Глава Первая. Зоофилия

Пионерское лето.

В моем, полном тревог и забот, беспокойном босоногом пионерском детстве и такой же боевой комсомольской юности (не сглазить бы теперь партийную зрелость), было, конечно, разное.
Но как вспомню... всё неприличное!
Что может дать человеку ортодоксальный, формальный, классический, заорганизованный секс? Пару пустяков. Сиюминутную радость.
Какие воспоминания оставляет он в нашей жизни? Один сменяется другим, как штакетник старого забора. Серый, потрескавшийся, с торчащими ржавыми гвоздями...
Что остается после такого, с позволения сказать, секса? Аборты, дети, эрозии шейки матки...
Потом он переходит в стадию тихого семейного оргазма, напоминающего финал этюда ми-минор для мандалины: дзинь!
Но есть другой, альтернативный, нетрадиционный, как прогрессивный иудаизм, секс.
Садитесь, молодые люди поближе. А то до задних рядов я уже не докричусь. Силы, знаете ли, не те...
И вы, мои чистые и нежные роднички. Ангелы мои. Этот рассказ не для вас. Выйдите, пожалуйста. Вам это совсем не надо знать: этотакагадость!

В седьмом-восьмом классе мы с ребятами все лето проводили на Днепре. Или в спортлагере, или с палаткой на Черторое. Это место было благословенно: многокилометровый пляж, ограниченный лесополосой, а за лесополосой бесконечный луг.
Добираться на Черторой было несложно: туда ходил речной трамвайчик. Все мы были одноклассниками. Всем нам хотелось три вещи: играть в футбол, жрать и... Вы закрыли за собой дверь? Если нет, то по крайней мере, закройте уши! ...трахаться.
Футбола было сколько угодно. Жратвы меньше, но как-то мы умудрялись ее добывать, и каждый день что-то готовили на костре или с помощью паяльной лампы. Жили в палатках.
В зарослях посадок были понастроены сотни или тысячи фанерных домиков, где все лето в антисанитарных условиях отдыхали простые советские люди. Свое третье желание мы удовлетворяли частично, иногда натыкаясь на парочки, черт знает чем занимающиеся...
Однажды рядом с нашими палатками поселился "стиляга". Был бы он одногодком, мы бы его хорошенько побили. Но, поскольку он был старше года на три и сильнее, то мы с ним... подружились.
Он приехал на Черторой в узеньких брючках, с огромным коком, и с косынкой на шее. Ах! У него был широкий ремень с огромной бляхой (не армейской)!
Завидно... аж скулы сводило!
День-два проведя в нашей компании, и напоив нас Порвейном, Феликс уехал. А когда вернулся, то был уже не один, а с двумя девушками... Девушки были маленькие, худенькие, как кузнечики (вот почему рассказ называется "Зоофилия"). Но все-таки. Какие- никакие, а девушки.
Наша компания совсем понурилась: Феликс с ними обеими вечером пошел спать к себе, а мы, глотая сухие слюни, долго смотрели на палатку, качающуюся и стонущую на все голоса.
Наутро самый "бывалый" из нас (он уже целовался), Витька, подошел к Феликсу, и долго с ним о чем-то говорил. После беседы Витька влез в феликсову палатку, а мы, глотая знакомые слюни,
молча переживали, расположившись большим каре. Через полчаса Витька, серьезно повзрослевший, вылез из палатки, а Феликс скомандовал Сашке: "Иди"! Сашка пошел на худеньких детских подкашивающихся ножках, и исчез в чреве палатки, как в Змее Горыныче.
Палатка была широко открыта, и мы, не подавая виду, с замиранием сердца наблюдали, делая равнодушными лица, и глядя как бы мимо...
Еще полчаса жуткого ожидания, и вот уже Витька и Сашка, оживленно болтая, и снисходительно поглядывая на всех остальных, перекинули через плечо полотенца, и пошли купаться в Днепр с чувством выполненного долга. Остальные молча ждали приговора. Феликс медлил. Потом важно и солидно сказал: "Осик, давай"...
Солнце лениво клонилось за полдень. Нас осталось трое. Остальные семеро - прошли. Мы были полны решимости и страха.
Стучало в висках и, вообще, где могло. Мы еще с утра ничего не ели. И не пили. Очередь шла медленно.
Девушки начали проявлять нервозность. Они выходили на перекуры, сквозь зубы сплевывали (цик...), и возвращались на любовное ложе.
Мы с Жекой с мольбой глядели друг на друга, но, казалось, ничто не могло нас спасти. Надо было идти! Да! Есть у пионеров такое слово "Надо". Вот и Фима пошел. Из десяти остались мы вдвоем...
Но неожиданно пришло спасение:
-Жека и Вовка - завтра!
-Ну! - притворно пожаловались мы на судьбу...
Но спорить не стали! Мы сделали кривые рожи, втянули до позвоночника животы, расправили плечи, расставили по-борцовски руки, и вбежали в холодные и нежные струи отца-Днепра. Вода закипела вокруг наших раскаленных докрасна тел. Солнцем, увиденным и пережитым.
К вечеру Феликс с девушками уехал, и обещал вернуться завтра. Ночь прошла беспокойно. Все "бывалые" похлопывали нас по плечам, мол, ничего, старики, завтра наступит ваш день... Завтра пойдете первыми!
А мы, стараясь говорить баском, отвечали, что, мол, хе-хе - никуда они от нас не денутся. Завтра мы им покажем... Но в глубине души мы мечтали, чтобы они не приехали... И ничего показывать никому мы не хотели!
И Г-сподь внял.
Они не приехали. День. Два. Три. Четыре... Феликс привез много Портвейна, и мы хорошо и весело продолжали наше пионерское лето.
Нас с Жекой все по-прежнему похлопывали по плечам, и утешали. Мы утешались. Воздавая тайную хвалу Б-гу, и признаваясь в этом только друг другу...
Через неделю вновь появился Феликс. Он был озабочен. Все участники оргии собрались в кружок, обнявшись за плечи... Быстро оделись, и уехали. Феликс перед отъездом подошел к нам с Жекой, и таинственно сказал:
-Подфартило вам. У нас у всех триппер и мандавошки.
И он дал нам вводный курс венерологии.
Когда пляж опустел, мы глянули с Жекой друг на друга, и он, в жизни никогда не читавший никакого "Евгения Онегина", вдохновенно продекламировал:
"Судьба Евгения хранила". "И меня! И меня! - закричал я радостно.
Впереди у нас были дела комсомольские.
Но это уже следующая глава. И другая филия...


Рецензии