Монастырь руническая повесть

Ана Трофимова


МОНАСТЫРЬ
РУНИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ


1
Несколько дней меня преследовало странное чувство. Я не мог справиться с ним и не вполне понимал того, что происходит. Но я чувствовал, что где-то совсем рядом находится моя Дорога.
А внутри меня появилось ощущение, что кто-то меня ведет вперед, к началу моего Пути.

Наш отряд, вернее то, что осталось от него, шел по бесцветной болотистой местности. Близость зимы уже давала о себе знать. Деревья давно стояли без листьев, но первый снег по какой-то неведомой причине всё никак не выпадал.
Почему-то мне казалось, что стоит выпасть снегу — и всё вокруг изменится. Как только земля покроется белым — всё станет совсем другим.
Мы шли по дороге разбитой сотнями телег с беженцами; делали частые привалы из-за раненых бойцов. Нам попадались только оставленные хутора, сожженные мельницы и редкие испуганные крестьяне, закутанные в какое-то тряпье. Они шарахались от нас в лес, опасаясь кучки оборванных солдат, неизвестно к какой армии принадлежавших изначально. По-своему они были правы, ведь мы доведены до отчаянья, лишены надежды, у многих нервы были уже на пределе. Я мог отвечать только за себя. За остальных—нет. Кто знает, что в голове уставшего солдата непонятно за что отдавшего последние три года своей жизни.
Уже несколько часов я не чувствовал своих ног. Сапоги с меня кто-то стащил еще на вчерашнем ночном привале, посчитав, наверное, что я уже умер, а живому они нужнее. Я не осуждал его, я и сам мародерствовал, и это было от полной безысходности.
Серое небо стало ниже, а это значит, что сейчас начнется дождь. Холодный ноябрьский дождь, который, возможно, превратится всё-таки в первый снег.
Я так устал…
Когда же будет привал? Сегодня я видел, как несколько солдат свалилось в придорожную канаву, а сейчас передо мной упал еще один. Я остановился над ним и перевернул его лицом вверх. Грязь измазала лицо несчастного, но я смог его узнать по металлическим дужкам без стекол. Это был Очкарик.
Я закрыл его голубые, как у младенца, глаза, сделал несколько шагов вперед, но вернулся.
—Прости, — сказал я Очкарику и, стянув с него сапоги, надел их поверх своих драных обмоток. Сапоги мне были немного великоваты, но это даже хорошо. Хуже было, если бы они оказались мне малы.
То, что дождь все-таки начался, я понял, когда забурлила от ливня Река, недавно показавшаяся из-за высоких придорожных кустов. Я поднял голову и увидел, что на другой стороне этой безымянной клокочущей и вздувающейся пузырями Реки возвышается Монастырь.
Не помню, как мы переходили Реку вброд, помню только, как кто-то выволок меня за шиворот на берег. Должно быть, я изрядно наглотался воды, и теперь стоял на четвереньках, задыхаясь и кашляя, сплевывая на застывший камнем колючий песок.
Я поднял голову. Надо мной возвышались каменные стены монастыря. Сквозь облупившуюся серую штукатурку кое-где проглядывали красные кирпичи.
Мы прошли в приоткрытые кованые монастырские ворота. Кого-то тащили, кто-то плелся сам. Кажется, я был последним.
Хорошее место для ночлега. Наверное, самое лучшее за последние недели, пока мы куда-то от кого-то отступаем. Я опустился на гладкие камни и прислонился спиной к стене. Все. Больше не смогу сделать ни шага.
—Вставай, вставай, — услышал я над ухом и поднял глаза. Надо мной склонился Бородач, из его рта вырывался белыми клубами пар. Бородач подхватил меня и потащил внутрь какого-то строения.

2
Мы далеко не всегда способны сделать выбор и поэтому часто ошибаемся. Иногда обстоятельства складываются таким образом, что нас просто куда-то ведет. Совпадения превращаются в логику событий, и у каждого следствия появляется своя причина.
Думаю, не просто так я оказался именно здесь именно сейчас. В этом была причина, просто пока что не появилось следствие.

—Кто жив, откликнитесь! — Это надрывно прохрипел наш Командир. Странно, что я никогда не слышал его голос не простуженным. – Тех, кто сейчас не шевельнется — мы похороним, чтобы предотвратить эпидемию!
Я улыбнулся и открыл глаза. Командир стоял надо мной. Сдвинув густые брови на переносице, он строго проговорил:
—Твое счастье, что не разучился веселиться в этом аду!
Я привстал на локте и увидел, что нахожусь в огромном помещении с колоннами. На потолке местами еще осталась золотая роспись, а фрески на стенах почти полностью осыпались, обнажив старинную кирпичную кладку. Я понял, что заночевали мы внутри Храма.
Кто-то разжег костер, несколько человек грелись около него и сушили свои изношенные ветхие одежды. Я встал, пошатываясь, сделал несколько шагов, опираясь на шершавую стену, подошел к огню и сел, протянув к пламени свои ноги без сапог. Опять кто-то успел их стянуть с меня.
Краем глаза я видел, как во внутренний дворик вынесли троих человек, умерших за ночь.
—Мы предадим наших братьев земле! — Продолжал хрипеть Командир. — Они отдали нашему Великому Делу свои жизни и достойны настоящих почестей! Бородач! Серый! Копайте братскую могилу.
Хорошо было бы что-нибудь съесть, прежде чем браться за работу, или хотя бы немного отогреться, но я послушно встал и вышел на улицу.
Солнце ослепило меня в первую секунду, и я зажмурился.
—Красиво, да? – Услышал я Бородача.
—Не вижу! — Сипло рассмеялся я. — Ничего не вижу!
—Ослеп? — Спросил Бородач без эмоций.
—Просто Солнце. — Я потер глаза. — Ну, где копать будем?
Я окинул взглядом небольшой внутренний двор. После дождя все блестело: и золотой шатер колокольни, и булыжники, отполированные за столетия сотнями ног, и кованые ворота. Я уже и забыл, что бывает такая красота и благодать.
—Копать будем по очереди. — Бородач прошел в арку, отделяющую небольшое монастырское кладбище от двора. — Лопата одна.
Я вонзил штык лопаты в землю, еще не успевшую окончательно промерзнуть. Коричневым дымящимся комом она свалилась обратно — руки мои тряслись.
—Посиди-ка, — отстранил меня Бородач и начал копать могилу сам. Я отошел и присел на цоколь старой полуразрушенной могилы. — Сапоги стяни подходящие. — Бородач кивнул на троих покойников.
—Мне не надо…— Я передернул плечами.
—Ты чего? — Бородач поднял в удивлении брови. — Это им уже не надо! А ты живой пока. Бери, кому говорю! — Он даже замахнулся на меня лопатой, и я послушно встал, снял сапоги с ближайшего трупа и натянул их на свои ноги. — То-то,—Бородач одобрительно кивнул.
Я снова присел на могилу и стал рассматривать полустертые непонятные знаки и рисунки на ней. Но черты и резы на камне неожиданно для меня стали складываться в буквы и слова, и я прочитал вслух плохо сохранившуюся замшелую надпись на камне:
—«Покоящийся здесь да упокоится вовек»…Слушай, Бородач, как может покоящийся не быть успокоенным?
Бородач разогнулся, вылез из ямы и, шумно дыша, протянул мне лопату:
—Копай, давай.
—Может, это нечисть какая-нибудь, — продолжил я, старался преодолеть дрожь в руках. — Откуда нам знать, кто здесь покоится? Может, не надо копать здесь могилу?
Я взял лопату и тяжело спрыгнул в выкопанную Бородачом яму.
—Нет, не думаю. — Ответил Бородач.—Это все сказки неграмотных пугать. Мы же в Монастыре. Скорее всего, здесь покоится в мире праведный монах или великий воин…Ты копай, копай. Не разговаривай, а то они скоро пахнуть начнут. — Бородач покосился на троих покойных и сморщил нос.
Мне показалось, что один из них шевельнулся. Видения начались от голода, не иначе.
—Что б тебя! — Закричал не своим голосом Бородач.
—Что!? — Я разогнулся. От резкого движения или от голода у меня пошли перед глазами круги и пятна.
Один из покойных встал и с недоумением смотрел на нас. Это был Сума. С него-то я и снял сапоги.
—Братцы, вы что, похоронить меня решили заживо? — Он слабо улыбался и зябко переступал с ноги на ногу. — Кто сапоги-то мои видел?
—Да ты стяни с кого-нибудь из них, поди не обеднеют. — Бородач махнул рукой на двух оставшихся покойников. Сума последовал его совету и через мгновение уже был обутым.
—Слушайте, братцы, пора это безобразие-то с сапогами заканчивать. Это же просто кошмар какой-то! Просыпаешься утром, а мало того, что босой, так тебя ж еще и погребать собираются.
Я снова начал копать. Хорошо, что Сума живой — могилу теперь придется меньше делать.
—Остальные-то точно мертвые? — Сума пнул носком сапога один, потом другой труп. Они, окоченевшие, не шевельнулись. — А что у нас с едой-то?
Сума отличался одной особенностью — он очень любил поесть, что в условиях войны, а тем более отступления было почти невозможно. Он же, похоже, постоянно думал только о еде. По крайней мере, его воспоминания о том, какие чудесные пироги и соления готовила его мама, для меня были просто невыносимы. Я придерживался общепринятого негласного правила не вспоминать о мирном времени. Хотя бы вслух.
—А ничего у нас с едой, Сума, ничего. — Бородач сменил меня и спрыгнул в яму. — Мы же в монастыре и питаться теперь будем исключительно святым духом.
—Ох…Так дело-то не пойдет… — Сума стоял как в воду опущенный. — Это ведь не правильно, чтобы совсем никто не заботился о пропитании-то…
—Абсолютно с тобой согласен, — Бородач выкинул из могилы ком земли. — Ты и займись этим. Походи по окрестностям, попроси милостыню, может, даст кто.

3
Временами бывает ощущение, что все происходящее вокруг—неправда, сон, фантазия, нереальность; что всё окружающее тебя — всего лишь придуманное кем-то испытание на Пути. Кажется, стоит открыть глаза — и всё станет ясным, простым и понятным.
Это состояние похоже на мгновение перед тем, как ступишь на раскачивающийся ветром зыбкий и неустойчивый подвесной мост, который соединяет то, что было разъединено и не связано.

Я увидел, как что-то блеснуло в коме земли. Я встал на колени и протянул руку к сверкнувшему на Солнце предмету. Это был небольшой круглый медальон на кожаном шнурке. Я потер его большим пальцем. Медальон ярко блеснул на Солнце, и на нём проступила какая-то вязь и мелкий, еле различимый, рисунок.
—Ох, гляди-ка, Бородач, что Серый-то нашел. Дай-ка. — Щурясь, Сума взял медальон, повертел его в руках и вернул мне. — Должно быть, золотой! Повезло-то как!
Сума почесал живот и пошел прочь, шаркая по брусчатке и переваливаясь с ноги на ногу. Я размял дрожащими пальцами новый ком земли, выкинутый Бородачом, но ничего примечательного мне больше не попалось.
—Это к удаче, — сухо сказал Бородач.
—Я даже знаю к какой. — Я надел медальон на шею. Холодом он обжег мне кожу. Но это ощущение моментально прошло. — Сума живой — и от голода мы точно не умрем.
Мы аккуратно положили в могилу наших погибших товарищей, проверив напоследок их карманы, но ничего не обнаружили кроме дыр. Когда же начали засыпать их землей, во внутренний дворик вбежал наш Командир, в расстегнутой рубахе, мокрый от пота.
—Отставить! Прекратите! Это общее дело! — Размахивал он руками.
—Как могилы копать—так наше с Серым дело, а закапывать—общее? — Бородач недовольно посмотрел на Командира.
—Отставить! — На его щеках горел нездоровый румянец. — Вы же самые крепки е из оставшихся бойцов. Как вам только не совестно так говорить!
Я сел на гору сырой земли и посмотрел на небо. Над сияющими шатровыми куполами летали, галдя, галки, белые облака неслись с невероятной быстротой, а Солнце припекало, как будто вернулось лето. Кто-то тронул меня за плечо. Бородач стоял надо мной и закрывал полнеба.
—Почетный караул, — тихо сказал он. Я встал и посмотрел по сторонам.
Семь человек—вот и всё, что осталось от нашего отряда. Кучка оборванных, голодных, испуганных и разуверившихся во всем людей — вот что сейчас мы собой представляли.
—Мы не забудем вас! — Услышал я конец речи Командира. — Мы все, как один, будем вас помнить. Вы останетесь в наших сердцах! Прощайте!
Он кинул горсть дымящейся земли, и все остальные последовали его примеру. Я взялся за лопату и засыпал бойцов.
Как ни пафосно звучали слова Командира, как не высокопарно, но я знал, что он говорил искренне, иначе он и не может. Да и как еще тут скажешь? Конечно, мы будем вас помнить. А если завтра кто-то присоединится к вам, мы не забудем и его, до тех пор, пока не умрем сами.
4
Иногда бывает какое-то особое, ни с чем не сравнимое предчувствие. Вот-вот—и что-то значимое произойдет в твоей жизни. Что-то важное. Именно то, для чего ты и родился! Это чувство может ничем и не обернуться, но бывает, что действительно это что-то происходит. И ты выходишь на свою Дорогу.
Это чувство может возникать периодически и отпускать, а может катиться лавиной, снежным комом сжимая сердце от осознания этого чего-то предстоящего.
Это сходно с головоломкой, которая вот-вот начнет складываться. Ты как будто бы её разгадал, но все же не совсем. И в тайне надеешься на то, что она сама даст тебе подсказку.

Я втянул осенний воздух ноздрями. Пахло опавшей прелой листвой, сырой землей, Рекой и…едой. Пахло кашей.
Месяц. Да, приблизительно месяц прошел с тех пор, когда на привале Сума готовил кашу, а после этого только сухомятка и холодная вода или спирт, случайно найденный в чьем-то чужом брошенном доме.
Я кинул последний взгляд на могилу. Вроде бы все чинно. Воткнул в бурую землю лопату и пошел на запах.
Кашеварил, конечно, сам Сума. Он раздавал еду, приговаривая:
—Ох, оголодали, ребятки. Ничего-ничего, я накормлю вас.
Я подошел к котлу и остановился. В котле бурлила каша. Это было прекрасное и завораживающее зрелище.
—Где ты раздобыл всё это? — Я кивнул на клокочущее варево.
—Впечатляет? Вот, не поленился, зашел-таки в кладовую-то! — Сума бухнул в миску еду и протянул мне. — Подходи за добавкой… — Он заговорщицки подмигнул мне и кивнул на небольшую дверцу в стене: — Там полно всего. Можем спокойно зимовать, пока такая неопределенность-то в воздухе витает. Тем более, — сказал он намного тише, — похоже, что далеко не все перезимуют-то. — Он посмотрел на давящегося кашлем Командира. — Совсем сдал.
—Что с ним? — Я привык, что Командир вечно простужен и не обращал внимания на его частые приступы кашля.
—Что-что. — Отмахнулся от меня Сума. — Иди, ешь.
Я вышел во двор и присел на каменную ступеньку рядом с молоденьким босым солдатом.
—Осталось только помыться для полного счастья. — Сказал он, с набитым кашей ртом.
—Неплохо бы, — согласился я, скребя ложкой по дну миски. — Ты когда к нам прибился? Что-то я тебя не припомню.
—Просто не обращали внимание. — Солдатик пожал плечами и виновато улыбнулся широким ртом. Я посмотрел на него внимательнее. Ну да, определенно я его раньше видел. Щуплый. Лысый. Похожий на кузнечика—коленки и лопатки торчат из-под драной шинели.
—Как зовут тебя, напомни. — Я облизал ложку и покосился на Суму, размешивающего в котле кашу.
—Да Сурик я. — Он снова улыбнулся.
Очень быстро я покончил с первой порцией каши и пошел к Суме за добавкой. Он по-хозяйски черпанул новую порцию. Я спросил его:
—Ты не сказал, что с Командиром.
—А ты что, сам-то не понимаешь? — Сума низко наклонился к моему уху.
—Нет.
—Умирает он… Чахнет на глазах. Еще эта неразбериха.
—Ты об отступлении? — Я начал есть, не отходя от котла с дымящейся кашей.
—Ведь совершенно нет никакой связи с Южной Армией. — Сума тяжело вздохнул. — Да и есть ли она, Армия-то наша, кто бы знал-то…
Я пожал плечами и снова вышел во внутренний двор монастыря. Сурик исчез со ступенек, и я подошел к свежей могиле.

5
Когда в твоем сознании складывается мозаика — ты приходишь к пониманию сути своей Дороги. Когда ты находишься в центре круговорота — всё встает на свои места. Центр становится неподвижным и реальным, и ты действительно в состоянии оценивать события такими, какие они и есть на самом деле, а не такими, какими они лишь кажутся.
Мир становится реальным, когда появляется точка отсчета реальности. Именно здесь, в этой точке и рождается реальность Дороги.

У могилы стоял Бородач и еще один незнакомый мне боец. Они о чем-то тихо говорили, и я услышал только неясные обрывки фраз.
Они повернулись ко мне и замолчали. Незнакомец сверкнул на меня холодными ледяными глазами.
—Ты прямо как шпион подкрался, — прервал неловкое молчание Бородач. — Вы знакомы? — Он кивнул на своего собеседника.
—Нет, — я покачал головой. Он мне сразу не понравился. Я почувствовал к нему недоверие, и даже …страх проник в мою душу холодом.
—Бирюк, — представился незнакомец сам. — Я вчера вас нагнал, почти перед Рекой.
Я недоверчиво оглядел его одежду. Он не принадлежал ни к Южной, ни к Северной Армии. Незнакомая мне военная форма без погон; даже скорее она была условно-военной — какой-то коричневый балахон с капюшоном.
—А к какой, собственно, Армии вы принадлежите? — Сухо спросил я.
—К вашей, — на долю секунды мне показалось, что он смутился.
—К какой, нашей?
—Серый, да ты что? — Бородач нервно хохотнул.
—Подожди, не встревай, — отмахнулся я. — Вот вы сейчас здесь шептались, и ты, Бородач, наверняка ему все тайные сведенья и разболтал. Так к какой Армии вы принадлежите? — Я наклонил голову вперед и придал себе как можно более грозный вид. Я сам себе удивился в этот момент. Я вообще редко спорю.
—Какие тайные сведенья? — Бородач смеялся надо мной во весь голос. — То, что мы отступаем черт знает сколько и черт знает куда? Это все знают — и свои, и враги! Да посмотри ты на его форму! Это же наш офицер!
—Так ты с ним заодно? — Прошипел я Бородачу и зло посмотрел на незнакомца. В этот миг я почувствовал, как от него веяло силой и…чем-то еще не вполне поддающимся описанию. Мне стало не по себе. Как будто я проглотил ком снега, и он застрял у меня в горле.
Я четко осознавал, что полез на рожон, приставая к незнакомцу с расспросами… Но он мне не нравился. Я чувствовал в нем своего врага.
—Я офицер Южной Армии. — Прервал Бирюк этот разговор. Я выпрямился и отдал честь, как и положено по уставу. За три года я стал делать это автоматически. — Но… — Бирюк прищурился, сверкнул глазами и я вздрогнул. — Но…мне пришлось сменить одежды и похоже, что теперь мы с вами на равных. Или я ошибаюсь?..
Я не понял, что именно он имеет в виду, потупился и отступил на шаг.
—…И говорили мы здесь вовсе не о планах отступления или вообще о чем-то подобном. — Продолжил Бирюк. — А вот об этом.—Он кивнул на могильный камень, который я начал читать, когда копал могилу, но не смог прочитать полностью из- за вросшего мха.
—«Покоящийся здесь, да упокоится вовек», — снова прочитал я.
—Читай то, что выше,—Бородач протер рукой старый камень, и я смог разглядеть начало фразы, скрытой раньше подо мхом.
—«…да не покинет этих стен вошедший в них седьмым…» Что это значит? — Мороз пробежал по моему позвоночнику. С чего бы это? Я как будто падал в бездонную пропасть, и был совершенно не в силах сопротивляться бесконечному падению.
—Ты до конца-то дочитаешь? — Резко вернул меня к действительности Бородач.
Я поставил на землю миску с кашей, и подошел ближе к могильному камню. На нем были какие-то символы: круги, кресты, стрелы, черты и резы. Я прищурился, и они стали складываться в буквы и слова.
—«…Воин Духа…не даст открыться Вратам…», — закончил фразу Бирюк. Его голос прозвучал как из колодца — глухо, с легким эхом. Я тряхнул головой.
—И что это значит? — Спросил я Бородача. Он переглянулся с Бирюком, тот, как мне показалось, почти незаметно качнул головой.
—Это Бирюк нашел, — пожал Бородач плечами.
—Я тоже не знаю. — Сказал Бирюк. — А ты сам-то уверен, что не понимаешь, о чем здесь говориться?
—Не больше, чем вы, — ответил я. Я чувствовал, я знал, что Бирюк лжет. Уж он-то точно знает больше, чем говорит. — А Командир это видел?
Бирюк отрицательно покачал головой.
—Мало ли что это может значить… Но никому не стоит про это рассказывать — люди на пределе…Я вообще думаю, что надо заложить эту надпись мхом, чтобы не было паники…
—…и уходить отсюда, — продолжил мысль Бородач.
С последним утверждением я был полностью согласен, несмотря на то, что Сума нашел много еды, и мы действительно могли бы спокойно продержаться здесь до весны или хотя бы до разъяснения обстановки на фронте.
Не знаю, почему я так разволновался, и что за холод проник в мое сердце. Я схватился за грудь и дотронулся до найденного на могиле медальона. Он был ледяным, должно быть от подувшего внезапно северного ветра. Я застегнул распахнутый ворот рубашки, но холод в груди не проходил. Меня знобило.
Бирюк бросил на меня быстрый взгляд и замаскировал надпись мхом и сухой травой.
Налетевший неожиданно северный ветер рвал полы моей шинели и путал волосы.

6
Ты чувствуешь, что сейчас…именно сейчас начнется движение в потоке чьей-то воли.
Дорога в пространстве и времени — это всего лишь дорога. Движение между Порядком и Хаосом и есть настоящая Дорога, ведущая к Равновесию.

Из странного забытья меня вырвали хрипы Командира, выбежавшего во внутренний двор:
—Маскируйтесь!
Командир тут же пропал внутри Храма. Не дожидаясь подробных объяснений, привыкнув подчиняться и не обсуждать приказы, я быстро бросился к приоткрытой двери в подвал, перескочив через старую телегу. Я думал, что Бородач и Бирюк побегут за мной. Но я ошибся.
На пороге я обернулся и увидел, как во двор въехали верхом на конях наши враги — солдаты и офицер Северной Армии, лощеные и гордые.
Я притаился за массивной деревянной дверью, стараясь не уронить садовый инвентарь, лейки и ведра, стоящие на полу.
—Кто вы? — Надменно спросил конников Бирюк. Он что, решил поиграть и с ними? Ведь видно же — КТО они!
—Северная Армия. — Ответил один из конных. — Отряд зачистки. Кто вы?
—Высший Офицер Армии Севера. — Его спина была выгнута назад по уставу, и выглядел он сейчас действительно как Высший Северный Офицер. Мне даже показалось, что форма его приобрела вид названного им ранга. Я моргнул, и видение исчезло.
Мои предчувствия по поводу этого Бирюка подтверждались — он враг. Конечно, он мой враг. Ну я же сразу это понял! Сейчас он всех нас заложит.
Во двор вывели еще троих: растерянного Сурика, жующего что-то Суму и Ветошь, личного адъютанта Командира. Сам Командир, видимо, удачно маскировался.
—Кто с вами? — Продолжил расспросы конный офицер.
—Это остатки моего отряда. Мы попали в кольцевое окружение. С трудом вырвались. С огромными боевыми потерями.
Конник кивнул и предложил:
—Мы направляемся в штаб Южной Армии. Желаете ли вы присоединиться к нам?
—Вы предоставите лошадей для меня и моих бойцов? — Спросил Бирюк.
—Пожалуй, нет, — ответил конник.
—Мы не готовы к новому переходу и хотели бы еще немного отдохнуть.
—Конечно. — Конник развернулся, чтобы покинуть двор, но остановился и уточнил: — За вами прислать подводы?
—Нет, благодарю. — Ответил Бирюк. — Я должен доставить секретное сообщение Первому Генералу, а он, насколько я знаю… — Бирюк немного помолчал.—…Он сейчас не в штабе.
—Ваши сведенья точны. Я могу прислать вам усиленную охрану.
—Это тоже неприемлемо, благодарю. Небольшой группой мы не привлечем к себе особого внимания неприятеля.
Конник кивнул, отдал честь и покинул Монастырь. Вслед за ним выехали и его сопровождающие. Гулко захлопнулись за солдатами Северной Армии монастырские ворота.
Я выбежал из своего укрытия.
—Ты! — Кричал я, беспорядочно размахивая руками. — Я знал, я чувствовал, что ты — предатель! Ты — враг!
На моем пути встал Бородач, и я оказался на земле, согнувшись и взвыв от нестерпимой боли. Бирюк же стоял в стороне, отстраненный и невозмутимый.
—Дурак! — Бородач еще раз шарахнул меня со всей силы в живот, и ноги мои подкосились. — Он спас нас!
Я лежал на земле и смотрел в высокое небо с летящими облаками. Слезы обиды стояли у меня в горле комком, а я душил их, не давая вырваться наружу. Как Бородач не понимает, что Бирюк опасен. Он как будто зачарован им и не видит очевидного. Бирюк только что обрек всех нас на смерть, а вовсе не спас! Лучше бы мы попали в плен Армии Севера, чем остались здесь на верную гибель!
Боли от удара я уже не чувствовал. Всю боль перекрыл холод в груди. Было только ощущение, как будто меня заморозили заживо.

7
Нельзя избежать Судьбы, смерти, всесжигающего подземного огня.
Реальность мира, недавно сложившаяся из кусочков может снова начать рушиться, если потерять точку опоры.
Возможно, что это необходимое испытание на Дороге.
Но за утратой следует дар Силы.

Надо мной склонился Сурик.
—Мне он тоже не понравился…как только я его увидел. — Сурик помог мне встать и отряхнул меня от серой пыли, принесенной из степи конниками. — Он такой злой…
—Ты о ком? — Спросил я его, сплюнув на брусчатку внутреннего двора кровь.
—О Бирюке.
—Он не злой... Он и есть — Зло. А я точно — дурак.
Я встал и направился к захлопнувшимся воротам Монастыря.
—Ты куда? — Испуганно спросил Сурик.
—Дезертирую.
—Да ты посмотри наверх!
Я поднял голову и увидел, что тяжелые низкие тучи заволокли небо. Сначала несколько капель упало мне на лицо, а потом и снежинок. Колокол на колокольне тревожно гудел, раскачиваемый невидимым звонарем-ветром.
Сурик вбежал внутрь Храма и махнул мне рукой.
—Отложи дезертирство на завтра! Сегодняшнюю непогоду надо переждать.

8
Слабый станет слабее. Сильный станет сильнее и обретет новую Силу.
Сначала возникает намерение, затем — воплощение и реализация. Но перед этим важно принять решение совершить Поступок и отказаться от самого себя.

Непогода длилась три дня.
Мы жгли костер, разбирая на дрова чудом уцелевшую деревянную мебель и остатки алтаря, днюя и ночуя в небольшой часовне с узкими стрельчатыми окнами. Часовню было гораздо проще прогреть, нежели огромный центральный Храм.
Похолодало как-то резко и сразу. На улицу выйти было немыслимо из-за страшной бури, начавшейся сразу же после отъезда конников.
Невыносим был этот снежный плен, вынужденное бездействие и набат, который начинался каждый раз с усилением ветра. Он как будто кого-то пытался разбудить, но это ему никак не удавалось.
Каждое утро Сума готовил кашу, умудряясь всякий раз сделать её непохожей на предыдущую. Командир лежал у самого костра, дрожа всем телом не в состоянии отогреться. Силы покидали его, он задыхался и давился кашлем. Мы сидели в стороне от него, стараясь не приближаться.
Бородач разжег еще один костер, и мы пересели к нему, оставив Командира в одиночестве. Я тоже мерз, зябко ежился, кутаясь в драную шинель. Меня лихорадило, похоже, что и я подхватил лихорадку.
К Командиру не боялся подходить только один человек — Ветошь, его личный адъютант, его тень. Он его и хоронил на монастырском кладбище, выйдя, несмотря на ураган, наружу.
Вернулся Ветошь запорошенный снегом с ног до головы, с покрасневшим от холода лицом и вестью о том, что сугробы выше человеческого роста, и что теперь Командир покоится в братской могиле, которая почему-то осталась не заваленной снегом.
Ветошь сел у костра и больше не проронил ни слова все последующие дни, он лишь раскачивался из стороны в сторону, в такт своим невеселым мыслям.
После смерти Командира, Бирюк занял его место как-то чересчур естественно, без выборов, без споров и дебатов. Он указывал, что кому делать, где чье место. Бирюк взял бразды правления в свои руки и, похоже, что никто не был против этого, он всех устраивал…
Всех… Только не меня.
На меня же после возвращения Ветоши никто не обращал внимания, вроде бы меня здесь и не было. Со мной никто не разговаривал. Возможно, это было результатом общения моих товарищей по заточению с Бирюком. А может, они считали, что я заразился от Командира, и по этой причине меня и сторонились. Никто не лез ко мне, и сейчас это меня полностью устраивало.
Я видел и слышал все как будто сквозь какой-то туман или мутную завесу. Я почти не шевелился, впав в странную дремоту. Мне даже пришло в голову необычное сравнение: словно я куколка, которая ждет своего часа, чтобы расправить крылья и взлететь.
В один из долгих вечеров я услышал, как Бирюк говорил с Бородачом о тайном смысле написанного на могильном камне, что могут значить эти загадочные письмена, что думает об этом сам Бородач. Они сидели совсем близко от меня — на расстоянии вытянутой руки, и говорили так, словно я их не смог бы услышать. Я попытался вставить слово в их секретный разговор, но мои губы и язык меня не слушались, и я снова провалился куда-то.
Когда я очнулся, мне все еще не здоровилось, бросало то в жар, то в холод. То пот катился с меня градом, то мои ресницы покрывались инеем, и я едва мог раскрыть глаза.
Но стужа в груди прошла так же внезапно, как и появилась. Теперь я почти не спал. Стоило мне провалиться в сон, как мне чудились бесконечные подземные переходы, лестницы без конца и неясные темные тени с горящими огненными глазницами. Я летел в черноту и тут же просыпался.
Единственное, что меня действительно мучило, так это четко осознаваемый ужас Грядущего и ощущение полной невозможности противостоять ему.
Ночью, лежа около огня, я слышал, как под полом скребутся крысы, как ходят по крыше вороны, как стонет снаружи ледяной ветер, стараясь ворваться внутрь и заморозить всех нас окончательно. Я слышал, как воют на той стороне Реки волки, как не умолкает колокол, который, похоже, никого кроме меня не тревожил.
Я прислушался, к тому, как Бирюк шептал сквозь сон про Седьмого избранного, вошедшего в Храм, про вечную зиму, про Врата Храма.
Тогда я и задумался — кто же все-таки был седьмым? И что означали те знаки и символы на могильном камне. И почему я постоянно об этом думаю? И почему я так боюсь и одновременно жажду оказаться этим седьмым? И что за странное стечение обстоятельств привело меня в этот Храм…

9
Только победив самого себя, Воин обретает духовную Силу, чтобы идти по Дороге. Лишь принеся в жертву себя внешнего, ради себя внутреннего можно найти Путь.
Путь Воина — приобретение знания и могущества, а также освобождение самого себя от оков страха и обыденности.

Словно выйдя из какого-то полусна, я снова стал прислушиваться к разговорам.
Эти несколько дней бурана были однообразны. Все травили байки и рассказывали всевозможные были и небылицы, для того лишь, чтобы скоротать время.
Только раз Бирюк подошел ко мне и попросил показать найденный в земле кулон. Я послал его подальше, и больше он не лез ко мне со своими дурацкими расспросами.
Когда буря немного приутихла, у нас появилось дело — утренний поход за крупой и другой снедью. Кто-то даже нашел в кладовой бутыль вина, и мы, изрядно напившись, веселились всю ночь. Конечно, весельем это было трудно назвать, просто истории были повеселее и спать легли немного позже.
За крупой ходили по двое. Я и хотел и почему-то одновременно с этим опасался пойти вместе с Бородачом. Но мне нужно было поговорить с ним, и Судьба сама предоставила мне этот разговор.
В день, когда впервые за неделю сквозь низкие облака пробилось Солнце, и с небосвода, наконец, исчезли черные тучи, нам пришлось вместе идти в кладовую. Путь был не далекий, но проходил мимо надгробного камня. Всю дорогу мы шли молча. Молча грузили в мешки еду, а когда шли обратно, Бородач остановился около проталины с камнем и повернулся ко мне, скинув мешок на снег.
—Ну и что, пришли тебе в голову какие-нибудь мысли по поводу всего этого? — Спросил он меня так, как будто до этого не врезал мне, а после не смотрел сквозь, словно меня и не существовало вовсе в течение нескольких дней.
Я задумался, как отреагировать, но решил ответить просто, постаравшись забыть обиду на него.
—У меня есть только ощущение от того, что здесь написано. Четкого же осознания нет. — Бородач смотрел на меня с таким недоумением, что я пояснил: — Пока ничего не случилось, что подтверждало бы написанное здесь.
—Ты ждешь Конца Света, чтобы поверить в него? Разве нас не вошло в Храм семеро, как написано здесь? Семеро и не выйдут! — Бородач похоже был готов к этому разговору, а я, несмотря на то, что только об этом и думал, оказался все-таки не в состоянии говорить на том уровне, на котором бы он меня сейчас правильно понял.
—Подожди. А как же те двое, похороненные после первой ночи проведенной в Храме? — Возразил я.
—Они были уже мертвы, когда их перенесли через ворота.
—Но уехали же отсюда конники Армии Севера
—А! — Вяло отмахнулся Бородач. – Они и не должны были остаться. Речь здесь не о них, а о семерых, которые должны обернуться Злом.
Я удивился, услышав это. Что-то Бородач путал. Я понял надпись совершенно иначе. Надо защитить мир от Зла, а не стать им.
—Слушай, я ничего такого здесь не прочитал, — ответил я прямо.—Хватит страх нагонять. И потом, здесь говорится не о семерых, а о седьмом. Седьмой, Командир, уже умер. Чего ты-то боишься? — Я подошел к камню и смахнул мох… Кроме двух слов: «…Воин Духа…» — ничего не было. Я поднял взгляд на Бородача. Он побледнел и вздрогнул. Что же сейчас увидел он?
—Я как раз об этом и говорил, надпись снова изменилась. — Бородач взял свою ношу и сгорбившись медленно пошел к часовне. — И потом, Командир был первым, вошедшим в ворота… — Бросил он мне уже через плечо.
—Подожди, — догнал я его, но опередить в протоптанном в снегу узком проходе не смог. — Что ты сейчас прочитал?
—«Убей седьмого…» — Ответил Бородач, не останавливаясь.
—Подожди, что это значит? — Я приостановился.
—Это значит, что надо уходить отсюда, пока не поздно.
—Но ведь ворота завалены!
—Будем откапывать.
—Когда?
—Сегодня. Сейчас.
—Ты давно знаешь о том, что надпись меняется?
—Позавчера мы ходили в кладовую вместе с Бирюком.
—И вы не попытались убежать отсюда? — Удивился я.
—Почему — не попытались? — Бородач снова остановился и повернулся ко мне. — Попытались. Я попытался.
—И?
—Кажется я еще здесь.
—Бирюк управляет тобой, нами, ситуацией, всем. — Крикнул я. — Мы ему для чего-то нужны, поэтому он и заставил нас остаться здесь! Неужели ты не понимаешь?
—Ты ему просто завидуешь. Он — Сила, Мощь и Величие, а ты — слабак. — Бородач подошел к двери в часовню и отрыл её. — Всё. Мы вернулись!

10
События, кажущиеся случайными, оказываются крепко связанными между собой.
В какой-то момент с вершины открываются дороги в любую сторону. Остается лишь сделать верный шаг, выбрав ту самую Дорогу.
Чем выше вершина, тем более ответственный выбор Пути.

—Что так долго-то? — Спросил Сума.
—Занесено все по самое горло! — Весело ответил Бородач и подмигнул мне, словно и не было никаких разговоров около могилы. — Предлагаю начать расчищать ворота!
—А как же обед? — Спросил из темного угла Бирюк.
—Сума — кашевар, пусть он останется готовить, а мы все пойдем чистить снег, — ответил, нахмурившись, Бородач. Его настроение как-то резко переменилось, он сник, опустил плечи, в его взгляде появилось что-то новое, незнакомое мне до этого.
—Один? Я один здесь не смогу…не управлюсь я один-то. — С ужасом прошептал Сума.
—Ну … с тобой останется Сурик, — предложил, выходя из угла часовни, Бирюк.
—Этого мало. — Сума насупился и упрямо наклонил голову вниз.
—Разве мы вдвоём не управимся? — Удивился Сурик.
—Молчи! — Шикнул на него Сума. — Оставьте еще кого-нибудь. — Жалобно попросил он.
—Кого же ты хочешь? — Усмехнулся Бирюк, оскалив зубы.
—Кого-нибудь.
—Останется Ветошь. —
—А Серый? — Не унимался Сума.
—А Серый… — Бирюк сверкнул на меня глазами — Серый — он сильный. Хотя по виду и не скажешь…Серый будет копать.
—И все? — Не унимался Сума.
—Кого это ты так боишься? — Зло спросил Бородач и покосился на меня. — Может, расскажешь нам?
—А то ты не знаешь… — Сквозь зубы процедил Сума.
—Всё. — Резко оборвал разговор, Бирюк. — Готовить обед остается Сума, Ветошь и Сурик. Я, Бородач и Серый идем откапывать ворота.
Мы вышли во двор. Погода резко изменилась: облака исчезли окончательно, а от блеска холодного Солнца на снегу слепило глаза. У меня потекли слезы и защипало в носу. Я вдохнул глубоко всей грудью и ледяной воздух заполнил мои легкие,
Бирюк шел первым, протаптывая дорогу, за ним след в след с лопатой плелся Бородач. Я же замыкал шествие.
Сквозь резную решетку ворот была видна бесконечная белая степь, и только далеко на горизонте тонкой черной полоской едва вырисовывался лес.
Бирюк подошел к воротам и дернул их. Они не шелохнулись.
—Копай! — Процедил он мне сквозь зубы. Я взял у осунувшегося Бородача лопату и воткнул в жесткий скрипучий наст.
—Здесь глубоко, — тихо сказал Бородач. — Пожалуй, с человеческий рост снега намело, даже замок не видно, под снегом, наверное.
—Тебя кто спрашивал? — Бирюк резко одернул Бородача, тот съежился, ничего не сказав. Такая неожиданная перемена его поведения мне не понравилась. Он как будто потерял волю и все силы разом.
Я несколько раз стукнул по воротам лопатой.
—Не так активно! — Бирюк схватил меня за руку, будто испугавшись, что я сейчас разобью решетку вдребезги как стекло, и тут же отдернулся. — Копай, давай!
Я бросил лопату на снег. Во взгляде Бирюка я прочел такое удивление, словно он не ожидал от меня отказа.
—Что-то мне не верится, что ты хочешь выбраться отсюда! – Я с вызовом посмотрел на Бирюка снизу вверх.
—Да и ты, по всей видимости, не очень-то хочешь, да? — Бирюк рассмеялся, взял лопату и протянул её Бородачу. Тот безропотно начал долбить жесткий наст и монотонно раскачивать ворота.
—Я хочу уйти отсюда живым и, причем, желательно вместе со всеми. Но вот одного я никак не пойму — кто тебя-то назначил главнокомандующим?! — Зло спросил я Бирюка.
—А ты что — против?
Я утвердительно кивнул.
Бирюк ухватил, было, меня за ворот рубашки, но резко отпустил, зацепившись пальцем за мой медальон, и отпрянул, как ужаленный.
—Может, сам хочешь покомандовать? — Сквозь зубы прошипел он.
Я отрицательно покачал головой.
—Я просто против того, чтобы работал кто-то один. — Я смотрел на Бирюка исподлобья.
—Ну так попробуй найти что-нибудь ещё! — Бирюк зло сверлил меня глазами.
Я плюнул на снег, отвернулся и пошел прочь.
—Ты куда? — Окликнул меня слабым голосом Бородач. Я обернулся, и сердце мое сжалось: во всём его облике была какая-то…обреченность.
—Искать лопаты, — ответил я.
Я пробрался по глубокому снегу к приоткрытой дубовой двери в подвал и оглянулся назад. Бородач копал, а Бирюк смотрел на меня и холодно улыбался, сощурив глаза от слепящего солнца.
Я вошел в небольшую комнатку, из которой шла крутая лестница вниз. На полу стояла масляная лампа, я зажег её и увидел грабли, метлы, колы и ведра. Но лопаты не было ни одной. Я порылся еще немного в полутьме, поставив фонарь на пыльный пол.
Вдруг ощущение ужасного холода вернулось ко мне, и я согнулся пополам от наступившей резко боли. Мое сердце будто сжали ледяными когтями и продолжали сжимать с нарастающей силой и невероятным упорством.
Я услышал крики во дворе и, превозмогая боль, пошел к входной двери, но задел ногой за стоящий на моем пути лом, и все метлы и грабли посыпались на меня.
 
11
Существует высшая Сила, выводящая Воина Духа на предначертанный Путь. Его Судьба.
Ещё до рождения в душу закладывается определенный стержень, на который и нанизываются все дела и поступки и мысли и слова Воина…
Духовный Путь предначертан Воину еще до физического рождения.

Я открыл глаза. Вокруг была полная темнота. Видимо, дверь захлопнулась и завалилась инвентарем от переполоха, который я здесь устроил. Неясный слабый свет мерцал на моей груди. Я дотронулся до блика и отдернул руку. Светился мой медальон, переливались черты и резы на нем. Я попытался снять его, но шнурок запутался, и я оставил эту затею.
Я сел. Загромыхали ведра и совки, привалившие меня. Я откинул их и встал, раскинув руки, ища стены, с помощью которых можно было бы найти дорогу. Я сделал несколько осторожных шагов вправо, дотронулся до стоящих у стены деревянных древков садовых принадлежностей и пошел вдоль стены.
Мне показалось, что стало чуть светлее, должно быть глаза привыкли к темноте, и я видел очертания предметов. Вот чан для воды, вот огромная стеклянная бутыль, вот веник в углу. Я ступал теперь намного увереннее и наконец-то увидел в стене черный провал. Это наверняка дверь. Я толкнул её и тут же скатился кубарем вниз по ступеням.
К моему удивлению, от сильного удара об пол ничего не болело, наверное, мне просто повезло, что я так удачно упал.
Я встал и огляделся. Крошечная комнатка была сплошь заставлена сундуками, накрытыми расшитыми покрывалами. Высоко под потолком находилось маленькое окошечко с клочком голубого неба. Единственная дверь — та, через которую я сюда вкатился.
Я подошел к сундуку и, сбив ногой замок, откинул крышку. Внутри лежало то, о чем мы и мечтать не смели все эти долгие холодные дни и ночи: шубы, меха, теплые одежды. Я тихо рассмеялся.
Сорвав замки с других сундуков, я обнаружил чистое белье, одежду, обувь. Радости моей не было предела! Скинуть с себя опостылевшие шинели, чужие стоптанные сапоги и, наконец-то, облачиться во все чистое.
Я быстро переоделся в то, что первое попалось под руку, оставив на полу свои лохмотья.
Не знаю, сколько все это богатство простояло в этом подвале, но запаха тлена и сырости не было, все было вполне пригодно для носки. Я сорвал с одного сундука покрывало с кистями и золотым шитьём, сгреб туда кое-какую одежду и, завязав его узлом, перекинул через плечо и пошел по ступенькам вверх. Если вдруг кому-то чего-то не хватит — всегда можно будет сюда вернуться.
На какое-то мгновение я даже забыл о том, что мы собирались уходить из Монастыря как можно скорее. Но ведь для похода в любом случае нужна одежда, а не отрепья, тем более — зимой.
Я выбрался из подвала, разгреб проход от метелок и веников и толкнул дверь наружу.
—Серый! Ты?! — Ко мне со всех ног бежал Сума. — Ты жив!
—Жив, — я улыбнулся, довольный своей добычей. Но Сума был не просто расстроенный, а какой-то потерянный. Улыбка сошла с моего лица, когда я вспомнил про крики и вздрогнул как от чьего-то ледяного прикосновения к сердцу. — Я слышал шум. Что у вас тут стряслось?
—Ох! — Сума остановился в двух шагах от меня и покосился на большой мешок с одеждой. — Что там у тебя? Еда?
—Не поверишь, лучше… — Начал, было, я, но Сума махнул рукой и быстро пошел прочь в сторону часовни.
—Поверю… Я теперь чему угодно поверю. — Он резко остановился и, обернувшись, неожиданно бросил мне через плечо: — Бородача-то убило…
—Как это — убило? — Прохрипел я. — Кто?
—Пойдем, мороз-то какой. Не замерз ты что ли? — Сума засеменил впереди меня, тихо причитая. Я пошел за ним, легко вскинув мешок на плечи.
—Постой! Я не понял, что с ним случилось? — Я догнал Суму и повернул резко к себе. Он упал в снег, с испугом посмотрел на меня.
—Ты, потише! Силу-то свою совсем перестал контролировать! — Сума насупившись встал, отряхнулся. — Он же второй вошел в Храм, понимаешь?
Сума отвернулся от меня и быстро побежал вперед, охая и спотыкаясь. Выходит, и он знал о надписи на могильной плите. Но что же прочитал он?
В часовне у костра сидели Сурик и Ветошь, они испуганно посмотрели на меня. Я кинул на пол мешок.
—Теперь теплой одежды на всех хватит, обирать мертвых больше не придется. — Я развязал покрывало, и оттуда вывалились шубы и дохи.
Сурик встал и дрожащими руками вытащил из кучи рыжую лисью доху, закутался в неё и сел обратно к костру.
—Что с Бородачом? — Я по-прежнему ждал разъяснений.
—А ты к воротам-то сходи, сам и увидишь. — Сума потянул за полу тёмную шубу, бросил её Ветоши, а сам, накинув себе на плечи тулупчик, отошел в сторону.
Похоже было, что никто не хочет ничего мне объяснять. Сурик смотрел на меня исподлобья, а Ветошь, явно был не в себе, он качался из стороны в сторону и тихо что-то пел. Я прислушался, но разобрал только: «…темным зверем буду я, вот судьбинушка моя». Кошмар какой-то.
—Где Бирюк? — Только сейчас я понял, что в часовне находятся всего лишь трое.
—Пропал, — отозвался из угла Сума. – Мы запремся изнутри. Вернешься — стучи как-нибудь по-особому, чтобы узнали, что это ты, а не кто-то другой.
—Что ты прочитал на камне? — Спросил я Суму уже стоя в дверном пролете.
—«Никто не спасется», — ответил он и урони голову на грудь.

12
Идущий по Дороге Воин должен преобразить Хаос, изменить его. Соединить несоединимое, свести вместе противоположности. Воину дана для этого Сила.
Воин Духа должен поддерживать силы Хаоса и силы Света в равновесии. Он не должен допустить, чтобы баланс сил был нарушен ради чьих-то личных амбиций.

Я вышел на улицу, начало смеркаться. Короткие зимние дни проходят незаметно: кажется — вот рассвет и целый день впереди! Но проходит несколько часов — и снова темнеет, а дня будто бы и вовсе не было.
Я прошел по протоптанной дорожке к решетчатым монастырским воротам. Перед воротами была расчищена небольшая площадка почти до земли, я дернул ворота, но они, не смотря на то, что были освобождены от снега, не дрогнули. Я дернул их еще раз, скорее от досады, нежели от надежды, что они поддадутся.
Краем глаза я увидел темное пятно. Я посмотрел направо. Бородач лежал, раскинув руки, припорошенный снегом. Его стеклянный взгляд смотрел в быстро темнеющее небо. Темя его было проломлено огромной сосулькой. Я поднял голову и увидел, что сорвалась она с верхнего края ворот. Если бы я дернул решетку еще пару раз — и мне было бы не миновать его судьбы.
Я закрыл пустые глаза Бородача.
—Бирюк! — Крикнул я. — Бирюк!
Но он не вышел и я, взвалив на плечо тело Бородача, потащил его к могиле, прихватив с собой и лопату.
Снега, как я и ожидал, на могиле не было. Но мне показалось, что землю недавно трогали, как будто раскапывали. Я прогнал эти мысли прочь.
Без труда я раскопал еще одну яму, положил в неё Бородача и присыпал его землей.
—ДА УПОКОЙСЯ ВОВЕК, — прочитал я вслух надпись на могильном камне и не испугался, как раньше, а наоборот, понял, наконец, что камень разговаривает со мной, как бы странно и удивительно это не было.
Я направился обратно к часовне, и, подойдя к двери, поднял руку, чтобы постучать, как и просил Сума. Рука моя замерла в воздухе и в тот же момент была припечатана к деревянной двери короткой железной стрелой. Я вздрогнул, но не от боли, а от неожиданности. Я пригнулся, и вторая стрела воткнулась в дверь там, где только что была моя голова.
—Чего ты добиваешься? — Крикнул я. — Бирюк, ты же знаешь, что не сможешь причинить мне вред! – Я вырвал стрелу из руки, бросил её, окровавленную, в снег и откатился за сугроб.
Яркий свет из часовни ослепил меня на мгновенье, я и не заметил, что на улице уже стемнело. Кто-то стоял на пороге.
—Достаточно было просто сказать, что это ты, — узнал я голос молчаливого Ветоши. Похоже, он немного оправился и пришел в себя. — Сума, как всегда перестраховывается…
—Ложись! — Крикнул я ему, и он упал как подкошенный. А за секунду до этого я услышал свист стрелы.
—Бирюк! Что ты делаешь?! — Заорал я. — Зачем? При чем здесь другие? Это же наша с тобой война!
Я быстро подхватил Ветошь, в мгновение ока оказался внутри часовни и закрылся. Еще одна стрела воткнулась в дверь с той стороны.
—Что? Что это? — Сума не двигался сидя в самом дальнем углу, а Сурик вскочил и кинулся ко мне.
—На пол, — шепотом сказал я и махнул рукой. Я заметил, как рана от стрелы затягивается на моей руке, но почему-то совсем этому не удивился.
Новая стрела влетела в высокое стрельчатое окно, и разноцветные осколки витража посыпались со звоном на лежащего и закрывшего голову руками Сурика.
—Надо потушить факелы и костер. Снаружи мы — как на ладони. — Я посмотрел на хрипящего Ветошь. — Ты как?
—Не знаю, — простонал он.
Я аккуратно снял с него шубу и, увидев, что стрела попала в плечо, а не в грудь, облегченно вздохнул.
—Жить будешь, — ободряюще улыбнулся я Ветоши.
—Долго ли, — ответил он, скорчившись от боли, когда я выдергивал из него стрелу.
—Ты тоже читал камень? — Тихо спросил я его. Он кивнул. — И что там было написано?
—«Зверем будь»…
Сума, осторожно выполз из своего угла и затушил костер ведром растаявшего у огня снега, а Сурик быстро погасил три факела, висящих на стенах в позеленевших от времени кольцах.
—Темнота-то какая! Ну хоть глаза выколи — разницы никакой. — Проворчал, кутаясь в шубы Сума. — Сурик, ползи ко мне! Может, так мы дольше не замерзнем… И прихвати-ка несколько дох из кучи.
—Где эта куча-то? — Отозвался из другого угла Сурик.
—Да вон же она, около колонны! — Я махнул рукой сторону лежащих на полу теплых вещей.
—Ты и в темноте видишь, и не мерзнешь совсем, — простонал на моих руках Ветошь. — Ходишь в рубахе нараспашку и хоть бы что…
Только сейчас я заметил, что кроме темной рубашки с серебристым мерцающим орнаментом, таких же штанов и легких сапог на мне ничего нет.
Я взвалил на спину стонущего Ветошь и поволок его к Суме, по дороге захватив и покрывало с шубами.
—Сурик, ползи на голос, — прошептал я, укладывая Ветошь под бок Суме. Ойкая и ударяясь о колонны, Сурик приполз в угол и закопался в меха.
—Не помрет Ветошь-то тут с нами? — Тревожно спросил Сума. — Может его в стороне положить?
—Сидите здесь тихо, — прошептал я и быстро побежал к двери. — Старайтесь не шевелиться и не говорить! Скорее всего, Бирюк видит в темноте.
Я уже было открыл дверь, когда Сурик тихо спросил меня:
—Что с тобой, Серый? Что с тобой стало?
—Не знаю, — ответил я и вышел на улицу. — Пока не знаю…

13
Знание—сила Воина. Предчувствие—знание Воина. Найти верную Дорогу—умение Воина.
Воин должен быть готов к неожиданным поворотам на Дороге.
Судьба—вера Воина.

Я упал за высокий сугроб и откатился от двери в сторону. Тишина. Я поднял голову и увидел черное небо в миллиардах звезд. Огромные и близкие они смотрели на меня и что-то шептали. Я прислушался. И повернул голову.
Скрип снега справа от меня. Я немного привстал из-за сугроба и увидел силуэт сутулого существа. Оно остановилось шагах в десяти от меня, шумно втянуло воздух и глухо зарычало.
Это не мог быть Бирюк, это существо было выше и крупнее. Это вообще вряд ли был человек.
Существо прохрипело, встало на четвереньки и резко бросилось к двери.
—Бегите, — только и успел крикнуть я. Зверь даже не глянул на меня, пролетев мимо, и ворвался внутрь часовни; сорвав дверь с петель. Я вбежал вслед за ним. Но что я мог сделать? Как же я пожалел в этот миг, что не позаботился заранее об оружии!
Зверь бросился в угол, где прятались мои товарищи и, схватив кого-то из них, развернулся к двери. Я стоял в проеме и перегораживал ему путь. Существо шумно дышало, багровый пар вырывался из его огромной пасти, глаза переливались фосфорным светом. В передних лапах оно держало бездыханного Ветошь.
Несколько секунд оно смотрело на меня сверкающими глазами, потом попятилось и легко прыгнуло в разбитое окно, бросив искалеченного Ветошь на пол.
Я стоял у двери и не мог полностью осознать, что же только что произошло.
—Серый… — Тихо позвал меня Сурик. — Что это было?
—Не знаю… — отозвался я.
Но я знал. Я знал, что надо снова спуститься в подвал. Наверняка там что-то осталось не найденное мною, но очень важное. Я чувствовал это, как раньше чувствовал приближение конников Армии Севера, как чувствовал смерть Бородача, как чувствовал, что Бирюк — мой враг.
—Серый… — Сурик спрыгнул откуда-то сверху. — Ветошь был третьим кто вошел живым в Храм. Я точно это помню.
—Вы всё знаете? — Спросил я.
—Мне показал надпись Бирюк…под большим секретом. — Ответил Сурик.
—Мне тоже, — отозвался из кучи меха Сума, — показал…
—…под большим секретом? — Горько усмехнулся я. — И потом заложил надпись мхом и попросил никому не говорить?
—Да, — ответил Сума.
Я поставил на место и закрыл входную дверь, задвинув засов.
—Бирюк мой враг… — тихо проговорил я.
—Он сказал мне, что ты и есть седьмой. Ты — наше проклятье и если не убить тебя, то смерти нам не избежать. — Сказал Сурик. — Так и на камне было написано…
—Почему? Почему вы поверили ему? — Искренне удивился я. — Мы же столько пережили вместе за войну! А он…он появился среди нас только у Реки и сразу заслужил ваше доверие? Да он просто околдовал вас!
—А что нам оставалось? Ты же ушел тогда… — Ответил Сурик.
—Когда? Куда? — Я не переставал удивляться и пока ничего не понимал.
—Во время бури-то в те три дня тебя с нами точно не было! — Сума закутался в шубу по самые глаза.
—Не было? — Я, кажется, что-то начал понимать. Но все же пока от меня ускользало самое главное. — Ты хочешь сказать, что никто меня не видел?
—Я точно не видел. — Сурик внимательно смотрел на меня. До него тоже что-то начало доходить.
—И я не видел! — Подтвердил Сума.
—А я ведь все время находился с вами в часовне… — Я понял, что провалился тогда куда-то не только во времени, но и в пространстве.
Неожиданно Сума ахнул в углу.
—Что? — Устало спросил я его.
—Серый…твои глаза тоже светятся как…
—…как у зверя?
—Да, — сдавленно прошептал Сума.
—Я — не зверь. — Ответил я Суме. — Попробуйте спрятаться. Может, вам и удастся выжить здесь.
Неожиданно для себя я легко подпрыгнул к стрельчатому окну, зацепился за подоконник и спрыгнул в сугроб. Оглядевшись и прислушавшись, я быстро пробежал к двери в подвал с сундуками. Я спустился по узким ступенькам вниз, осторожно обходя грабли, лейки и вилы.
Я перерыл сундуки снова. Я не знал, что нужно было искать, но чувствовал, что это находится здесь. Отодвинув один из сундуков и нащупав небольшое углубление, я достал оттуда обмотанный тканью вытянутый сверток и развернул его.
Из окошка под потолком лился лунный свет. В моих руках сверкал и переливался серебром узкий длинный меч. Таким оружием люди не пользовались уже лет сто.
Я перекинул меч из руки в руки и заметил витиеватую струящуюся надпись на нем. Незнакомые на первый взгляд письмена сложились в буквы и слова, я присмотрелся и прочитал: «Седьмого меч».

14
Предопределенного Судьбой никто не сможет избежать. Все, что есть — это Путь по Дороге Судьбы. Пугающая неопределенность — лишь кажущаяся условность, а не данность.
В Хаосе надо научиться увидеть божественную Волю.

Стало темнее, я поднял голову и увидел скалящегося зверя, смотрящего сверху в крошечное окошко. Он попытался пролезть вниз, но я взмахнул мечом и зверь, взвыв, исчез, а к моим ногам упала волосатая когтистая лапа. На моих глазах она задымилась и растаяла, как снег.
Я выбежал на улицу и остановился. Я задумался — куда идти теперь: в часовню к моим товарищам или к могильному камню. Но все решилось само — из часовни донеслись отчаянные крики и звуки борьбы. Я бросился туда.
Дверь так и осталась закрытой изнутри. Я сгруппировался, подпрыгнул, зацепился за карниз и, встав на узком подоконнике, заглянул в окошко часовни. Еще один зверь кого-то рвал на части.
Я услышал звук отпираемого засова и в мгновение оказался рядом с дверью. На руки мне вывалился тяжело дышавший Сурик.
—Бежим! — Тяжело выдохнул он. Мы побежали к подвальной двери. Я пропустил его вперед, а сам оглянулся и увидел, что из часовни выскочили два зверя и бегут вслед за нами к подвалу. Я захлопнул тяжелую дверь, задвинул засов, завалил ее, чем только было возможно.
—Серый, это конец. — Сурик был ранен — исцарапан и искусан. — Убей меня, пока это не случилось…
—Ты выживешь, — попытался я его утешить.
—Если выживу я — можешь погибнуть ты…и все…всё может погибнуть…
—О чем ты?
—Я ранен.
—Это всего лишь царапины.
—Я видел, что стало с Ветошью, — Сурик шумно дышал, тяжело вдыхая и выдыхая воздух.
—Что? — Я оглянулся на дверь, только что она вибрировала и изгибалась под мощными ударами рычащих существ, но теперь все резко стихло. Я только слышал, как звери топчутся по снегу и шумно сопят.
—Ветошь на моих глазах ожил и стал зверем, набросился на Суму и убил его. Я ранен. Я тоже обернусь в это… Не дай этому свершиться! Убей меня, пока я человек.
Я подошел к Сурику, заглянул в его глаза, они лихорадочно блестели, пот тек по лицу ручейками. Я поверил ему. Я понял, что всё это правда, а не предсмертный бред.
—Мы охраняем то, что внизу… — Уже хрипел Сурик, его лицо перекосило, он оскалил клыки. — Ты должен убить шестерых Блюстителей и не дать открыться Вратам!
Сурик замолчал и прежде чем он набросился на меня, я пронзил его сердце серебряным мечом. Зверь взвыл. Его крик подхватили остальные. Сердце мое сжалось снова скованное льдом. То, что раньше было Суриком, растаяло как снег и пропало.
Снаружи снова зацарапало. Я отошел вглубь кладовой, обдумывая, как вырваться и добежать до могильного камня.
В маленькое окошко в подвале звери не смогут пролезть, ведь они намного крупнее меня… А это означает, что, возможно, удастся протиснуться мне.
Я сбежал по ступеням вниз и, подпрыгнув, встал на узкий подоконник. Никак не ожидал от себя такой резвости. Я посмотрел вниз на пол, действительно высоко.
Выдохнув воздух, я протиснулся в окошко и оказался на улице с другой стороны от входа в подвал. В этот же миг я услышал, как звери сорвали с петель дверь и прорвались в подвал, гремя ведрами и лейками.
Я быстро обежал вокруг приземистого хозяйственного здания, в один момент поставил дверь на место и задвинул железный засов снаружи. Теперь изнутри им будет вырваться сложнее, чем попасть внутрь. Я придвинул к двери старую тяжелую телегу. И снова подбежал к подвальному окошку.
Звери рылись в сундуках, нюхали воздух. Я тихо свистнул. Они подняли морды, и я вздрогнул. В них угадывались черты Ветоши и Сумы.
—Умри, — прохрипел тот, который был когда-то Ветошью и прыгнул к окну.
Не знаю, как у меня это получилось, но я просунул руку в окошко и насквозь пронзил его сердце. Зверь взвыл. Его вопль подхватил тот, который был внизу и еще несколько на улице. Я попытался сосчитать, получилось, что их еще трое. Но как же те двое солдат, погребенных на первое же утро? Выходит, что кто-то не стал зверем. Или они где-то еще? Но где?
Ветошь упал на пол талым снегом и испарился.
—Со мной-то не будет так просто, — прохрипел зверь-Сума.
—С тобой я разберусь позже.
Я со всех ног бросился к могильному камню. Земля была разрыта. Могила Бородача была пуста. Стало быть, и он обернулся зверем.
Я подошел к камню и прочитал горящие огнем угловатые буквы: «Воин Духа не даст открыться Вратам».
Я услышал хрип за спиной и обернулся. На меня медленно шел, хромая, зверь без одной лапы. Я понял, почувствовал, что это был Командир, обращенный во Зло.
Я выставил вперед меч, зверь оскалился и прорычал:
—Меня ты этим не испугаешь.
—Проверим. — Я сделал выпад, но зверь увернулся и царапнул меня по спине. Я не почувствовал боли и повторил выпад, зверь прыгнул надо мной, я пригнулся и слегка задел мечом его шкуру.
Оборотень разодрал мою рубашку и руку до крови, но, как и раньше, рана моментально затянулась. Медальон охранял меня и предавал несвойственные мне до этого силы. Я бросился под зверя, проехал на спине по снегу и воткнул меч по самую рукоять в его жилистое тело.
Зверь мелко затрясся, замер, взвыл, и сверху на меня хлынула вода. Совсем близко от меня взревело еще два оборотня. Я протер лицо снегом и встал на ноги.

15
Истоки будущей силы — в прошлом. Опираясь на прошлое, Воин шагнет в будущее.
Дар жизни Воин должен оправдать своими свершениями.
Воин Духа, идущий на бой охраняется от сил Хаоса всей Вселенной.

Я не знал, имеет ли смысл мне ждать, когда звери нападут на меня или попытаться найти их самому. Наконец, я принял решение расправиться с тем, что был оставлен мною в подвале и направился туда.
Я заглянул в окошко, посмотрел вниз, но не увидел зверя. Обошел здание… Дубовая дверь была выбита, железный засов висел на одной петле, разбитая телега валялась в центре двора, откинутая лютой силой.
Я прижался спиной к кирпичной кладке стены и стал ждать, держа меч наготове…
…Они напали на меня с разных сторон. Один спрыгнул с крыши, другой из-за угла. Я разобрался с ними на удивление быстро и точно, поразив обоих в сердце.
На этот раз на их предсмертный вой никто не откликнулся. Я вышел на середину двора. Что дальше?
Я подошел к могиле, вопреки моим ожиданиям на камне вообще не было никаких надписей, только непонятные мне рисунки, черты и резы. Я стоял немого растерянный, не зная, что делать.

16
Воин готов к изменениям бытия, к духовному росту и движению по Дороге Жизни.
Воин может оставить все ради достижения цели, когда целью является сама Жизнь.

Мой медальон горел лунным светом, а неясные знаки на нем мерцали и переливались. Я снова почувствовал его холод на моей груди. С каждой секундой он усиливался, обволакивая меня ледяным коконом.
—Бирюк! — Крикнул я. — Я здесь. Я жду тебя!
Врата Храма открылись, и из них медленно, не касаясь земли, выплыл Бирюк в своем длинном коричневом балахоне. В руках он держал заряженный сверкающими стрелами арбалет. Справа и слева от него шли два огромных человекоподобных зверя.
—Значит, Седьмой — это все-таки ты, — тихо сказал он и остановился. Звери легли у его ног, как послушные псы. Из их раскрытых пастей клубами вырывался бурый пар, а глаза, которые они не спускали с меня, сверкали фосфорическим блеском.
—Неужели у тебя были сомнения? — Капельки пота выступили у меня на лбу — такой невыносимый жар шел от Врат Храма.
—Тебя втащил сюда Бородач, как нагадившего щенка. Я просто не мог поверить, что выбор моих Врагов пал на тебя! Да ты и не мог выжить, точно так же как и эти двое! — Бирюк указал на своих охранников, они зарычали. — Твоя судьба должна была быть иной! Ты должен был обратиться первым, но ты оказался Седьмым. Это просто немыслимо! — Бирюк раскинул руки в стороны, и за его спиной в Храме грянули раскаты грома. — Похоже, что на этот раз Вы все-таки не на того поставили! — Крикнул он в пустоту и гортанно рассмеялся.
—Ты думал, что твой противник — Бородач? – Я сделал шаг вперед. Звери ощетинились и глухо зарычали. — Ты поэтому не отступал от него, промывая ему мозги?
—Не важно, что я думал, просто он больше подходил на эту роль…А ты…ты, оказывается, был под защитой, и я не мог видеть тебя во время твоей трансформации, — усмехнулся оскалившись Бирюк, подняв руку с арбалетом. – Но это все в прошлом, и это все уже не важно! Важно, что теперь мы — равновеликие, и стоим друг перед другом здесь и сейчас, и вполне можем договориться.
—О чем это ты? — Я прикинул, что при таком большом расстоянии между нами не смогу напасть на него неожиданно. Все преимущества боя сейчас были на его стороне.
—Вполне может быть и два могучих жреца. — Бирюк не опускал руку, но и стрелять пока не собирался…Хотя вполне мог бы уже убить меня…
Я подумал, что он опять зачем-то заговаривает мне зубы, но Бирюк продолжил:
—У новой религии может быть два Верховных Жреца, олицетворяющих равновесие сил Хаоса — Лед и Пламень!
—Ты начитался сказок? — Рассмеялся я, но, говоря по правде, мог бы сейчас поверить во что угодно. — Идет Гражданская война. О какой новой религии ты говоришь?
—О религии Страха и Ужаса!
—И без твоей религии всем страшно за себя и близких. Все и так в ужасе оттого, что происходит. Брат убивает брата, сын отца, отец сына, если они оказались под разными знаменами!
—Самое время для восшествия религии Хаоса на мировой престол. Когда же если не сейчас?! — Бирюк медленно поднял руку и его арбалет сверкнул в свете звезд и полной Луны. — Это и есть царство Хаоса. Неужели ты не видишь, что он, наконец-то пришел? Настает Новое время. Нам лишь осталось открыть Врата Ужаса и все изменится. Мы с тобой будем одесную с ним! И я буду во главе его паствы! На этот раз ничто не помешает созданию Нашего Царства!
—На этот раз? — Лучше поговорить сейчас с ним, обдумывая как напасть, чем быть пригвожденным из его арбалета к стене как бабочка.
—Попытки, признаюсь, были не всегда удачными, — Бирюк снова направил на меня свое оружие.
Я осмыслял услышанное. Выходит, что Бирюк шел сюда с определенной целью — открыть какие-то Врата Ужаса…А мы были всего лишь частью его плана. Он просто использовал нас в своих целях.
—Кто ты? — Я опустил меч.
—Я жрец. Я предлагаю и тебе стать жрецом Нового культа. Эпоха перемен для этого как раз подходит. В смутное время четыреста лет назад почти удалось открыть Врата Храма, но повелитель этой страны вдруг изменился, отступил от нас, и почему-то прекратил истребление своего народа. А сейчас… — Бирюк рассмеялся. — Сейчас ничто уже не остановит новых диктаторов. Власть страха им по вкусу. И Новая Религия, стало быть, им понравится!
—Ты заблуждаешься, — начал было я.
—Оставим дискуссии. Итак, ты со мной? — Перебил меня Бирюк, его звери уже скрылись в Храме.
—Думаю—нет! – Я бросился вперед, пригнувшись, повалил его на мокрый снег. Но Бирюк отразил удар моего меча, используя арбалет как щит, и мгновенно исчез за Вратами Храма.
—Ты дурак, Серый! — Услышал я откуда-то издалека голос Бирюка. – Я предлагал тебе Величие! Славу! Могущество! Власть! А теперь ты умрешь, как и подобает прислужнику глупых хозяев! Ты сдохнешь, как собака!
Я толкнул ворота Храма, они не двинулись. Я отошел немного и оглядел стены. Окна были высоко, но я попробовал допрыгнуть до одного из них. Сорвался и снова прыгнул. На этот раз мне повезло, и я зацепился за решетку.
Внизу Бирюк стоял перед горящими Вратами и делал руками какие-то немыслимые движения. А справа и слева от него стояли два огненных зверя. Шкура их горела алым пламенем, а искры с неё осыпались на каменный пол.
В Храме стоял такой шум и гул, что никто услышал, как я спрыгнул вниз и замер, спрятавшись за изголовьем высокой лавки.
Несколько раз я перебегал от колонны к колонне и подкрался к Бирюку довольно-таки близко. Когда же я хотел напасть на него, Врата начали медленно раскрываться, и я увидел, как за ними горит АД. Два зверя прыгнули в огненный омут и исчезли.
Должно быть, это действительно был настоящий ад, так как жар оттуда шел такой невыносимый, что даже мой ледяной медальон не был в состоянии полностью защитить меня от него, а стоны и вой рвались оттуда страшнее, чем крики оборотней, которых я убил сегодня.
Больше нельзя было медлить. Я бросился на Бирюка и рубанул наотмашь его голову. Голова покатилась к моим ногам и уставилась на меня ледяным взглядом.
—Дурак, — проговорили мертвые губы. — Уже ничего не изменишь… Мировой Хаос невозможно остановить…Рано или поздно…
Но я не стал дожидаться конца его последней речи и со всей силы пнул голову Бирюка. Она влетела в медленно раскрывающиеся ворота. Тело Бирюка вспыхнуло и рассыпалось пеплом.
Я подбежал к горящим Вратам и попытался их закрыть. К моему удивлению, моей силы хватило и на это. Врата с грохотом захлопнулись, а я упал на колени, еле дыша.
Я огляделся по сторонам. Было тихо, пустынно. У меня даже возникло ощущение мира и спокойствия, чего я не испытывал ни разу за последние три года войны.
Я положил серебряный меч на каменный пол Храма, вышел на улицу и медленно пошел к решетчатым воротам монастыря.
Проходя мимо могильного камня, я остановился. Из сугроба торчал только небольшой край каменного надгробия — всё остальное было занесено снегом.
Я упал на колени и склонил голову. Такой сильной усталости я ещё никогда не ощущал. Кожаный шнурок на моей шее развязался, и золотой медальон, сверкнув, упал в мои ладони. Он блеснул в свете звезд и Луны, и я прочитал два слова, вырезанные на нем: «Воин Духа».
Я тяжело вздохнул, опустил медальон в снег и встал.

17
Воин выполнив свое предназначение может идти дальше по Дороге Жизни, помня о содеянном, о том, что настало время Покоя, но так же помня и том, что покой не может быть вечен.
Все идет по кругу, по спирали, по Дороге Жизни.

Только теперь я почувствовал зимний холод и, зябко поежившись, быстро побежал в часовню, взял рыжую лисью шубу и направился к монастырским воротам, легко толкнул их и вышел наружу.
Я сделал несколько шагов и обернулся. Начинало светать. Прямо за мной из-за бескрайней снежной степи вставало огромное красное Солнце. Монастырь пропал, словно его и не было.
Я больше не слышал вещего голоса в моей голове, не чувствовал необычайной силы, не было ощущения, что я все могу. Думаю, что и в темноте мне больше не придется видеть. Да и ни к чему это было теперь.
Мое восприятие реальности изменилось. Но все же не было и преследующего меня последние три года Войны ощущения безысходности и никчемности. Видимо, частица той Силы и того Знания все-таки не покинула меня.
Я медленно побрел в сторону леса, у которого, как мне помнилось, шла дорога. Реку замело, и я спокойно прошел по тому месту, где она была сейчас скована льдом в ожидании новой жизни.
Я вышел на дорогу и медленно побрел, кутаясь в лисью шубу.
Скоро меня подобрал обоз с провизией для Армии Севера. Хозяин обоза был добр ко мне и кормил, за то, что я присматривал за лошадьми.
Когда меня допрашивали, я говорил, что ничего не помню, не помню даже своего имени, и уж тем более не помню, воевал я или нет. Меня не стали пытать, а посчитали тихим помешанным и отпустили на все четыре стороны с миром.
Тем более, что Гражданская война почти подошла к концу и теперь было не важно кто ты. Главное было пережить эту бесконечную зиму…