Глава 4. Борьба и признание 52. Мой город поможет

 
 52. Мой город должен за меня заступиться

   Параграф 52 из моей книги "Прозрение". Полностью с фото см.:
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-133.shtml

 Мне потребовалось 10 лет, чтобы уразуметь, что значит «биться головой о стену». Наконец, я понял, что просто так «с улицы» мне не войти ни в какой Совет. А самое главное – за упорство или за муки Всевышний так укрепил мой дух, что я пошёл на приступ.

 Я решил обратиться за поддержкой к властям моего города. Ведь я здесь родился, стал относительно известным специалистом. Вношу конкретный вклад в подготовку инженеров и учёных. Ивановский завод выпускает машины с моим приводом.
 Как-то меня даже пригласили в Горком КПСС. Включили в какую-то комиссию по текстильной автоматике (правда, после она ни разу не собиралась). Там я перекинулся несколькими словами с секретарём Клюевым. Мы были немного знакомы, он знал и маму, учился в одном классе с моим братом Лёней, и в те времена бывал у нас.
 Тогда в Горкоме меня поразила одна удивительная способность Владимира Григорьевича. Во время выступления перед членами будущей комиссии, зазвонил телефон за его спиной. Он извинился, взял трубку и сразу начал давать накачку кому-то за упущения в уборке урожая. При этом он сходу называл многие цифры, число тракторов и других разных машин. После пятиминутного разговора он положил трубку, обернулся и мгновенно с того слова, на котором остановился, продолжил разговор с нами. Просто жутковато стало, словно у этого человека две головы и каждая работает отдельно.
 А ещё раньше, когда мама была здорова, в простом деле мы натолкнулись на стену нелепых советских порядков, и Клюев нас защитил. Расскажу по порядку.

 После утверждения мне, как молодому ученому, должны были дать квартиру. Моя очередь в институтском списке была первой. Однако когда вызвали на комиссию, там оказался ещё один пожилой преподаватель, и он тоже просил эту квартиру. Причём говорил он так горько и с видом полной безнадёжности.
 Ректор Баженов попросил уступить и сказал, что готов дать мне комнату в институтском доме в квартире с другим преподавателем. А, мол, через год, обещает, если захочу, дать следующую выделенную институту отдельную квартиру. Потом я понял, они рассчитывали, что два молодых преподавателя, оба еврея, уживутся вместе и удастся сэкономить одну квартиру. Другой на моём месте, наверное, не дал бы себя уговорить в таком чрезвычайном деле. Но я не смог и согласился.
 Мы переехали и сразу почувствовали, что такое цивилизация. Чтобы купать ребёнка не требовалось топить печь, наполнять стоящую на табуретках поближе к печке ванночку водой из многих шипящих кастрюль, срочно заворачивать розовое тельце, чтобы не простыло. Здесь всего-то поворачивался кран в ванной, и всё было замечательно – просто, удобно и безопасно.
 Через месяц эйфории жена в слезах позвала меня в эту самую ванную и указала на объявление, прицепленное к крану. Там крупными буквами излагались какие-то требования по пользованию водой. Короче – соседи. Обычные проблемы. «Зачем мы не взяли отдельную?» Я пошёл в профком.
 Ну, не совсем через год, но получили ордер на новую 2-х комнатную квартиру. К этому времени стало ясно, что маме трудно одной, и надо нам съезжаться. То есть обменять нашу новую 2-х комнатную квартиру и мамины 2 комнаты в коммуналке на отдельную 3-х комнатную. Казалось – какие проблемы! Но выяснилось, что никто не хотел ехать в мамину квартиру. 32 квадратных метра – это воспринимали нормально, но печка... Мы замучились. Вдруг обмен нашёлся. И тут возникло препятствие на самом, казалось бы, ровном месте.
 Предрайисполкома проявила особую бдительность и отказалась подписать бумажку. Она заявила, что, меняя 32 метра (мамину площадь) на 12 (комната в трёхкомнатной) мы явно получаем ещё и взятку деньгами. Так на страже справедливости встала Советская власть.
 На самом деле, если и мог идти разговор о какой-то доплате, то только в обратную сторону. Женщина из малой комнаты ни за что не хотела ехать в мамину огромную и лишь, когда её соседка, учительница, жаждавшая получить нашу новую квартиру, пригрозила той женщине чем-то из их прошлой истории, та согласилась на переезд.

 В отчаянии мама решила обратиться к Володе Клюеву, который, как она считала, мог бы подтвердить нашу порядочность. Так мы оказались у него в Горкоме.
 Мама вышла из кабинета вся заплаканная, но это были слёзы встречи с сочувствием и надеждой. Удивил меня состоявшийся затем при нас разговор Клюева с зазнавшейся начальственной тёткой. Вопреки ожиданию, он не сказал ей короткое – «Цыц!» – а терпеливо и вежливо объяснял допустимость поверить этим людям. Бумагу подписали, обмен состоялся.

 Итак, я решил обратиться за поддержкой к Клюеву. В это время он был уже 1-м секретарём Обкома. Тогда это означало, что этот человек был единственным и полновластным хозяином города и всей округи.
 И вот я приглашён на заседание и подхожу к знаменитым воротам рядом с домиком- проходной. Конечно, Кремль охраняли основательнее, но и здесь на Степановской улице старинный особняк, в котором разместился Областной комитет коммунистов, был ограждён высокой стеной, и сначала следовало через оконце поговорить с милиционером, а потом, если найдут нужным, возьмут паспорт и выпишут пропуск.

 С воротами в этот замок была связана некоторая история.
 Когда я ещё работал в СКБ, начальник конструкторов легко взялся сделать открывание ворот не с помощью привратника, которого въезжавшим приходилось сколько-то дожидаться, а нажатием кнопки милиционером, сидящим в проходной. Тогда ещё нигде в городе такого не было, но на первый взгляд задача казалась простейшей. Ну, вместо того, чтобы человек тянул створки, поставить мотор.
 Месяца полтора СКБ с воодушевлением проектировало механику и электропривод. Наконец, установили редуктор, мотор и кнопки. Отпраздновали успешное окончание. Новшество нравилось не всем.
 Но вскоре выяснилась неприятная штука. После сигнала охранника створки ворот оживают и начинают сближаться но ... одна из них обгоняет другую, а затем отставшая створка догоняет и с грохотом стукается о пришедшую первой.
 Некоторые важные работники в кабинетах роптали. К звонку красного телефона на столе они привыкли, а вот в момент закрытия ворот – вздрагивали.
 В СКБ пошли сначала вежливые, а постепенно всё более раздраженные и с более высоких уровней звонки из Обкома. Начальство сильно возбуждалось. Обком злить никак не следовало. Ругали отдел, который проектировал привод. Много раз посылали инженеров и рабочих, что-то чинили, подрегулировали. Толку не получалось. А дело было, собственно, в том, что следовало сначала иначе сделать сами ворота и вместо схлопывающихся створок сделать одно, сдвигающееся по рельсам полотно. Но ведь уже рапортовали об успешном завершении. В общем, была многомесячная нервотрёпка, 300 инженеров СКБ красильно-отделочного оборудования «стояли на ушах».

 Вот я прохожу мимо этих ворот, миную охрану и впервые оказываюсь в небольшом запретном для публики дворике. Старинная дверь впускает меня в уютный вестибюлик. Разговор с внутренним дежурным вежливый и простецкий. Конечно, сюда не попадают всякие.
 Короткое ожидание, и меня усаживают за длинный заседательский стол в просторном кабинете. Торцовое место занимает «сам», излучающий приветливость и благосклонность. За столом деятели Обкома, а вдали вижу и моего ректора Бородулина.
 Заседание началось с моего короткого доклада о практической ценности нашей работы. О последних внедрениях в тепловизоры, позволяющие с самолётов и спутников снимать ночью карту местности. Показал впечатляющий пример такой карты, а также акты с подписями и печатями. Сказал я и о трудностях с защитой, мешающих работе.
 После доклада, во время которого Клюев внимательно вглядывался в мои бумаги и кивал, соглашаясь с моими доводами, он обратился к Бородулину.
 – Что скажет нам ректор института, где выполняется столь важная для страны работа, и ей не оказывается должной помощи?
 – Мы об этой работе знаем, для помощи переводили Трахтенберга на два года в СНС. В вопросах защиты возможности института ограничены...
 – Однако когда вы занимались защитой собственной диссертации, вы действовали гораздо энергичнее, – остановил его Клюев с вежливой улыбкой.
 Бородулин несколько смешался и покраснел. Ходили слухи, что в Москве на высоком месте сидит у него какой-то родственник.
 Завершая обсуждение, Клюев внёс предложение поддержать работу и тут же продиктовал помощнику черновик обращения к Министру Высшего образования РСФСР. Незадолго перед этим министр посетил Иваново и остался весьма расположенным к его деятелям и их нуждам. Говорили, что по заведённому обычаю, его возили на знаменитую дачу Обкома в заповедной местности. Местные жители боялись сюда приближаться. В сокровенных этих угодьях огромные щуки сами садились на крючки, а редкостные звери, не ожидая пока их привяжут, выходили на охотника.

 После заседания меня передали в ведение начальника отдела науки, с которым я потом некоторое время перезванивался, спрашивая «Ну?» относительно результатов. Мне терпеливо отвечали, что готовят письмо министру – академику Образцову. За этими словами мне слышались обычные порции лапши на уставшие уши. Терпение моё иссякало, и в качестве последнего средства я видел одно – пожаловаться Клюеву на волокиту его подчиненных.
 К сожалению, история действий Обкома с разными органами осталась для меня закрытой. Из телефонных переговоров и мимолётных слов с Бородулиным доходили до меня только смутные обрывки реакций. Они обнаруживали, что не всё идёт гладко, возникают всякие препятствия, отговорки и попытки спустить дело в спасительный песок.
 Но, видимо, Клюев был опытен и настойчив. Несмотря на внешнюю обходительность, он знал, на что нажать. В его руках была власть «руководящей и направляющей» структуры, а все другие начальники только строили вид гордой самостоятельности.
 Пришёл момент, когда меня позвали к проректору Гусеву и вручили письмо из ВАК. Оно, как документ эпохи, сохранено.

 ВАК СССР Ректору ИЭИ Бородулину
 02.07.84
 Уважаемый Юрий Борисович!
 В связи с Вашим обращением к Министру ВиССО РСФСР по поводу представления к защите докторской диссертации т. Трахтенберг прошу Вас командировать его в ВАК для дачи ему соответствующих разъяснений и оказания помощи в установленном порядке.
 Зам. нач. отдела энергетики Н. Милохин
 
 Впечатление было двоякое. «Дать ему соответствующие разъяснения» – звучало, как удар хлыста. К тому времени я имел уже достаточно «разъяснений». Но в окончании фразы: «Оказать помощь...» – слышалось что-то новое.
 Короче, я ринулся в Москву.

 В столице были заметны некие намёки на ослабление режима. Вход в ВАК сделали на удивление лёгким.
 Любопытно, что фамилия этого самого зам. нач. – Милохин, была мне знакома по изобретательским делам. Мы встречались во ВНИИГПЭ – так назывался сокращенно Институт патентной экспертизы. В его отдел попадали наши предложения. Пару раз по нескольку часов подряд я доказывал ему, что наши заявки действительно являются изобретениями. В ходе этих споров нетрудно было понять, что имеешь дело со слабым специалистом, но цепким бюрократом. Он вызывал помощников, они поддакивали явно негодным аргументам начальника, но в итоге я добивался положительных результатов. После таких визитов отказы почти прекратились, и мы получали авторские свидетельства. Наша «фирма» завоёвывала признание.
 Я сразу узнал в небольшом желчном человечке, сновавшем по коридору с бумагами в руках и забегавшим в разные двери, того Милохина. Это приободрило меня – человек, к которому я шёл, уже хорошо сознавал значение моей работы.
 Поэтому, войдя в кабинет, я обратился к хозяину, как к старому знакомому. Однако он не узнал меня, и, глазом не моргнув, принялся топить мою диссертацию по всем пунктам.
 Минут двадцать он с апломбом объяснял мне и то и это.
 По-видимому, досада и мысль, что вот опять чиновник, ни хрена не смыслящий в сути дела, берётся его решать – достаточно читались в моих глазах. Не прерываясь на то, чтобы дать слово и посетителю, Милохин так закончил свою речь:
 – Если вам не достаточно моих разъяснений, вы имеете право пожаловаться заместителю председателя ВАК. Если он вас примет.
 Не знаю, как мне удалось преодолеть мою всегдашнюю невозможность сказать человеку в глаза (даже в совсем лживые), что не верю ему и твёрдо произнести.
 – Да, хочу попасть на приём к зам председателя ВАК.
 В результате я продвинулся по коридору на несколько дверей влево и сел ожидать следующего приёма. Мне повезло, что этот очень высокий начальник Н.Г. Рассохин (так значилось на дверях) был сегодня на месте.
 Секретарша как-то неуверенно сказала мне – подождать. Понесла туда-сюда какие-то бумаги. Возможно, мои. Пробежал в кабинет встревоженный Милохин. Вышел с выражением обиженного несогласия.
 Наконец, позвали меня.

 Хозяин небольшого кабинета, высокий интеллигентного вида, очень спокойно и с интересом взглянул на строптивого посетителя. Видимо, с такой «партийной» подачи к ним приходили нечасто. Он вяло повторил мне вкратце погромные слова Милохина, поглядывая на мою реакцию. Она прозвучала так.
 – Уважаемый Николай Георгиевич, в письме ВАК говорится о разъяснениях и помощи. Все разъяснения я уже выслушал, теперь ожидаю помощи «в установленном порядке».
 Или справедливость моей позиции и готовность идти в бой – была ему ясна, или что-то иное, но он снова вызвал Милохина. Тот вошёл и скромненько присел в углу. Рассохин походил, раздумывая, по тесному для него кабинету и произнёс:
 – А может всё-таки помочь ему. Он всё же советский человек. Давай, дадим ему письмо, – и стал обрисовывать содержание.
 Милохин? Он чинно сидел в своём углу и что-то чирикал карандашиком в блокнотике на коленях. Никаких следов его только что бьющего вовсю задора и уверенности в своей правоте.
 Рассохин обернулся ко мне.
 – Он напишет. – И попрощался.

 Не устаю удивляться себе. Как можно, встретившись со столькими разными людьми, не усвоить для всех, вроде, предельно ясного – существуют два типа человеческих существ.
 Одни – люди простые, искренние, из них получаются трудяги. Вторые – бездушные, у которых этой искренности нет и в помине, они смотрят на тебя, как на... кусок дерева, из которого строгают ножки для стульев. Ожидать от них сочувствия... быстрее его проявит тот самый стул. Из развитых представителей этого типа выходят начальники, из рядовых – чиновники-бюрократы. Они, как артисты, воспроизводят мимику первого вида. Смешно при встрече требовать от них такой игры. Это уж как они захотят.
 Разве нужно прожить десятки лет, чтобы понять такую малость?
 И всё-таки, я чего-то добился. Вторая разновидность, да ещё сидящая в своих танках, допустила, что я – «советский». И решила открыть мне двери в коридор докторской защиты, на каждом из поворотов которого легко можно было совершенно преградить дальнейшее движение.
 Недели через две нетерпеливых ожиданий меня вызвали к Бородулину, и наша симпатичная многоопытная секретарша вручила мне заветную бумагу. («Сам», видимо, не хотел участвовать в таком противозаконном акте.)

 ВЫСШАЯ АТТЕСТАЦИОННАЯ Ректору ЛИАП
 КОМИССИЯ Профессору Лукошкину А.П.
 ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ
 СССР Копия:
 (ВАК СССР) Ректору ИЭИ
 №15/56-138 24.07.84 Профессору Бородулину Ю.Б

 Уважаемый Анатолий Петрович!
 В соответствии с просьбой члена президиума ВАК СССР академика Образцова Н.Ф. прошу Вас принять к защите в установленном порядке докторскую диссертацию тов. Трахтенберга Р.М., выполненную на спецтему, при наличии в спецсовете (председатель спецсовета профессор Хрущев В.В.) документов соискателя, предусмотренных требованиями Положения о порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий.
 Заместитель председателя Н.Г. Рассохин.

 Итак, независимо от недавно торжественно провозглашённых от имени Партии и Правительства правил обращения с соискателями, ВАК совершает достойный ход и просит ректора ЛИАП принять к защите некоего гражданина с подозрительной фамилией.
 А ведь до этого, в мои предшествующие визиты к разным чиновникам ВАК, они с возмущением говорили: «Что вы, ВАК не может влиять на защиту и писать какие-либо бумаги». (Хотя Лукошкин как-то мне бросил: «Будет письмо – приму»).
 Смотрите, по Положению ВАК не может действовать на основании просьбы любого лица, пусть и члена своего президиума и академика – Закон один для всех! ВАК не может обращаться к ректору института, а ректор не может указывать спецсовету. По Положению Спецсовет независим и управляется только своим председателем.
 А как поступать всем остальным гражданам СССР, если они хотят защищать диссертации? Ладно, это всё рассуждения для детского сада.

ФОТО Владимир Григорьевич Клюев, первый секретарь Ивановского Обкома, министр текстильной промышленности СССР, соученик моего погибшего в войну старшего брата, по доброму отнесшийся к маме и ко мне в одни из критических моментов нашей жизни.