То ли сказка, то ли быль

Девушка сидела на крыше землянки, на траве, уже начинавшей индеветь. Колючие звёзды, вбитые в чёрную тканину ночного неба, рябили в глазах, голова кружилась... Заброшенный дом на холме, лес, и - ни капли страха. Так бывает, когда в темноте ищешь не сон, не ночь, не призраков, а лишь отдохновение; когда всматриваешься - и стволы не оживают в рассудке чудовищами. Кажется, что в каждом из них спит лесной дух, что просвет между деревьями - не морок, а опушка... Глядишь, и покажется пытливому оку изба Праматери, вечно живущей вовне. Выйдет она с веретеном, скомкает в кудель лунный свет и возьмется прясть новую судьбу, хитро поглядывая единственным глазом. "Заходи в гости, дитятко"... и напоит хрустальной, пьянящей водой, родниковой и чистой. И даже не сразу поймёшь, что не вода это, а невыплаканные слёзы несчастной любви, разочарования, предательства - всего того, о чём стыдилась плакать, боясь показаться слабой. Кристальная, девственная, живительная влага в руках Создательницы сущего... И станет легче от того, что хоть кто-то видит тебя насквозь, и не надо скупыми и нищими словами пытаться открыть душу. Уложит спать на лавку, накроет меховым одеялом, и станет тебе тепло, как в детстве, когда все обиды были огромными, необъятными, но такими ничтожными для Вселенной. Проведёт по волосам сухонькой ладонью - и вспомнишь, как сладок был хлеб, ипечённый материнской рукой, в родной печи, в пращурами разожжённом очаге...
Проснёшься, потянешься, попросишь у Праматери веретено. Начешешь сосновыми иглами, еловыми ветвями утреннего тумана, соберёшь его в кудель, перемежая с росой, насадишь на прялку... И зажужжит веретёнце, засучат проворные пальцы, и выпрядешь ты свою первую нить ливня и спустишь её на землю. Откроешь дверь избушки Живы-Живаны, и босыми ногами ступая по траве Буяна, порадуешься тому, что творишь этот мир вместе с Богиней, величайшей из великих...
Седьмые небеса, вознесённые высоко над облаками, сушей и горами... Девушка теребила косу, пытаясь вплести в неё чародейские травы, смотрела в глаза душам, ждущих нового воплощения, жаждущих обрести новую плоть, вновь насладиться земными радостями и заплатить за них слезами, пролитыми над неправедностью родного мира. Луна была полной, чеканной (ни дать ни взять - щеляга, помещённая на небо) и с каждым годом всё выше поднималась над землёй. Боялся, ох и боялся братец Месяц, что снова захлестнёт его покрывало, тканое неправдой и оставит чёрные пятна на челе взамен начавших заживать и затягиваться.
Уронить бы жгучую слезу, склепать вместе осколки сердца, пришить душе оборванные крылья, засмеяться и начать всё сначала... Но не помогут ни добрые советы, ни древние отвороты, ни полуночные зелья: пока сам не поборешь несчастье, не переступишь через него - не быть ни улыбкам, ни веселью. Девушка отчаянно хотела туда, в Ирий, смотреть вниз на землю глазами-звёздами и ждать грядущего рождения.

Над всеми гуляет Месяц, над всеми простирается листва Древа... Ночь не была тёмной; высокий, длинноволосый парень во все глаза таращился на небо, ловя каждую частичку света. Неистово ярко горела белым огнём луна, серебря макушки деревьев, мрачные скалы и шептавшее неясные наветы море. Рука снова потянулась за пазуху, туда, где болтался на кожаной верёвочке оберег - солнечное колесо и семь подковок. Парень не верил в Богов и не доверял им, но оберег носил. Его ему желала подарить одна девушка, а он принял и отдарка не дал. Тo случилось далеко отсюда, совсем в ином мире, совсем в иной жизни. Там было тепло, тучи не цепляли мохнатыми боками угрюмые скалы, волны у берегов не кипели леденящим Модсогниром, там не было слышно рёва пламени в кузнечных горнах Дома Туманов... А радуга и впрямь радовала людей - радовала очередной победой Грозного Первого Бога над безликим, глупым злом. Здесь же она называлась Морозным мостом, и сей мост упорно напоминал - мир не вечен...
Оберег-солнышко лежал на ладони, металл его был холодным, душа, жившая внутри - теплой, на удивление живой и пульсирующей. Захлестнула непонятная, неведомая доселе тоска, и сам собой вырвался из груди крик: "Куда я иду, господине!". Ответа не последовало. Небо было заперто для тех, кто не жаждал душой.
Где-то далеко, за сотни морских переходов оттуда, снялись с мест спящие в такой час птицы, и девушка оглянулась - ей показалось, что кто-то кричал в лесу. Но всё было тихо, и она вновь прислушалась к непонятному ощущению - как будто кто-то держит в дланях тот комок внутреннего тепла, который она мнила своей душой. Схватилась рукой за оберег на шее - утиное тельце с конской головой, вспомнила как соседствовал он с солнечным знаком - колом-колесом... Она поплотней закуталась в плащ, захотелось снова "прийти" к избушке одноглазой Праматери, чтобы та затеплила лучинку и напоила целебным отваром - забытьем. А её гостья глядела бы на светец и мыслила о том, что один и тот же Огонь горит и в очаге, и на погребальном костре... И неважно, по кому или по чему тот костёр жечь.
Девушке показалось, что свет костров пробивается сквозь веки. Открыла глаза - и увидела, как солнце озаряет макушки дерeвьев, выкатывается из-за леса, подмигивает и гасит звёзды, слепит души.
Это же солнце прочертило дорожку на ладони Морского Бога взамен лунной и попыталось отогреть скалы. Начали верещать первые чайки, и парень вспомнил, как целую вечность назад он жёг в лесу костёр, смотрел в сердцевину его и кидал туда то недоброе, что было в душе. И чувствовал, как милосердный пламень забирает всё, о чём парнишка тужил и чего боялся. Огонь хоронил все тяготы - это ли не погребальный костёр?
Вот и сейчас - новый день, новая жизнь, восходящее солнце должно рассеять мрак ночи и думы, скопившиеся во тьме, ведь оно одной природы с огнём.
Но не спешит светило спасать заплутавший дух и разгонять тучи. Луч скользнул по блестящему боку оберега, едва нагрев... Новый день, новая жизнь, а боль всё та же. От себя никуда не убежать, нигде не спрятаться.
Девушка протянула ладони к солнышку и ощутила искреннее тепло, но и небесный пламень не вылечит раны. Ну и ладно. Для скорбящих на землю спустится новая ночь...
Она так хотела встречать восход вместе с суженым, видеть, как уползает в закутки и в норы мрак, как нечисть убирается восвояси, как возрождается светило после битв с подземными князьями. Небо не осталось глухо к молитве, вот только ведала ли она об этом?