Свобода

(эссе из цикла "Мораль")

Лишь при свете ее произвол не может разгуляться, и лишь ее свет не может запятнать никакая тень. Лишь обращая взоры к ней, мы осознаем, чего мы чаем, и лишь при страхе перед ней мы доказываем, что являемся продуктами материи. Даже не любя ее, мы понимаем невозможность жизни без нее, и на протяжении истории многажды твердя о бессмысленности нашего существования, никогда не помышляли о бессмысленности свободы. Мы не любим ее потому, что она рассчитана только и только на наши собственные силы, а мы тысячелетиями заняты поисками ее обретения извне, окольными путями. Мы не любим ее потому, что ничто лучше нее не знает и не показывает нам бессилие, мелкоту и убожество. Любовь вызревает на почве, которой коснулось ее дыхание, смерть подтверждает свою справедливость, только являясь ее причиной, и история может оправдать свои тысячелетние грехи только как заблуждения на путях исканий Свободы. Всякая деятельность, цель и результаты которой не сообразуются со свободой, – вне морали.
СВОБОДА – НЕ СРЕДСТВО, А ЦЕЛЬ. Свобода может быть средством только для самой себя, и в результате превращения ее в такое средство возникло понятие политической свободы. То, что ряд великих умов не принимали политическую свободу, не верили в демократию, можно истолковать как несогласие с превращением свободы в средство. В самом этом протесте ясно видится моральный посыл: действительно, сегодня при упоминании свободы у нас в представлении непроизвольно возникает картина политической свободы, и мы рассматриваем ее не как отблеск Абсолютной свободы, а как дверь, открывающаяся к экономической свободе, средство на пути наилучшего обеспечения материальных потребностей, расширения возможностей торговых сношений. Мы завидуем гражданам процветающих демократических республик не потому, что они живут свободнее, а потому, что они живут зажиточнее…
Так как политическая свобода обретается не за счет личных возможностей индивида и не является проявлением его личных качеств, а предоставляется извне, она, по существу, противна морали. Но, очевидно, у нас нет другого выхода, и как бы то ни было, мы должны пройти и через это. Политическую свободу можно принять только лишь потому, что в ней есть нечто от свободы в широком смысле слова, и демократию мы должны отстаивать хотя бы потому, что она ближе к нашей цели, чем тоталитаризм. О том, что демократия не является конечной целью, наверно, не стоит и говорить…
Тысячелетиями мы ломали голову в поисках путей заполучения свободы извне. Поначалу сотворили всевозможных богов, сочинили мифы о провидении, фатуме, знаках судьбы, тем самым заложили основы тоталитаризма. Конечно, мы сотворили подобные мифы с благими целями; вверив свою судьбу в надежные руки, могучим покровителям, взамен мы стремились получить вечные гарантии своей свободы в рамках определенных законов. В любом представлении, мифе о мире, человеке, Боге есть нечто от истины, но вместо того, чтобы извлекать истину из мифов, мы извлекаем мифы из истины. В итоге оказалось, что мы не только не получили гарантий по защите своей судьбы, но даже во имя сохранения земной жизни отдали в залог свою свободу и столкнулись с угрозой потерять ее навсегда. Иначе и быть не могло. Свобода, данная извне, не может пойти дальше политической свободы, обретенная таким образом, свобода подобна удочеренному ребенку: как ни старайся уверить себя, что это родное дитя, ты ежемгновенно будешь ощущать, что эта «продукция» – не плод твоего «производства»…
После столь тяжкого поражения, уйдя в себя, мы стали искать новые каналы выхода в космос. Оказалось, что урезыванием материальных потребностей до минимума, погашением всех очагов страстей можно шагнуть из хаоса в космос, и открываются врата к гармонии из земного местопребывания каждого человека. Так возникла еще одна попытка самоосвобождения – отшельничество. Отшельник, искавший свободы внутри себя, несомненно, был прав, однако и здесь свобода превратилась в средство, а причина и цель ищутся вовне, в некоем абстрактном пространстве. Отшельник рассматривает свою свободу не как цель, а как средство на пути успешного осуществления выверенной-предначертанной операции каких-то неведомых сил. Ставя причину и цель вовне себя, он фактически отрицает себя, свою волю, свое знание и, следовательно, и свою свободу; однако известно и то, что обойди мы пядь за пядью планеты, звезды, это не даст нам ничего сверх того, что мы знаем. Отшельник не искренен, ибо он насилует свое намерение; а намерение равнозначно деянию, и я верю, что нам придется держать ответ не за деяния, а за намерения. Отшельник спешит, пытаясь опередить мир, и тут выясняется, что мир отнюдь не стремится догнать его; мир следует все тем же размеренным шагом, посмеиваясь над обгоняющими его. Он вынужден остановиться и дожидаться мира, ибо все пути осуществления какой-то мечты, замысла, идеи проходят через этот мир, и без этого окаянного мира, без этих человеков нельзя ничего утвердить и, значит, ни во что нельзя верить. Отсюда следует, что и одиночество отшельника, по сути, не искренне. Победа над суетными страстями неизбежна, но это должно происходить естественным образом. А отшельничество, насилуя скрытые желания, идет против естества (Действительно, о какой свободе, какой морали чахнущих веками в монастырях девственниц можно говорить? Как мы не можем судить о летных качествах самолета, не прошедшего испытаний, так и не можем знать о качестве морали, не введенной в обиход); и, таким образом, превращает отшельника в раба своей свободы. А НАША ЦЕЛЬ – БЫТЬ НЕ РАБОМ, НО ХОЗЯИНОМ СВОБОДЫ. Быть свободным – единственный способ не быть рабом, и не быть рабом – первое условие становления Богом.
Авторы идеи политической свободы – люди, не нуждающиеся в этой свободе, но больше всех рвущиеся к ней. Зачем этим людям понадобилось то, чтобы народы жили в условиях демократии? Прежде всего, это способ самоутверждения их морали; то есть, ты не боишься видеть других свободными, ни к кому не ревнуешь свободу и, тем самым, ты и подтверждаешь свою силу. Нравственный человек не может полностью насладиться собственной свободой, не видя свободными других; то, что мильоны лишены этого блага, ограничивает его возможности в пользовании свободой. Давая народам хотя бы познать вкус свободы, он, с одной стороны, расширяет поле своей свободы, с другой стороны уверяется в истинности своих чаяний и целей, и добивается всеобщего удостоверения верности избранного им пути к истине, и мне кажется, никогда народы в конечном итоге не попирают справедливость…
Таким образом, пока миллионы не заверят печатью доверия, его документы на наследование божественного престола и владений останутся недействительными в верховной канцелярии Ее величества Истории. И он, пуская в ход все механизмы воздействия на души, на расшевеливание духовной памяти, вступает в рискованную игру с массами, заключая сепаратный сговор с потомками поверх голов предков. Дабы не задержать ход истории, он идет на собственное топтание на месте, таким образом утверждая свою справедливость и свою силу. Он не хочет вкушать дара Свободы в одиночку, выделяя долю от нее миллионам, и чем больше эти отпущенные пайки, тем больше возрастает его собственная свобода. Тоталитаризм – это сдача свободы со стороны миллионов одному лицу, а демократия – предоставление свободы одним лицом миллионам душ. В этом смысле демократия может считаться этапом на пути к истинной Абсолютной свободе только для ее авторов и исполнителей, а те, кто довольствуется извне дарованным «пайком» свободы, еще долгое время будут взирать на демократию как на конечную цель.
Жизнь народов на протяжении определенного периода (наверно, нескольких веков) в условиях политической свободы неизбежна еще и потому, что рвущиеся к Абсолютной Свободе уже давно осознали необходимость прохождения этого этапа. Они не могут оставить народы на полдороге, ибо, как мы сказали, тому препятствует Мораль и необходимость самоутверждения, но есть и более серьезная причина: НИКАКУЮ ИДЕЮ НА ЗЕМЛЕ НЕЛЬЗЯ РЕАЛИЗОВАТЬ В ОДИНОЧКУ, ЛЮБАЯ ИДЕЯ ТОЛЬКО ТОГДА МОЖЕТ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ОБРАЗ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, КОГДА ВЕСЬ МИР, ВСЕ НАРОДЫ УТВЕРДЯТ ЕЕ И ЧЕРЕЗ ЭТУ ИДЕЮ СМОГУТ ПРОЗРЕВАТЬ ПУТИ, ВЕДУЩИЕ К АБСОЛЮТНОЙ СВОБОДЕ. Иначе идея обречена на крах, идея, не ориентированная на путь к истинной свободе, никогда не утвердится. Это – тайна, проистекающая из интуитивной памяти людей, народов, и они не смогут изменить этой памяти, даже если пожелают.
Стремление к политической свободе порождается и симптоматическим интересом: как знать, что станется далее, в будущем? Будут ли люди, наконец, устав от потребительства, консумации, мишурной жизни, жуирства, монотонного механического вкалывания, бессмысленной суеты, мелких забот, навязанных ценностей, – будут ли люди тосковать по свободе, утерянной с первых мгновений нашего пришествия на землю, с первых минут истории? Вернется ли, наконец, наша Мораль, ниспроверженная агрессией материи, в свое царство, восстановится ли в своей законной власти и правах?
Мне кажется, падение демократии не даст нам достаточных оснований для достижения этих истин, и нам придется пройти и через другие этапы. Когда демократия как система, как уклад жизни начнет устаревать, превратится для нас в тормоз, и мы начнем искать пути избавления от нее. Демократия – провокация тоталитаризма и, безусловно, не будь тоталитаризма, мы бы не ощутили потребности в демократии. Демократия, как единственно возможный вариант свержения тоталитаризма, сегодня для нас путь выхода. Демократия – необходимость, ибо порождена крахом тоталитаризма, и сопротивление ей в любой форме не что иное как попытка затормозить историю. Последнее поколение предпринимающих подобные попытки доживают последние дни на земле, и пройдет немного времени, как известие об их трагической смерти будет выставлено как эпитафия тоталитаризму на скрижалях истории; мир, которому недосуг валандаться, оставит их под мчащимися колесами. И после того, как психологические корни тоталитаризма будут начисто стерты из генетической памяти грядущих поколений, мы всем миром откажемся и от политической свободы…
…История не завершится, пока один человек не достигнет Абсолютной Свободы. Тот Единственный станет и вершителем ваших судеб и властителем душ. Он придет, и станет покровителем ваших осиротевших печалей, попранных любовей – я говорю о вас, не сумевших внять голосу сердца своего! И с исходом печалей и любовей вы увидите, что от вас ничего не осталось. И если даже вы не возлюбите Его, все равно покоритесь Ему, ибо не будет иного пути. И все дороги в конечном счете приведут к Нему, и у вас не будет иного пути, как пройти через Него. Вы никогда не любили Его, ибо знали, что Он сильнее вас, вы побивали Его каменьями, распинали на кресте, сжигали на костре… И теперь он видит, как каетесь, и вам уже стыдно взывать к Его помощи, но ведь нет же иного выхода!
Лучше так вот и молчать, Он понимает вас и без слов. Он идет, Он грядет, и вновь простит вас, ибо знает истинную причину пыток, которым вы подвергали Его: вы ревновали свободу к Нему.
Но у вас нет иного пути, и вам вновь надо пройти через него. Он не станет мстить вам, и вновь возьмет вас под свое крыло, и станет сказывать сладостные сказы. И прежде чем оставить эту историю на земле и уйти в другую историю, Он возвестит подлунному миру победу свою, как некогда возвестил Христос: «Я победил мир!»

Баку, 1993 г.
 
Перевод Сиявуша МАМЕДЗАДЕ