Машкины роды

Ночь выдалась бурной.Дождь хлестал по крышам , изливая всю свою осеннюю тоску.Ветер подвывал ему в тон.Всё живое и неживое словно сговорившись, напряженно трепетало,громыхало, скулило.


Ерофей, сторож больницы был в эту ночь сам не свой........То ли крепко напившись, то ли в очередной раз болея душой, ходил он по длинному коридору нервными шагами, меряя его из конца в конец. Бормотал что-то вполголоса, порой исходя на крик, размахивал руками, разговаривал сам с собой.
Сёстры, зная непредсказуемый нрав Ерофея, поспешили закрыть двери отделения ,с опаской прислушиваясь к творящемуся внизу. Тот, немного успокоившись, включил телевизор на полную громкость и продолжал разговаривать уже не только собой, но и с телевизором и с кошкой Машкой, которую в ту ночь угораздило рожать.


-Дура, ты Машка, дура...
Машка отвечала протяжным всепоглощающим воплем...Машке было тошно, потому она орала, прижимаясь к ногам Ерофеича в дырявых шерстяных носках. Она бы высказала, если могла, всю свою бабью боль, рассказала бы об этой тяжести в животе, выкручивающей и ноющей, о невесёлой своей кошачьей жизни. Но Машка могла только выть, выражая чувства солидарно со всеми женщинами мира, будь они людьми или самками бабуина.
-Мяяяяяууу!
-Хватит орать, давай рожай......Ерофеич не отличался нежным характером,и взглядов, скажем, был строгих.
Машка непереставая выть перебегала с места на место,в поисках укромного уютного, разрешившего бы ей разрешиться от бремени уголка рядом с Ерофеем. Но тот не желал быть свидетелем подобных событий, отгонял её в угол, туда, где стояла коробка с тряпьём. Но кошка коробку упрямо не признавала и снова атаковала книжную полку, лежащую рядом с топчаном сторожа. Ерофей наконец плюнул и не стал выгонять роженицу. Закурил сигарету и тыча пальцем в морду кошке приговаривал:
- Гулящая ты сволочь, Машка! Ведь только в мае шестерых принесла, и вот снова. Ну что ты не уймёсси, зараза! Все вы бабы такие, дай вам только волю!
Дождь за окном всё так же грохотал, телевизор вещал что-то нечленораздельно-музыкальное на всю больницу, Машка утробно подвывала, с мукой поглядывая на сторожа.
- Унялся бы ты, ирод - так и светилось в кошачьем взгляде. По-бабьи, несчастно...


Ерофей опять взбеленился ,громко ругаясь заваривал чай крепкости неописуемой.Нос его длинный и красный, словно спелый мясистый болгарский перец, выдавал пристрастие к спиртному, а взгляд страстный и безумный и того больше.
Самодельная"сторожка" находилась прямо холле, делившем коридор на 2 половины. Заставленный старыми носилками, шкафчиками, тумбочками, стульями и старым бельём, холл всё же приобрёл какое-то подобие жилища, когда Ерофей устроил топчан на двух стульях, принёс незнамо откуда два обветшавших кресла, на тумбочку поставил телевизор и электрический чайник. Начальство в связи со сложностью со сторожами смотрело на этот бедлам сквозь пальцы, прощая Ерофею даже его ночные посиделки и сон в рабочее время. Что и говорить, лишних мужчин в больнице не было.


Кошки с незапамятных времён существовали в больнице благодаря усилиям сестры-хозяйки Васильевны, та хоть и была груба и вечно сердита, но к кошкам всегда относилась с неизменной заботой. Года сменяли друг дружку, кошки тоже, но похотливы и плодовиты они были все как одна. Рожали по несколько раз в год, доставляя массу хлопот медсётрам. Вот и нынешняя Машка, трёхцветная зеленоглазая бестия, снова готовилась стать матерью.


Безумие Ерофея всё усиливалось под впечатлением от разбушевавшейся природной стихии и кошачьих стонов. Он стучался то в двери терапии, то в лабораторию, кричал и просил лекарств, ругался матом, грохотал стульями. Так с ним всегда было осенью, тяжёлая щемящая тоска сменялась возбуждением, по ночам доходящим до безумия. Оно выматывало его так, что находившись и накричавшись за ночь, Ерофей засыпал ранним утром впадая в забытье на целые сутки. И работа сторожем подходила ему как никакая другая. Сам он уже давно был одинок, пройдя через 2 неудачных брака, имел двух непослушный остолопов. Частенько выпивал, то от тоски, то от скуки, и жизнь его превратилась в постоянную череду дежурств, больных, пьянок и приступов.
К пятидесяти восьми годам он совершенно устал, опустился и уже ничего не ждал от судьбы. Нрав его незлобивый по сути, стал более суровым, угрюмым частично из-за приступов, а частью и из-за одиночества. Ища общества, собеседников, он, найдя их, замыкался и не знал что сказать или же наоборот начинал нести ерунду, изрыгая её на слушателя бесконечным хаотичным потоком, утомляя всех и самого себя.
Машка выла всё натужнее,скулила,металась по коридору, оставляя на кафеле тонкий кровавый след.Эти роды что-то не давались ей и никак не могли начаться. Ерофей придя в себя увидел, наконец, кошку у своих ног, которая тяжело дыша тужилась и стонала, выпятив зад.

-Ёшкин кот,да он у тебя застрял!
Котёнок наполовину вылез из материнской утробы,но родить его полностью у Машки уже не хватало сил.Она лежала,глубоко и часто дыша, ставшими вдруг неровными, боками.
Ерофей, матерясь и теряя тапочки на ходу побежал к тумбочке, достал водки и облил руки. Положил кошку в коробку и стал потихоньку вытаскивать котёнка.
-Вот зараза, замучил мамку совсем, приговаривал он ,гладя ей живот.
Машка, словно разомлев от мужской ласки и заботы, всё же нашла в себе силы вытолкнуть котёнка, перегрызть пуповину и облизать мокрую шкурку детёныша. Как это было ни удивительно ,но несмотря на огромный живот, родила она всего одного котёнка, рыжего и писклявого .Он на дрожащих слабых лапках тут же подобрался к машкиному набухшему животу и впился маленьким нежным ротиком ,беззубым и розовым в молочный материнский сосок, набухший и ожидающий своего ненасытного маленького хозяина.. Машка довольно заурчала свиваясь клубком возле него, укрыв детёныша пушистым хвостом.


Ерофеич уселся на топчан, вытирая пот со лба, рукой и стал пить чай вприкуску с сахаром. Шёки его ,красные и блестящие, раздувались от важности и удовольствия.
- Это тебе Машка не по котам бегать. Дети ,они такие...Вот мои два балбеса давно уже выросли, своих теперь ростют….Ты его корми хорошенько, дура,чтобы рос, крепчал, мужиком был...
Дождь за окном закончился, и вся стихия погрузилась в тишину, баюкая новорожденного, новоиспеченную мать и ещё одну неспокойную душу сном и покоем…