Пелевин Виктор. Диалектика переходного периода из

Читатели и почитатели Виктора Пелевина довольно долго ждали от автора новой вещи, которая бы достойно продолжила ряд быстро раскупаемых предыдущих произведений. Может быть, именно этим объясняется априорная придирчивость критиков к новой книге.
Ведущий программы «Графоман» попросту объявил ДПП(нн) инфантильным чтивом и отправил книгу в свою мусорную корзину.

В интернетовской сети мне встречались тоже в основном отрицательные отзывы. Мало того – то единственный мой знакомый, который успел прочесть новинку раньше меня, имеет претензии к автору: мол, после такой мегапаузы следовало ожидать слабых произведений, так как автор всё главное успел сказать в предыдущих вещах, а теперь, за отсутствием новых идей, пошли повторы.
Бернард Шоу на это бы ответил:

Экономична мудрость бытия.
Всё новое в нём шьётся из старья.

Камни бросают только в плодоносящие деревья. Называющие творчество Пелевина "Явлением Массовой Культуры" забывают о противоречии в определении.
Пушкин в письме к Плетневу в 1831 году писал о пошляках: «…нет ему счастья, кроме как идти общими путями…» Вот уж в хождении общими путями Пелевина не обвинишь, у него – попытки совместить медитирующую сосредоточенность буддиста с крысиными гонками за суетными благами американизированной западной цивилизации.
Многим не нравится излишнее увлечение Пелевина формой, но если тебя мучает жажда, какое дело тебе до формы кувшина? Чем заполнена посуда, то и выльется оттуда.

Новая книга состоит из двух небольших циклов.
 Первый – «Мощь великого», включает в себя самый крупный текст – роман «Числа», логически вытекающую из него повесть «Македонская критика французской мысли» и три рассказа: «Один Вог», «Акико» и «Фокус-группа», которые объединены общими героями или общими мотивами.
 Второй цикл озаглавлен «Жизнь замечательных людей» и включает в себя два рассказа: «Гость на празднике Бон» и «Запись о поиске ветра».

Имею смелость утверждать, что книга удалась, и Пелевин явил себя читающему миру как зеркало русской контрреволюции, а зеркало потому-то всеми и любимо, что, общаясь со всеми, никогда не показывает себя. Ни в одном более раннем произведении не был так ясен мотив российской евразийности, как в новой книге.
Здесь причудливо смешаны покемоны и китайская «И-цзин», телевизионные анимационные герои Зюзя и Чубайка (в которых легко угадываешь Хрюна Моржова и Степана Капусту). Тут и отрицательный персонаж – Жора Сракандаев – с кличкой, вызывающей вполне определенные ассоциации ("Ослик – семь центов"). Присутствуют «крышующие» русского банкира чеченцы Муса и Иса, тайная секта вращающихся дервишей смерти, стрельба по-кандагарски, болгарская прорицательница Бинга и прочие реалии суровой магии повседневной жизни российского мегаполиса.
Останавливают взгляд выражения: «царь Навухогорлоносор», «на дворе стоял конец горбачевской оттепели», чеченская поговорка «в одной пуле нет вони», «старый пиардун», Ом Мама Папин Хум», «ветер в харю – Yahoo! – ярю» и прочий словесный стёб. Соседствуют они с ностальгическими воспоминаниями о «белоснежных плечах отчизны».

Самым ярким произведением в этой книге показалась «Македонская критика французской мысли». Тут евразийность выражена в восприятии гражданином России Насыхом Насратуллаевичем Нафиковым трудов Жака Деррида, Мишеля Фуко, Жака Лакана и наиболее повлиявшей на героя работы Жана Бодрияра «Символический объект и смерть». Именно ему он посвящает двустишие:

Как-то раз восьмого марта
Бодрияр Сосюр у Барта.

Слово «любомудрие» по этимологии Нафикова происходит от слов «любой мудак». Ну, так и философией называется не сама мудрость, а любовь к мудрости… Личные переводчики состоятельного нефтяного магната Насыха Насруллаевича носят прозвища от имен говорящих камней из «Книги мормона» - Урим и Туммим.

В творчестве Пелевина – стремление обращаться к самым главным вопросам бытия – отношение человека к Жизни и Смерти («Фокус-группа», «Гость на празднике Бон»), поиск Пути (пресловутое Дао) в рассказе «Запись о поиске ветра», подконтрольность Государству самых интимных сфер человеческой жизни («Акико»).
Безусловно, автор рассчитывает на читателя подготовленного, «души, взыскующей града небесного». Умным не притворишься.

Тем же, кто считает себя неоспоримым и незаменимым авторитетом в области литературных вкусов, советую окунуть палец в кружку с водой и посмотреть, какое отверстие останется после того, как он вынет палец.

Искусство читать Пелевина – это искусство мыслить с некоторой его же помощью. Преобразуя третий закон Паркинсона, можно сказать, что творческий рост писателя приводит к усложненности текста, а излишняя усложненность – это конец пути. Надеюсь, что Пелевин ещё неоднократно будет радовать читателей своими новыми произведениями, прежде, чем дойдет до того уровня, когда мы не сможем расшифровать его кодированные послания.