Ребёнок и путы

- Ну, хорошо, а теперь, сделав небольшой экскурс в понятие «Депрессия», хочу предложить вашему вниманию одну сценку, - сказала тренер.
- Кто из вас готов немного побыть ребёнком?
Тамара, так звали тренера, оглядела участников.
- Я! – вызвался я, решив для себя заранее, что, по возможности, буду проявлять активность в ходе тренинга. Проявляя активность, я решал для себя две задачи: во-первых, боролся со своей неуверенностью от страха выглядеть глупо в глазах других людей, и, во-вторых, получал возможность прожить ситуацию «позвоночником», на собственной шкурке испытывая чувства, спровоцированные участием в игре.
- Отлично! Спасибо, Вячеслав, что Вы согласились мне помочь. Пожалуйста, сядьте на этот стул.
Я сел напротив остальных участников, расположившихся по правилам тренинга на своих стульях полукругом. Тамара встала спиной ко мне и лицом к группе, условно закрывая меня от зрителей. И начала говорить:
- У меня скоро будет ребёнок. Я очень жду и хочу этого ребёнка. Для меня это огромное событие, и я долго к нему готовилась. У меня будет мальчик. Он ещё не родился, а я уже люблю его и, как мне кажется, с каждым днём моя любовь к нему усиливается…
- И вот, мой Слава появился на свет! Он такой крошечный, беззащитный. Я окружаю его лаской и заботой. Вот, посмотрите на моего мальчика! У него разумные глазки, ручки, ножки. Он такой милый и смешной.
Тамара отошла в сторону, и я встал. Возник вопрос, а что же мне теперь делать? Но по роли я новорождённый, а что делает новорождённый – оглядывается на мир, в который попал, да хлопает глазами. Я начал это делать, и вдруг мне стало интересно!
- Мой Слава начал делать первые шаги! – продолжила Тамара-мама, - Они ещё неуверенные, но теперь я должна быть более внимательной, чтобы не подвергать малыша опасности. Посмотрите, как забавно Славочка ходит!
Я начал шагать. Слова Тамары (вернее, сейчас это была моя мама) позволили мне перенести себя, сокоралетнего бородатого дядьку, в роль малыша, делающего первые шаги. Я с интересом оглядывался на подаренный мне мир, у меня возникло желание начать его осваивать, пойти туда, затем сюда. Мне стало радостно и интересно от возможности познания неизвестного, манящего и разного.
- Куда, куда ты пошёл, малыш?! Ой, побежал, да как быстро, не упал бы! Иди ко мне, к своей маме. Мы будем ходить с тобой за ручку, чтобы я могла поддержать тебя в твоих первых шажочках!
Мне уже поднадоело демонстрировать неуверенность шагов, и я начал двигаться бодрее и быстрее. В какой-то момент «мама» выпустила мою руку, и я, почувствовав свободу, пошёл дальше, мне даже захотелось выйти из круга людей.
- Ой – ой! Славочка! Боже мой, вы видели, он чуть не попал под машину! Иди сюда, мой дорогой, ты уже бегаешь, а вокруг столько машин! Нельзя близко подходить к дороге!
И мама взяла ленту и перевязала мне ноги. У меня осталась возможность ходить, но уже не так быстро и уверенно. А мне хотелось ходить!
- А сейчас Слава начал брать предметы в рот! Много раз я его спасала, когда он подбирал на улице всякую грязь! Слава, нельзя это брать в руки и тем более в рот, это - гадость. Иди ко мне, я завяжу тебе ручки, и сама буду давать тебе всё, что тебе потребуется.
И мама перевязала мне руки между запястьями и локтями. Я начал чувствовать скованность и зависимость.
- А сегодня, - продолжала мама, - Слава пришёл из детского сада и принёс такое слово, просто ужас! Славочка, не слушай плохие слова, слушай маму, она научит тебя только хорошему.
И перевязала мне уши.
В этом месте развития событий мне стало крайне неуютно и захотелось разорвать путы. Я почувствовал агрессию по отношению к маме, желание не поддаваться её перевязкам, уйти от неё, даже убежать. Я стал уходить от мамы своими спутанными ножонками, но она ласково и крепко остановила меня и перевязала рот («Не надо говорить нехороших слов!»). Захотелось вырваться, но что-то останавливало меня. Я не знал, не нарушу ли я своими убеганиями педагогический замысел тренера, я был в растерянности, на распутье между своими чувствами, кричащими «убеги, вырвись, разорви верёвки», и долгом добровольного помощника в игре. Поэтому я шаркал ножками в направлении «от мамы», однако решительного протеста ни словами, ни действиями не продемонстрировал.
А мама, находясь рядом и говоря какие-то ласковые и добрые слова, уже завязывала мне глаза. Ведь я, «взрослея», уже начинал видеть несовершенство мира, плохих людей, что-то могло увлечь меня в неправильном направлении.
Затем мама перевязала мне грудь, чтобы я не проявлял чувств, способных увести меня не в ту сторону.
И постепенно, по мере увеличения находящихся на мне пут, стало надвигаться безразличие. Ослабла агрессия, сникло стремление освободиться, перестали радовать и тревожить желания. Познание мира остановилось. Как-то потупело внутри, увяло, и пришли слова: «А не всё ли мне равно?» Царапнула равнодушная безнадёжность.
- Всё у нас будет хорошо с тобой, сынок, - продолжала мама, надевая мне на шею последнюю ленточку-поводок. Последнюю ли?
Я опустил голову. В поэзии говорят: «поник головою». Финиш…

Мама-Тамара что-то ещё говорила, но я уже не слышал её. Я превратился в автомат послушания. Глухой, слепой, послушный. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не чувствовал, ничего не хотел… Остался ли я человеком? Было ли мне жалко себя? Не знаю… Да и могу ли я что-либо знать? Да и надо ли мне это? А что мне надо?

Тренер молчала, держа меня, перевязанного лентами, за поводок. Молчали наблюдатели, остальные участники группы.

Через какое-то время Тамара спросила, - Что хочется сделать сейчас, Вячеслав?
- Распутаться, снять верёвки.
- Хорошо. С какой начнём?
- С глаз. Затем уши. Затем рот. Руки. Грудь. Ноги. Да-да, и поводок, - чуть не забыл я.
Оставшись без опутывающих лент, я почувствовал облегчение. Но одновременно возникла растерянность, что делать дальше-то?
- А что теперь хочется сделать или сказать маме? – будто угадав мой вопрос, спросила Тамара-мама.
- Мама, до свиданья!!! – первое, что выговорилось у меня, - до свидания, я хочу уйти!
- А как же я? Я столько сделала для тебя. Я тебя вырастила, воспитала, всю жизнь и все силы отдала и готова дальше отдавать тебе. Как же я?!
- Мама, я буду тебе звонить, - говорил я, и росло желание уйти скорее.
Мама молчала, но чем-то ещё держала меня, её сына.
- Мама, я буду звонить, но сейчас я должен уехать. Далеко…
И я чувствовал, что когда я уеду, мне станет лучше. Но будет ли это «лучше» безоблачным, абсолютным? Шевельнулся подлый страшок: «А сможешь ли ты один-то? Сам-то?»
На шее уже не было поводка. Руки и ноги не опутывали ленты, которые можно увидеть и снять. Но я знаю, что пока путы есть и… действуют.