, а «р» очень твердо. Это почему-то забавляло москвичей, что они не очень скрывали, а это уже смущало и злило самого Витька. Он полагал, что взрослые не должны смеяться над дефектами детей. Сейчас, правда, Витек думал не об этом, а о мороженом, которое после ужина приготовит мама. Но мама не успела выполнить свое обещание, так как во время ужина зазвонил телефон, и мама Витька, Татьяна Михайловна, взяла трубку. По телефону ее вызвали на работу, и она быстро начала собираться, укладывая в коричневый саквояж все необходимые медицинские принадлежности – ей предстояло ночью дежурить по городу в бывшей своей первой городской больнице. Екатерине и Витьку она кратко рассказала, как делать мороженое и только пожелала им приятного аппетита, как приехал за ней «газик», и укатила она в темную ночь. «Газик» включил замаскированный свет фар, который очень слабо освещал дорогу впереди, и с характерным рычанием удалился.
Екатерина занялась изготовлением мороженого, а Витек – чтением недавно купленной Екатериной книги «Всадник без головы». Перед тем, как включить свет, Екатерина по привычке проверила, хорошо ли закрыты маскировочные шторы и ставни. И только, когда она убедилась, что все закрыто хорошо, она включила свет. За демаскировку хозяев могли не только оштрафовать, но и посадить в тюрьму. Так что с этими затемнениями шутки плохи. Екатерина крутила мороженое, Витек читал, летняя жара обливала потом их тела, со двора через шторы и ставни просачивался пьянящий запах ночной фиалки. Екатерина предложила погасить свет, она сможет и в темноте крутить мороженое, и открыть окна – возможно ночная прохлада несколько облегчит жару. Витьку очень хотелось продолжить чтение, но, в то же время, он не хотел отказом огорчать Екатерину. Поэтому после непродолжительных колебаний он согласился погасить свет, открыть окна и «помогать» Екатерине изготавливать мороженое, для чего он придвинулся к ней и прижался к ее бочку. Но руки болели, и Витек не смог их использовать с целью, которую наметил раньше, – обнимать Екатерину, к чему располагала обстановка. Заскучавший Витек невольно возвратился к размышлениям, касающимся последних событий. Он вспоминал свой смелый поступок, как определил его старший поста, смекалку Екатерины, нашедшей способ защиты рук от зажигалок, растерянность Жени и некоторых других дежурящих на чердаке театра. Но его мысли упорно возвращались к «жидовскому вопросу». Он вспоминал, как его маму благодарили вылеченные ею больные во времена ее работы в больнице. Как многие из них до сих пор шлют поздравительные открытки к праздникам и ко дню ее рождения, присылают ей цветы и незамысловатые подарки – мед, домашние творог и масло, часто звонят по телефону. Так неужели эти люди способны ее ненавидеть? За что же они ее ненавидят? Что плохого она им сделала? Она ночей не досыпала, если в больнице были тяжело больные, а они были постоянно. Она днем и ночью бегала в больницу на консультации, она знала всех больных по имени и отчеству, она «выбивала» в горсовете деньги на оборудование и лекарства, «выбивала» дефицитные лекарства для «обычных» больных. Ей даже было некогда заниматься своим сыном – вечно о нем заботились чужие люди. Няни, домоправительницы, гувернантки. Первой няней Витька была, как потом выяснилось, алкоголичка, которая была и кормилицей его. Но к тому времени, когда это выяснилось, она уже успела выкормить Витька своей грудью. Но пока что алкоголиком Витек не стал. Сейчас, когда мать Витька работала начальником медуправления НКВД области, она не занималась непосредственно лечением больных. Лишь в последнее время она часто дежурила в больнице, так как медиков не хватало – многих призвали в армию.
Размышления Витька прервала Екатерина, объявив, что мороженое уже готово. Она положила Витьку и себе по такой довольно немаленькой порции мороженого в обычные блюдца, чтобы больше поместилось. Витек и Екатерина взяли ложечки и с удовольствием принялись уплетать мороженое, которое в этот раз было без сока и орехов. Но все равно оно было очень вкусное и холодное, что и требовалось для охлаждения организма. Витьку было немного неудобно есть мороженое – он ложку брал всей рукой, или двумя пальцами и еще каким-то образом. Екатерина предложила покормить Витька, но он отказался наотрез – уже не маленький. Витек ел медленно, он еще продолжал доедать свае мороженое, когда зазвонил телефон. Екатерина взяла трубку – звонили с маминой работы, велели передать маме Витька, когда она придет с дежурства, чтобы позвонила начальнику НКВД или его заму. Екатерина записала на всякий случай номер телефона, по которому следует позвонить и трижды повторила, что не забудет передать. Когда Витек доел мороженое, Екатерина предложила идти в бомбоубежище театра, а не на его чердак. Витек не стал сильно возражать, так как понимал, что с обожженными руками ему на чердаке делать нечего. Поэтому Екатерина закрыла окна, шторы и ставни, включила свет, чтобы собраться, затем с Витьком пошла в бомбоубежище. Выйдя из дому, они немного постояли с закрытыми глазами, чтобы привыкнуть к темноте – луна еще не взошла, и отправились в подвал театра. Там уже было немало людей, но Екатерина и Витек легко нашли место на лавке, где Екатерина села, а Витек, испросив разрешения, улегся на ее коленках – круглых, мягких, теплых. Улегся и мгновенно заснул без грез, без дремы, без воспоминаний. Сквозь сон он слышал, как завыла сирена, затем воцарилась тишина, сквозь которую изредка были слышны разрывы бомб, которые взрывались где-то не очень далеко. Но ни сирена, ни взрывы бомб не мешали Витьку спать без сновидений и тревог. Когда прозвучал отбой, Екатерина тихо и нежно разбудила Витька, прикосновением теплой, мягкой руки к его щеке. Витек поднялся моментально, как будто и не спал, как будто только и ждал этого ласкового прикосновения своей прекрасной Екатерины, как он ее уже назвал в мечтах. Назвав так Екатерину, Витек понял, что он влюбился, и это чувство наполнило его душу пьянящим дурманом.
Одурманенный новым любовным чувством, Витек с Екатериной пошел по темным улицам домой. Они так хорошо изучили улицы, что смело шли по ним в полной темноте. Шли тихо не о чем не разговаривая, думая о чем-то своем. Витек мечтал, как он прижмется к Екатерине, как она его приласкает, как он пососет ее пупырышек, такой румяный тверденький, сладенький, одним словом, замечательный. Они шли, взявшись за руки, но Витек так захотел взять Екатерину «под ручку», что не мог долго сопротивляться этому желанию, и взял таки ее под руку нежно и осторожно, чтобы не сделать больно своим обожженным рукам, которые Екатерина перед тем, как идти в убежище, обернула салфеткой, намазанной желтой мазью, и перевязала. Взяв Екатерину под руку, Витек сквозь бинты ощутил тыльной стороной кисти руки ее грудь и еще больше расфантазировался в своих стремительно куда-то несущихся грезах. Екатерина не оттолкнула руку Витька, а, наоборот, прижала крепче, причем свою руку она расположила таким образом, что кисть руки Витька еще лучше ощутила ее грудь. Так и пошли они домой. У самого входа во двор их догнала легковая машина с затемненными фарами, которая им посигналила, чтобы привлечь к себе внимание. Екатерина и Витек остановились и обернулись в сторону машины. Это был «газик», из которого вышла мама Витька. «Детки» – сказала она – идемте быстренько в дом, нужно собрать Витюшины вещи. Ты поедешь со мной и будешь пока находиться в санчасти, так как весь состав работников переходит на казарменное положение». Витек не очень понял, о чем идет речь, но, выполняя указания мамы, начал собирать свои вещи. Мама сказала, что все вещи брать с собой не нужно, только запасные носки, трусы, носовой платок, тюбетейку или бескозырку. Екатерине мама сказала, что она к ней будет наведываться, но ей необходимо связаться с ее мамой и решить, что ей делать дальше – подвергать себя опасностям бомбардировок, или уехать на время в свою деревню. Кроме указанных мамой вещей, Витек прихватил с собой еще несколько новых книг, купленных Екатериной накануне, и пошел уж было к автомобилю, но мама напомнила ему, что он не попрощался с Екатериной. Витек подошел к Екатерине, крепко-крепко обнял ее за шею, а Екатерина поцеловала его в обе щеки и заплакала навзрыд, как маленький ребенок. Мама Витька начала ее утешать, говоря, что это ненадолго, что скоро мы опять будем вместе, что война скоро кончится и заживем мы, как раньше. Витек же обнял Екатерину, прижал ее голову к груди и гладил по голове, как обычно делала его мама, когда он был чем-то расстроен. Витек, правда, никогда не плакал, но расстроившись, надувал губы и сопел, как паровоз. С трудом маме Витька удалось немного успокоить Екатерину. Она вытерла заплаканное лицо полотенцем, еще раз поцеловала Витька, который улыбнулся ей немного грустно и сказал, что он ее любит. С тем он быстро побежал к машине, решив не оглядываться, как это «делают сильные люди» из его любимых повестей и романов. Но выдержал он только три-четыре шага, а оглянувшись, заметил, как Екатерина его перекрестила. Но он не обиделся на нее за это, хотя и был пионером, следовательно, атеистом.
Через 15-20 минут машина подкатила к зданию тюрьмы, где мама и Витек вышли. Мама показала охраннику пропуск и еще какую-то «бумагу», вероятно, пропуск на Витька, затем Витек с мамой подошли к дежурному офицеру, сидящему за стеклянной загородкой, мама Витька и ему показала «бумагу», но он сказал, что он все знает и разрешил идти в здание.
Витек с мамой поднялись на второй этаж, вошли в просторный кабинет, пройдя который попали в белую комнату, разделенную ширмой. В этой комнате стоял стол, топчан для осмотра больных, кровать, чтобы дать возможность отлежаться при необходимости, несколько стульев, весы, измеритель объема легких, шкафы стеклянные с лекарствами и деревянные – с папками. За столом седела молодая девушка в халате, что выдавало ее как медицинского работника. Мама Витька сказала: «познакомьтесь, пожалуйста, это мой сын»! Витек протянул руку, девушка в халате ее пожала и немного кокетливо представилась: «Наташа». Витек тихо произнес свое имя. Мама сказала, что теперь им вдвоем придется находиться на дежурстве целыми днями, ночами же они будут здесь втроем, так как ночью мама будет к ним присоединяться. В кабинете есть два дивана – большой и поменьше, в покоях есть кровать, так что мест для сна всем хватит. Вторая дверь в покоях вела в туалетные комнаты – ванную и туалет. Мама Витька развязала бинты на руках Витька и попросила Наташу промыть и обработать начавшие уже заживать ожоги, а сама пошла работать в кабинет. Но в кабинете она находилась недолго – после тревожного телефонного звонка она быстро собралась и куда-то убежала. Витек же после перевязки поблагодарил Наташу и начал знакомиться с кабинетом. Кроме огромного стола, двух кресел и нескольких стульев, в кабинете стояли шкафы с книгами. Стол с фигурными ножками, кресла с такими же, как у стола, ножками, сиденьями из немного потертого красного бархата и шкафы были из красного дерева с резьбой и инкрустацией. Обивка диванов и стульев также была выполнена из красного бархата. Все это Витек разглядел за считанные минуты, затем начал изучать книги на полках. К его большому сожалению все книги были по медицине и фармакологии, причем уж слишком специфические, с множеством латинских терминов. Продолжая поиски, Витек набрел на небольшой ряд книг об известных медиках – Павлове, Сеченове, Кохе, Пасторе, Пирогове и других, и второй ряд – БСЭ, различные словари, а также обязательный атрибут любого советского кабинета – произведения вождей пролетариата. Осмотрев книжные полки, Витек решил проверить и ящики стола – бумаги, бланки для рецептов, дырокол, скрепки, карандаши, ручки и другие канцпринадлежности, а один ящик заперт на ключ. Витек, вынув ящик, находящийся ниже запертого, через образовавшуюся пустоту попытался проникнуть в запертый ящик с обратной (тыльной стороны), и это ему удалось – он рукой нащупал в ящике что-то в обертках, напоминавшее конфеты. Естественно, Витек вынул пару штук для проверки и не разочаровался, так как это действительно были шоколадные конфеты. Он развернул одну конфету и с удовольствием съел. Он давно не ел конфет, так как с началом войны продуктов в магазинах не стало, и Витек с Екатериной очень редко находили что-нибудь сладенькое на рынке. Чаще всего это была халва, или красные на палочке стеклянные петухи. Витек уж был готов съесть и вторую конфету, но вспомнил про Наташу и пошел к ней в приемный покой. Наташа поблагодарила Витька и спросила, где он взял такую вкуснятину. Витек ей рассказал все как на духу, чем очень озадачил Наташу, так как она не знала, как поступить: с одной стороны, она должна была рассказать маме Витька, своей начальнице, что сотворил ее сынок, с другой стороны, она не хотела его выдавать. Витек почувствовал ее душевные проблемы и успокоил ее, сказав, что он все расскажет маме, когда она придет. Только после этого Наташа успокоилась и предложила Витьку съесть конфету пополам, на что он ей ответил, что он уже съел одну, а эта конфета ей. После не очень длительных препирательств Наташа с видимым удовольствием съела конфету медленно, растягивая наслаждение. Витек увидел у Наташи на столе книгу «Справочник врача гинеколога» и спросил ее, изучает ли она этот справочник и зачем. Наташа сказала Витьку, что она собирается поступить в медицинский институт, на факультет акушерства и гинекологии, и, кроме того, ей нужны эти знания для лучшего выполнения своей работы – много знаний не бывает. Витек решил, что Наташа девушка серьезная и умная, а такие ему нравились. Этот краткий разговор еще больше обострил чувства Витька. И с этими многократно обостренными чувствами возвратился Витек в кабинет читать о великом хирурге Пирогове.
Сначала он удобно расположился в огромном мягком кресле и, хотя он сильно обгонял сверстников в росте, он буквально провалился в этом шикарном кресле. Большие удобства, как и полный желудок, убаюкивают организм, и Витек незаметно даже для самого себя сомкнул веки и начал грезить наяву. Опять он встретился с дорогими его сердцу инопланетянами, красивыми, прекрасными, нагими. Они не были похожи на тех, которых Витек видел в подшивках еще дореволюционных журналов «Вокруг света», найденных Витьком на чердаке их дома на Садовой улице. Они были изящные, грациозные, светящиеся радостью и весельем, смехом и задором. Мужчины источали здоровье и силу, женщины – гибкость и ловкость, и все вместе – красоту и обаяние. Витек, находясь на грани между сном и бодрствованием, любовался инопланетянами, как в жизни, словно он сам находился среди них. Но с этой фантастической жизненной грани Витька поднял сигнал воздушной тревоги, Витек же решил не расставаться со своей фантасмагорией и продолжал созерцать свою жизнь во сне, пока в кабинет не вошла Наташа, которая очень мягко и нежно попросила Витька спуститься в бомбоубежище – тем более, что ты еще не знаешь, где оно находится – сказала она. Витек быстро встал, и они с Наташей пошли в подвал, который был оборудован под бомбоубежище. В подвале было все необходимое для нормального функционирования человеческих организмов – от запасов пропитания до туалета в широком смысле этого понятия. Была здесь и духовная пища – полное собрание трудов всех незапрещенных классиков коммунистической идеологии. Бомбоубежище имело собственное индивидуальное снабжение электроэнергией (генератор, приводимый в движение дизельным двигателем), водой (артезианский колодец), чистым воздухом (фильтрация наружного воздуха), канализацией (собственная сливная яма), имело медицинский пункт со всем необходимым оборудованием, столовую на примерно 40 человек, естественно, запасы воды и пищи, как сказала Наташа, на год для 40 человек, и самое интересное – здесь находилось более десятка рабочих кабинетов, один из которых предназначался маме Витька. Бомбоубежище было рассчитано на длительное пребывание и работу здесь немалого количества людей. Зачем это могло понадобиться Витек не мог уразуметь, так как бомбардировки не могли продолжаться очень длительное время, и, следовательно, сидеть в подвале долго тоже не было необходимости. Возможно, такое укрытие было сделано на случай длительной осады города, как это бывало в далеком прошлом, но Полтава не имела защитных стен, рвов и других защитных сооружений, что лишало ее возможности выдерживать осады современных наступательных вооружений. Короче говоря, Витек, теряясь в догадках, не нашел ничего лучшего, как оставить рассуждения на эту тему на потом, а сейчас, сидя с Наташей в медицинском пункте, он попытался вернуться в прерванные воздушной тревогой космические грезы. Но новая обстановка отвлекала его, возвращая к анализу увиденного и услышанного. Он встал и с разрешения Наташи еще раз пошел исследовать подвал. Он обнаружил, что, кроме обслуживающего персонала, в бомбоубежище никого не было. Не было даже охранника, который должен был быть на входе в подвал. Это озадачило Витька и он пошел к Наташе выяснять причины отсутствия «владельцев кабинетов». Наташа рассказала Витьку, что все владельцы кабинетов находятся в здании Управления НКВД, где есть свой подвал на случай бомбежки. Это же бомбоубежище предназначено для длительного нахождения в нем и будет использоваться в специальных обстоятельствах, о которых известно только самому начальнику управления. Наташа рассказала, что в здании имеется еще одно бомбоубежище для некомандного состава служащих, а в здании тюрьмы бомбоубежищ нет – заключенные во время бомбежек остаются в камерах, так же как и все дежурящие охранники и надзиратели.
Витек, обогащенный столь ценными знаниями, взял с полки выдающегося классика марксизма, отца народов и начал внимательно изучать этот бессмертный труд, труд бестселлер. Наташа выключила верхний свет, и Витек продолжал читать при настольной лампе, удобно усевшись на мягком диване. Из радиоприемника тихо звучала музыка. За чтением время быстро пронеслось, прозвучал отбой по радио и по специальному пикающему устройству. Витек вложил в книгу закладку, поставил ее на место и вдвоем с Наташей отправился наверх. В апартаменты мамы они вошли через дверь приемного покоя, так как ключа от кабинета у Наташи не было, и Витек сразу же пошел в кабинет, где в тиши продолжил чтение книги о Пирогове. Обедать Витек отказался, потому что в бомбоубежище они с Наташей сытно «перекусили» булками с маслом и голландским сыром, запивая сладким крюшоном.
За чтением Витек не заметил, как промелькнул день, пришла мама и вместе с Наташей приготовила ужин – жареные яйца с ветчиной, булку с маслом и чай. Ужин они готовили в подвале – там для этого были все условия. Можно было и заказать ужин, но мама Витька не очень любила пользоваться привилегиями командного состава. Где можно было обойтись своими силами, она обходилась, на что начальник НКВД всегда делал ей замечания – «твое время настолько ценное, что ты не имеешь права тратить его на всякие дела, которые могут делать другие, ты должна делать то, чего другие делать не могут, для этого тебя родина учила много лет». За ужином мама рассказала, что немцы наступают очень стремительно, наши отдают города и населенные пункты (мама говорила как-то по казенному, видимо, радио ее приучило уже), и что, как считают некоторые товарищи верхнего эшелона власти, в этом заключается стратегия верховного командования – заманить немецкие войска, как это было во времена войны с Наполеоном. Но Москву, конечно, отдавать не будут – «умрем же под Москвой, как наши братья …». Не знала она тогда, что никакой стратегии и тактики у Советского командования тогда еще не было, просто войска бежали наперегонки, будто участвуя в марафоне, побросав всю амуницию и вооружения, чтобы легче было бежать. Не знала она и того, что кадровую армию немцы уничтожили в течение нескольких первых дней войны, в течение которых, следуя приказу великого Сталина, армия не оказывала никакого сопротивления, так как разгром советской армии Сталин назвал провокацией, на которую не следует отвечать, чтобы не разжечь огонь войны. «Не разжечь того, что уже горело, пылало, полыхало»! Впервые за время войны Витек услышал от мамы, что, видимо, придется эвакуироваться – есть уже секретный приказ о подготовке этого мероприятия. Мама позвонила Екатерине и, не сообщая ей никаких сведений, просто сказала, что необходимо все вещи – платья, обувь, спальное белье, подушки, перины, посуду и все такое прочее – упаковать так, чтобы можно было погрузить на машину. И еще мама попросила Екатерину, чтобы она переговорила со своей мамой относительно того, чтобы эвакуироваться вместе с мамой и Витьком. К сожалению, мама могла взять только ее саму, ее же мама может эвакуироваться вместе с фабрикой, на которой она работает – мама Витька знает, что фабрике тоже дано указание готовиться к эвакуации. Затем мама позвонила своей сестре и спросила, получила ли сестра предписание на эвакуацию. Узнав, что такого предписания сестра не получила, что радиостанция будет работать до последней минуты, мама Витька связалась по телефону с Иваном Соломоновичем и попросила его дать предписание на эвакуацию вместе с родственниками их сотрудников ее сестре, жене фронтовика, матери трех детей, один из которых еще грудной, и получив положительный ответ, тут же попросила Наташу завтра утром взять в канцелярии предписание, для чего написала на бумажке необходимые данные для заполнения предписания. Витьку же мама предложила съездить к тете Еве, чтобы попрощаться. Она проверила пропуск по городу в комендантский час и позвонила водителю санитарной машины, чтобы он подъехал через пять минут к подъезду дома. Затем мама открыла ящик стола, взяла оттуда пачку конфет, две пачки печенья, пошла в приемные покои, взяла там две банки консервов и бутылку вина, сложила все в свой портфель и вместе с Витьком пошла к подъезду. У подъезда их уже ждала машина. Они быстро погрузились в нее и поехала к тете Еве на Садовую улицу. Через минут десять они уже были у тети Евы. Мама Витька пригласила и водителя машины пойти с ними к тете Еве, но водитель отказался, «потому что дверь машины не запирается, а время сейчас лихое, и оставлять машину без надзора нельзя». Вот же Витек с мамой сами пошли к тете Еве.
Тетя Ева была очень обеспокоена сводками с фронта и еще больше тем, что в течение нескольких последних дней от ее мужа, дяди Семена нет известий. Мама Витька, как могла, утешала ее, тетя Ева плакала, Витек же с братиками обсуждали планы на будущее, как они сбегут на фронт, чтобы бить фашистов. Это были вполне реалистические серьезные планы, к осуществлению которых следовало хорошо подготовиться – собрать на дорогу деньги, продукты, найти вещмешки, подготовить вещи и обувку. Но так как отъезд семьи тети Евы намечался на ближайшие дни – возможно даже завтра, как сказала мама Витька, то побег на фронт было решено перенести на более позднее время. Пока братья обсуждали свои проблемы, а сестрички плакались и успокаивались, няня и она же домоправительница тетя Шура приготовила легкий ужин, и все домочадцы и гости сели за стол – дочь тети Евы и дедушка Миша уже спали. Взрослым налили по полной рюмке вина, детям – по столовой ложке. Выпили за быстрейшую победу и за благополучную эвакуацию, за то, чтобы дядю Семена не убили на фронте. Тетя Шура предложила выпить за то, чтобы немцы раньше сдохли, чем дойдут до Полтавы. Мама Витька спросила, что думает делать Шура, не поедет ли она с тетей Евой в эвакуацию, на что тетя Шура ответила согласием, так как у нее все равно никого здесь нет – родителей своих она не помнит, воспитал ее детдом. Мама Витька попросила ее дать паспорт, позвонила Наташе и продиктовала паспортные данные тети Шуры. Затем она подумала и сказала, чтобы тетя Ева дала ей свой и дедушкин паспорта, метрические свидетельства детей, паспорт тети Шуры она тоже спрятала в сумку. Мама Витька заторопилась, так как отсутствовать на рабочем месте она не могла более часа. Поэтому, допив быстро вино и немного закусив, мама с Витьком отправились к ждавшей их машине, предварительно все друг с другом перецеловавшись. Все вышли во двор проводить маму и Витька, машина заклокотала и умчалась в надвигавшиеся сумерки. Вскоре Витек с мамой и Наташей спустились в бомбоубежище, где, разместившись поудобнее, каждый занялся своим делом: Витек читал труды классиков, мама Витька села что-то писать, Наташа, захватившая с собой саквояж, что-то там перекладывала. Вскоре сирена известила, что началась бомбежка, продолжавшаяся минут пятнадцать-двадцать, после чего последовал отбой, и все поднялись на второй этаж.
Было уже довольно поздно, и мама Витька предложила всем ложиться спать, потому что завтра предстоит много работы. Все улеглись и вскоре уснули. Витек тоже спал, не видя снов, не чувствуя неудобств нового места.
Утром, когда Витек проснулся, Наташа и мама приготовили уже завтрак, Витек быстро встал, вместе с мамой и Наташей перекусил, после чего мама пошла в управление, а Витек с Наташей пошли домой к Витьку, чтобы взять некоторые мамины вещи – мама составила список этих вещей. Витек предварительно позвонил Екатерине, попросил ее быть дома к их приходу, и они с Наташей двинулись в путь. Можно было, конечно, взять извозчика, но они решили, что пройдутся пешком, так как идти было не очень далеко, погода была прекрасная – на небе солнышко сияло, но еще не пекло, свежий ветерок обдувал их лица и забирался под рубашки и блузки. Витек угостил Наташу конфеткой, которую вытащил из закрытого маминого стола. Он смог достать только одну конфетку, и, хотя ему очень хотелось съесть ее самому, но еще больше он хотел доставить удовольствие Наташе, поэтому и отдал конфету ей. Наташа поблагодарила Витька и, растягивая удовольствие, медленно съела конфету. Так через Солнечный сквер, по улице Октябрьской Витек и Наташа добрались к дому, в котором жил Витек. Дома их ждала Екатерина. После официальной части – знакомства девушек между собой, Витек спросил Екатерину, что она решила относительно эвакуации. «Не буду я уезжать из Полтавы, – сказала Екатерина – может немцы не такие уж и звери», хотя и сама много слышала о зверствах фашистов. Витька и Наташу такой ответ удивил, но они ничего ей не сказали, а взяли приготовленные вещи, попрощались и ушли. Перед уходом у них произошло небольшое препирательство, кому нести чемоданчик, и Витек его выиграл. Он, хотя по возрасту и был еще мальчишкой, но ростом и силой был не обижен, что и привел, как основной аргумент в свою пользу, против чего Наташа не нашла, что возразить. Прощание с Екатериной было более прохладным, чем Витек представлял себе, когда они шли сюда.
В тюрьму Витек с Наташей возвращались по той же дороге, по которой пришли домой. Было еще сравнительно рано для бомбежки – немцы-педанты совершали налеты по расписанию – но, войдя в Солнечный сквер, Витек и Наташа услышали вой сирены, извещавшей о нарушении немцами своего расписания. Витек и Наташа не знали, где находится бомбоубежище в этом районе, но, глянув по сторонам и увидев на дощечке стрелочку и надпись «щель для укрытия», двинулись в указанном направлении. Метров через 25-30 они действительно увидели узкую длинную траншею, вглубь которой вели земляные ступеньки. Витек и Наташа быстро спустились ступенями вниз на дно «щели». Глянув по сторонам и вверх, они поняли, почему это сооружение так метко и точно названо «щель» – слева и справа земляная стена, вверху полоска неба. Но долго изучать архитектурные прелести военного зодчества им не пришлось, так как разрывы бомб, падающих где-то невдалеке, пригнули их до положения лежа – благо дно щели было устлано соломой. Видимо, здесь кто-то уже бывал, что было видно не только по устланному соломой дну, но и по ступенькам изрядно растоптанным. Бомбы летели со свистом – это успокаивало Витька, а чтобы свист бомб успокаивал и Наташу, Витек рассказал ей о свойствах бомбового свиста. Но вдруг совсем рядом раздался оглушительный взрыв, Наташу и Витька подбросило и опустило, землю тряхануло так, что Витьку показалось, что кто-то взял ее в руки и попытался вытряхнуть его из нее. Он изо всех сил уперся в стены щели, из которых густо посыпалась земля. Витек глянул на Наташу – она была белее мела, лицо ее вздрагивало, она раскрывала и закрывала рот – Витьку казалось, что она что-то говорит, но он ничего не слышал, в голове гудело и болело, словно там внутри работала бормашина. Витек не был расположен к ведению разговоров – он хотел лечь и не шевелиться, тем не менее он сказал Наташе, что эта бомба не свистела. Сказать то он сказал, но услышать он не услышал ничего, поэтому он начал внимательно прислушиваться, воют ли и рвутся еще бомбы. Шум в голове не давал ему сосредоточиться на слухе, но, когда ему все же удалось сосредоточить свое внимание на слухе, он понял, что вокруг стоит мертвая тишина. Витек закричал что было мочи, но вокруг стояла мертвая тишина. Он закричал Наташе, что он ничего не слышит, но Наташа на его крики не обернулась. Тогда Витек потряс ее за плечо, Наташа обернулась, как-то виновато улыбнулась и что-то, видимо, сказала – ее губы шевелились, но Витек ничего не услышал. Наташа жестом показала, что она ничего не слышит: она показала на свои уши, покрутила головой и развела руки в стороны. Витек счел ее жестикуляцию достаточно выразительной и красноречивой, поэтому повторил примерно ее движения, давая понять, что тоже ничего не слышит, добавив при этом, что в голове его творится кошмар, что он изобразил постучав себя по голове. Оглохшие Витек и Наташа не знали, что творится за пределами их щели, поэтому, немного выждав, лежа на соломе, они поднялись по ступенькам и осмотрели сквер. Кругом никого не было видно, из чего они заключили, что бомбежка еще продолжается, и поэтому спустились опять на солому. Витек посмотрел на часы – подарок мамы за отличный школьный финиш в этом году. После начала бомбежки прошло уже сорок минут, из чего можно было сделать вывод об окончании бомбежки – более 15-20 минут немцы никогда не бомбили. Витек жестами пояснил Наташе свои выводы, и они выползли со щели. Теперь они должны были стать видящими вдвое больше, так как глаза им заменяли и уши. Так вертя головами и глазами, они побрели в свою тюрьму, забыв чемоданчик в щели. Но Наташа вдруг вспомнила о чемоданчике и дернула Витька за руку, объясняя ему жестами, что нет чемодана. Пришлось вернуться, Витек залез в щель и взял чемоданчик. Теперь они пошли уже прямо в тюрьму. У двери здания тюрьмы охранник, по-видимому, что-то им сказал, об этом можно было догадаться потому, что он взял за руку Наташу и задержал ее руку, а вместе с ней и саму Наташу. Она посмотрела на него, у него губы шевелились, он что-то говорил. Наташа повторила жесты, которыми Витьку объяснила, что ничего не слышит. Охранник ее понял и вызвал другую медсестру, с которой Наташа по дороге к приемному покою «поговорила более подробно». В приемном покое Наташа не только «говорила», но, вооружившись карандашом, быстро-быстро описала на бумаге, что с ними приключилось, попросила позвонить маме Витька. После звонка мама Витька примчалась через несколько минут, прочла то, что написала Наташа, осмотрела Витька и Наташу, задавая им вопросы на бумаге, сказала, что это типичная контузия, лечение которой обеспечивается покоем. Приписала Витьку и Наташе спокойный режим и побежала опять на работу. У Витька гудела голова, и решив, что режим покоя ему сейчас очень даже необходим, он пошел и улегся на бархатном диване. Улегся и, несмотря на шум в голове, заснул – сон для него был лучшим целителем. Спал он, по-видимому, долго, потому что, проснувшись, оказался в совершенно темной комнате, хотя, когда ложился, на улице светило солнце. Витек включил свет и посмотрел на часы – было около четырех часов, Витек понял, что четырех ночи, судя по темноте за окном. Витек потихоньку прошел в туалет и обратно, затем лег на диван и прислушался. Ему показалось, что он слышит где-то вдалеке какие-то звуки. Порадовавшись такому открытию, Витек почти моментально уснул. На этот раз он спал почти до вечера, проспав завтрак, обед и дневную бомбежку. А проснувшись, услышал голос мамы, которая что-то ему говорила, но Витек не понимал слов, так как слышал очень плохо. Он покивал головой в знак того, что он слышит, взял карандаш и написал, чтобы мама говорила громче, на что она ему написала, что она кричит в полный голос и громче не может. Далее она написала, что слух Витька начинает восстанавливаться и вскоре он будет слышать нормально, а вот Наташа все еще совсем ничего не слышит. Затем она написала, что пора ужинать и жестом пригласила Витька следовать за ней. Они спустились в подвал, где уже сидела Наташа, и ужин стоял на столе, ожидая их. После ужина Витек пошел дочитывать книгу о Пирогове, а мама и Наташа разошлись по своим работам. Читал Витек недолго, глаза его начали закрываться, постепенно его положение «сидя» трансформировалось в положение «лежа», в полусне он подложил под голову подушку и уснул «мертвым сном». Он всегда любой недуг лечил сном, и на этот раз он не отступил от своих правил – его организм инстинктивно воспользовался этим лечебным свойством.
Проснувшись утром, Витек понял, что он слышит, хотя звуки еще доносились откуда-то издали, но были они достаточно разборчивы – Витек воспринимал человеческую речь, и это, естественно, его обрадовало. Немного начала слышать и Наташа. Правда, чтобы она услышала, приходилось кричать ей прямо в ухо. Но дело явно шло на поправку – в голове Витька значительно уменьшились шумы. Прошло несколько однообразных дней, и однажды мама Витька пришла к нему днем, чего раньше никогда не бывало. Она рассказала, что семья тети Евы вместе с Шурой уехала в Ташкент или Самарканд. Уехали они без больших приключений, если не считать того, что чуть было не потеряли Сталину, дочь тети Евы. Кроме того, была еще хорошая новость – тетя Ева получила письмо с фронта от дяди Семена. Мама еще сообщила, что завтра утром она вместе с Иваном Соломоновичем должны на «эмочке» ехать в Киев. Затем она позвала Наташу и попросила ее, чтобы «в случае чего» она позаботилась о Витьке, на что Наташа, уже почти нормально слышащая, согласно кивнула головой, а Витек, предельно огорченный, спросил, как долго мама будет отсутствовать. Мама ответила, что дня два, видимо, так как в Киеве должно состояться важное совещание.
Утром следующего дня мама разбудила Витька ни свет, ни заря, наскоро поцеловала его и, взяв свой портфель, убежала. Витек же решил, что имеет смысл доспать, так как он был огорчен до болезненного состояния, а все болезни Витек лечил сном. Проснулся он в полдень, и сразу после «утреннего туалета» отправился с Наташей обедать. Во время обеда Витек заметил, что все сотрудники были возбуждены, что-то взволновано обсуждали. Витек часто слышал слова типа – «эвакуация», «срочные сборы», «совместный эшелон» и т.п. Любопытство Витька по этому поводу удовлетворила Наташа, рассказавшая, что завтра все сотрудники и заключенные должны погрузиться в поезд, который поедет в Ташкент или Самарканд, куда уже, наверное, приехали родные сотрудников. Родители Наташи уехали с первым эшелоном, но известий от них еще не было. Известие о завтрашнем отъезде взволновало Витька вдвойне, так как мамы его не было и о ней ничего не было известно. Витек почувствовал, как внутри него набирает силу «душевная паника», обусловленная неопределенностью состояния – приедет мама в Полтаву, а его уже здесь нет, или мама позвонит и узнает, что эшелон уже ушел, и поедет его догонять. Витек не мог определиться, оставаться ли ему в Полтаве, или ехать со всеми. Чтобы паника не вышла за пределы его небольшой еще души, он решил поделиться своими сомнениями с Наташей, которая ему рассказала, что его мама предвидела такую возможность и строго настрого предупредила Наташу, что она должна взять Витька с собой в поезд. От себя Наташа добавила, как Витьку показалось, с какой-то ноткой недоброжелательности в голосе, что Витек еврей, а немцы евреев убивают, и, если Витька устраивает такая перспектива, то он может оставаться, она возражать не будет. Витьку не очень понравилось предложение Наташи, он даже несколько оскорбился, но он ничего ей не ответил, лишь «скрипнул зубами». Возвратившись с Наташей в приемные покои, Витек пошел в кабинет, уселся полулежа на диван и начал читать какую-то книгу, не понимая того, что читал. Его мысли были далеки от содержания – смотрел он в книгу, а видел, как мама на машине мчится через горящее поле пшеницы, как немецкие летчики на самолетах пытаются догнать и расстрелять маму в машине, но водитель машины ловко уклоняется от пулеметных очередей, а Иван Соломонович стреляет из пистолета по летчикам. Витек почувствовал какое-то облегчение от увиденного и его охватила уверенность, что мама скоро приедет, приедет до того, как эшелон уедет. С этими мыслями он задремал – нужно было душу лечить. Так он «передремал» бомбежку – последнее время он с Наташей не прятались во время бомбежки в подвале, так как решили, что бомбы «дважды не убивают», и не контузят, скорее всего. Поэтому Наташа прервала дрему Витька перед самым ужином, он вопросительно взглянул на Наташу и понял, что от мамы известий нет, взбодрился прохладной водой и сел ужинать – Наташа сама приготовила ужин (оладушки с холодным молоком), так как оборудование из подвала уже вывезли. После ужина Витек опять «погрузился в чтение», сопровождающееся видениями. Он видел теперь, как машина мчится через какой-то городок, мимо горящего здания, через железнодорожный переезд буквально в нескольких метрах перед паровозом, затем машина почему-то остановилась и водитель, взяв ведро, побежал искать воду, а мама Витька вместе с Иваном Соломоновичем сидели в машине и о чем-то жарко спорили. Витек не слышал разговора, но по очень уж возбужденной жестикуляции понял, что дискуссия серьезная. Все это Витек видел очень отчетливо и ясно, но вот видение расплылось, затуманилось, размазалось. Витек уже ничего не мог разобрать, и сон железной хваткой сжал его веки и утащил в покои Морфея.
Голодная Степь
Витек спал крепким безмятежным сном, когда его разбудила Наташа. Она сказала, что все вещи сейчас будут забирать, поэтому нужно вставать и собираться, так как вскоре и им предстоит ехать грузиться в поезд. На немой вопрос Витька Наташа покачала головой – от мамы известий нет. Витек встал, автоматически выполнил ритуал утреннего туалета, так же автоматически позавтракал гренками с простоквашей и по команде Наташи начал собирать свои и мамины вещи в чемодан, из-за которого он с Наташей недавно были контужены. Эта процедура много времени не заняла, но вскоре после ее окончания Наташа, тоже упаковавшая свои вещи, глубоко вздохнув, сказала Витьку, что пора выходить. Сама же она села на чемодан и горько расплакалась навзрыд, словно малое дитя. Витек присел около нее на корточки, гладил ее по голове и просил ее успокоиться, но это мало помогало. Привел ее в сознание только довольно строгий голос вошедшего мужчины, посоветовавшего Наташе быстрее собираться, если она не хочет остаться здесь. Продолжая всхлипывать, Наташа, взяв Витька за руку, пошла к машине. Грузовой «газик» уже был полон различных вещей – чемоданов, сумок, баулов сотрудников НКВД. Сами сотрудники сидели в автобусе, куда пригласили и Наташу с Витьком. Но Наташа сказала, что она с Витьком поедет грузовиком, так как они должны еще заехать за вещами на квартиру Витька – Наташа еще раньше позвонила Екатерине, что они скоро приедут. Вещи же были собраны еще несколько дней тому назад. Наташа села в кабину к водителю грузовика, а Витек забрался в кузов. К дому Витька они добрались быстро, дверь попытались открыть ключом Витька, но не тут то было – замок не поддавался, тогда водитель взял монтировку и взломал дверь, так как ждать или искать Екатерину времени не было. Они быстро погрузили часть вещей в кузов, части же вещей они не нашли, что дало основание подумать о Екатерине не очень лестно. На стоянку поезда, несмотря на задержки, они прибыли раньше автобуса и сразу же начали разгружаться в товарный вагон – «теплушку». Витек и Наташа стояли в кузове и подавали вещи водителю, стоящему в вагоне, а он забрасывал их на нижние нары. Еще Витек, Наташа и водитель не успели разгрузить и половины вещей, как прибыл автобус, и сотрудники, забравшись в теплушку, начали сортировать вещи, раскладывать на нарах матерчатые матрасы, сложенные в той части вагона, где не было нар. Заключенных уже погрузили в вагоны и они выглядывали через зарешеченные окна, пуская клубы табачного дыма. Разгрузка вещей продолжалась недолго, гораздо больше времени потребовала их сортировка, но и это наконец-то закончилось, и поезд, словно ожидавший окончания сортировки, запыхтел и двинулся в путь. Но, видимо, не судьба была ему в целости и сохранности добраться до цели – взвыла сирена и через минуту послышался вой и разрывы бомб, и только одна бомба не взвыла, та, которая угодила в один из вагонов поезда, в котором ехали заключенные (зеки). Бомба попала прямо в вагон, и вагон загорелся. Охранники повели себя мужественно и толково – они открыли двери горящего вагона и нескольких вагонов, находящихся рядом, дав возможность зекам перебежать из горящего вагона в соседние. Зекам повезло – взрывом бомбы никто не был ни убит, ни серьезно ранен. Вероятно, бомба была небольшая, разорвалась на крыше вагона и осколки не попали в вагон. Но вагон горел и что-то нужно было делать. Зам начальника МВД приказал отцепить горящий вагон и вместе с ним еще четыре вагона, находившиеся за ним, оставил с этими вагонами своего помощника и охрану, и приказал продолжать движение. Так, оставив четыре вагона, эшелон зеков и сотрудников отправился на новое место отбывания срока.
В течение всех этих экстраординарных событий Витек не вспоминал о том, в какой не менее экстраординарной ситуации находится он сам – едет с малознакомыми людьми в «телячьем вагоне», в поезде вместе с зеками и, самое главное, без родной любимой мамы, которой он доставлял немало неприятностей, но которую любил больше жизни. Сейчас же он представил свою ситуацию в полном объеме случившейся драмы. Сердце его сжалось, душа затрепетала, слезы невольно покатились ручьем из его глаз, как он не сдерживался. Наташа, увидев, что он плачет, подошла и хотела его успокоить, но он грубо оттолкнул ее и полез в дальний угол на верхние нары, где спрятал голову глубоко под какими-то матрасами и вещами, и позволил тревогам своим излиться слезами. Чтобы не кричать вслух о своем горе, он крепко кусал собственные руки, зажимал себе рот, вдыхал огромными порциями воздух. Взрослые, а в вагоне были только взрослые – дети и старики уехали с первым эшелоном, слышали, что делается с Витьком, но никто не решился его успокаивать, какое может быть успокоение юнца, потерявшего мать. Витек не знал, сколько времени прошло с тех пор, как у него начался «приступ истерии», как впоследствии охарактеризовала это состояние Наташа, но кончается все, и приступ у Витька тоже кончился. Он лежал тихо, немного посапывая, и опять начал грезить наяву. Он четко увидел, как его маму где-то на станции, где множество путей и поездов, Иван Соломонович и еще какой-то мужчина подсаживают в вагон, в котором стоит Витек, не желающий подать маме руку. Это видение еще больше успокоило Витька, и он действительно уснул. Проснулся он оттого, что услышал голос своей мамы, звавший его слезть с нар. Но Витек, надувшийся словно индюк, сказал, что он не вылезет отсюда никогда, потому что мать ничего не сообщала о себе, хотя он от волнения, чуть не сошел с ума. Тогда мама начала рассказывать всем, с какими ужасами и страхами им пришлось столкнуться на пути в Киев и обратно. Оказывается они в Киев так и не добрались – немцы высадили десант между Киевом и Полтавой, который перекрыл все дороги, пытаясь не дать возможности нашим войскам отступать. И только благодаря водителю «эмочки», который первым заметил идущих по дороге немцев и быстро развернулся в противоположном направлении, после чего немцы открыли огонь по машине из автоматов, им удалось спастись. Назад они ехали проселочными дорогами, не раз на них налетали немецкие штурмовики, пытаясь расстрелять машину, но водитель очень ловко уклонялся от их пулеметов. Иван Соломонович выстрелял все патроны по самолетам. И только благодаря водителю они остались живы и догнали эшелон в Харькове на сортировочной станции. Далее мама рассказала, что им стало известно о том, что эшелон зеков разбомбили в Полтаве. И им сказали, что было много погибших и раненных, и она «не знала, что и думать», и только в Харькове узнала, что все в поезде живы, но часть поезда поехала не на Харьков, а на Лозовую, и мама не знала в какой части поезда находится ее Витек. «Но Бог милостив» – сказала мама – «он свел нас, мы встретились». Витек впервые услышал от мамы слово «Бог», произнесенное вслух. Мама Витька еще продолжала рассказ, когда поезд тронулся и попыхтел в восточном направлении.
Рассказ мамы так взволновал Витька, что он слез с нар, подошел к ней, обнял, расцеловал и сказал, что он очень сильно волновался за нее, и попросил, чтобы она никогда больше никуда без него не ездила. Мама ответила, что постарается так и делать в дальнейшем. Тем временем поезд набрал скорость и мчался вперед без остановок на отдых, а времени прошло уже гораздо больше, чем обычно допускается между принятием пищи. Поэтому мама Витька предложила старшей по вагону, так Витек определил положение одной из женщин, раздать сухой паек. Женщина не заставила долго себя уговаривать, а тут же открыла ящик с продуктами и начала выдавать хлеб, уже нарезанный кусочками, сливочное масло, тоже разделенное на порции, по два кусочка сахара и грамм по пятьдесят ветчины. Маме Витька она тоже выдала пайку, но сказала, что ее сухой паек находится в пассажирском вагоне, где едет комсостав, на что мама ответила, что на остановке она пересядет. Но Витьку очень не хотелось уходить от уже знакомой компании, что он и сообщил маме на ухо, и она пообещала ему, что не перейдет, если не получит по этому поводу строгого приказа. Вагонная компания закончила трапезу как раз к тому времени, когда солнце спряталось за горизонт и на небе появились звезды. После тяжелого дня и трапезы всем захотелось спать, и началось обустройство спальных мест. Маме Витька предложили выбрать место, но она сказала, что ей все равно. Тогда ей с Витьком предложили занять место у стенки на нижних нарах, а остальные места разыграли – одна женщина стояла отвернувшись от нар, а другая женщина подходила к месту на нарах и спрашивала, кому это место. Первая женщина называла имя и получившая место занимала его. После розыгрыша желающие менялись местами, таким образом все остались довольны своими постелями, тем более, что всем хватило места на нижних нарах. Еще женщины попросили маму Витька, чтобы она положила его под стенку, потому что лежать рядом с ним они стеснялись – он казался достаточно взрослым. После еды, а точнее, после питья некоторые женщины уже захотели освободиться от излишков жидкости в организме, и возникла проблемка относительно того, как это сделать в присутствии, хотя еще и не вполне зрелых, но все-таки мужчин. Обдумывание не было долгим – как говорится, женщина на выдумки хитра. Часть противоположной половины вагона отгородили матрасами, поставили ведро и в этот роскошный туалет выстроилась очередь. Посетители входили и выходили, передавая друг другу фонарик – благо кто-то догадался взять с собой. Правда, в вагоне была еще керосиновая лампа, называемая «летучая мышь», но с фонариком удобнее и безопаснее. Витек же решил потерпеть до остановки поезда.
Поезд остановился на каком-то полустанке ближе к полуночи, когда обычно немцы бомбили согласно своему расписанию. И действительно на этот раз немцы действовали по расписанию – вскоре началась бомбежка, но так как полустанок был небольшой, бомбежка была не очень интенсивной и не продолжительной. Пока городок и полустанок бомбили Витек успел сходить в туалет, располагавшийся в конце перрона и оказавшийся достаточно опрятным по меркам советской провинции. Когда Витек вышел из туалета, бомбежка уже закончилась, бомбы все разорвались далеко от станции, видимо, в темноте немцы плохо ориентировались, и в туалет по десять человек вывели зеков. Зеки гоготали,охранники их подгоняли, в ночной тишине образовался густой клокочущий сгусток гиперзвуковой энергии, насыщенный нецензурной лексикой и дружными акустическими взрывами воздуха, напомнившими Витьку загадку, которую ему когда-то загадала его дальняя по родству и месту проживания родственница из Ленинграда, звучащую примерно так: угадай загадку, разреши вопрос – целится в пятку, попадает в нос. Правда, в данной ситуации попадание больше касалось уха, чем носа, но попытка Витька перефразировать загадку соответственно окружающей действительности ему не удавалась, поэтому он согласился с ему известной.
Зеков вели в туалет колонной по одному, впереди и сзади шли охранники без оружия, но с летучими мышами, а около каждого зека шел вооруженный охранник – пять справа и пять слева через одного. При построении один из охранников предупреждал, что шаг влево, шаг вправо он будет считать побегом и будет стрелять без предупреждения, затем давал команду «в туалет шагом марш» и зеки шли строем в туалет, услаждая по пути слух.
Витек немного посмотрел на это представление, затем взобрался по приставной лесенке в вагон, где обнаружил, что все женщины спят, видимо, убаюканные зековской канонадой. Витек залез на свое место и тихонько толкнул маму, чтобы сообщить ей, что есть возможность опорожнить ведро. Мама Витька встала с явно выраженным отвращением на лице (она любила показать свое начальствующее превосходство, а тут …), но все же взяла ведро и понесла его выливать, так как никто не встал – возможно, не проснулся. Витек подождал пока мама вернулась, помог ей забраться в вагон, затем улегся на свое место и тихо уснул, довольный тем, как завершились мамины приключения в поездке. Видимо, под влиянием душевной удовлетворенности Витек внимательно смотрел цветные сны о цветущих садах на Земле и «райских кущах» в других мирах. Он только на мгновение проснулся, когда поезд тронулся, и продолжил сон под баюкающий стук колес. Поезд мчал без остановки до позднего утра (часов до десяти), но Витек проснулся раньше и прислушался к разговору в вагоне. Женщины перешептывались о том, что Витька мама не такая уж и плохая, как ее представляли некоторые сотрудники, – она ночью, когда все спали, вынесла помойное ведро. Это, по мнению женщин, характеризовало ее, как человека справедливого, простого, житейского – и не поверишь, что еврейка, подчеркнула одна из женщин, сделав ударение на последнем слове, произнеся его, как «жидовка». Но эту тему никто не поддержал, потому что многие знали маму Витька – требовательную, справедливую, готовую поделиться последним куском, в меру заносчивую, но не терпящую подхалимажа. В первые же дни войны ее приняли в партию без кандидатского стажа, что еще больше усилило ее и без того высокую принципиальность. Витька порадовал подслушанный разговор, он немного загордился, затем погромче зашевелился, чтобы дать понять, что он проснулся, и начал спускаться с нар. Брюки и рубашку он одел, сидя на нарах, так что спустился он на пол уже одетым. Кто-то предложил перекусить, и все согласились с этим предложением. Не перенапрягая друг друга, девушки, так Витек называл их в уме, принялись готовить бутерброды и чай. Через минут десять завтрак был приготовлен, и девушки пригласили всех «к столу», попросив Витька разбудить свою маму. Мама проснулась, совершила наскоро утренний туалет и принялась с аппетитом поглощать бутерброды. Съев пару штук, она заметила, что бутербродов больше нет – девочки начали экономить на всякий случай, хотя запасов продовольствия было более чем на две недели. Поздний завтрак закончился вместе с остановкой поезда на каком-то заброшенном полустанке. Какой-то бравый моложавый начальник из пассажирского вагона подошел к девушкам и сообщил, что поезд будет стоять на остановке до семи часов вечера, так что есть время размять ноги – сходить в лес за грибами, например. При этом он довольно откровенно подмигнул Наташе, чем сразу же завоевал антипатии Витька. Затем он сообщил маме Витька, что ее просит зайти Иван Соломонович, и мама в одно мгновение очутилась на земле с помощью моложавого начальника. Витек почувствовал, что сейчас ему, по-видимому, придется охранять вагон, так как девушки уже собрались идти «в лес по ягоды». Но Витек, хотя и любил компании, не очень огорчился своей ролью, так как у него в вещах была книга «Робинзон Крузо», подаренная ему другом Наташи. Она была хорошо «зачитанная», но страницы были все. Поэтому Витек с радостью согласился охранять вагон, хотя понимал, что его просто не хотят брать в лес. Девочки договорились вернуться не позже четырех часов и предложили всем, Витьку в том числе, сверить часы. Было почти одиннадцать часов. Девочки ушли, а Витек сел в двери вагона и принялся знакомиться с Робинзоном. По мере изучения сюжета книги Робинзон ему все больше нравился, хотя Витек находил у него и некоторые не совсем рациональные решения и алогичные действия. Читал Витек медленно, так как вникал не только в переплетения сюжетных линий, но пытался понять идею, заложенную автором произведения, и средства достижения поставленной цели. Он анализировал читаемое, а не прочитанное, что, видимо, сделать было бы легче. Витек, анализируя читаемое, прогнозировал дальнейшие события, и часто вступал с автором в дискуссии по поводу поступков героев, если он их экстраполировал иначе. Иногда он был готов бросить читать то, что написал автор, и продолжить содержание согласно своему видению. С Робинзоном пока все было совсем даже неплохо, за исключением «мелких огрехов», как отметил Витек. Он так увлекся жизнью Робинзона на острове, что не заметил, как время приблизилось к четырем часам и девочки вернулись из лесу с какими-то темно-синими ягодами, в меру сладкими на вкус. Девушки сразу же приступили не просто к умыванию, а к обмыванию под гидрантом (краном, из которого наполняют водой баки паровоза). Вода из него текла толстой струей и обрушивалась на девушек с такой силой, что «грязь смывалась сама». К удовольствию девушек кран находился на довольно значительном удалении от поезда, что позволило им снять с себя все вещи, кроме трусов, и полоскаться под краном, как под мощным душем Шарко. Витька, естественно, они с собой не взяли, так как считали его уже достаточно взрослым, но он издали с интересом наблюдал эту сцену обмывания, заключительным этапом которой стало обмывание всего тела. Эта процедура совершалась за простыней, которую девочки держали по очереди, но они не знали, что против солнца простыня просвечивается, и Витек многое видел, а чего не видел, то дорисовало его богатое воображение. Он даже прервал на время этого эпизода свое чтение. Но вот девочки, вымытые мылом и мочалками, свежие, с красными лицами и другими частями тела, о чем можно было догадаться по незащищенным одеждами частям, вернулись в вагон и хотели уже стряпать что-нибудь на обед, но подошел охранник в колпаке, выдававшем его профессию, и пригласил всех на горячий борщ и гречневую кашу. Походная кухня располагалась в третьем вагоне, то есть следующем за вагоном Витька. Девушки, забывшие ненадолго о войне, все дружно с шутками и смехом направились в «вагон-ресторан», как кто-то окрестил теплушку, в которой находилась походная кухня, и с ними Витек, естественно. Мамы Витька еще не было – она еще заседала в командном вагоне. Когда Витек заканчивал обедать – он уже не был таким гурманом (ел и борщ, и гречневую кашу) – пришел офицер из командного вагона и сказал, что его зовет мама, и Витек пошел с офицером в соседний вагон. Там его встретила мама, которая сидела в купе Ивана Соломоновича, и предложила ему перебраться в командный вагон, так как ей необходимо постоянно контактировать с Иваном Соломоновичем и другими начальниками. Иван Соломонович подтвердил сказанное мамой, и Витек понял, что мама останется в этом вагоне, и просить ее о чем-то другом совершенно бесполезно. Про себя Витек подумал, что производственная необходимость возможно тоже есть, но главным является то, что Иван Соломонович влюблен в его маму. К такому выводу его подтолкнули не только собственные наблюдения, но и когда-то подслушанный разговор между Иваном Соломоновичем и мамой. Ситуация складывалась достаточно щекотливая, Витек понимал, что он должен согласиться перейти в этот вагон, но ему очень не хотелось расставаться с девочками, к обществу которых он уже привык. Правда, поступок Наташи – она провела весь день с бравым офицером – настолько сильно огорчил Витька, что он даже решил не разговаривать с ней, но все же с девочками было интересней, чем сидеть одному в купе, в чем Витек не сомневался. Хотя у него была книга, чтение которой могло занять еще полдня, а что потом. Тогда Витек попросил маму разрешить ему добыть этот день с девушками, так как одна из девушек рассказывает интересную историю, которую они по ходу обсуждают, и ему хочется услышать историю до конца и закончить обсуждение. Про себя же Витек подумал, что возможно мама забудет его забрать из соседнего вагона, будучи очень занятой служебными делами. Мама согласилась на такой вариант, и Витек пошел к девушкам. О, лучше бы он этого не делал.
Через несколько минут после того, как Витек влез в свою теплушку, протрубил горн, прогудел паровоз и поезд двинулся в дальнейший путь, на полустанке он простоял почти восемь часов. Мерно застучали колеса на стыках рельс, вагон в такт заколебался и снотворный дурман заполнил флюидами дремы вагон, все тихонько засопели, уставшие в лесных походах, а Витек подумал о том, что и офицеры из командного вагона тоже, наверное, устали, ведь они вместе с девочками собирали ягоды. Удовлетворенные сбором ягод, девушки спали, улыбаясь во сне своим воспоминаниям о недавней стоянке. Подумав о маме, о том, что ей, видимо, хорошо в командном вагоне, Витек тоже заснул с легким сердцем и согретой душой. Спал он долго, но так как они все легли спать рано, то и проснулся Витек сравнительно рано. Он проснулся оттого, что его что-то как будто толкнуло то ли в бок, то ли прямо в мозги, и сразу услышал приглушенные голоса, говорившие о его маме. Один голос, как он смог различить, принадлежал девушке, которая однажды обозвала маму еврейкой, высказав тем самым, по ее понятиям, крайнее презрение к ней. Говорили они очень тихо, поэтому Витек не улавливал подробности, но общий смысл разговора он все же понял. Девушки осуждали жидов за их жадность, скупость, накопительство, нежелание заниматься физическим трудом – «ты видела жида рабочего или пахаря» шепотом восклицала одна из девушек, другая с ней соглашалась, но все же что-то возражала. Видимо, она не была такой отъявленной антисемиткой, как первая. Первая девушка доказывала второй, что все создают украинцы, а «жиды только поедают, как паразиты». И в тюрьмах тоже сидят только украинцы, а воруют опять же жиды. Закончился этот национально-патриотический диалог предложением одной из девушек порыться в вещах мамы Витька – там наверняка полно золота и бриллиантов. Витек решил, что пора выдать свое присутствие на этом утреннем обсуждении, чтобы дело действительно не дошло до проверки маминых вещей, и громко покашлял, отчего девушки замолчали и засопели, притворившись спящими.
Витек же пытался врубиться в тонкости национальных взаимоотношений, но недостаток знаний, пониманий и обоснований в этой проблематике не позволили ему сделать какие-либо выводы, за исключением того, что не следует дать девочкам возможность украсть мамины ценности, по поводу наличия которых у Витька были серьезные сомнения. Так в результате анализа услышанного Витек пришел к важному выводу – необходимо охранять мамины вещи до тех пор, пока он переместится в мамин вагон, куда переместятся и вещи. Маме Витек решил ничего не говорить о подслушанном, так как он не мог толком сформулировать идеологические основы претензий девушек к жидам. Кое в чем Витек был согласен с девушками – действительно, насколько он мог вспомнить, еврейские дети в школе отличались и одеждой, и поведением, и оценками, действительно, их родители работали не на заводах. Но что в этом плохого, Витек не мог уразуметь. Правда, еврейских детей он именно по этим признакам и выделил. Так кто же они такие «жиды», Витек не смог ответить даже на этот элементарный вопрос. Поэтому он переключил размышления на другие темы и начал медленно и шумно одеваться. Своими излишне шумными поворачиваниями и верчениями Витек разбудил, давно уже не спящих, но пребывающих в томной утренней дреме, девушек, которые, потягиваясь и позевывая, начали переоблачаться в дневные одежды. Витек первым слез с нар с «Робинзоном …» в руках, уселся в проеме двери вагона, свесив ноги наружу, и продолжил пребывание на необитаемом острове. Поезд продолжал ритмично стучать по стыкам рельс, девушки туалетились по очереди – благо водой запаслись, солнце подымалось все выше и по направлению тени вагона Витек определил, что поезд едет в северо-восточном направлении, как слышал он в «командном вагоне», на Сталинград. Не успели еще девушки закончить туалет, как заскрипели тормоза, скорость поезда уменьшалась, Витек увидел небольшое здание вокзала, но поезд его проехал и медленно направился в самый конец станции, где уже стояло несколько поездов, буфера несколько раз цокнули, и поезд остановился. Витек, разглядывая окружающий станционный пейзаж, вспоминая, что прошедшей ночью их не бомбили, решил, что их эшелон уже выехал за пределы Украины – такую ситуацию прогнозировали в командном вагоне. Девушки спросили охранника, спустившегося на землю, будет ли горячий завтрак, и охранник сообщил, что будет после того, как накормят зеков. Зеки им дороже, резюмировала одна из девушек, но все они, приготовив свои котелки и ложки, с нескрываемым интересом уставились на охранника в ожидании команды. Так что, прозвучавшая через несколько минут, команда горна «бери ложку, бери бак, а не хочешь – иди так», не была для них неожиданностью. Девушки посыпались из вагона как горох, чуть не прыгая на плечи друг друга. Витек же не знал прыгать и ему, или мама заберет его в свой вагон, поэтому он остановился в растерянности, поглядывая в сторону пассажирского вагона, начиная уже сердиться на себя за нерешительность и на маму за промедление. Мама все же через некоторое время, показавшееся Витьку вечностью, через адъютанта Ивана Соломоновича позвала его к себе в вагон на завтрак. Во время завтрака Витек сказал маме, что он хочет перейти к ней в вагон, так как ему с девушками перестало нравиться, не объясняя почему. Не забыл Витек сказать маме, что и вещи тоже нужно забрать, потому что в вагоне девушек и так тесно, а здесь верхние полки пустые. Мама согласилась и после завтрака пошла с одним из офицеров, забрала свои и Витька вещи, в чем ей помогла Наташа, так как мама не знала, что ей принадлежит – она ведь не участвовала в собирании и погрузке вещей. Собирая вещи мамы Витька, Наташа рассказала ей, как ей пришлось грузить вещи без Екатерины, что части вещей, написанных мамой, она не досчиталась – видимо, Екатерина с ними где-то спряталась во время визита Наташи. Таким образом мама Витька забрала свои и Витька вещи, указанные Наташей, в свой вагон – их оказалось не так уж и много, и связь Витька с девичьим вагоном прервалась. Поезд простоял на станции недолго – ровно столько, сколько потребовалось зекам, охранникам и девушкам на то, чтобы совершить утренний туалет и позавтракать – и опять двинул в путь.
В течение двух последующих суток никаких интересных событий не произошло, Витек пребывал на необитаемом острове вместе с Робинзоном, его мама большую часть времени, включая и ночные часы, находилась в купе Ивана Соломоновича и приходила к Витьку только для того, чтобы с ним поесть, и то не всегда, а иногда Витек улавливал от нее приятный запах дорогого вина. По прошествии двух суток поезд остановился в переплетении большого количества путей, свидетельствовавшего о прибытии на узловую станцию. Он постоял в течение десяти-пятнадцати минут в окружении других поездов, большинство из которых были с людьми, затем паровоз утащил его в самый дальний угол станции на какие-то заросшие травой, поржавевшие рельсы. И здесь поезд застрял надолго.
Сначала все совершили утренние туалетные церемонии, затем позавтракали горячей пищей – Витек съел тарелку манной каши и выпил стакан горячего молока. После этого Витек услышал команду, относящуюся к зекам, выходить и строиться в колонну по шесть. Далее он услышал уже знакомую команду «шаг вправо, шаг влево считается побегом, стреляю без предупреждения», и колонна зеков пошла в направлении какой-то постройки, маячившей вдали. Зеков повели в баню. После зеков выкупались охранники.
Примерно часа через два девушек тоже пригласили в баню. Обитатели пассажирского вагона купались в вагоне, где был оборудован душ. В девичьем вагоне Витек слышал, что в пассажирском вагоне якобы есть и ванная комната, но он ее нигде не видел, а душ действительно был, и некоторые принимали его почти каждый день. Баня, по-видимому, была большая, так как уже через полтора часа девочки чистые, румяные, с влажными волосами и очень довольные вернулись. Шли они гурьбой и, судя по несколько серьезным лицам, что-то важное обсуждали. Все несли в руках свои выстиранные мокрые вещи. Помогая друг другу, они забрались в свою теплушку и начали развешивать выстиранные вещи. Окончание банного времени совпало с началом обеда, которому все тоже порадовались, так как купание и свежий воздух очень хорошо «нагоняют аппетит». Отобедав с аппетитом борщом с сухарями и засмаженным салом девушки влезли на нары, а Наташа отправилась в командный вагон к маме Витька. Мама и Витек только что закончили обедать и собрались относить пустую посуду, как Наташа постучала в дверь.
Вначале она расспросила о здоровье Витька и мамы, и мама задала ей тоже вопросы о здоровье и делах. Наташа на здоровье не жаловалась, а вот о делах хотела поговорить «тет-а-тет», почему Витьку пришлось выйти в тамбур. Чтобы не очень там скучать, Витек захватил с собой книгу «Педиатрия», с Робинзоном он уже попрощался. Пока Витек в тамбуре знакомился с желтухой и краснухой, Наташа рассказала маме Витька, что у многих девушек пропали ценные вещи: у кого часы, у кого кольцо, у кого серьги, у кого браслет. А сегодня некоторые не нашли своих носильных вещей: пухового платка, комплекта белья, шерстяной кофты и т.п., и есть у девочек подозрение, что это все украла Елена, экспедитор отдела снабжения. На вопрос мамы Витька, почему девочки так думают, Наташа ответила, что Елена не говорила, что у нее что-либо пропало. Это может служить поводом для подозрений, но не дает право обвинять ее, сказала мама Витька, нужно «схватить ее за руку», чтобы не было никаких сомнений, и мама Витька дала Наташе свои именные золотые часы (награда за безупречную работу в первой городской больнице), чтобы «поймать Елену на горячем». Наташа должна положить часы так, чтобы Елена видела где, а несколько девочек и Наташа должны следить за ней, делая вид, что они спят. Вначале Наташа не хотела брать часы, но мама Витька убедила ее, что другим способом изобличить Елену не представится возможным, и Наташа согласилась. Пока мама Витька и Наташа разговаривали, к вагонам, стоявшим в тупике, подъехал маневренный паровоз «Кукушка», зацепил вагоны, с лязгом и тяжелыми «вздохами» от перегрузки вытащил их на оперативный простор, где к вагонам прицепили настоящий паровоз ФЭД. Уйти в свой вагон Наташа не могла, так как поезд уже поехал, пока они с мамой Витька разговаривали, поэтому Наташа позвала Витька в купе, а мама Витька пошла в купе Ивана Соломоновича. Витек поинтересовался у Наташи, нет ли у нее почитать чего-нибудь такого, не связанного с болезнями и лечением, и Наташа вспомнила, что у нее есть книга, правда, тоже из мира медицины, но очень интересная, так как связана с разоблачением преступлений, по практике судебно-медицинской экспертизе и обещала дать Витьку ее почитать. Затем разговор перешел к воспоминаниям, как они попали под бомбежку и были контужены – совсем оглохли, как они этого испугались. Витек добавил еще некоторые подробности из приключений мамы, которыми она с ним поделилась. Поезд продолжал громыхать по рельсам, гудеть и пыхтеть, не боясь налетов авиации. Витек показал Наташе книгу, содержание которой он пытался постичь, и она выразила ему свои «соболезнования». Поезд ехал без остановок довольно долго, уже и мама Витька вернулась и они с Наташей принялись обсуждать производственные дела: сколько и каких медикаментов есть в запасе, хранит ли Наташа все в закрытом купе, или частично они находятся у нее в вагоне и т.п. За окном уже начало смеркаться, когда поезд начал сбавлять скорость и вскоре остановился на каком-то разъезде, вдали от вокзала. Справа от поезда были железнодорожные пути, слева была лесозащитная посадка. При остановке поезда охранники спрыгнули на землю и проверили запоры на дверях вагонов зеков, так, видимо, было положено. Наташа попрощалась с мамой Витька и пошла в свой вагон, предварительно еще раз повторив задание по выявлению воришки. Мама Витька опять пошла в купе начальства, а Витек примостился «глазеть в окно», потому что свет еще не включили и читать он не мог. Вдруг его рассеянный взгляд натолкнулся на женскую фигуру, прячущуюся в зарослях кустарника, но так, чтобы кто-то ее все же смог увидеть. И этот кто-то через несколько минут подошел к ней, снял с плеча карабин и поставил его под дерево. Эта парочка, по-видимому, была уверена, что находится в визуальной безопасности, так как не теряя времени, мужчина начал целовать девушку и лихорадочно снимать с нее трусы. Эта процедура не заняла много времени, как и процедура с гульфиком – уже через мгновение пара сомкнулась в едином целом, но мужчине было явно неудобно, он вынужден был сгибать ноги в коленях и прогибаться далеко назад. Поэтому он долго не выдержал такой позы и развернул свою подругу задом к себе, согнув ее в пояснице, а девушка для лучшей устойчивости схватилась за ствол дерева. Было уже достаточно темно, но Витек видел, или представлял себе, что видит, как мужчина двигал «нижним бюстом», а женщина в такт ему немного приседала. С течением времени скорость их совместного упражнения увеличивалась, пока не достигла курьерской, и они так увлеклись скоростным дуэтом, что не заметили, как тень мелькнула меж дерев, и карабин исчез. По тому, как, закончив упражнение, мужчина откинулся на ствол дерева, было видно, что он изрядно устал, чего нельзя было сказать о девушке, которая, резво подпрыгивая на одной ноге, легко свои трусики водрузила на их законное место. Мужчина же медленно и утомлено приводил в порядок гульфик своих штанов. В сплошной темноте, лишь слабо разрываемой бледным светом, пробивающимся сквозь толстые тучи, Витек увидел, как из посадки в пассажирский вагон влез человек с карабином. Витек догадался, что это тот человек, который недавно в посадке украл карабин охранника. В это же время мужчина в посадке бросился искать свой карабин и, естественно, не нашел. Его фонарик лихорадочно шарил по траве, по кустам, по стволам деревьев и даже зачем-то по всему дереву до самой верхушки, видимо, полагая, что карабин сам взобрался туда. Но паровоз прервал поиски карабина, так как, дав продолжительный сигнал, прокрутив колеса на месте, попыхтел в дальний путь. Охранник и девушка побежали к своим вагонам, в купе Витька включили свет. Но в течение некоторого времени Витек не мог сосредоточиться на чтении, его разум пытался понять, зачем кто-то из их вагона уворовал карабин у охранника – ведь они же «свои», возможно еще и друзья. Неужели зависть заставила одного человека сделать гадость другому человеку, не просто гадость, а подвергнуть его опасности быть осужденным, попасть в тюрьму. Каким же нужно быть мерзавцем, чтобы так поступить! Затем Витек решил, что укравший, очевидно, отдаст карабин – он только немного попугает раззяву и отдаст карабин за символический выкуп, что Витек наблюдал неоднократно среди охранников, когда они «крали» друг у друга что-нибудь, затем требовали «выкуп». Успокоенный таким предполагаемым финалом Витек взял книгу и хотел уже заняться чтением, когда услышал, как кто-то докладывал, очевидно, старшему по званию о том, что охранник «потерял» карабин. Такое развитие событий не соответствовало начертанному Витьком сюжету, поэтому он с напряжением вслушивался в разговор в соседнем купе. Старший по званию офицер приказал на остановке доставить охранника-разгильдяя в командный вагон, а сам сказал, что пойдет и доложит о случившемся Ивану Соломоновичу. Пару раз стукнули двери купе, и Витек уже больше ничего не слышал до очередной остановки поезда, которая не заставила себя долго ждать. Остановка, по-видимому, была не запланированная, потому что Витек слышал, как Иван Соломонович кричал кому-то, что эшелон литерный, что его должны пропускать всюду согласно графика, что срыв графика равносилен «измене родины» и еще что-то в таком же духе. Вдоволь накричавшись, он сообщил, что стоянка будет недолгой – максимум 30 минут, вызвана она поломкой паровоза, и приказал привести охранника, потерявшего карабин. Витек не видел, как ввели охранника, потому что на станции было совсем темно, очевидно, экономили электроэнергию. Он только услышал тяжелые шаги и стук двери купе. Через минуту в купе зашла мама Витька и плотно за собой закрыла дверь. Но все равно Витек слышал, о чем говорят в соседнем купе. А говорили там о том, как охраннику удалось потерять карабин. Рассказывал охранник. Видимо он рассказывал именно так, как оно и было в самом деле, отчего Иван Соломонович и политрук гоготали громче пыхтения паровоза, набиравшего пары. Витьку показалось, что такая веселость командиров, возможно, поможет избежать сурового наказания, возможно, охранника не отдадут под суд. Смеха охранника не было слышно – ему было не до смеха. Затем разговор был более тихий, а потом послышался голос Ивана Соломоновича: Козлов принеси карабин Кошкина, и посади его на 5 суток на гауптвахту на голодный паек. У Витька отлегло от сердца – пять суток поголодать можно, это не тюрьма. Витек поделился этими мыслями с мамой, и она сказала, что Иван Соломонович очень добрый человек, за такой проступок следует судить, что означает, в лучшем случае, два года тюрьмы. С мыслями о хорошем Иване Соломоновиче Витек уснул спокойным крепким детским сном.
Ночью поезд где-то на какое-то время останавливался – Витек помнил, как он проснулся при отправлении. Утром же, когда Витек проснулся, мама уже умылась и что-то писала в тетради, сидя за столом, на «доброе утро» Витька ответила тем же и добавила, что Витьку нужно поторопиться, так как скоро будут давать завтрак. Поезд продолжал стучать по рельсам, паровоз изредка посвистывал и пыхтел от натуги – чувствовалось, что ехал он на подъем. Витек посмотрел в окно, довольно необычный пейзаж – поле, поросшее высокой травой, и ни деревца насколько видит глаз. Ничего хорошего в таком пейзаже Витек не обнаружил, отвернулся от окна и поискал глазами книгу, которую вчера начал читать. Но книгу он тоже не нашел, и мама не знала, где она есть. Витек опять вернулся к заоконному холмистому пейзажу, где шумел высокий ковыль, в котором передвигались какие-то живые существа, но об их присутствии можно было только догадываться по колеблющимся дорожкам травы. Вдоль железнодорожной насыпи на солнышке грелись ящерицы, на самом горизонте просматривались силуэты верблюдов, сущность которых Витек определил по ранее виденным в зоопарках и книгах, но вот впереди ярко проявились приметы города – высокие дымящие трубы. И Витьку показалось, что он уже слышит шум городской, станционный гул паровозов и цокот вагонов. Поезд начал сбрасывать скорость и вскоре замелькали заводские цеха, фабричные заборы и еще какие-то строения, а вот, наконец, и жилые дома проплыли за окном вагона, и появился вокзал. Поезд почему-то пропустили по первому пути мимо вокзала и привокзальных строений, чего раньше не делали никогда. Правда, и на этот раз эшелон проследовал мимо «большой цивилизации» и отправился на дальние запасные пути, где «не ступала нога человека», но все же он коснулся своим взором человеческого прогресса, отчего зеки в зарешеченных окнах теплушек заулюлюкали и заржали, как мустанги во время коллективного спаривания.
Поезд остановился, охранники спрыгнули, раздалась команда, относящаяся к зекам, выходи стоиться, и зеки по одному начали прыгать с вагонов и строиться в колонну по четыре, вокруг которой выстроились охранники. После соответствующей обстоятельствам команды, зеков повели на утренний туалет. Девушки и охранники, свободные от вахтовой службы, для свершения утреннего туалета направились в противоположную сторону к другому крану воды. Подготовка к принятию утренней пищи не заняла много времени, уже через полчаса звон ложек о котелки и миски заполнил безлюдный железнодорожный тупик, проголодавшиеся люди ели безмолвно, но вот ложечный звон сменило облизывание и обсасывание ложек и мисок, которое было обусловлено не столько голодом, сколько очищением посуды от остатков еды вместо ее мытья под водой, что было мало доступно и зекам, и девушкам с охранниками. В командном вагоне также завтрак подходил к концу, когда в купе мамы Витька вошла Наташа. Она поздоровалась и сразу приступила к делу – рассказала, как «застукали» Елену при воровстве золотых часов мамы Витька, как девочки хотели ее побить, но она сказала, что в чужой чемодан попала случайно и думала, что это ее часы, как девочки требовали от нее, чтобы она сказала, где вещи, которые она ранее уворовала, но она продолжает твердить, что ничего не крала и не знает, о каких вещах идет речь. Наташа продолжала рассказывать, когда в дверь купе постучали, и на пороге появился моложавый офицер – политрук части. Он извинился, что невольно подслушал разговор, и спросил, о ком идет речь, кто это там ворует у девушек их нижнее белье, не охранники ли, на что Наташа ему пересказала все, что сказала маме Витька, не упустив и эпизод, как девушки выследили Елену при попытке уворовать часы мамы Витька. Политрук на мгновенье задумался, затем сказал, чтобы Наташа пригласила Елену к нему в купе. И вскоре из купе политрука донеслись достаточно громкие и не совсем цензурные разговоры. Как понял Витек из услышанных отрывков, политрук обвинял Елену не только в присвоении чужих вещей, но и в проституции, по его словам Елена вообще потеряла свое моральное лицо, вместо которого теперь у нее задница, правда, довольно симпатичная. Этот комплимент не очень обрадовал Елену, слышно было, как она начала всхлипывать, но моложавый политрук ее приободрил, высказав мысль о том, что не удивительно, что на нее находятся желающие. И это прозвучало, как «тонкий намек на толстые обстоятельства», во всяком случае, почувствовалось, что Елена именно так его восприняла. Политрук с Наташей вошли в купе мамы Витька, уединились от Елены, и политрук спросил у Наташи, с кем из охранников «дружит» Елена, на что получил ответ: «со всеми, не очень переборчива». Но, возможно, с кем-то больше, чаще встречается – настаивал политрук. Да, вспомнила Наташа, с Петром Кошкиным, начальником отделения охранников. С Кошкиным, который сейчас сидит на «губе», уточнил политрук. Наташа не знала, сидит ли Кошкин на «губе», или где-то еще, но с Кошкиным Елена дружит больше, чем с другими охранниками. Это понравилось почему-то политруку, и он вышел из купе. Минут через двадцать пять он вернулся с чемоданом, который открыл ключом, и увидел все вещи, ранее перечисленные Наташей, и еще кое-что. Затем он чемодан закрыл и пригласил Наташу пойти в его купе, где находилась Елена с одним из офицеров. Без всяких там обиняков политрук спросил у Елены, не передавала ли она украденные вещи кому-нибудь из офицеров, или охранников? И предупредил ее, что сейчас будет произведен обыск и у кого найдут эти вещи, того обвинят в соучастии и будут судить по всей строгости военного времени, как военнослужащего, а это не то же самое, что вольнонаемный работник. Елена, пожалев своего Петю, сразу же во всем созналась, и политрук решил финальную часть расследования и суда провести совместно с Иваном Соломоновичем, зачем они все – он, Елена и Наташа – переместились в купе Ивана Соломоновича, предварительно согласовав с ним этот маневр. Из-за закрытой двери было плохо слышно, но Витек все же некоторые фразы различал – ему жаль было Елену, хотя он помнил, как она его оскорбила. За это оскорбление Витек был не против, чтобы ее наказали, но не очень сильно. Он слышал грохочущий бас Ивана Соломоновича, упрекавший Елену за то, что она обокрала своих же подруг, что удесятеряло ее вину, более тихий баритон политрука и тихий сопрано Елены, твердившей, что у нее болезнь такая – клептомания, что она, «придя в себя», все бы вернула девчатам. Мужчины спросили Наташу, действительно ли есть такая болезнь, и получив утвердительный ответ, захотели узнать о ней побольше. Но Наташа знала только то, что такая болезнь есть, поэтому вызвали маму Витька, которая рассказала о клептомании все, что было на ту пору известно об этой болезни. Кстати, некоторые медицинские светила не верили в ее существование, считая, что это просто прикрытие для некоторых воров. Такой оборот дела несколько озадачил начальников-судей, но не недолго. Иван Соломонович, подумав недолго, вынес вердикт: все ворованное раздать хозяевам, причем Елена должна это сделать в присутствии всех девочек, охранников, свободных от вахты, и офицеров, и еще она должна извиниться перед всеми, когда же у нее вдруг появится желание воровать, то она должна «пригласить в помощь» Наташу, и украденные вещи отдать Наташе. Затем он спросил, можно ли считать такой «приговор» справедливым, и ели да, то следует его исполнить в течение трех ближайших дней. Все, и Елена в том числе, сочли приговор справедливым. Трехдневный срок нужен для того, чтобы ко дню исполнения уже все узнали о намечающейся экзекуции и были к ней готовы. Это облегчит не только исполнение наказания, но и его восприятие, и Елена, и все, кто будет присутствовать при этом, уже «в душе переживут это событие, что позволит обойтись меньшими эмоциями наяву». Хотя все согласились с таким наказанием, Витек же решил, что такое моральное избиение пожестче будет, чем физическое.
Поезд как будто ждал окончания суда – как только он закончился, прицепили паровоз и поезд продолжил катить, грохоча и пыхтя, по бескрайним степям. Витек принялся внимательно изучать «Судебно-медицинскую экспертизу», сидя у открытого окна. Его маму вскоре вызвал Иван Соломонович через дежурного офицера, который обратился к маме «товарищ майор медицинской службы». Витек раньше не знал, что его мама является майором и он спросил ее об этом. Мама объяснила, что с началом войны все медицинские работники получили звания, соответствующие занимаемым должностям, но ношение формы для нее не является обязательным, поэтому она ходит в гражданской одежде. Для Витька это была интересная новость – он немного загордился своей мамой и собой, но не очень сильно, а так совсем-совсем немножко.
Дальше литерный эшелон, по-видимому, двигался по расписанию – он останавливался утром на пару часов для совершения туалета и принятия пищи, а затем часа в три на обед. Ужин зекам и девочкам выдавали сухим пайком, а для раздачи чая в термосах использовались короткие остановки, обычно связанные с забором воды паровозом, или его сменой. Короткие ночные часы эшелон обычно ехал практически без остановок. Но однажды ночью загрохотали выстрелы и раздались пулеметные очереди, поезд затормозил, с вагона и тендеров начали прыгать охранники с фонарями и собаками. Некоторые из них подбежали к одному из зековских вагонов и полезли под него, другие с криками «стой» побежали в сторону песчаного поля, стреляя на ходу. Поезд остановился, все офицеры во главе с Иваном Соломоновичем тоже выскочили с командного вагона и направились к тому же зековскому вагону. Слышно было, как один из охранников доложил Ивану Соломоновичу о том, что из вагона совершен групповой побег, что устроена погоня за беглецами, что в погоне участвуют бойцы первого взвода и отделение собаководов с собаками. На вопрос, сколько зеков сбежало, докладывавший ответить не смог, с поля слышалась стрельба, время от времени поле озарялось ракетами, слышен был лай собак. Иван Соломонович приказал открыть вагоны, из которого был совершен побег и соседний, и пересадить зеков по списку из одного вагона в другой. Охранники дали команду выходить по очереди в соответствии с называемой фамилией – оказалось зеков не хватает по списочному составу 5 человек. Иван Соломонович приказал охраннику с рацией и двум охранникам с ракетницами и запасом ракет идти на помощь преследователям, остальным сесть в вагоны и поезд поедет до ближайшей остановки, где будет их ждать, и где Иван Соломонович попросит помощи у местной милиции. После этих распоряжений, раздалась команда «по вагонам», и поезд поехал дальше. Ближайшая станция оказалась недалеко, вскоре поезд остановился, Иван Соломонович со своим заместителем и ординарцем пошли на привокзальную площадь, где их уже ждала машина, высланная за ними начальником милиции. Через какое-то время Иван Соломонович с «сопровождающими лицами» вернулись в вагон и рассказали, что местные милиционеры на двух грузовиках поехали к месту события с полной уверенностью, что беглецов удастся поймать, так как кругом на много километров нет ничего, кроме безводной пустыни – не очень удачное место для побега выбрали зеки. Витек, конечно же, все это время не спал, внимательно следил за событиями, «прослушивал» все разговоры, насколько это было возможно, а мама Витька спокойно спала, вроде ничего и не случилось. За этими треволнениями проскочил остаток ночи, прокукарекали петухи, рассвело и охранники объявили раннюю побудку – все свершили привычный утренний туалетный обряд, позавтракали горячую пищу, и к этому времени подъехал грузовик с охранниками и собаками. Охранники доложили, что привезли пять трупов, так как зеки не останавливались на команды охранников и пришлось по ним вести стрельбу, а так как было темно, то стреляли на поражение. Иван Соломонович связался по рации с начальником милиции, попросил прислать легковую машину, и, когда она приехала, с заместителем и грузовиком поехали в милицию. Когда они вернулись, стало известно, и Витьку тоже, что трупы зеков переданы по акту компетентным органам для захоронения и извещения по инстанции – дублирование на всякий случай. Витек же с грустью подумал, что для этих зеков представление окончено (finita la commedia).
Еще несколько суток литерный эшелон добирался до города Самарканда, где была определена ему конечная остановка. В Самарканде мама Витька по служебным каналам узнала адрес своей сестрички Евы, и грузовая машина, которая всех временно завезла в помещение школы, отвезла маму и Витька прямо к тете Еве, снимавшей квартиру из трех комнат. Тетя Ева, дедушка Миша и братья Витька очень обрадовались приезду Витька и его мамы. Все между собой долго целовались и обнимались, и даже Витек, который не любил «телячьи нежности», всех обнял по очереди, а тетю Еву еще и поцеловал. После бурных эмоций все заговорили одновременно, тетя Ева рассказала, что она уже получила письмо от дяди Семена с фронта, а хлопцы вместе хором, перебивая друг друга сообщили, что их домоправительница ушла из дому вместе с серебряными ложками, а дедушка в это время спал, они же ходили знакомиться с городом, Сталина тоже спала. Тетя Шура, кроме серебряных ложек, прихватила с собой и все деньги, которые тетя Ева не носила с собой, когда уходила из дому. Мама Витька сначала порадовалась, что от дяди Семена получено письмо и офицерский аттестат, дающий право на получение дополнительных продуктов – пока хватает на скромное питание, затем огорчилась поступком Шуры, которая одна в чужом городе «может попасть под дурное влияние», на что ей тетя Ева возразила, что она здесь уже имеет знакомых «довольно подозрительного вида». Удовлетворив эмоции объятиями и облегчив душу разговорами, мама Витька пошла посмотреть на комнаты, спросила тетю Еву, в каких комнатах живут они, и в какой может жить она с Витьком. Тетя Ева предоставила ей выбор и после некоторых согласований мама Витька и Витек начали раскладывать привезенные вещи в одной из комнат, которые, на взгляд Витька, были все одинаково маленькими и ободранными.
На следующий день мама Витька и тетя Ева отправились в различные инстанции, которые занимались эвакуированными, чтобы прописаться и устроить тетю Еву на работу, а мама Витька имела предписание, согласно которому должна была явиться в органы НКВД для получения направления на новое место работы. Дети же с утра пораньше пошли знакомиться с городом, со Сталиной остался 85-тилетний дедушка, которому тетя Ева строго приказала не открывать дверь Шуре, если она появится, чтобы Шура не сперла еще чего-нибудь.
На улице по-летнему было жарко, множество людей торопились в разные стороны, большинство мужчин были одеты в цветные ватные халаты без застежек, подвязанные скрученными женскими платками, и в тюбетейках на постриженных наголо головах, вместо брюк на них были одеты шаровары, у некоторых под халатом не было рубах. Многие женщины тоже носили халаты, но они были легкие, цветные, яркие, шелковые и каким-то хитрым образом начинались с головы, впереди же женщины были закрыты черными «занавесками», называемыми «паранджой», как позже братьям стало известно. Халаты у женщин были очень длинные – волочились по земле, так что и ног не было видно, не говоря уж о платьях. Но дети все же ухитрились увидеть женские «подхалатные одежды», когда проходили мимо двора, калитка в который была открыта. Оказалось, что женщины тоже одеты в шаровары, как и мужчины, а их блузы больше походили на платья, так как были очень длинные. А может то были действительно платья, Витек не понял, да и не очень он хотел это понимать, так как еще не испытал интереса к этим неизвестным женщинам, спрятанным от людей и жизни. Улицы в той части города были узкие, земляные, без всякого покрытия, по сторонам были неглубокие канавы, в которых текла неприятно пахнущая смесь воды с нечистотами, не было разделения на тротуары и проезжую часть, люди и маленькие ослики (ишаки) брели кто где хотел. Некоторые ишаки были запряжены в телеги с двумя огромными колесами, которые, как потом узнали братья, называются арбами, некоторые ишаки везли на себе груз и людей, некоторые только груз, а некоторые только людей. Люди, сидящие на ишаках, подгоняли их тыканьем в шею заостренной палкой и странным покрикиванием, напоминающим кряканье утки – кр..кр. Между собой эти люди общались на каком-то странном языке, который братья определили, как узбекский, так как они находились в Узбекистане, что им было известно от родителей. Словами и жестами они выяснили, как пройти на рынок, куда им не терпелось попасть, чтобы потратить «тридцатку», имевшуюся в загашнике Витька, купленную им у Екатерины за 32,5 руб. мелочью, которую он вынул из своей копилки перед отъездом. Узбекский рынок их удивил, восхитил и очаровал не только обилием экзотических фруктов и овощей, но и шумом, гомоном, криками и гулом, поглощающем посетителей на ближних подступах и абсолютно ошеломляющий в своей утробе. Здесь было все: арбузы и дыни огромные круглые и эллипсообразные, виноград таких размеров, как Витек видел в своих дремах на других планетах, круглый и «дамские пальчики» с косточками и без, свежий и сушеный, который здесь называли «кишмиш», огромные абрикосы свежие и сушенные, именуемые урюк, гранаты, инжир и еще целую кучу разных невидалей, которые можно было пробовать, беря по целому плоду. Прилавками на рынке служили или арбы с ишаками, или просто тряпочки на земле. Эти прилавки между собой перепутались, переплелись и между ними еще запутались «живые прилавки», на которых продавали кролей, коз, баранов, ишаков и верблюдов, различные крупы, муку и ювелирные изделия – всё продавалось, все торговались, хлопали друг друга по рукам, все кричали, всё бурлило и клокотало, сюда не дошел еще ужас войны. Витек и братья напробовались до переполнения желудка и утяжеленного дыхания, а так как пробовали все подряд, то в животах у них поднялось революционное волнение, тогда было решено, что нужно немного запастись вкусненьким, для чего Витек стал в сторонке, а братья пошли «собирать пробу», и через минут десять снятая рубашка Витька была наполнена всем, что давалось на пробу – виноград, персики, кишмиш, урюк, фисташки и арахис, грецкие орехи и фундук. Витек и братья решили набрать побольше всего, чтобы родители и дедушка хорошо распробовали эти невероятно вкусные экзотические продукты. Затем по уже знакомой дороге, которая оказалась совсем близкой, они отправились домой. И хотя на рынке они были недолго, как им казалось, вернулись они домой позже родителей – уже приближался ужин. Родители наварили кашу машу, такое тоже экзотическое блюдо, представляющее собой что-то вроде гороха, но гораздо мельче и намного вкуснее. Вообще, Витек заметил, что здесь превалируют бобовые и кукурузные продукты, даже мука была кукурузная. Кроме того, кукурузные зерна жарили в песке, отчего они растрескивались и раздувались и становились очень вкусными. Особенно вкусными, если их присолить.
Вскоре ужин из каши маши был готов, сели ужинать, каша всем понравилась, и тетя Ева сказала, что завтра купит побольше, сегодня же она купила немного только на пробу. После каши маши ели фрукты, которые принесли с рынка, орехи кололи между двух камней, а дедушка раскалывал их просто рукой, беря пару орехов в руку и сжимая в кулаке – дедушка был не только высоким и красивым, но и очень сильным. В свои восемьдесят пять он носил по два таких чемодана, что Витек с одним из братьев не могли пронести один чемодан и пяти шагов, хотя Витек для своего возраста тоже был очень сильным, да и брат его тоже не был дистрофиком. Ребята принесли с рынка столько, что всей семьей не смогли одолеть за ужином, оставили на утро, решив, что завтра еще пойдут на рынок за уловом. Во время ужина мама Витька и тетя Ева рассказали, что их приписали временно, так как мама Витька еще не получила назначение, и, возможно, всем придется переехать в другой город. Временно мама Витька будет работать в медсанчасти местной тюрьмы предварительного заключения. Тетю Еву взяли на работу заведующей библиотекой обкома партии, и завтра она должна уже идти «принимать дела». Завтра утром обе мамы и тети идут на работу, а сегодняшний вечер посвящается длительным наставлениям по поводу завтрашнего дня: далеко не ходить, дедушку надолго самого не оставлять, ни с кем не драться, никого не обижать, не курить, если будут угощать, и еще множество всевозможных не, не, не. Рубашку Витька пришлось постирать – завтра, когда она высохнет, выгладишь – сказала мама Витьку. Так закончился первый день пребывания Витька в эвакуации.
На следующий день Витек с братьями Владимиром (в честь Ленина), старшим на год, и Иосифом (в честь Сталина), младшим на год, опять отправились на рынок. По дороге на рынок и на самом рынке Витек заметил интересные строения – навесы, под которыми имеются печки, где кипятится вода, и столы, на которых стоят чайники разного объема, в которых заваривается какая-то зеленная трава (позже выяснилось, что это зеленный чай). Рядом имеется земляной или деревянный помост, укрытый коврами, на которых без стульев сидят мужчины, поджав скрещенные босые ноги, и пьют зеленный чай. Обычно компания мужчин садится в круг, посредине которого ставится чайник, имеющий объем соответствующий количественному составу компании. Чай разливается в чашки специфической формы – пиалы. Витек был очень удивлен, как они могли в такую жару (термометр показывал более 40С) пить горячий чай, оставаясь в ватных теплых халатах, когда организм «нормальных людей» требует разнообразного охлаждения. Чудной народ – подумал Витек. Позже Витек узнал, что такое странное строение называется «Чайхана». На рынке братья познакомились с местными ребятами примерно своего возраста, разными по виду и поведению. Один из них – Коля – по виду 15-тилетний длинный худой туповатый, как определил Витек, сразу же предложил покурить анашу, но Витек, выступивший вперед с агрессивным вызовом, резко отказался от предложения и предупредил, что он и его братья не курят и курить не будут, так как они спортсмены, и чтобы ни Коля (Колян), ни кто другой никогда им не предлагали этой гадости. На этом инцидент был исчерпан, хотя Витек видел, что Владимиру (Вовчику) очень хочется поступить наперекор требованиям Витька, но он сдерживается, зная силу и настойчивость Витька. После такого отпора Колян потерял интерес к братьям и отошел к другой кучке ребят, оставшиеся же ребята с уважением воззрились на Витька, начали рассказывать о местных обычаях, обучать узбекским словам – в первую очередь ругательствам, естественно, и показывать местную подвижную игру, называемую «лянга». Лянгой называлась сама игра и «игровое приспособление», представлявшее собой плоский груз (тяжелая большая монета или свинцовый диск, диаметром 2,5 – 3 см, или что-либо аналогичное), пришитый к кусочку козлиной или бараньей кожи с длиной шерстью. Игра заключалась в том, чтобы большее число раз подбросить лянгу ударом ноги. Бить лянгу следовало внутренней и внешней частью стопы, перед собой, сбоку, сзади себя. Количество участников игры не ограничивалось. Играли на деньги – выигравший получал заранее договоренную сумму, которую для временного хранения вручали не заинтересованному лицу, не принимавшему участия в игре. У братьев деньги были, и чтобы научиться играть в эту игру, им пришлось несколько раз принять в ней участие, но так как они играть еще не умели, то и «обучение» их путем участия в игре оказывалось мало эффективным. Поэтому Витек предложил одному из ребят – Суслику – пять рублей за лянгу и, получив лянгу в свое распоряжение, братья наелись и «отоварились» пробованием, затем пошли домой учиться играть в лянгу.
Витек быстрее братьев освоил приемы игры в лянгу, он к вечеру уже мог начать игру (до ста ударов) и закончить в один прием. Вовчик тоже научился играть неплохо – на уровне местных ребят, и лишь Иосифу (Осе) никак не удавалось подбросить лянгу ногой больше 25 раз подряд. Но это не смутило братьев, так как они решили, что проигрывать Ося будет все равно своим – Владимиру, или Витьку, значит деньги останутся у братьев. Был лишь один неприятный нюанс, заключающийся в том, что очередь могла не дойти до Витька, или Вовчика, так как один из местных хлопцев – Жаба, тоже мог закончить игру (до 50 и даже до 100) в один прием. Исключить этот нюанс было решено путем заказа игры только от 100 и выше, так как Витьку несколько раз удавалось выигрывать в один прием и до 200. На следующий день братья пошли на рынок пораньше и сразу же нашли желающих поиграть в лянгу. Ставка была 5 рублей, игроков – 10 человек вместе с братьями и так как среди играющих не было Жабы, то играть решили до 50. Витек был 4-м по очереди, Вовчик – седьмым, а Ося – восьмым. Его очередь наступила быстро и он тоже быстро выполнил все необходимые упражнения, не дав возможности поучаствовать в игре другим ребятам. Витек забрал свои 50 руб. и предложил желающим еще поиграть, увеличив ставку до 10руб. На удивление Витька согласились не только проигравшие, но и еще три хлопца присоединились. На этот раз Витек был седьмым, а Вовчик – вторым, Ося – пятым. Играли опять до 50, и Витек опять выиграл, но за два приема. Он уже заработал 180 руб. Когда начали договариваться о параметрах третьей игры, неожиданно появился Колян и закричал: «Ну, что, жидовские спортсмены, не хотите покурить»! Такое обращение Витек воспринял, как оскорбление, и хотел моментально «ответить» – бросился к Коляну с кулаками, но ребята всей гурьбой, схватив его за руки и рубашку, остановили его – если хочешь драться, вызывай его «стукаться». Это было похоже, как это делали и в родном городе Полтаве, и Витек сказал: «давай стукаться, гавнюк»! Колян ответил, что он согласен даже на ножах. Один из ребят, который был постарше – все называли его Валет – определил правила: «До первой крови, лежачего не бить»! «Начинай» – скомандовал он, ребята отпустили Витька и образовали круг. Витек заметил, что в круг стали и некоторые взрослые, и еще Витек увидел какой-то ошалелый взгляд Коляна, его глаза были покрыты поволокой, бегали по сторонам, он весь был очумелый и дурной. Это все мгновенно промелькнуло в голове Витька, но он сосредоточился на борьбе и стремительно приблизился к противнику, который продолжал выкрикивать антисемитские и нецензурные оскорбления, на которые Витек предложил закрыть его грязную пасть, после чего резко ударил Коляна в дыхало. Оказалось, что Колян слабак – одного удара в дыхало хватило, чтобы он полусогнулся, схватившись за живот и, как рыба на суше, начал хватать открытым ртом воздух. Витек подождал пока он немного отошел, и так как народ требовал продолжения драки «до первой крови», схватил Коляна за рубашку и «натянул на кумпал» (ударил головой), отчего тот упал с разбитым носом. Зрители одарили Витька градом аплодисментов, свистом и криками «молодец», потому что фаворитом считали Коляна, более высокого и явно старшего по возрасту. Витек спросил Коляна, не хочет ли он повторить оскорбления. Вопрос был задан не в самой интеллигентной форме, естественно, и сопровождался оскорблениями в адрес побитого Коляна, но Колян промолчал, лишь негромко постанывая. Витек же предложил ребятам продолжить игру в лянгу, и все согласились. Ребята постарше и взрослые разошлись, ушел потихоньку (по-английски) и Колян. Витек выиграл еще пару раз в лянгу, заработав в общей сложности около 500 руб., затем братья «подкормились», «отоварились» и пошли домой. Дома им дедушка рассказал неприятную новость – приходила пьяная Шура и требовала, чтобы дедушка – «старый жид» – впустил ее в дом и выплатил ей зарплату за месяц. Вместе с Шурой пытались ворваться в дом еще какие-то мужики, угрожавшие «повесить за яйца старого жида», но соседи им пригрозили, что вызовут милицию, и они ушли, пообещав еще вернуться.
Опять жизнь своей безжалостной рукой бросила Витька в кипящий котел национальной проблемы, проблемы важной и тонкой, стоящей на грани разума и инстинкта, любви и ненависти, жизни и смерти. Витек еще не мог самостоятельно проанализировать это явление, не мог вникнуть в суть проблемы, но она уже ворвалась в его жизнь Вечером он попросил маму объяснить ему сущность национального вопроса, но мама, хотя и попыталась сделать это, не смогла на доступном для Витька уровне не только объяснить, но и достаточно ясно сформулировать вопрос, на который требуется ответ. Так Витек и на этот раз не уяснил, почему некоторые люди не любят евреев, и почему у него самого иногда вспыхивают искорки неприязни к «жидам». Правда, Витек по-прежнему под понятием «жид» подразумевает не национальность, хотя ему мама объяснила сущность деления людей по национальному признаку – «разные обычаи и языки, как результат различий в условиях жизни», а отрицательные черты характера, присущие человеку, определяются воспитанием. Витек еще долго не мог уснуть снедаемый вопросами, на которые не мог найти ответа. Во внутридискуссионном диалоге всплыл образ омытого кровью Коляна, которого Витек искренне пожалел – такого несчастного, с затуманенным взглядом, явно простоватого, ищущего легкие жизненные пути, возможные только за чужой счет. Затем вспомнил Витек мирные времена, кажущиеся сейчас такими далекими и неправдивыми, вроде их и не бывало никогда, вроде их Витек сам выдумал, но нащупанный на нижней губе небольшой шрам подтверждал, что была другая жизнь – мирная жизнь. Что жили они в квартире с камином, под окнами цвела опьяняюще пахнущая ночная фиалка, во дворе всегда играли дети и жила дворовая собака, которая никому не принадлежала лично, но жила она в собственной будке, построенной неизвестно кем. Кормили ее все, Витек в том числе, со всеми она была ласковой и игривой, к тому же дрессированной – давала лапу, «подавала голос», смешно ходила на задних лапах. Однажды Витек был в цирке и видел, как артист кормил льва, давая ему мясо, которое он держал в зубах. Лев осторожно брал этот кусок мяса и не ранил артиста. Витек решил повторить такой номер с дворовой собакой, имеющей грозную кличку Волк. Он взял в рот конфету, высунулся из окна и предложил конфету Волку. Вначале Волк отказывался от конфеты, как бы давая понять, что такой трюк чреват опасностью укуса, тем более, что Волку необходимо подпрыгивать, чтобы достать конфету, но Витек не понимал Волка и продолжал настаивать на своем. Волк не удержался от соблазна, подпрыгнул, схватил конфету и одновременно прикусил нижнюю губу Витька, из которой обильно побежала кровь. А так как этот смертельный номер Витек демонстрировал перед кучей детей разного возраста, чем было обусловлено присутствие и мам некоторых детей, то мамы, в первую очередь, а с ними и дети, увидев кровь, подняли крик, на который прибежал милиционер, проходивший мимо. Он немедленно вызвал скорую помощь и ветеринарную службу, которые обработали рану на губе Витька и сделали ему в живот укол против бешенства, Волка же забрали в карантин на месяц. В течение такого же времени Витьку должны были делать уколы в живот. Правда, через примерно неделю определили, что Волк совершенно здоров и его кто-то из жителей вернул во двор, а Витьку прекратили делать болезненные уколы. И даже этот неприятный инцидент мирной жизни Витек вспоминал с удовольствием, хотя в мирной жизни он очень не любил, когда кто-либо, особенно это почему-то нравилось делать его маме, вспоминал его дрессуру Волка. Постепенно с мирной жизни грезы перешли на дальние планеты и Витек уснул, оберегаемый от горькой действительности сладкими грезами.
На следующий день Витек с братьями решили пойти в центр города, осмотреть его достопримечательности, о которых им немного рассказала тетя Витька, успевшая не только кое-что увидеть, но и прочитать в библиотеке, где она теперь работала. Центр города находился в почти противоположной стороне от рынка, и, пройдя несколько кварталов, Витек с братьями вышел на нормальную асфальтированную улицу, по которой ездили троллейбусы. Осмотр примечательностей ребята решили начать с самой известной, как рассказала тетя Ева, мечети. Поэтому они спросили на остановке, как добраться до этой мечети, сели в троллейбус и поехали в нужном направлении. Мечеть действительно была грандиозной по габаритам и архитектурному исполнению. Несмотря на свою многовековую историю краски были «совершенно свежие», что представляло большую загадку для ученых, как было написано в путеводителе по городу, который тетя Ева принесла ребятам почитать. Минарет вздымался «выше неба» по определению Витька, а позолоченный купол ослепительно сверкал на солнце, мужчины у входа снимали обувь и заходили внутрь. Но Витьку мечеть понравилась только издали, вблизи же она оказалась заметно «ободранная», с глубокими трещинами, сколами, «шрамами на теле» – следами эпохальных событий. Налюбовавшись этой главной центральной мечетью, братья пошли осматривать центр города. Им сразу же бросилось в глаза множество рукотворных водоемов, расположенных в самых неожиданных местах. Были они разных размеров и формы, от просто земляных, до выполненных из мрамора и гранита, большинство же этих рукотворных озерец были бетонные, и во всех плавали, купались, мылись с мылом и без дети и взрослые. Такое озерцо называлась «хаус», а неглубокие каналы, по которым в хаусы подавалась вода, назывались «арыки». В арыках тоже бултыхалось и мылось большое и маленькое население города и приезжие. Было в городе много неработающих фонтанов, и еще немало интересного увидели братья во время этой экскурсии. Домой они вернулись довольные, немного уставшие и зверски голодные, а так как тетя Ева велела им сварить кашу машу, чтобы самим поесть и дедушку накормить, то братья и приступили к этому занятию. Вовчик, как старший и все умеющий лучше братьев (это действительно было так), промыл «горошины» водой, насыпал в кастрюлю, залил водой и поставил на примус, велев Витьку зажечь его, предварительно объяснив, как это делается – наливается немного керосина в специальное место, затем этот керосин зажигается, чтобы разогреть форсунку, и, когда форсунка разогреется, открывается кран форсунки и загорается керосин, бьющий фонтаном из форсунки. Чтобы форсунка «фонтанировала» необходимо подкачивать воздух в объем, содержащий керосин, специальным насосом, расположенным сбоку примуса. Витек, вооруженный примусными знаниями, разжег примус и, чтобы увеличить пламя под кастрюлей, накачивал примус насосом. Но он немного не рассчитал и «перекачал» примус – создал такое давление в керосиновом баке, что пробку сорвало с резьбы и она «выстрелила» в потолок с такой силой, что пробила фанерную часть потолка и застряла где-то там выше. Потолок в квартире был выполнен наподобие современных подвесных потолков – обычный потолок, по которому проложена электрическая и радио проводки, и все это закрыто листовой фанерой, побеленной со стороны комнаты. Но братья это увидели и поняли несколько позже, во время же «выстрела» они успели только испугаться, потому что выстрел был настолько громким, что братья, помнящие еще бомбежки, решили, что где-то поблизости взорвалась бомба. Но так как за «взрывом» ничего не последовало, то уже успокоившиеся братья начали искать причины случившегося и обнаружили погасший примус без пробки и дырку в потолке. «Добыть» пробку из-за подвесной фанеры оказалось непросто – отверстие было небольшое по размеру пробки и просунуть в него руку, чтобы выковырять пробку с потолочного покрытия, не представлялось возможным. Чтобы достать пробку, нужно было весь подвесной потолок (всю фанеру) снимать, чего братья сделать были не в силе. Но Вовчик нашел быстро решение – пойти на рынок и купить новый примус, деньги у них были. Так и поступили, заодно перекусив и прихватив в запас фруктов и овощей. Правда, приключения с изготовлением каши маши на этом не закончились и опять не без участия Витька. Так как огонь под кастрюлей был большой, вода быстро выкипела, каша превратилась в однообразную массу, взрывающуюся небольшими «гейзерами». Эту массу, как сказал Вовчик, нужно мешать, чтобы она не пригорела, что и делал Витек, часто снимая крышку с кастрюли. А каша маша по мере своего загустевания взрывалась все более мощными «гейзерами», и однажды, сняв крышку, Витек намеревался помешать кашу машу, но она извергла такой «гейзер», который окотил ему всю кисть руки, отчего он взвыл, как ошпаренный. Вовчик после этого решил, что варить кашу машу достаточно (в действительности она была уже много раз «переварена»), и Ося выключил примус, а Витек в это время «лечил» свой ожег по методу Екатерины. Все эти приключения с приготовлением каши маши затянулись до прихода родителей. Только Вовчик поставил кастрюлю на стол, а Ося приготовил «орудия производства» в дверь позвонили и обе мамы-тети появились на пороге дома. Вовчик пригласил их к столу «пока каша горячая», Ося поставил на стол еще два прибора и все семейство уселось вокруг большого стола, тетя Ева со Сталиной на руках, которая недавно проснулась и дедушка ее перепеленал – она иногда еще уписывалась. Кисть руки Витька была красная и болела, но волдырей не было, хотя брать что-либо этой рукой Витек не решался. Вовчик рассказал родителям обо всех приключения с приготовлением каши и изобразил все в лицах так, что родители и дедушка, который во время приготовления каши занимался Сталиной и дремал, смеялись от души – Вовчик был очень талантливым рассказчиком, врожденный артист юморист. Не дав родителям и дедушке остыть от «кашевой эпопеи», Вовчик продолжил рассказ-показ экскурсии по городу. И в этом, казалось бы, совсем несмешном путешествии Вовчик нашел такие юмористические колеи, столько сатиры и сарказма, что квартира содрогалась от смеха и все готовы были упасть на пол и качаться в смеховых судорогах. Сталина тоже смеялась во весь рот, размахивая ложкой, пока не попала ложкой в тарелку с кашей и не обрызгала всех, сидящих за столом, что их немного успокоило, и они принялись утираться, продолжая все же непроизвольно вздрагивать от приступов смехового удушья. Но вот в разгар веселья ворвался нежданный звонок в дверь, Вовчик, который на протяжении всего рассказа-показа даже не улыбнулся, в том же юмористическом ключе задал естественный вопрос «кто там»? За дверью ответила Шура: «Володя открой», но вмешалась тетя Ева с вопросом о причине ее возращения. На что Шура сказала, что она пришла получить деньги за последний месяц работы. Тетя Ева напомнила Шуре, что по приезде в Самарканд она ей выплатила зарплату и, кроме того, Шура уворовала около 300 руб. и серебряные ложки фамильные, которые для нее – тети Евы – не имеют цены вообще. Шура начала угрожать, что Жорик, пришедший с ней мужчина, сейчас выбьет дверь, если тетя Ева не отдаст ей 500 руб., и в подтверждение ее слов послышались мощные удары в дверь. Били чем-то тяжелым. Вмешалась мама Витька, которая предупредила, что она, как работник НКВД, сейчас их арестует, что очень развеселило пришельцев за дверью. Они начали так смеяться и колотить в дверь, что казалось она сейчас разлетится в дребезги и насовсем, но соседи (мужчины, тоже эвакуированные) вышли и предупредили, чтобы непрошенные посетители прекратили ломиться, ибо они вызовут милицию. Это помогло. Но за столом веселье уже сменилось грустью и тоской. Мама Витька сообщила неприятную весть – она получила направление на работу в исправительно-трудовой лагерь в Голодной Степи местечке Баяут, куда следует отправиться уже на следующей неделе. Это всех, конечно же, очень огорчило, но было решено, что, может быть, там будет даже лучше, так как маме Витька пообещали устроить на работу и тетю Еву – библиотекарем в том же лагере, и дать огород, где можно будет садить овощи и кукурузу.
Угрозы и нападки Шуры не прекратились – она со своим другом Жориком на следующий день подкараулила тетю Еву на пути с работы, опять потребовала деньги и, когда тетя Ева отказала, вырвала у нее сумку и вывернула содержимое прямо на землю, но денег в сумке не оказалось. Тогда Жорик ударил тетю Еву кулаком в лицо и сказал, что, если завтра она опять придет на работу без денег, то «он ее зароет». Тетя Ева пришла домой с разбитым лицом и все рассказала сестричке, на что мама Витька сказала, что поговорит на работе, чтобы завтра этих вымогателей арестовали. Назавтра тетя Ева, придя с работы, рассказала, как состоялся арест Шуры и ее приятеля. Тетя Ева вышла с работы и пошла домой по пути, которым обычно ходила пешком, чтобы экономить деньги. Шура и ее приятель уже ждали тетю Еву в малолюдном месте, сразу же забрали у нее сумочку и начали рыться в поисках денег, не найдя которых, Жорик, уже совершенно взбешенный, выхватил из-за пояса нож, но в этот момент из-за угла выскочили два милиционера в гражданской одежде и, схватив его за руки, забрали нож, без труда скрутили его и повели в милицию, прихватив с собой Шуру, и пригласив «пройти с ними» тетю Еву. В милиции тетю Еву попросили написать, как все было, а один из вошедших милиционеров опознал в Жорике известного местного бандита рецидивиста Георгия Мурзова. Тете Еве сказали, что она теперь может ходить по улицам Самарканда спокойно в течение, по крайней мере, лет 10-15, пока Жорик и его подруга будут отсиживать свой срок. Так закончила гулять по Самарканду бывшая домоправительница тети Евы Шура.
Последующие дни прошли в сборах в путь-дорогу дальнюю. Витек с братьями несколько раз ходили на рынок, видели там Коляна, но он к ним близко не подходил. Один только раз издали бросил Витьку: «попадешься ты мне когда-нибудь», но на приглашение Витька «поговорим», отказался и угрюмо побрел в толпу, очевидно, курить анашу. Витек, играя в лянгу, выиграл в общей сложности значительную сумму денег – более двух тысяч рублей, которые, посоветовавшись с братьями, решил отдать родителям, сославшись на то, что братья эти деньги якобы нашли на дороге, когда шли с рынка. Тетя Ева сразу же предложила братьям «отнести деньги в милицию – возможно их кто-то уже ищет», но братья воспротивились такому предложению, ссылаясь на то, что близко от того места, где они нашли деньги, нет милицейского участка, следовательно тот, кто их потерял, никуда не пойдет. Длительное препирательство не дало бы плодов, если бы мама Витька, наконец-то не согласилась взять эти деньги, после того, как Витек привел последний аргумент в пользу братьев: «кто пойдет в милицию искать деньги, если они были даже без кошелька, как можно будет доказать, что это деньги того, кто их потерял». Эта «железная логика» убедила сначала маму Витька, а затем и тетю Еву, что, действительно, «деньги ничьи и их можно взять, не запятнав тем самым собственную честь». Деньги были очень ко времени, так как перед тем, как двинуться в путь, было решено купить как можно больше съедобных припасов: круп, муки, сахара, подсолнечного масла, соли, спичек и семечек. Ведь никто не знал, как будет с продуктами на новом месте в небольшом поселке. И вот наступил день отъезда. Поезд в город Мирзачуль отправлялся около часа дня, поэтому с утра пораньше приготовили все вещи, сразу после того, как позавтракали. Упаковали все: и посуду, из которой ели, и все постели, на которых спали, и коляску Сталины, и примус, на котором готовили завтрак. Только закончили упаковываться, приехала грузовая машина с работы, где работала тетя Ева – с обкома партии. Все дружно начали помогать двум грузчикам, приехавшим с машиной, и через четверть часа уже все было уложено и все расселись на двух скамейках, установленных в кузове машины, а тетя Ева со Сталиной на руках села в кабинку. Вокзал оказался не очень близко, но через полчаса, проехав через весь город, включая центр, семейство прибыло на вокзал. Дружно погрузились в пассажирский вагон, заняв почти полвагона, но так как пассажиров было мало, то никто не возражал против такого заселения. Этот поезд ехал до Мирзачуля, так что родители не беспокоились, что в Мирзачуле не успеют выгрузиться – «поезд будет стоять, пока все выйдут», пообещал проводник, и поезд тронулся. Немногочисленные пассажиры обсуждали «вести с фронтов», которые звучали далеко не самым лучшим образом, Витек улегся на мягком бауле и задремал, Вовчик и Ося резались в карты – игра называлась «очко», вагоны перестукивались между собой, обмениваясь своими, только им известными, новостями, провода вдоль железнодорожного пути гудели от напряжения и жары, а поезд мчал Витька к новому месту пребывания в этом мире. Когда уже стало совсем темно и в воздухе почувствовалась ночная прохлада, поезд прибыл на станцию назначения Мирзачуль и полусонные братья с родителями принялись разгружать свой багаж, в чем им помогал один носильщик. Было решено перенести вещи ближе к остановке «мотовоза», следующего к конечному пункту направления Витька со всей родней, до поселка Баяут. Мотовозом назывался узкоколейный поезд, состоящий из одного пассажирского вагона, открытой платформы и дизельного тягача – дрезины. Это узкоколейное чудо техники напомнило Витьку детский поезд, виденный им в Харькове еще в мирную бытность, но вагоны здесь были сколочены с некрашеных неотесанных досок, отчего на сидениях можно было легко «поймать занозу задницей», как определил Вовчик. Видимо, самодельный пассажирский салон соорудили на промышленной заводской платформе не очень умелые столяры и плотники, но, по всей вероятности, это сооружение вполне удовлетворяло местное население, ибо никто не роптал по поводу его эргономики и дизайна. Мотовоз на Баяут отправлялся с утра пораньше, чтобы добраться к месту назначения по утренней прохладе, пока жара не расплавит металл вместе с людьми. Строгого расписания отправления не было, поэтому, чтобы утром не торопиться, Витек вместе с семейством погрузили все вещи в самодельный вагон, где и сами расположились отдыхать до утра. Кроме семьи Витька, в вагон сели еще около пятнадцати человек, тоже направлявшиеся в Баяут. Здесь было так заведено – вечером загружаться в поезд, который отправляется утром. Видимо полагали, что такой способ является наиболее удобным для пассажиров – утром не нужно рано просыпаться, куда-то торопиться, торопиться неизвестно к которому часу, так как мотовоз отправлялся тогда, когда просыпался водитель дрезины, ночующий в здании вокзала. Все пассажиры вагона, кроме семейства Витька, были типичные узбеки, но несколько из них одеты были в обычные европейские костюмы – туфли, брюки, рубашки, галстуки, не сильно затянутые на шеи, и пиджаки в руках. Они тоже поудобнее сели на скамейки и приготовились дремать, но один из них, заметив маму Витька, обратился к ней с вопросом, не она ли Татьяна Михайловна, которую они ждут на работе в Баяуте. Мама Витька ответила, что так оно и есть, что она рада приветствовать начальника лагеря Баяута, с которым она познакомилась несколько недель тому назад на совещании в Самарканде. Начальник лагеря, Надир Абдураимович, был рад, что мама Витька помнит его, он сказал, что квартира для нее и семьи уже готова, что они смогут сразу по приезде вселиться в нее, и представившись тете Еве, спросил, чем она занималась в Самарканде. Узнав, что тетя Ева была заведующей библиотекой обкома партии, он сразу же предложил ей должность заведующей библиотеки в исправительно-трудовом лагере Баяут, на что тетя Ева согласилась с удовольствием. Витек же заметил, каким пожирающим взглядом Надир Абдураимович смотрел на его маму и на тетю Еву, словно «раздевая их и любуясь их прекрасной наготой». Витек знал, что сестрички очень красивые и сексапильные женщины, и он всегда ревновал их ко всем мужчинам, которые зрели на них, как голодные коты на свежую сметану, которые, говоря о деле, в действительности, мурлыкали соблазняющие весенние кошачьи романсы, но вслух Витек промолчал – взрослые сами разберутся. А мама Витька тем временем представила Надиру Абдураимовичу всех членов семьи, он же, в свою очередь, представил заместителя начальника лагеря и замполита, к которому завтра должна явиться тетя Ева, чтобы принять библиотеку. Так за разговорами время незаметно пролетело, и вот уже станция Баяут, на которой начальников ожидает легковой автомобиль «газик». Надир Абдураимович предложил маме Витька с семьей поехать автомобилем, взяв с собой самые необходимые вещами, а остальные вещи им привезут через час – полтора. И получив согласие мамы Витька, он обратился к водителю на узбекском языке, объяснив ему создавшуюся ситуацию. Водитель спросил у мамы Витька, что брать с собой, легко подхватил указанный мамой багаж и понес к машине, пригласив всех следовать за ним. Газик был с открытым верхом и очень вместительный, все легко в нем расположились и очень быстро приехали «домой» – в одноэтажный барак, в котором семье мамы Витька было отведено четыре комнаты с земляным (глиняным) полом и отдельным входом. Туалетные помещения были расположены во дворе – комната нуль-нуль представляла собой двухместную будку, а умывальник был прицеплен на стене дома, вода же стекала по маленькой канавке на лужок около дома. Витек все это разглядел «в один присест», пока сестрички внимательно исследовали комнаты, и пошел знакомиться с местными ребятами, которые уже толпой обступили прибывших на легковой машине, что свидетельствовало об их высоком положении. Витек почувствовал свое превосходство по поведению ребят, но пользоваться этим он не собирался ни сам, ни братьям не посоветовал – авторитет нужно заработать самостоятельно, так считал Витек. Поэтому он с широкой улыбкой и «распростертыми объятиями» подошел к ребятам и сказал, что он и его братья, Вовчик и Ося, теперь будут жить здесь, и предложил ребятам поиграть в лянгу, которую вынул из кармана. Ух, ты! – сказали ребята, увидев лянгу Витька, – вот это да! Витек согласился, что лянга, действительно, очень хорошая и красивая, и немного прихвастнул, сказав, что ее сделал Вовчик. Витек не хотел врать, но оно как-то само собой получилось, притом Витек не врал, так как был уверен, что Вовчик может сделать и лучшую даже, если будут материалы. Вовчик, в отличие от Витька, умел делать практически все, однажды им виденное, очень качественно и красиво – он был не только талантливым сочинителем и рассказчиком, но и отличным художником и дизайнером. Поиграть такой лянгой захотели все ребята, а их было четверо, примерно одного возраста с братьями, и Витек предложил для начала «по пятерочке до пятидесяти», согласившись играть последним. Разные ребята набрали разное количество очков далеко недостающее до победы, поэтому и Витек, скрывая свои истинные возможности, набрал меньше даже чем пятую часть очков. К тому же он, вероятно, и не смог бы закончить партию в один прием, так как он, как и братья, сильно устал от дальней дороги и бессонной ночи. Но по второму заходу Витек довел свой счет почти до полной победы. Закончить партию у него не хватило сил не только от усталости, но и жара давала о себе знать не просто намеками, а своим пятидесятиградусным присутствием в тени барака, куда ребята спрятались играть.
И только после третьего тура Витек выиграл, но, собирая деньги, заметил, что один хлопец, по имени Сергей, не положил проигранную пятерку. Сергей по виду был старшим из ребят, и, видимо, их главарем. Витек поинтересовался, почему Сергей не платит, на что получил ответ от другого хлопца, Толика, что Сергей никому никогда не платит, он выше этого. Витек очень спокойно заметил, что Сергей действительно высокий «долбес», но платить должны все проигравшие и «долбесы» в том числе, и что завтра в девять часов утра, когда ребята соберутся опять играть, Сергей должен принести долг, если хочет играть еще. Кстати, эта нелепая кличка «долбес» закрепилась за Сергеем навсегда – видимо, понравилась ребятам. К этому времени как раз привезли вещи, и Витек с братьями пошел разгружать машину и заносить вещи в дом. Дедушка в этом участия не принимал, он играл со Сталиной, весело бегающей по траве возле дома, а сестрички расставляли и раскладывали вещи в комнатах квартиры. Занятие это совсем непростое, и вечер застал семейство за этим занятием. Только поздно вечером удалось управиться с расстановкой кроватей, одежного и книжного шкафов, буфета и двух сундуков, разложить в них вещи, расставить посуду и кастрюли. Тетя Ева несколько раньше закончила возиться с расстановкой и к окончанию этой работы приготовила ужин – кашу машу и зеленный чай с сахаром. Спать легли поздно, и спали как убитые, несмотря на безжалостные атаки комариных туч. Утром встали все изгрызенные комарами, кроме дедушки и Сталины, над кроватью которых тетя Ева соорудила из марли «балдахин», называемый здесь пологом. Лица сестричек были искусаны до небольшой опухоли, что не отразилось на их красоте и обаятельности. Братья же дружно раздирали волдыри, выступившие на их телах, и не знали, куда скрыться от кошмарного зуда. Завтрак – кукурузная мамалыга – им был не в радость, они не знали, как избавиться от щемящего зуда, пронизывающего все тело. Но как бы там ни было, искусанные и раздраженные они вынуждены были пойти на договоренную вчера встречу. Когда Вовчик и Витек, Ося не захотел никуда идти, пришли на место встречи, там их уже ожидали десять ребят, четыре их которых были узбеки. После официальной части – знакомство через рукопожатие, сразу же начали игру, предварительно оговорив условия (до пятидесяти очков, очередь по жребию) и налюбовавшись лянгой Витька, которую и узбекские ребята оценили очень высоко. Витьку повезло, он играл седьмым и мог посмотреть на игру почти всех ребят перед своим выступлением. Среди участников игры не было Долбеса – он стоял в сторонке с еще двумя хлопцами и зло смотрел на весело играющих ребят. Злился он, видимо, потому что ребята пошли играть без него, то бишь без главаря, что существенно «подмачивало» его репутацию и больно ударило по авторитету. Ребята же отнеслись к Витьку, как он сам подметил, с должным уважением за то, что он вчера выступил с угрозами в адрес главаря, да еще и дал ему такую неблагозвучную кличку. Витек чувствовал, что добром их противостояние не закончится, что Долбес не оставит дело без последствий, что выигрыш в лянгу недостаточно крепкий аргумент в завоевании первенства среди ребят. Но тем не менее Витек решил не начинать «силовой диспут» первым – посмотрим, на что решится соперник. Так размышляя, Витек наблюдал за тем, как играют ребята, особенно его интересовали узбеки, так как он почему-то полагал, что они должны играть лучше, но наблюдения его успокоили – никто больше 35 очков не смог настучать. Следует несколько уточнить ситуацию с очками. Пятьдесят очков нужно набрать в каждом упражнении, количество которых колеблется от трех до пяти, по договоренности. Сейчас же договорились, что игра будет состоять из трех упражнений. Следовательно, для победы необходимо набрать сто пятьдесят очков. Поэтому Витек решил набрать сорок очков, что и сделал, когда подошла его очередь. Игру Витек легко выиграл, не давая понять, что ему было сделать это просто, собрал деньги и, попрощавшись с ребятами до завтра, вместе с Вовчиком направился домой, так как сегодня нужно было еще установить пологи на все кровати и выкопать погреб. Но Долбес решил нарушить планы Витька – только Витек завернул за угол дома (Вовчик ушел далеко вперед) он с двумя ребятами встал перед ним, держа в руке нож, зверски сверкая глазами и шипя что-то наподобие: «убью, сука, зарежу», но сам не подходил и не пытался напасть. Витек ему сказал, что, если он имеет ввиду стукаться, то это лучше отложить на завтра и сделать по всем правилам, а если они втроем решили напасть на него, то Витек готов им дать отпор и «вышибить кое-кому зубы». Высказавшись таким образом, Витек пошел прямо на Долбеса, что заставило Долбеса отступить и дать Витьку пройти, тем более, что один из хлопцев дал явно понять, что он не будет участвовать в продолжение этой стычки – он отвернулся и пошел в противоположную сторону. Долбес растерялся, а когда он пришел в себя, то нападать сзади уже было непристойно, что понимал даже такой негодяй, как Долбес. Поэтому чтобы не уронить полностью свое реноме, ему не оставалось ничего другого, как крикнуть вдогонку, что он вызывает стукаться завтра в девять часов утра там, где договорились играть в лянгу. Витек согласился, бросив через плечо: «согласен, до завтра», и пошел домой заниматься делом. К возвращению Вовчика и Витька дедушка с Осей уже почти наполовину выкопали погреб, а так как в одной яме работать несколько человек не могли, то дедушка копал, а братья вынесли на улицу кровати и начали вокруг них возводить пологи из широких полотен марли и вырезанных в ближайшей роще жердей. Жерди они привязали проводом к ножкам кроватей, измерили все расстояния, необходимые для пошива пологов, мама Витька по этим меркам сшила пологи, которые братья натянули на жерди. Получились довольно симпатичные индивидуальные закрытые объемы, внутри которых не было никаких насекомых, комаров в том числе. Витек рассказал Вовчику, что его Долбес вызвал завтра утром стукаться, и Вовчик пошел доделывать кастет, который он начал делать еще в Самарканде. Эту ночь братья проспали замечательно – ни один комар не проник в их убежища, но непривычно раннее разбудили их солнышко, пение петухов и других воркующих и щебечущих пернатых. Витек, как никогда быстро поднялся, оделся, умылся, сделал легкую зарядку, разбудил братьев, которые с восходом солнца проснулись, а затем опять уснули. И все пошли в дом будить родителей, как они думали, но родители не только уже проснулись, а и успели приготовить кашу машу на завтрак. За разговорами и завтраком время приблизилось к девяти и Витек с Вовчиком заторопились к месту встречи, Ося тоже высказал желание идти с ними. Там их ждали все ребята, а Долбес с одним из хлопцев стоял немного поодаль. Братья поздоровались со всеми за руку, и Витек рассказал всем, что Долбес вызывает его стукаться по честному. Подошел Долбес, обговорили условия – стукаться на кулаках до первой крови или просьбы о пощаде, лежачего не бить, злости не таить. Витек снял часы и отдал их Вовчику, ребята проверили карманы Витька и Долбеса на предмет наличия колющих и режущих предметов, затем они отошли немного в сторону от стенки дома, стали друг против друга, Долбес в правосторонней боксерской стойке – он был левша. «Ну, что жидов…» – Долбес не успел закончить фразу, как кулак Витька молниеносно врезался в его челюсть, обойдя боксерскую защиту и на мгновение выключив сознание Долбеса. Этого мгновения было достаточно, чтобы Витек ногой изо всех сил ударил Долбеса в пах, отчего Долбес согнулся и получил ногой в лицо, сделал это Витек не только сильно, но и очень эффектно – «ножницами»! Удар был настолько силен, что Долбес опрокинулся на спину, и Витек подождал, когда он подымится. Как только Долбес поднялся и стал в свою боксерскую стойку, Витек ударил его ногой по берцовой кости, что заставило Долбеса опять согнуться и опять получить ногой по лицу. Витек старался бить так, чтобы не попасть в нос, чтобы не пошла раньше времени кровь и поединок не прекратился бы. Витек не мог простить такое оскорбление и решил бить Долбеса до тех пор, пока он не взмолится о пощаде. Бить Долбеса пришлось долго. Долбес был упертым и упрямым, он скорее умер бы, чем просил прощения. После каждого падения он вставал и становился в стойку, хотя ноги и руки уже плохо его слушали. И тогда за Долбеса заступился «его хлопец», попросив Витька прекратить избиение. Избивая Долбеса Витек все время повторял: «сам ты жид, сам ты жид», подразумевая под понятием «жид» жадного маменькиного сынка, как они это понимали в школе. Когда Долбес встал на ноги и принял боксерскую стойку в очередной раз, Витек схватил его за воротничок рубашки и спросил: «так кто из нас жид», сжав воротничком горло Долбеса, «я» – ответил Долбес, после чего Витек его немного толкнул и спросил Долбеса, хочет ли он продолжить схватку, на что Долбес помотал головой. Витек спросил у него, не злится ли он на Витька, все ли было честно в драке, и, получив утвердительные ответы, объявил драку законченной. Витек протянул руку Долбесу, предложив ему свою дружбу, ответное рукопожатие означало, что предложение принято. Главный судья и вторые судьи вынесли вердикт о правильности стуканья, о соблюдении всех правил и норм и о недопустимости мести, как это и полагалось в подобных поединках. «В таком случае давайте играть в лянгу» – сказал Витек, и все начали обговаривать условия игры и очередность. Желающих играть оказалось сегодня рекордное число – пятнадцать человек, Витек был пятым, а Долбесу предложили быть судьей игры, так как он еще не оправился после драки и не мог полноценно играть. Игра затянулась далеко за полдень, ставки были небольшие – по два рубля, поэтому выигрыш Витька составил всего одну «красненькую», но и это тоже были деньги. Вторую партию ребята решили не играть, так как всем нужно было готовиться в школу – завтра всем было предписано явиться в школу к восьми часам утра. А братьям еще предстояло закончить копать погреб. Но убивающая жара не позволила братьям заняться работой – они пошли в дом, где было немного прохладнее, и улеглись на одеяле прямо на земляном полу. Жара расслабляла и усыпляла, братья, вначале оживленно обсуждавшие недавние события, незаметно для себя уснули под собственный говор. Проснулись они под вечер, но солнце еще светило и можно было копать погреб, чем они и занялись. Копали они по очереди, но так как яма уже стала довольно голубоокая, то методику копания пришлось изменить – один человек в яме набирал землю в ведро, а два других брата вытаскивали веревкой это ведро наверх и относили подальше от погреба, где она никому не мешала. Чтобы дело шло быстрее, братья использовали два ведра, так как носить землю нужно было далековато. К полному заходу солнца яма для погреба была готова, и братья пошли к арыку умываться, используя вместо мыла глину. Затем они поели жареной картошки с зеленным чаем и улеглись спать под своими замечательными пологами.
Внезапно среди ночи какой-то внутренний голос не просто разбудил Витька, но буквально подбросил его в кровати в состояние защиты, и Витек в слабом лунном свете увидел около своей кровати Долбеса с финкой в поднятой для удара руке. Витек увидел, как Долбес попытался нанести удар сверху, но полог сдержал – Долбесу пришлось разрезать полог, а в это время Витек скатился с противоположной стороны кровати и подкатился под кровать. Таким образом перед его взором и руками была нижняя часть тела Долбаса, поэтому Витек мгновенно схватил его за придатки и сжал их с такой силой, на какую был только способен, Долбес не выдержал боли и только совсем легко резанул финкой Витька по руке, опускаясь на колени и роняя нож. Витек, продолжая держать Долбеса за яйца, отчего Долбес уже начал повизгивать, выскочил из-под кровати и коленом врезал Долбеса в лицо, затем он отпустил Долбеса, чтобы добавить ему кулаком, но Долбес бросился удирать, чего Витек никак не ожидал от него, поэтому остался стоять на месте. От шума проснулись братья, которым Витек рассказал обо всем, что произошло, приукрасив немного несущественными подробностями. Вовчик пошел в дом, взял там иглу с ниткой и зашил полог так хорошо, что разреза почти не было видно. Чтобы выгнать комаров из-под полога, куда они успели налететь, Вовчик скрутил козью ножку из откуда-то взявшегося табака, приподнял немного полог и напустил столько дыма, что Витек чуть не задохнулся, но комаров Вовчик выкурил. Затем братья договорились, ни о чем не говорить родителям и легли спать. Да так крепко уснули, что чуть было не проспали школу. И тем не менее братья пришли в школу вовремя, и это было хорошо, так как не явившихся и опоздавших наказали штрафом их родителей. Занятия в тот день были посвящены сбору хлопка, и все ученики во главе с учителями направились в поле, которое было расположено рядом со школьным двором. По дороге в поле классы немного смешались и Витек оказался рядом с Долбесом, которому тихо, так, чтобы никто не слышал, предложил мир и дружбу, пообещав никому не говорить о ночном происшествии, но финку Витек сказал, что не отдаст, а оставит себе, как память. Долбес согласился, и Витек почувствовал, что Долбес сделал это от души, что он действительно больше не будет конфликтовать.
Сбор хлопка был далеко не развлечением – всем были установлены нормы в соответствие с возрастом. Ребят разбили на возрастные группы, а учителя, собирая хлопок вместе с ребятами, присматривали, чтобы никто не «сачковал». Особенно трудно стало работать, когда солнце приблизилось к зениту. Но к радости ребят был объявлен перерыв до трех часов, и всем разрешили спрятаться от жары в здании школы. Витек быстро нашел в школе широкую нестандартную парту, на которой улегся и задремал. В своих грезах он четко увидел «своих девочек», бегающих по морскому пляжу в чем мать родила. Они не только бегали, но выполняли разные сложные гимнастические и акробатические элементы. Были они загорелые, смуглые, глянцевые, блестящие на солнце, веселые и довольные. Витек «смотрел» на них и радовался. Они были такие милые, такие красивые, такие симпатичные, такие обаятельные, что Витек не мог налюбоваться ими. Так и не налюбовавшись, он уснул. Проснулся он оттого, что Вовчик тряс его за плечо и говорил, что уже все ушли в поле. Витек быстро вскочил и вместе с Вовчиком вышел на улицу. Вовчик несколько преувеличил размеры беды – еще многие собирались только выходить в поле и строились в возрастные отряды. После отдыха работать было намного труднее, особенно девочкам, да еще на голодный желудок. Выданный на обед сухой паек – сто грамм хлеба (четверть лепешки) и стакан молока, даже не задержались в желудке и, уж тем более, не насытили его хоть в малой степени. Так ребята с урчащими от голода животами принялись собирать хлопок, который, как перед работой рассказал какой-то пропагандист из райкома партии, идет на изготовлении ваты, так необходимой на фронте для перевязок раненных, но еще ценнее хлопок для изготовления пороха, необходимого, чтобы бить фашистов. Ребята понимали важность задачи и работали до изнеможения, сколько хватало сил. Перед перерывом у двух ребят случился солнечный удар, и школьный врач попросил всех одеть на головы что-нибудь белое, можно носовые платки, и желательно намочить эти головные уборы водой, а учителя помогли ребятам сотворить головные уборы. Эти сборы несколько задержали выход ребят в поле, но в четыре часа все уже носили хлопок со своих рядков в кучи, которые затем на тракторе и ишаках увозили куда-то на перерабатывающий завод. Работали до семи часов, затем райкомовский пропагандист, который работал все время с ребятами, поблагодарил ребят за хорошую работу и предложил изменить график работы – начинать работу в семь часов утра, с одиннадцати до трех часов делать перерыв, и затем опять работать с трех часов до семи вечера. Кроме того, он пообещал, что впредь на поле будут привозить горячий обед, поэтому каждый должен теперь носить с собой миску и ложку. С тем усталые, но довольные ребята пошли домой. Витек заметил, что Долбес идет недалеко от них, но не подходит, видимо, стесняется. Тогда Витек позвал его, найдя благовидный предлог – как пораньше встать без будильника, и не может ли он (Долбес) их будить, ведь он живет рядом и тоже спит на свежем воздухе под пологом. Долбес с удовольствием согласился будить братьев, так как его самого будят в пять часов утра, чтобы он успел выполнить работы по хозяйству: собрать яйца, дать корм поросенку и курам, пока мать подоит двух коз и приготовит завтрак. Отец Долбеса работал вольнонаемным водителем в лагере. Так со следующего дня Долбес каждый день будил Витька, сам бежал делать свои дела, а Витек уже будил братьев, и это им позволяло не опаздывать в школу. Долбес подружился с Витьком и всячески старался не то, чтобы угодить, но быть полезным, подчеркивая при этом каждый раз свою независимость. Витек тоже никогда не пытался каким-либо образом показать свое превосходство – ни умственное, ни физическое. Они действительно подружились и относились друг к другу, как настоящие друзья.
Время бежало быстро, дни пролетали, жара спадала, но занятия в школе еще не начались, после окончания сбора хлопка начался сбор колосков, оставшихся в поле после их уборки комбайном. Так как поле пшеницы находилось за много километров от поселка, то ребята уходили туда на целую неделю, где жили в больших армейских палатках. Спали на соломе, принесенной с поля, в которой бегали ящерицы и ползали змеи. Но не это было самое страшное. Самое страшное – это полчища вшей и разразившийся голод. В семье сестричек вшей обнаружила мама Витька, которая объявила тревогу по всему поселку. По ее настоянию начальник лагеря вместе с поселковыми властями организовал в поселке санитарный приемник, в котором был высокотемпературный шкаф для уничтожения вшей в белье, душ с жидким дустовым мылом и парикмахерская с машинкой-нулевкой для стрижки волос. По поселку был издан приказ, согласно которому каждый житель поселка обязан раз в неделю проходить санитарную обработку в санприемнике. В семье сестричек не стали дожидаться организации санприемника, а в этот же день все искупались дустовым мылом, которое принесла мама Витька, и очистили вещи от вшей над раскаленной печкой – брали носильную вещь и держали ее над раскаленной до красна печью, от жары вши «взрывались» на одежде, или упав на раскаленную металлическую поверхность печи. При этом слышался треск лопающихся вшей. И было это грустно и смешно. Братьев, как они ни упирались, все же уговорили постричься наголо, волосы же их вместе со вшами и гнидами сожгли в печи. Постельное белье мама Витька забрала с собой на зону, где были условия для санобработки. Впоследствии маме Витька вынесли благодарность за вовремя проявленную бдительность и написали статью в республиканской газете. Во многих же поселках и городах началась эпидемия сыпного тифа, чего избежал Баяут. Голод же в основном коснулся эвакуированных, так как они не имели подсобных хозяйств – ни огородов, ни живности никакой. В семье сестричек больше всех страдали от голода сами сестрички и дедушка, которые все отдавали детям, в основном, Сталине, естественно, так как братья, работая на колосках, получали трехразовое питание – кашу из тех же колосков, которые они собирали. Но что бы то ни было – это была все-таки еда. Хотя порции были очень ограниченные – черпачок, равный четырем столовым ложкам, тем не менее, братья хоть что-то ели, а вот сестрички и дедушка буквально таяли на глазах. Дедушка уже был не в состоянии корчевать пни деревьев для поддержания огня в очаге, а вскоре он уже перестал вставать молиться, спрятавшись под покрывалом, повернувшись лицом на восток. Он лежал в постели, закрыв глаза, и что-то тихо говорил на своем еврейском непонятном Витьку языке – вероятно, молился о спасении жизней его дочерей, внуков и внучек. Он полностью отказался от еды, как ни уговаривали его мама Витька и тетя Ева. Он отказывался от куриных яиц, которые приносил Витьку его друг Долбес раньше, когда приходил будить Витька, а позже всякий раз, когда они были дома, не на колосках. Тогда яйца, естественно, отдавались Сталине. Дедушка умышленно обрекал себя на голодную смерть, чтобы не быть обузой семье сестричек. Жалость к дедушке обжигала огнем сердце Витька, он не мог этого выдержать, убежал подальше от дома, упал в траву и долго в полный голос ревел навзрыд, пока судорожные всхлипывания не забрали остатки его сил. Постепенно успокаиваясь, он вспомнил, как не однажды Вовчик обижал дедушку, изображая его молельный ритуал, прикрепив на лоб и руку дедушкины кубики. Витек всегда относился к этому отрицательно – он считал, что нельзя насмехаться над человеческими слабостями, а сейчас Витек просто таки распсиховался до высшего предела, вспомнив эти Вовчика «баловства». Он вскочил на ноги, как на пружинах, и побежал домой – откуда только у него взялись силы. К его счастью Вовчик был на улице. Витек подлетел к нему, как ураган, и начал бить его руками и ногами, при этом он говорил, что это Вовчику «за дедушку». Но так как Витек бил Вовчика «из психа», не стараясь попадать в болевые места, а скорее вымещая злость за то, что дедушка умирает лишь потому, что нет хлеба, хотя местные «аборигены» жрут досыта, Вовчик не был избит, а псих Витька вскоре закончился тихим плачем и полной потерей сил. Витек сел на землю, закрылся руками, плечи его подрагивали, он шептал: «дедушка, не покидай нас».
Этой зимой и ранней весной умерло много эвакуированных и местных жителей, не имевших подсобных хозяйств и огородов. Голод усугублялся еще тем, что в поселке не было рынка, потому что нечем было торговать – того, что имелось у местных жителей из подсобных хозяйств, им самим с трудом хватало. Долбес помогал Витьку, чем мог – то яиц принесет, то крупы какой-либо, то кружку молока. А когда у них кололи кабана, он прибежал и пригласил братьев «на кровепитие». У местных жителей было принято пить теплую свежую кровь, стекающую из забитого животного. Такая кровь, считали они, укрепляет организм и предупреждает всякие заболевания. Витек, страшно брезгуя, выпил кружку теплой крови, чтобы не обижать друга своего и его родителей, а также, чтобы не показаться высокомерным и брезгливым. Кроме того, родители Долбеса продали семье Витька большой кусок мяса, которого им хватило на две недели есть по небольшому кусочку. В это тяжелое время Витек и братья научились «охотится» на все живое, что можно было использовать в пищу, хотя многое из этого есть было не принято. Братья ловили рыбу и раков, на удочку, мордами и руками, ловили черепах, которых родители научились готовить, вымывали водой сусликов из нор, которых тоже употребляли в пищу, жирные ножки живых кузнечиков считались деликатесом, лягушек же и ящериц отваривали так, чтобы нельзя было их узнать – родители просто мелко их секли секачом, выдирали из гнезд птичьи яйца, выкапывали из земли клубни цветов – очень похожие на молодой лук, собирали колоски на участках, где уже они были однажды собраны, но и за это можно было схлопотать большие неприятности, иногда родители приносили картофельные очистки – их выдавали на кухне зеков по очереди, а иногда и жир они где-то доставали, чаще всего это был тавот, и совсем уж редко мать Витька приносила рыбий жир, от которого Витька в другое время воротило. В связи с таким тяжелым положением местные власти иногда – примерно раз в сорок дней – выделяли конные повозки для поездки в Мирзачуль на рынок. В такие дни сестрички собирали все, что можно продать, и отправлялись в дальнюю дорогу. После их возращения дней десять-пятнадцать в доме было что-нибудь поесть – в основном, конечно, это была кукурузная мука и крупа, а также каша-маша. Однажды с такой поездки мама Витька приехала с разбитым в кровь лицом, которое на следующий день распухло, как после укусов комаров или пчел. Согласно версии сестричек ее по земле протянули взбесившиеся кони, но Витек, хорошо знавший свою маму, не очень поверил в рассказ, и, действительно, вскоре люди, которые ездили вместе с сестричками, ему поведали, что мама, как обычно, вмешалась в чужие дела, пытаясь установить справедливость, на что ей здоровенный узбек заметил, что это не жидовского ума дело. Мать Витька ему ответила что-то по существу, за что тот узбек избил ее при всем честном народе, и никто даже не попытался его остановить, а наоборот, подзадоривал криками «бей жидов». И хотя военный патруль забрал этого узбека, когда мама Витька уже лежала избитая на земле, ей от этого не стало легче. Витьку не понравились в этом эпизоде две вещи, во-первых, то, что его маму избили за то, что она «жидовка», а, во-вторых, то, что его мама считает необходимым всегда и во всем наводить порядок, находить справедливое решение вопроса, даже там, где ее об этом никто не просит. Напрасно она не слушала дедушку, который говорил, что переубеждать никого и никогда не имеет смысла, если не хочешь нажить новых недругов. Можно дать совет только в том случае, если у тебя его спрашивают, да и то очень осторожно. Позже Витек не только прочел об этом у знаменитых специалистов человеческих отношений, но и испытал на себе.
Такая черта характера мамы – давать советы и делать замечания всем, в том числе и незнакомым людям, раздражала Витька с самого детства, он вечно дергал ее руку, когда она где-нибудь в магазине, или общественном месте (театре, кино) начинала кому-то объяснять, как следует себя вести. Витек интуитивно понимал, что так делать не следует, что это не может дать положительного эффекта, и он не только не одобрял такие мамины поступки, но и злился на нее за это. Кстати, аналогичное поведение он заметил и за тетей Евой. Поэтому сейчас он такое поведение начал связывать с «жидовскими манерами», отчего его симпатии к «жидам», мягко говоря, несколько поубавились. И хотя чувство недоброжелательности по отношению к близким людям следует считать скорее ненормальными, чем естественными, но что было, то было – «из песни слов не выбросишь». Витек в течение многих дней ходил с чувством злобы, и лишь после того, как следы избиения полностью исчезли с маминого лица, он высказал маме свое возмущение ее поведением на рынке – «помни, что говорил дедушка по этому поводу». Мама промолчала, видимо, не сочтя нужным обсуждать с Витьком эту тему.
А голодная и временами холодная жизнь тем временем продолжалась, занятия в школе проходили через пень-колоду: то учились, то ездили колоски собирать, то гузопаю (сухие кусты хлопка) заготавливать. В доме сестричек иногда было очень даже прохладно, так как заготовленные дедушкой дрова кончились, а вязанки гузопаи, приносимые братьями с поля по разрешению бригадира, сгорали быстро, и если несколько дней братья не были на хлопковом поле, то приходилось собирать хворост в ближайшей роще.
Но несмотря ни на что, Витек не забывал при всяком удобном случае поиграть в лянгу, и хотя уже практически все ребята знали, как хорошо он играет, все равно всегда находились желающие посоревноваться с ним в силе и ловкости, и, к тому же поиграть такой замечательной лянгой. Выигранные деньги Витек хранил для побега на фронт в «заначке», оборудованной под крышей погреба. В четвертой четверти в школе начались интенсивные занятия по шесть-семь часов каждый день, включая и воскресенья – нужно было наверстывать пропущенное. А Витек со братией нанялись в колхоз пасти лошадей за трудодни – обещали по килограмму кукурузной муки на трудодень, который давался за день работы, за сутки выписывали по три трудодня. Таким образом братья за неделю зарабатывали примерно 50 кг муки. Ни Витек, ни братья до того не ездили на конях верхом, да еще и без седел, но после нескольких падений они освоили все приемы управления лошадьми, научились созывать их свистом для подсчета количества или перегона в конюшни, научились общаться с собаками, охранявшими коней, так что через какое-то время старший пастух уже не боялся отлучиться на время домой. В ночную ребятам давали полведра картошки, которую пастух и братья пекли на костре из гузопаи под завывание голодных шакалов. К их вою братья привыкли довольно скоро, так как выли они каждую ночь, но близко подходить не решались – боялись пастушьих волкодавов. На колхозных харчах братья немного набрали веса – им выдавали крупу для мамалыги, макуху, лепешки, картошку, молоко, чай и даже сладкую свекольную патоку. Кроме того, старший пастух иногда экономил на собаках немного мяса, которое клали в кашу. Братья, естественно, старались расходовать пищу экономно, чтобы немного отнести домой, когда кто-нибудь из братьев отправлялся домой на отдых и обязательное санитарное купание. Работа братьев в колхозе, поездки сестричек на рынок, где они меняли вещи на еду, немного улучшили питание семьи, и Витек часто жалел, что дедушка не захотел дождаться этих лучших дней. И хотя количество еды уже почти удовлетворяло потребности семьи, однообразие ее ассортимента, недостаток витаминов привели к тому, что у всех, кроме Сталины, которой сестрички умудрялись «найти» лук и чеснок, началась цинга – десны кровоточили, зубы шатались, готовые покинуть рот при первой неосторожной их чистке. Почему братья в последнее время вынуждены были перестать чистить зубы. Вскоре братья собрали более трех тысяч рублей и решили, что этого достаточно, чтобы добраться до фронта, и в один прекрасный мартовский день они рассчитались с колхозом, получив три полных мешка кукурузной муки и десяток кругов макухи, чем порадовали и одновременно озадачили родителей, так как родители не знали, что братья вместо школы работают в колхозе. По просьбе ребят соседка узбечка напекла им пару десятков замечательных лепешек, не обидев, естественно, себя при этом – десяток лепешек она оставила себе. Братья разделили лепешки и макуху между собой и родителями поровну и рано утром убежали из дому и пошли на мотовоз. Мотовоз ездил теперь не регулярно, а по мере необходимости, когда набиралось много различных грузов и желающих поехать в город, тогда поселковое руководство давало разрешение на поездку. Обычно о дне отъезда мотовоза население поселка извещалось заранее, и сегодня был такой день. Братья из обычных мешков сделали вещмешки, завязав шнур за углы мешков и за горловины, забросили их себе за плечи и уселись в самодельный вагон-люкс, ожидая отправления. Кондуктор же что-то заподозрил и хотел их выгнать из вагона, но Ося так естественно расплакался и сочинил такую жалостную историю, что даже Витьку и Вовчику стало себя жалко, а кондуктор, чуть не прослезившись, разрешил братьям ехать без билетов. Так начался, вскоре закончившийся, побег братьев на фронт. До Мирзачуля братья добрались без особых приключений – ели они лепешки, запивали водой, которую они набрали в две армейские фляги. На железнодорожной станции Мирзачуля братья рыскали между поездами в поисках того поезда, который «едет на фронт», но им все отвечали, что сейчас все поезда едут на фронт, и тогда братья начали искать поезд, который «скоро отправляется». В поисках такого поезда братья набрели на группу людей, столпившихся вокруг трупа мужчины, перерезанного пополам колесами поезда. Витька эта картина потрясла до глубины души. Мужчина был прилично одет – шерстяной костюм, чистая белая рубашка, галстук, почти новые туфли, лицо его было желто-земляного цвета, нет, это было не лицо, а череп, обтянутый кожей, волосы с легкой проседью были аккуратно зачесаны назад, шея была не толще руки, а кисти его рук напомнили Витьку кисти скелета, стоявшего у них в школе в одном из классов. Тело было разрезано пополам, как распилено пилой, и в чреве, по утверждению людей из толпы, была видна еще не переваренная макуха, но Витька удивило другое – вокруг почти не было крови. Кто-то из толпы рассказывал, что у этого мужчины украли карточки, и он не смог с такой вестью пойти домой, он предпочел умереть сам, чем видеть, как будет умирать от голода его семья. Братья, очень расстроенные увиденным, наконец-то нашли поезд, который им понравился тем, что под одним из вагонов было отделение, куда можно было спрятаться, что они и сделали. Братья удобно разместились под вагоном, подложив под головы свои мешки, и Вовчик предложил «перекусить» лепешкой с водой, но Витек после увиденного не хотел есть, а Вовчик и Ося съели по четвертинке лепешки, запив их уже немного теплой водой. В ящике было тепло и уютно, и Витек погрузился в свое любимое состояние полудремы-полугрез. Ему виделось мирное время, они все, и дедушка тоже, жили в его родной Полтаве, но улица Садовая была широкой и заасфальтированной, по сторонам стояли высокие-высокие дома, какие Витек мог себе представить, по улице ездили троллейбусы, трамваи и легковые автомобили зисы, как в Москве, медленно и величаво ходили под ручку красивые нарядно одетые люди, которые почему-то говорили на каком-то похожем на узбекский, но все же не узбекском, языке, и Витек понимал все, что они говорили. Улица Октябрьская была еще наряднее, а кинотеатр Коминтерн вздымался за облака и весь сверкал под солнечными лучами, Солнечный парк был весь в розовом цвету, благоухал запахами сирени и акации, а розы были самого разного цвета, тона и полутона величиной с глубокую тарелку. Под аккомпанемент столь красочных грез Витек уснул с улыбкой на губах. Поезд ехал без остановок довольно долго, но уж когда останавливался, то тоже на «довольно долго». Братья время от времени съедали по четвертинке лепешки, запивая водой, запасы которой они пополняли на станциях. Лежа в своем ящике, братья мечтали, как они на фронте будут ходить в разведку и приносить «нашим» ценную информацию о «фашистских бандах», как будут минировать и взрывать вражеские штабы с генералами и фашистами. Однажды братья проснулись среди ночи оттого, что их вагон разгонялся, резко тормозил, ударялся буферами – они поняли, что вагон «гоняют» по сортировочным путям, спуская с сортировочной горки, тормозя железными башмаками и цепляя к другим вагонам, как они не однажды наблюдали на других станциях. Вскоре вагон братьев «нашел» свой поезд и успокоился, а братья выскочили из ящика, чтобы оглядеться и сделать другие не менее важные дела. Поезд стоял среди огромного переплетения путей, видимо, на большой станции. У железнодорожников, которые ходили вокруг поезда и стучали молоточками по колесам вагонов, Вовчик выяснил, что поезд едет «на Москву», так определяли местные жители восточное направление. Никто из железнодорожников не обратил на братьев внимания, так как в то время по поездам много ездило детей в разных направлениях, и заниматься ими всем, кроме милиции, не было времени и желания – все были озабочены сверх головы собственными проблемами. Получив ценную информацию, удовлетворившую братьев, они дождались, когда железнодорожники простукали поезд, и залезли в свой ящик, куда на одной из остановок они натаскали сена, которое надергали из плотно упакованных брикетов, лежавших на нескольких платформах одного из поездов. Тогда еще братья решили, что это сено везут на фронт, чтобы кормить лошадей. Прошло уже трое суток в пути и у братьев закачивались и лепешки, и макуха, и они подумывали о том, что нужно где-нибудь в городе пойти на рынок, чтобы купить чего-нибудь съедобного, но им очень не хотелось покидать свой ящик, ставший им домом родным. Так они с полупустыми желудками, рокочущими от пустоты и оттого, что братья несколько дней не ели и не пили ничего варенного и горячего, продолжили путешествие, стараясь побыстрее и покрепче уснуть – во сне время быстрее идет и не так чувствуется голод. Витек не успел даже краешком сознания своего коснуться любимой темы грез, как провалился в царство морфея глубоко и надолго. Проснулся он от непривычной тишины и утренней прохлады. Выглянув из своего укрытия, Витек увидел, что поезд стоит, как ему вначале показалось, в дальнем тупике на какой-то станции, но выпрыгнув из ящика, Витек увидел, что вблизи нет никакой станции, города тоже нет, а поезд стоит перед закрытыми воротами какого-то завода, и вдоль поезда идут люди, которые внимательно осматривают вагоны. Витек в надежде, что его не увидели, быстро спрятался в ящик и тихонько разбудил братьев. Решили не выходить из ящика – может не заметят. Но их заметили и очень серьезно начали допытываться, куда они едут. Скрывать правду не имело смысла, поэтому братья во всем честно сознались, попросив отпустить их «для дальнейшего продолжения пути», как сказал Витек. Дяди посмеялись и после окончания проверки поезда повели братьев в помещение, которое находилось с другой стороны завода. По дороге к помещению Вовчик шепнул братьям о том, что нужно немного отстать и затем убежать, но дяди были опытные и тут же, учуяв неладное, окружили братьев плотным кольцом, что абсолютно исключило какую-либо возможность побега. В одном из кабинетов помещения, куда привели братьев, один из мужчин связался по телефону, как понял Витек, с милицией и сообщил о «задержанных нарушителях», а выслушав ответ, сказал «хорошо» и положил трубку. Братьям он сообщил, что милиция их уже давно разыскивает, и что примерно через час на станцию с завода будет ехать дрезина, на которой и поедут братья. А пока он предложил умыться и поесть в заводской столовой. Умыться братьям действительно не то, что «не мешало», а просто было необходимо, так как они были похожи на трубочистов в разгар работы, какими их видел Витек в Полтаве, когда они чистили им дымоход. Но присмотревшись к братьям, мужчина сказал, что им нужно не только умыться, а необходимо пройти санобработку, позвонил куда-то, заторопился, еще позвонил, затем предложил братьям поесть в столовой. Братья с жадностью проглотили перловую кашу с небольшими кусочками мяса, запили зеленым сладким чаем и были готовы к дальнейшим действиям. Мужчина, который занимался братьями по поручению, видимо, начальника, повел братьев на привычную санобработку, в которую входила стрижка головы наголо. Когда братья разделись, то увидели, что санобработка им действительно необходима – вши заполнили их трусы полностью. Они прятались в складочках той части трусов, где втянута резинка, но когда резинку растягивать, то мириады этих страшно некрасивых насекомых показывают себя в полной своей «некрасивости» плотно наполненной кровью. Санобработка заняла не много времени, и братья сами чистые и лысые в чистой одежде начали составлять план побега от этих хороших дядь. Да, дяди были хорошие (накормили, напоили, обмыли, вшей погоняли), но братьям было с ними не по пути. Дяди трудились здесь в тылу, а братьям нужно было на фронт. План был составлен быстро – был он простой. Если братьев отправят в город дрезиной без сопровождения, то нужно просто по приезде в город уйти на рынок, где запастись продуктами – деньги братья еще не тратили. Если же братьев будет кто-либо сопровождать, то нужно будет вблизи города спрыгнуть на ходу с дрезины и убежать, а далее по тому же сценарию. Через полчаса ребятам вернули их вещмешки, которые тоже прошли санобработку и в которых содержались только фляги для воды, да и те были пустые, и пригласили на дрезину. К дрезине был прицеплен небольшой четырехколесный цельнометаллический вагончик на десять сидячих мест, очевидно, заводского производства, имеющий единственный вход – второй был наглухо закрыт, как будто был специально предназначен для перевозки братьев. А так как с братьями ехал сопровождающий, то сразу стало ясно, что побег из дрезины абсолютно невозможен, и братья, которых усадили у закрытой двери, начали разрабатывать новый план побега. Единственно возможным оставался побег во время перехода от дрезины до того помещения, куда должны были доставить братьев, а это было, наиболее вероятно, помещение милиции. Дрезина добиралась до станции минут сорок и неожиданно для братьев остановилась на первом пути прямо против здания вокзала. Три мужчины вышли с вагончика и пригласили выйти братьев, за которыми вышли два оставшиеся мужчины, и Витек подумал, что охрана у них более даже, чем огромная и, главное, что убежать от них будет очень трудно. Тем не менее, как только братья оказались на перроне, Вовчик шепнул «бежим» и братья бросились в разные стороны, но ловкие сильные руки мужчин, видимо, ожидавших такой поворот событий, удержали всех троих братьев и повели в здание вокзала, держа за руки, а Витька за ворот рубашки, что ему показалось довольно унизительным. Пройдя через основной зал вокзала, мужчины завели братьев в помещение дорожной милиции, где передали беглецов милиционеру. На фасаде вокзала Витек прочел название города Андижан – как долго ни катил вагон с собственным ящиком братьев, их далеко от Баяута он не увез. Милиционер сообщил братьям, что скоро за ними приедет их мама, отвел их в отдельную комнату с зарешеченными окнами и запер дверь. Братья недолго грустили, потому что начали обсуждать новый план будущего побега. Они решили, что для побега, в первую очередь, им нужна карта, на которой следует «проложить маршрут движения» – так Витек сформулировал задачу. На карте должны быть обозначены железные дороги, но как называются такие карты братья не знали, но Вовчик вспомнил, что в школе он видел такие карты, и называется такая карта «Политическая карта СССР». Поэтому было решено на братском тайном совещании, что следует вернуться домой, начать ходить в школу, и там «стырить» политическую карту СССР. Единственной помехой в выполнении плана могут стать размеры карты – по утверждению Вовчика размер карты был примерно три на два метра. Обычно она скручивается вокруг двух реек, прибитых внизу и вверху карты, и хранится в учительской комнате. Витек и Ося тоже припомнили, что они часто видели, как кто-либо из учителей выносил такой «сверток» из учительской и заносил в класс. Размеры карты значительно усложняли не только задачу по ее хищению, но возникали проблемы по возможности пользования ею. Дальнейшее обсуждение проблемы позволило найти весьма оригинальный выход из этой, казалось бы, безвыходной ситуации. Братья решили, что вся карта им не нужна, им нужна только та часть карты, где пролегает маршрут их продвижения на фронт. Поэтому было решено, что финкой, подаренной Витьку Долбесом, они отрежут нужный им кусок карты, который легко будет и вынести из школы, и пользоваться в пути. Был также набросан схематично план хищения карты. Братья вспомнили, что, когда они пасли лошадей, они пару раз подъезжали к школе и заглядывали в окна классов и учительской, сидя на спинах лошадей. Таким образом выходило, что, став на спину лошади, можно легко проникнуть в класс или учительскую комнату через окно, а окна сейчас уже всегда открыты. Такой в общих чертах был принят план хищения, уточнения же его было решено принимать по ходу выполнения. В заключение «совета рыцарей мести» – так было решено назвать совещание и группу братьев, Витек предложил пригласить в «отряд рыцарей мести» их друга Сергея (Долбеса). Вовчик и Ося согласились, но Вовчик предложил придумать «клятву рыцаря», которую должны произносить все, кого братья решат принять в свой отряд. Витек, подумав, сказал, что в таком случае и братья тоже должны произнести эту клятву. Вовчик еще предложил «скреплять клятву кровью», но Витек и Ося убедили его, что это будет выглядеть слишком «архаично и по-детски». Сочинение клятвы оказалось делом непростым, братья уже упрели, тем более, что записывать слова им было нечем, приходилось запоминать, при этом, сочиняя продолжение, они забывали начало – дело никак не клеилось, и братья решили оставить сей творческий процесс «на потом». За муками творчества братья не заметили, как стемнело, как открылась дверь и в комнату как буря ворвалась тетя Ева, плачущая и причитающая: «Детки мои родненькие, что же вы со мной делаете! Я чуть не умерла от страха, что вы пропали! Сестричка тоже еле жива»! Детки, как могли, успокоили свою маму, сказав ей, что они уже большие и с ними ничего не случилось и не могло случиться, потому что до фронта они еще не добрались, а здесь в тылу совершенно безопасно. Тетя Ева вся в слезах в присутствии милиционера потребовала, чтобы дети поклялись, что больше такого не совершат. Она плакала и повторяла: «Поклянитесь, что больше никогда так не поступите! Клянитесь, вот в присутствии милиционера»! Дети почувствовали, что милиционеру, как и им как-то неудобно, они пробурчали что-то типа «Мы больше не будем», Витек буркнул «Я тоже»! Тетя Ева понемногу успокоилась и начала хлопотать о возращении домой, и через какое-то время братья с тетей Евой во главе уже ехали в переполненном поезде в Мирзачуль. Домой они добрались без особых приключений и сразу же по настоятельной просьбе тати Евы принялись за обработку огорода – копать, насыпать грядки, сеять редиску и лук, высаживать рассаду огурцов, помидоров, арбузов, дынь и тыквы, садить картошку, горох, кукурузу и подсолнух. Естественно, все это в один день им сделать не удалось, многое пришлось оставить на завтра, а так как с посадкой огорода они уже заметно отставали, то братья решили в школу завтра еще не идти, и родители не очень настаивали на обратном. Огород сестричкам выделили прямо против двери их дома достаточно немалых размеров. Протяженность его была от дома до арыка, что составляло примерно пятьдесят, пятьдесят пять метров, ширина около пятнадцати метров. Весь огород был окружен неглубокой канавой, канавами же были разбиты грядки, шириной примерно сто двадцать, сто тридцать сантиметров. Канавы были соединены между собой и с арыком, но между арыком и «входной» канавой насыпалась небольшая дамба, чтобы вода из арыка не попадала в огород. В огород вода подавалась (разрушалась на 35-40 минут дамба) по расписанию, нарушение которого могло стоить прекращению подачи воды на какое-то время, или навсегда. Вдоль дома, в котором жили сестрички, располагалось пять огородов – огород сестричек был четвертым по течению арыка, поэтому его полив производился часов в девять вечера, а последний огород, когда было уже темно, и это, естественно не очень нравилось его хозяевам местным жителям.
На следующий день родители разбудили братьев с утра пораньше, и после легкого завтрака – пол-лепешки со стаканом молока (молоко сестрички купили у родителей Долбеса) – они уже были на огороде. Было совсем нежарко, дело спорилось, работа продвигалась достаточно быстро, братья радовались будущему урожаю, но ближе к обеду у Витька на ладонях выскочили волдыри, которые тут же полопались и кожа содралась с рук в этих местах, что сделало невозможным продолжать работу лопатой, так как боль была невыносимой. Вовчик сбегал домой, принес бинт и аккуратно перебинтовал руки Витька, после чего Витек смог работать, но уже не лопатой, а бросать в ямки посадочный материал – кукурузу, горох, семечки, рассаду братья посадили раньше, а картошки для посадки еще не было, и родители не знали, где ее можно закупить. В этот день все работы в огороде были завершены, братья вовремя, по расписанию полили огород, осталось только посадить картошку, но проблема посадочного материала не была решена. В ее решении не смог помочь и Долбес, который много помог с другими посадочными материалами. Но мудрые сестрички, где-то что-то почитавши, принесли с зоны картофельные очистки, отобрали такие, которые были с «глазками», предупредили братьев, чтобы в каждую ямку попало по два-три «глазка» и немного очистков, решив таким образом проблему посадочного материала – «голь на выдумки хитра». В этом эксперименте сестричек, конечно же, был заложен большой риск, но выхода не было, и братья на следующий день посадили картофельную шелуху, добавляя в ямки немного перегнившей соломы, которую они наворовали на колхозном поле. Витек копать не мог, поэтому он только забрасывал в ямки посевной материал с перегноем, и братья, вероятно, не успели бы закончить посадку картошки, но после школы им на помощь пришел Долбес с двумя своим неразлучными друзьями Бобкиным и Добкиным, как назвал из Вовчик. Долбес принес братьям перекусить огромную белую кукурузную лепешку и литровую банку кислого молока, что действительно хорошо подкрепило братьев, так как они с утра ничего не ели – торопились закончить посадку картошки. В благодарность за помощь Витек подарил Долбесу свою шикарную лянгу, правда, взяв с него слово, что он будет давать Витьку поиграть, когда Витек его об этом попросит.
На следующий день братья отправились в школу, куда они вот уж более двух недель не ходили. В школе ребята их встретили с большой радостью – их в школе многие ребята любили и уважали за смелость, открытость, справедливость. Витек уже отвык от занятий, он с трудом отсидел первый и второй уроки, затем сбежал домой, Вовчик и Ося остались в школе. Витек заскочил домой только затем, чтобы бросить сумку, и сразу же побежал во двор. Во дворе рядом с домом, в котором жил Витек, была «радиорубка», в которой работал моряк (зек), ходивший всегда в тельняшке. Радиорубкой так моряк называл небольшой домик, в котором располагалась радиостанция с автономным электропитанием, и жил сам моряк-радист. Витек часто издали наблюдал за работой моряка, и однажды моряк пригласил его зайти. Витек с огромной радостью вошел в радиорубку, заставленную различной радиоаппаратурой и электрооборудованием. Матрос представился Витьку, как Ляхов Петр Сергеевич бывший матрос-радист, а ныне политзаключенный Ляхов. Витек тоже сказал, что его зовут Витек, мама его работает на зоне врачом, что они эвакуированные из Полтавы, что с ними был еще дедушка, но он умер от голода. Ляхов в это время что-то паял, а Витек с интересом рассматривал помещение радиорубки. На первом этаже было две комнаты – в одной из комнат находилось электрооборудование и мастерская со всеми необходимыми инструментами для ремонта этого оборудования и радиоаппаратуры. Во второй комнате стояла кровать, стол и книжный шкаф с технической и политической литературой, а также с периодикой, радиорубка – святая святых – находилась на втором этаже, куда можно было подняться по лестнице с первого этажа. Вход в радиорубку посторонним был запрещен, о чем предупреждала сделанная Ляховым надпись на двери рубки. Вообще-то, точно такая же надпись висела на двери домика тоже, и еще там красовалась надпись «Не входи, высокое напряжение», так что Ляхов отгородился от внешнего мира достаточно основательно. Витек называл Петра Сергеевича по фамилии, как это делали все служащие лагеря, которые часто к нему приходили. В основном это были офицеры управления и охраны, которые забирали полученные с центра сводки и различные распоряжения, а также приносили материалы для передачи в центр. Получаемые и передаваемые материалы – это были наборы цифр, ничего не говорящие Витьку, да и Ляхову тоже, так думал Витек. Ляхов обычно подымался в шесть часов утра, делал интенсивную и продолжительную зарядку: в течение 35-40 минут он отжимался от земли, на перекладине подтягивался, выполнял несколько раз подъем разгибом и несколько больших оборотов («солнышко»), выполнял дорожку фляков, заканчивая сальто прогнувшись, подымал двухпудовую гирю 15-20 раз, становился в стойку и ходил около своей радиорубки. Этим упражнениям, естественно, предшествовала разминка – бег на месте, прыжки, сгибания, приседания, бой с тенью и т.п. Был он невысокого роста (чуть выше 170 см), коренастый, пропорционально и красиво сложенный с хорошо накачанной мускулатурой – Витек смотрел на него с нескрываемым восторгом и скрытой завистью. Витек раньше до голодовки тоже все это, кроме гири, естественно, мог исполнять, но после голода он так ослаб, что для исполнения таких элементов необходимо было качаться и качаться, на что у Витька «не было времени», так он прикрывал от других, но, в основном, от себя, собственную лень. Витек только однажды видел, как Ляхов делал зарядку, да и то не полностью – Витек так рано никогда не вставал, он очень любил поспать утром.
Витьку очень понравилось в рубке, а сам Ляхов ему нравился давно. Когда Витек немного огляделся в помещении Ляхова и начал с разрешения Ляхова просматривать книги, Ляхов поинтересовался, почему Витек не в школе в школьный час. Витек объяснил ему, что ему в классе неинтересно, так как он практически все, что там проходят, уже знает и ему скучно на уроках, а за шалости типа карбида в чернильнице, или ужа под столом учительницы вызывают родителей, у которых и без того достаточно забот – работа, огород, а сейчас еще сарай решили строить, разрешение уже получено. Кроме того, Витек сообщил, что у него нет лянги, что лишает его возможности играть и зарабатывать, он сказал, что ищет шкурку для лянги. Ляхов немного удивился, узнав, что хлопцы играют на деньги, но, поразмыслив, решил, что так правильно – игра тоже соревнование и выигравший должен быть вознагражден, кроме того, проигрыш заставляет больше тренироваться и оттачивать свое мастерство. Обсуждая эту проблему, Ляхов и Витек решили, что вокруг игроков часто собираются «болельщики», поэтому имеет смысл их тоже вовлечь в игру, для чего ввести «ставки на победителя», которые затем отдавать тому, кто правильно определит победителя. Сами игроки тоже могут делать ставки на себя, или на кого-либо другого из играющих. Таким образом Ляхов и Витек еще тогда в далекие военные годы предложили идею современного тотализатора. Во время этого интересного разговора Витек продолжал рассматривать радиоаппаратуру и при удобном случае спросил у Ляхова, какие функции выполняет телеграфный ключ. Ляхов в популярной форме объяснил ему назначение ключа и предложил научить Витька азбуке Морзе, чему Витек несказанно обрадовался и спросил Ляхова, нельзя ли начать обучение прямо сейчас. Ляхов согласился и первым делом рассказал Витьку, как «отстучать» ключом «SOS» (спасите наши души). Затем Витек рассказал Ляхову о своих трудностях с выполнением гимнастических и акробатических элементов после перенесенной голодовки, и Ляхов предложил ему участие в утренней зарядке-тренировке, на что Витек с превеликой радостью согласился. Ляхов тут же предложил Витьку подстраховать его при выполнении фляка – фляк получился немного «кособокий», но главное было в том, что Витек его крутанул, как и сальто назад в группировке, правда, приземлился Витек на четыре конечности. Ляхов похвалил Витька и сказал, что через месяц Витек немного «накачается» (укрепит мускулы) и будет выполнять все упражнения, какие он мог выполнять до голодовки, и еще многие другие. Договорились, что Витек уже завтра утром придет на совмещенную зарядку-тренировку. На том Витек попрощался с Ляховым, который дал ему почитать «Основы электроники» в популярном изложении.
Попрощавшись с Ляховым, Витек занес «Основы электроники» домой и пошел искать братьев и дворовых друзей. Нашел он их около хауса, где они загорали и тренировались игре в лянгу. Долбес следил внимательно, чтобы никто не повредил «его лянгу» и сам тренировался тоже. Витек подошел к братьям и спросил, не следует ли, по их мнению, уже сейчас посвятить Долбеса в планы побега на фронт, и получив согласие, отозвал Долбеса в сторону. Он ему подробно рассказал о том, как они «добирались на фронт», и объяснил, почему побег не удался. И хотя уже все знали, что братья убегали из дома, за что их, кстати, начали еще больше уважать, но никто еще не слышал рассказ об их приключениях от самих братьев. Витек рассказывал кратко, сдержанно, с достоинством, а подключившийся к Витьку и Долбесу Вовчик все время уточнял, дополнял и приукрашивал (хвастун он был, этот Вовчик), и делал это с таким присущим ему темпераментов и азартом, что Витьку иногда было не совсем удобно продолжать рассказ, тем более, что вокруг братьев уже собрались все ребята, бросившие игру в лянгу – все хотели узнать подробности путешествия братьев из первых уст, поэтому Витек передал эстафету рассказчика Вовчику, а сам ретировался в задние ряды, полагая, что в такой ситуации никто не упрекнет его в «неточности изложения событий». Естественно, в такой обстановке не могло быть и речи, чтобы поговорить с Долбесом, поэтому Витек решил дождаться, когда Вовчик удовлетворит любопытство ребят, а потом он поговорит с Долбесом. Ждать пришлось долго, но все когда-нибудь кончается, так и рассказ Вовчика закончился, и Витек, отозвав Долбеса в сторону, передал ему предложение братьев. Долбес весь засиял от радости, что ему братья доверили такую тайну и пригласили а свою компанию в отряд рыцарей мести. Витек предупредил, что для вступления в отряд рыцарей мести необходимо присягнуть на «ордене мстителей», в качестве которого Витек решил использовать огромную красивую монету из белого металла (возможно серебра), найденную Витьком в Одессе на пляже. Текст присяги взялись написать Вовчик и Долбес, они, кстати, учились а одном классе (четвертом «б») и могли чаще общаться между собой. Братья вспомнили, что им необходимо торопиться домой, чтобы полить огород, и, быстро собравшись, побежали домой. Прибежали они вовремя, полили огород, затем проверили всходы картошки, но никаких всходов еще не было, да и не могло быть через несколько дней после посадки, но братья все же огорчились, и такие огорченные пошли домой. Дома их ждала приятная новость – сестрички (родители братьев) договорились с родителями Долбеса купить у них козу по имени Муза, которая давала до десяти литров молока в день, но у сестричек не хватало примерно тысячи рублей, и братья их застали за решением проблемы, где одолжить недостающую сумму денег. Витек посоветовался с братьями и при единодушной поддержке вынул из заначки две тысячи рублей и передал родителям, которые от неожиданности открыли рты и молчали добрых полчаса, потом тихо полюбопытствовали относительно происхождения такой суммы денег. Братья прибегли к уже испытанному способу – они сказали, что нашли в ящике поезда, в котором ехали, чему родители, скорее всего, не поверили, но промолчали, так как говорить было нечего. Поэтому сестрички вынули все деньги, пересчитали их и решили, что им должно хватить и на козу Музу, и на постройку сарая, если продавцы козы, или строители сарая согласятся подождать до получки – не хватало трехсот рублей. Витек опять посовещался с братьями и принес с заначки еще полтысячи рублей, сказав, что эти деньги они хотели придержать себе на какие-либо приобретения, но коль скоро деньги нужны на козу, то они их отдают в «общий котел». Сестрички второй раз решили уже не расстраиваться, а обнялись сами, расцеловали детей, решили завтра утром уже идти за Музой и предупредили детей, что после школы Музу нужно будет пасти, а до обеда она будет пастись самостоятельно, будучи привязана к дереву длинной веревкой. Братья решили пасти ее по очереди, причем Вовчик будет принимать меньшее участие, потому что ему будет нужно сдавать экзамены. На том и порешили. Витек настоял, чтобы его кровать с пологом вынесли на улицу, так как он должен рано вставать и будет всех будить. Вовчик и Ося помогли ему это сделать, вынеся кровать прямо в собранном виде. А так как на улице еще было прохладно, Витек вынужден был спать в теплой пижаме.
Именно утренняя прохлада и разбудила Витька рано утром, на будильнике, который Витек взял с собой, было без пяти минут пять, т.е. через пять минут будильник должен зазвонить, поэтому Витек нажал кнопку звонка и быстренько переоделся. Когда он подошел к радиорубке, Ляхов в трусах и тельняшке уже был готов начать зарядку. Витек поприветствовал его и пристроился сзади, чтобы видеть упражнения и повторять их за Ляховым. Минут двадцать они «заряжались» и разминались, затем Ляхов выполнил несколько упражнений на перекладине и предложил подсадить Витька. Витек подтянулся несколько раз, исполнил подъем разгибом, попытался выполнить горизонтальное равновесие, но сил не хватило и его ноги повисли, как две веревочки. Но Ляхов помог ему, немного поддерживая ноги, и утешил, сказав, что скоро он будет делать все. Попытался Витек и стойку на руках сделать, но результат оказался аналогичным. Тогда Ляхов
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Who is he
© Copyright: Вита Татусь, 2006
Свидетельство о публикации №206110500007
Свидетельство о публикации №206110500007
Рецензии