один час сорок минут от москвы

 Скорее, скорее в электричку, пока еще помню. Пока еще чувствую. Только первый раз было темно и тревожно. А потом пейзажи за окном стали родными и даже привычными. Я их смотрела, словно фотографии в старом семейном альбоме. Я знала, что перевернешь страничку – и появится перрон, на котором стоит одинокая синяя скамейка с облупившейся краской. А за ней будто лес…
 Сначала было лето… Ах, не сравниться ни с чем шелест листвы всех оттенков зеленого. Заговорчески подмигивают цветы в придорожной траве, а ветки, кажется, стучатся в окно.
 Потом была самая красивая очень.
Это утром тесно и душно. Утром все спят, прижавшись друг к другу.
Это вечером война за места. Да и само по себе попасть в зеленый вагон очень трудно. И едешь в тамбуре, а между дверей – пустая бутылка из под пива… чтобы почувствовать ветер.
А вокруг столько разговоров. Вот компания пьяных машинистов электровозов возвращаются со смены. И все они одинаково одеты. А как всегда среди них есть задира, который и раздражает и веселит весь вагон одновременно. Есть очкарик, который единственный только и может утихомирить задиру. И есть донжуан, который подсаживается к некрасивой девушке. У неё длинный нос, неправильный прикус и короткие волосы черного цвета. И она смущается. И говорит что – то о том, что никогда не выйдет замуж. Зачем? Так хорошо быть одной. А потом он проезжает свою остановку, чтобы проводить её домой. И так славно светятся наивным счастьем глаза этой девушки. И теперь она почти красавица. И совсем не страшно, что видит она его первый раз в жизни, а домой идти – темными дворами.
 А тот старичок, что облокотился на чью – то спину в коричневом пальто мне знаком. Часто мы с ним ездим в Москву двенадцатичасовой электричкой в одном вагоне. Он всегда читает литературную газету огромного формата, и засыпает где – то в Павловом Посаде.
 Но тесно только до Железнодорожного. А после Электроуглей можно сесть на освободившееся место. И где – то под скамейками гремят уже пустые бутылки.
 И так уютно слушать вагонных музыкантов, когда за окнами уже темно. Иногда они поют так душе-е-евно… Смотрю им в глаза и очень интересно, почему они толкаются в этих зеленых и синих вагонах? А кто их ждет дома? А о чем они мечтают? А что будут петь через 10 лет? Будут петь?... Случается, что вагон становится настоящим зрительным залом, и даже аплодируют скрипачам, трубачам, гитаристам, вокалистам. И она играют и поют на бис…
 И тут же торговцы мелочами. Четыре свежих красивых лимона всего за 10 рублей.
А мне так хотелось быть беззащитной и влюбленной.
И мне так нравилось прижаться к нему и гордым взглядом окинуть вагон: посмотрите, мы вместе! И улыбнуться музыканту, потому что он прочитал в моих глазах, как по нотам, что я не одна. И улыбнулся в ответ.
 И всегда так интересно смотреть, кто заходит в вагон, когда открываются двери. Ведь и этот человек попадает в мою жизнь. Пусть только на один час и сорок минут. А может и того меньше.
 И как же не заметить ту даму в большой фиолетовой шляпе. Или того смуглого мужчину, который так нежно держит на руках своего спящего ребенка, так заботливо вглядывается в его личико… и мне интересно знать, о чем он думает, что чувствует. И я разглядываю по рукам его судьбу. А жена у него строгая. Он её любит. От того она такая уверенная и красивая в этой цветной куртке, которая была модной года два тому назад.
 Помню ту чудесную девушку, с маленькой дочкой и большой сумкой. Она достала игрушки, а девочка все оглядывалась на нас. И молодой маме пришлось пересесть. Девочка сладко уснула, а мы узнали так много… Что зовут её Наташа, что она любит спать между мамой и папой. А папа, кстати, работает строителем. Отделывает сейчас кому – то коттедж. И сами они из Молдавии. И она с ребенком приехала сюда вслед за мужем. А получает муж мало. Молодая мама сказала сколько, но я уже забыла.
 Было так легко и весело. Весь мир отливал золотом. Почему я тогда не заметила, что золото блестит, но не греет? Потому что мне хотелось быть беззащитной и влюбленной. А солнце осени грело своим обманным теплом. Так засыпаешь в электричке, но обманчивы сны. Это только дрема.. И ты обязательно проснешься, когда станешь подъезжать к дому.
 А так весело было ждать электричку осенью! Я ходила вокруг тебе кругами, и мы оба смеялись, и не хотели сделать друг к другу первый шаг. А потом ты хватал меня за руку и притягивал к себе.
 Или добираться на перекладных. Ты устал. А для меня это каждый раз было маленьким приключением. Мы стояли на железнодорожном мосту во Фрязево и пили горячий кофе из пластмассовых стаканчиков, чтобы согреться. А прямо перед нами – на дымчатом полотне неба – огромный шар заходящего солнца. И никаких преград. Такой свободной я не была никогда. А потом снова электричка, которая укачивает и усыпляет ложными мечтами.
 Мечты об осени в горах, где – то там, далеко… где я никогда не была. Только зеленые горы и небо. А я бы сидела на пороге тепло дома, накинув на плечи плед, и читала бы снова Хемингуэя. Или Пушкина. А рядом – собака. И я совсем уже старенькая…
Эх, сны в электричке…
 Разве можно было грустить?
Нет. «Нет», - сказала я грусти. Потому что не хотелось ничего плохого.
 Днем в электричке народу мало. И можно сидеть, вытянув ноги, и читать очередную книжку. Или разгадывать сканворды. Так хорошо и мирно.

А потом пришла зима.
И стало очень холодно. И в одних вагонах было жарко, а в других от холода не спасала даже толпа спешащих на работу или с работы людей. Здесь уж не угадаешь. И за окном все белое. Изысканная, утонченная красота.
И было холодно ждать электричку. И настроение стало не таким солнечным… Потому мерзли, дожидаясь электричку в Новогиреево… Бродили от киоска к киоску. Молчали. И мне все еще хотелось ни о чем не думать.
А вот что думал ты?
 В электричке садилась у окна и смотрела в его темноту. И видела там себя. Что – то мелькало из прошлого. Но оно уже давно стало действительно прошлым. Был ты – настоящий.
 А на соседней скамейке ехали бомжихи с двумя огромными пакетами: там и продукты и вещи. Сначала они громко обсуждали свой ужин. Потом та, что постарше, уговаривала сесть вторую на скамейку. Но вторая сказала той, что постарше, что на полу ей будет есть удобнее, что она хорошо сидит. И они приступили к трапезе. Только вот яйца оказались протухшими… Но они купили 4 желтых лимона за 10 рублей. Расстраивались, что закончился сахар. Зато есть варенье.
 В тамбуре курили мужики.
И было холодно.
А напротив сидели отец и взрослая дочь. И похожи они были серо – зелеными глазами. Мне нравилось сравнивать из лица. Еще они одинаково говорили. И была так отчетливо видна их взаимная любовь, которая не зависит от времени года.
 А у одного молодого парня был замечательно – выразительный грустный взгляд.
А снег падал такими большими белыми хлопьями. Я все дороги казались мягкой периной, на которую можно упасть. Но ты всегда подхватывал меня на руки. И никогда на этой земле не было так красиво и грустно. На деревьях белый бархат с красной вышивкой рябин. И запах… необыкновенный, свежий, морозно – фруктовый. И даже плакать хотелось…
 И шагали по снежному мосту через Клязьму. Всегда хотелось сбежать по откосу вниз, как мальчишки, на которых я строго смотрела… И посмотреть что там.. Рядом… Прочувствовать… И шаги засыпал благословенный снег. А потом растаял и превратился в грязь.
 Один час сорок минут размышлений в электричке, уходящей с Курского вокзала. Она стучит колесами мимо шара солнца персикового цвета, мимо железнодорожного моста с ароматом кофе. По золоту и драгоценным россыпям листвы, по бело – белоснежному – нежному снегу. И озорные снежинки натыкаются на стекло вагона, который дурманит обманными снами…
 И это интересно писать что – то, не имеющее сюжета. Будто изображать на картине солнечного зайчика. Так мы жили. И ничего не буду объяснять. Наши миры параллельны. И ты меня не поймешь. А я – тебя…
 А о плохом вспоминать ненужно. Хочется сберечь то тепло, когда мне хотелось быть беззащитной и влюбленной.
 Скорее, скорее в электричку, пока еще помню.
Пока еще чувствую.
Я приехала к тебе… Жизнь наша – в электричке. А потом мы простились на вокзале. В Рождество. Что – то это должно означать.
Стучит, стучит электричка. Не забывает ни одного шага из прошлой жизни. Видимо, нужно вернуться однажды, чтобы потом уйти навсегда.
Выведу узорчатую мелодию колес на всех языках, которые знаю.
The end
El fin
Конец…