Снег

 Без ложной скромности приходила зима. Мокрый снег на опавшей листве. Вдохновение импрессионистов. И небо соткано из тумана. Тихий-тихий день, когда только птица пронзает крыльями воздух, кружась над голым чернеющим сквером…
 Валентина сделала радио громче и положила руки на руль. Подбородок – на руки. Видимо, в пробке придется простоять не меньше получаса. Если не больше. Чем не повод задуматься о жизни? Валентина и не замечала, как эта жизнь летит, бежит, добираясь от одного пункта назначения до другого на перекладных.
 Валя выросла в бедной семье, в провинциальном городке, затерявшемся у подножья уральских гор. Рассчитывать приходилась только на себя. Мать устраивала скромная жизнь. Отец и вовсе после сорока лет вдруг начал пить. А выбраться из этого замкнутого круга невозможностей стало жизненно необходимо. С остервенелой жадностью Валя вчитывалась в учебники. Стать первой, стать лучшей – вот цель бессонных ночей у тусклой лампы. Она побеждала районные и городские олимпиады, посещала все семинары, которые проводили заезжавшие ученые гости. В 17 лет она уехала в Екатеринбург. Поступать в университет. И годы учебы тоже были гонкой. Этап за этапом.
 А на последнем курсе была любовь… Которая чуть не уничтожила все то к чему Валентина стремилась столько дней. Но все закончилась неожиданно печально. И она сумела себя убедить, что это к лучшему. Тогда родители впервые увидели свою дочь плачущей. Она пролежала на диване практически без движения две недели. А потом вернулась к жизни. Потому что нужно было писать диплом. И снова дни поструились один за другим, как струи водопада. С красным дипломом Валентина приехала в Москву. Просто так, в ожидании чуда. Она нашла работу секретаря, оставив свой диплом экономиста. Поступила на вечернее отделение юридического факультета. Работа шла в гору. Через год её назначили менеджером, потом старшим менеджером компании… Теперь, в свои тридцать лет, Валентина возглавляла самый большой отдел и подчинялась только главе корпорации. Все больше сделок с иностранными партнерами, все больше цифры выражения заработной платы. И больше, больше времени на работе. Случайные связи были незаметны и мимолетны. Главным мужчиной в её жизни стал бизнес.
 А дома очень холодные вечера. Но до этого снега, Валентина холода не замечала. Она приходила домой уже после десяти вечера, скидывала в прихожей дорогое пальто, проходила в гостиную и падала на диван. Ноги клала на спинку дивана и закрывала глаза. А ноги гудели от усталости – весь день на высоких каблуках. Но отдыхала не долго. Раздевалась до нижнего белья, босяком шла на кухню, чтобы налить себе черный кофе. В черном кофе была её жизнь. Потом раскладывала на столе бумаги. И снова работала. Читала, подписывала документы, готовилась к очередной встрече в партнерами или клиентами. Разговаривала по телефону. О делах. О том, что не успели обговорить на работе. А потом засыпала.
 В тот вечер не уснула. Долго лежала одна в огромной кровати, переворачиваясь с боку на бок. Захотелось есть. Пошла на кухню за йогуртом. Посмотрела в окно… а там – снег… Первый снег. Он блестел в свете фонарей. Какой-то наивный и до боли знакомый.
 И Валентина расплакалась. Впервые, после того, как рассталась со своей любовью. А ведь давала себе зарок: никогда не плакать. Прислонилась к белому холодильнику, морозному как снег и плакала. Жалость…. Жалость к себе тонкой нитью опутывала все её сердце. И если бы она кому-нибудь сказала, что несчастна – никто бы не поверил. Она сама - в первую очередь. Жизнь удалась. Москва, заграничные командировки, любимая работа, огромная квартира. Валя сама не знала, зачем столько комнат для неё одной. Одной…. И почему – то вспомнила бедную комнату и того, кого не любила уже слишком давно, чтобы думать о нем. А вспомнилось… Валентина вернулась в постель, укрылась одеялом с головой и притихла. Но и во сне кружился большими белыми хлопьями снег и падал на волосы. Руки озябли, нос красный, ветер насквозь продувает куртку. Смех и поцелуи.
 Что-то случилось той ночью. Что-то надломилось.
 Валентина грустила под блюзевую песню, что лилась из магнитолы в машине. Смотрела, как в соседних машинах скучали люди. Разговаривали по телефону, молчали. Кто-то даже читал, положив книжку в мягком переплете на руль. А по тротуару спешили, спешили люди. Двери в метро стонали от напора толпы. Муравейник… Пчелиный улей… Слезы сжигали её все утро.
 Валентина наконец-то обратила внимание на телефон, который раз за азом пищал Болеро где-то в сумочке на заднем сидении.
- Алло. Да, Сергей Степанович. Я заболела. Да, так и передайте. Не приду.
 С трудом удалось припарковаться. Вышла из машины. Пошла по набережной. И долго смотрела на замерзающую постепенно Москву-реку. Северный ветер колючими порывами трепал волосы. От реки шел холод. И небо по-прежнему было дымчатым и косматым. В промозглом воздухе кружились невинно-белые снежинки. Валентина спустилась по ступеням к самой воде.
 На серых плитах сидели пьяные бомж с бомжихой. И целовались. А Валентина снова заплакала.
 В черной кожаной сумочке, которую несколько дней назад она купила в бутике Louis Vuitton, опять надрывался телефон.
- Слушаю. Да, Сергей Степанович. Я приеду. Как-как, выпью упаковку аспирина и приеду. Предупредите Соловьева о моем возможном опоздании и извинитесь. Мы не можем их сейчас упустить.
 Быстрым шагом поднялась по ступеням от реки к суете. Еще мгновение – и красное Volvo растворилось в потоке машин.
 К обеду снег перестал идти. И вечером уже была слякоть и лужи. И зябшая, будто поседевшая за ночь трава на газонах.