Зачем я?

Что она?
Кто она?
Где она?
Зачем?
Она одна, не понятая ни одним из людей. Они слишком заняты благоустройством своего быта, слишком заняты ублажением себя, чтобы понять ее. У них хватает своих проблем, под весом которых они просто не в состоянии разглядеть, заметить ее. Что им до нее? Они едят свою сладкую рисовую кашу руками, перемазав все лицо. Они смеются, раскрыв рот, из которого валится недожеванная, белая, сладкая каша. Она обжигает им руки, лицо, рот, но они все суют и суют ее глубже в свои обожженные глотки, источающие отталкивающий запах гноя.
Квартира. Ночь. Дождь. Виски и сигареты. Клубы сигаретного дыма поднимаются до самого потолка. Они окутывают комнату своим сизым ароматом. Она одна. На кресле в углу. Она думает о них. Ведь они ей ничего не должны! Кто она такая, чтобы ожидать от них какой-либо помощи? Да и нужна ли ей их помощь? Нужно ли ей вообще что-нибудь в этой жизни? Нужен ли кто-нибудь кроме самой себя? Нужна ли она себе самой? Если нет, то чего же ждать от остальных, зачем надеяться, что они вдруг прозреют, сотрут со своих лиц липкую кашу и освободят глаза для того, чтобы взглянуть на нее, чтобы увидеть ее страдания души, которые намного томительнее страданий плоти. Все это глупо и бессмысленно.
У нее ничего нет. Ни настоящих друзей, ни человека, ради которого стоило бы жить. Она бросила их всех. Или… Или они отказались от нее, чувствуя ее отстранение, чувствуя как она отдаляется от них.
Она думала, что одиночество – предел мечтаний, что в нем она наконец-то сумеет найти себя. Но… Вот она осталась одна, и искать что-либо в самой себе ей больше не хочется. Ей просто негде искать. Ее душа настолько истрепана, что пропускает сквозь себя даже большое, глубокое чувство, не может его удержать, а маленькие человеческие эмоции ей вообще не ведомы. Они пролетают навылет, словно пуля, выпущенная в упор. Вылетают, не оставив и следа, не запачкав ее собой.
Она не может произнести ни слова. В ней лишь слезы. Она полна ими. Вместо слов изо рта сочатся слезы – соленая вода. Соленая и горькая одновременно. Но они не чувствуют этой соли. Ни соли, ни горечи. У них в голове лишь каша. Сладкая до отвращения. Сладкая до рвоты.
Ее сердце разрывается. От обиды. От боли. От злости. От злости на них, на то, что они не видят, не слышат, не чувствуют ее боли. Эгоистка? Нет. Отсутствие внимания. Вообще никакого внимания. Ее бросили, отшвырнули, как тряпку, которой только что вымыли грязный пол. Она сама стала такая же грязная, как этот пол. Она впитала его грязь, которая смешалась с ее слезами. И теперь изо рта, из глаз сочится соленая и одновременно горькая, и грязная вода. Она струится вниз по ее шее, ключицам, груди, животу, ногам. Теперь снаружи она такая же грязная, как и изнутри. Она словно вывернулась на изнанку.
 Они бы еще плюнули ей в душу! Но достаточно и того, что они плюют на нее. Ведь теперь ее душа оказалась снаружи. Она абсолютно обнажена и незащищена перед ними, перед их черствым, гниющим безразличием. А они еще смеются над этой обнаженностью, укоряют, тыкают пальцем. И их черные пальцы оставляют на ней несмываемый отпечаток обиды, который проваливается глубоко внутрь, до костей и скребет по ним немытым, грязным ногтем. Это больно. Ужасно больно. Эта боль не исчезнет, не испарится. Ей придется жить с ней до самого конца, до того, пока она не наберет горячую ванну и не ляжет в нее вместе с острой бритвой. До тех пор, пока она не проведет этой бритвой по своим тонким, синим венам. Пока по рукам не заструится горячая красная кровь, пока вся вода в ванной не станет абсолютно красной. Она окрасит ее всю с ног до головы. Окрасит волосы, окрасит кожу, даже ногти. Она будет лежать там до тех пор, пока из нее не вытечет последняя красная капля, пока не вылетит последний вздох из ее груди, пока не померкнет и без того тусклый свет в ее глазах… Я буду лежать там, пока не умру.
08.08.2005г.