Крусанов Павел. Американская дырка. спб. амфора, 2

Русский философ К. Леонтьев писал: «Терпите! Всем лучше никогда не будет! Одним будет лучше, другим станет хуже. Взаимные колебания горести и боли – такова единственно возможная на Земле гармония. И больше ничего не ждите».

Пронизанный грустным оптимизмом роман Павла Крусанова повествует о том, что сейчас для западного общества ничего радикально другого в иных культурах уже не осталось: мумии жрецов лежат в музеях, утыканные перьями индейцы стоят привратниками у дверей мотелей, шаманы камлают в концертных залах, а потомственные колдуны обещают нам в рекламе вернуть любимых по запаху или по отпечатку пальца излечить от грыжи.
 
Да что там говорить – уже есть признаки взаимопонимания с вампирами.
Кинопродукты нам наглядно объясняют, что вампиры ни в чём не виноваты, им просто хочется горячей кровушки, они так устроены, и наверняка проблему, отбросив эти ужасные осиновые колья, можно решить любовно, ко всеобщему удовольствию.
Смысл современного гуманизма состоит именно в том, чтобы пожалеть заточённого Минотавра, накормить его и вывести из лабиринта.
Что говорить – на свободе Минотавр прокормится сам.

Гуманистическая идея не принимает и не понимает элементарных вещей, в частности – диалектический характер морали: без зла нет и не может быть добра.
Зачем же защищать такую дуру?

Чем больше в обществе зла, тем более оно уравновешивается высочайшими проявлениями добра. А гуманизм в своем стремлении искоренить зло непременно разрушает добро и таким образом разрушает мораль.
 
Если без истерик – из всех существующих идеологий ответственнее других эту идеологию осознают фашисты. Они открыто говорят, что сделать нечто лучшее можно только за счёт того, что кому-то станет хуже. То есть зло и добро бессмысленно искоренять, есть смысл их просто перераспределить.
Тевтоны оказались недостаточно цивилизованным народом.
Еще Бердяев заметил, что они, конечно, люди интересные, но немного больные – у немцев за их добропорядочностью, любовью к дисциплине и стерильной организации жизни скрывается первобытный страх перед хаосом. Неспроста многие гениальные немцы съезжали с петель. Именно поэтому фашизм быстро перешёл у них от мировоззрения к какому-то чудовищному и кровавому безумию.

Гуманизм теперь сделался идеологичным, а идеология, как известно, напрямую связана с паранойей.
Шизофреник в этом случае безопаснее.

Причина заката западного мира кроется в падении цены человеческого достоинства.
Между тем представление о высоком положении человека как раз и составляло основное содержание гуманистического вызова эпохи Возрождения. Статус человека был поднят так высоко, что отрицалось уже всё сверхчеловеческое, включая Бога.
Своеобразный символ веры – слова Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой». Но что же мы видим сегодня? Победу совершенно противоположной установки – опошленный и обесцененный статус подлинного человека разбрасывается направо и налево даром.

Базовые ценности каждого общества, в нашем случае – русского мира, это его существо, самость, вне которых оно уже будет совсем другим обществом, пусть и расположенным в пределах той же географии. С этой крыши и взгляд на врага – тот, кто ненавидит ценности русского мира, по сути, ненавидит сам этот мир, даже если утверждает обратное.
Набор базовых ценностей общества – это и есть его базовая идея.
Без неё, как ни вертись, нельзя распознать внутреннего врага. То есть по чутью можно, но по логике…

Как дать определение «внутреннего врага»?
Это тот, кто ненавидит в России все – её леса, поля, реки, горы и даже само её имя, но прикрывается оговоркой, что ненавидит лишь ту Россию, какая есть сейчас.
А таковы большинство наших записных либералов, кадровых демократов и прочих общечеловеков.

Представьте, что грек, давший клятву верности своему полису, скажем Афинам или Спарте, живёт там за счёт персидских налогоплательщиков и открыто действует в интересах враждебной Персии.
Долго бы такой заёбыш протянул?
А наши грантососы годами вываливали на нас помои, глушили идеями зловредными и чуждыми стране, а во времена войны и осады вели дискуссии о том, что, может быть, разумнее, законнее, демократичнее и справедливее не трепыхаться, а, вскинув лапки, сдаться на милость немилосердного врага.
Мудрить здесь нечего – говорить следует не о том, что должно быть нашей национальной идеей, а лишь о том, что ею и без того является.

Россия – империя, и она не может быть ничем иным, кроме империи.
То есть Россия – такое государство, которое, помимо поддержания собственной жизнедеятельности, имеет еще и добавочный смысл существования. Без этого добавочного смысла России нет и быть не может, поскольку иначе она превращается в обычное служебное государство, идея которого уже исчерпала себя, а его реальные воплощения – стоит взглянуть на бедную Европу – вырождаются, рассыпаясь и обнажая гниль, на наших глазах. Этот добавочный смысл может состоять в стремлении к имперской экспансии, к собиранию земли, в символическом, но достижимом плане обозначенном как исторически неизбежный захват Царьграда и Босфора с Дарданеллами, либо в стремлении построить общественную жизнь на Христовых заповедях – не суть важно.
Важно, чтобы этот добавочный смысл был.

Россия – великое государство, и она не может быть ничем другим, кроме великого государства.
Это значит, что быть гражданином России, а не гражданином другой страны, пусть даже и сытым и свободным на все четыре стороны, есть для нас высшая ценность, и непреложной истиной при этом является Россия сияющая славой и могучая, а не убогая и жалкая.

Причём величие её видится нам не только в силе, перед которой трепещет весь мир, но и в самой передовой науке, самом совершенном образовании, самом блистательном и чумовом искусстве, поскольку великая Россия – это не только мышцы, но центр цивилизации, источник вдохновения и воплощенная любовь Богородицы.

Что из этого следует?
Что каждый из нас сделал свой выбор и предпочтёт жить пусть лично в чём-то хуже, но именно в такой России, чем лично в чём-то лучше, но в России униженной и жалкой, а тем более – не в России.
И никто из нас не вскинет лапки перед врагом России, какие бы блага тот не сулил.

Несмотря на то что в империи звание гражданина империи стоит выше национальности и вероисповедания, Россия – русское православное государство, и она не может быть ничем иным, кроме русского православного государства.
Образцы для подражания, как и вообще вся система наших ценностей, укоренены в истории и культуре русской нации и в православной вере, а стало быть, и положение их в России особое, как и положение русского языка, на котором мы умеем делать всё, включая чудеса, как Орфей на своей глотке.
Таким образом, следование интересам русских и укрепление православной веры – а это суть одно – есть отдельная забота России, более важная по сравнению с соблюдением интересов других российских народов и религий, хотя, разумеется, для империи важны и они.

Что касается не российских, иноверческих и инославных наций, то они не могут претендовать на наше исключительное внимание – интересы их должны учитываться лишь в ситуации конкретного международного торга.
Это не означает дискриминацию инородцев – Лефорт, Трезини, и Росси могли бы в этом поручиться, но это значит, скажем, что Россия может и должна учреждать в качестве государственных именно русские национальные и православные праздники, а не иные.
Те же, кого это задевает, могут просто их не праздновать.

Россия – общинное государство.
Рой, покрытый единой волей, а не шайка амбарных мышей, гребущих все под себя и готовых разбежаться при первом шухере, и иным она быть не может. Это значит, что каждому из нас есть дело до всех остальных и судьба соотечественников нам не безразлична. Понятно, что не всякий единоплеменник для тебя как брат, но пусть будет как дальний родственник, помочь которому – стихийный, безотчетный долг.
Именно поэтому в беде, в лихие времена мы способны личные интересы приносить в жертву общим.

И наконец, Россия – свободное государство, и иным быть уже не может.