Алексей Аникин

Сборник «Касталия» открывают произведения хоть и юного, но уже вполне состоявшегося автора – Леши Аникина. Мне кажется, что это неспроста. Во-первых, Леша самый «старый» из авторов этого сборника «житель» Литературного Лицея. А во-вторых его имя и фамилия начинаются с буквы «а», как известно первой буквы алфавита.
Но обратимся к его стихам. Первое стихотворение – «Чукча». Чем оно интересно? Леша попытался представить себя на месте человека другой национальности, другой веры, другой культуры, других жизненных условий. И это у него, на мой взгляд, получилось.
Леша интересно играет словами – «Без охоты я проснулся
 на охоту мне пора.»
Перед нами два разных значения одного слова: охота – желание, и охота – род деятельности.
Следующая строфа – описание повседневного труда охотника:
«Ехал долго. Надоело.
Бури нет. Нога сопрела.
Вдруг, откуда ни возьмись,
Слева стадо пробегает:
Мясо, шкура - все сбегает!!!»
Поразительно точные, короткие, какие-то... «стреляющие» строчки! Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего восклицания. И еще хочется обратить внимание на четкость созданного Лешей образа: он полностью прочувствовал жизнь охотника – «Бури нет. Нога сопрела.» - самое важное, что нужно охотнику – хорошая погода – «Бури нет». И его ощущения – «Нога сопрела». И взгляд на животных – именно взгляд охотника. Если б для него это были «милые зверюшки» убивать бы их стало жалко, а что тогда есть? А вот «мясо, шкура» - прагматичный взгляд охотника, позволяющий ему выжить.
Но в следующих строчках мне было сложнее разбираться: «Достаю ружье, как бремя». Если он охотник, то почему «как бремя»? Бремя – непосильная тяжесть. А для охотника ружье – помощник, способ выживания. И если ружье поднимать «как бремя», то есть долго, все звери разбегутся! Но если посмотреть с другой стороны: непосильную тяжесть рывком мы не поднимем, а значит будем поднимать медленно и осторожно. А ведь и ружье поднимать надо так, чтобы не вспугнуть зверя! Значит, все верно! Идем дальше.
Больше всего меня удивила последняя строфа: «Отчего я не попал?
 Может, Бог так наказал!!!
Почему же не простил?
Я к горе святой ходил!!!»
Наивность и набожность – сочетаются у северных народов именно так: «Почему же не простил? Я к горе святой ходил!!!» - я выполнил свой долг, почему же ты не помог мне? По-моему, Леша очень чутко уловил и выстроил образ «чукчи».

А в другом стихотворении «Город мокнет» Леша скорее описывает, чем рассказывает. Стихотворение написано легким, жизнерадостным хореем. Как и положено писать о летнем дождике! Перед нами описание людей под дождем:
«Разбегается народ:
 Кто под крышу, под навес,
Кто под ряслый куст залез.
Кто в «ветровке» дождь встречает,
Кто с зонтом бежит бегом….»
Суета людей, обыденная жизнь... и ничего нового и интересного! Самыми интересными и «поэтическими» будут две последние строчки: «Ну а я, не замечая,
 Просто топаю пешком.»
Вот и появляется перед нами противопоставление себя другим. Не высокомерное, не снисходительное, а простое... по-моему, даже без всякой надуманности или даже без размышления – просто факт. Что еще интересно, Леша довольно-таки взрослый уже юноша, как-никак одинадцатиклассник, пишет, используя такие детские выражения: «топаю пешком». В то же время именно такие выражения раскрывают нам Лешино творчество, да и Лешину сущность.
Потом мы увидим еще одно стихотворение о городе – «Город спит в моем сне». Это стихотворение больше похоже на какую-то сказку. Вначале совсем детскую, но и улыбчиво-задумчивую: «Спящий город мне приснился:
 Нету в нем людей.
 Ни собак, ни птиц, ни кошек,
 Ни других зверей.»
 Такая немножко убаюкивающая и с детства знакомая мелодия, не правда ли?
Но вот вплетаются другие нотки – «этот город под землею спит уже давно». И нет уже детской сказки, а мечты... Мечты, пожалуй, любого ребенка, или подростка. Мечта о чуде, мечта об открытии, мечта о тайне. А какая тайна может быть лучше старинной? Взгляд уже более реальный, чем просто сказка:
«Откопаю древний город,
разбужу его…»
И опять в реальность вплетается поэтичность и мечта: откопать город можно, если стать археологом, а вот «разбудить» старый город – опять вселить в него жизнь, такое под силу только поэту.
Что еще удивительного в этом стихотворении? Всмотримся внимательно в название – «Город спит в моем сне», то есть и автор спит, и город спит. Но город спит, возможно, лишь в его сне, а наяву – может быть, он еще живет? Или его вообще нет, наяву? Во сне – все возможно. И во сне каждый строит свой город... Кто-то для того, чтоб разрушить, а кто-то чтобы там жить...
Другое стихотворение Леши – «Осень на столбах». И здесь мы видим уже не выдуманный город, не мечту, а вполне реальное и, пожалуй, самое красивое место Красноярска – столбы. Первые две строчки, по-моему, явно перекликаются с Пушкиным: «Мороз и солнце;
День чудесный!»,
«Лес и скалы...
Как прекрасно!»
Но это не так! Дальше-то мы видим совсем другой образ – опять сказку:
«Небо, солнце, ручеек…
На секунды мне не ясно -
Кто же листья уволок?»
Так рассказывают маленьким детям: «А где же листья, куда они делись?»
И в то же время... Не детские у Леши стихи. То есть они и для детей, но и для взрослых. Есть что-то за ними – такое светлое и таинственное.
Хотя бы в этих строчках: «Вспомнил!
 Осень наступила,
 Вся листва траву покрыла…»
Осень, как известно, не только время года, но и символ старости. И что же тогда? «Вся листва траву покрыла». Значит, ничего не кончилось, а лишь сместилось! – С дерева на траву, с видимой жизни, в душу...
Следующее стихотворение – «Караван», вызвало у меня противоречивые ассоциации и чувства: во-первых, глядя лишь на название, я сразу вспомнила о песни Розенбаума – «Караван» из «афганского» цикла, и еще о нескольких книгах с таким названием, с названием глав – «караван», все они тоже об Афганистане. Но потом я подумала, что у Леши могло и не быть таких ассоциаций, и обратилась непосредственно к тексту.
Первые строчки: «Идет караван по пустыне…
 И нету ни капли воды…»
Это может быть и о простом караване, не обязательно об Афганистане – ведь в путешествии по пустыне (на караване) может и не быть воды – мало ли что может случиться в пути. Идем дальше – «А где-то молитвой о сыне
Мать гонит злой рок от судьбы…»
В принципе, и это не обязательно об Афганистане, какая мать не волнуется о сыне, не молится о нем, когда сын в пути, да еще и в таком опасном – по пустыне! Но (!) автор заговорил о судьбе в двух строчках – два упоминания о судьбе – «судьба» и «рок». Но – рок – это уже более зловеще. Значит, есть какая-то опасность выходящая за рамки «бытовой», опасность непредсказуемая и не обыденная. Возможно, возможно это все-таки про Войну. Но тут же Леша как бы играет нами, собой и словами -
«Бредет в тишине караванчик» - если бы это было об Афганистане, тишины бы не было. И тем более не было бы уменьшительно-ласкательного суффикса – «чик», звучит так... по-игрушечному – «караванчик». Но в то же время – «бредет», «верблюжьи запасы пусты»... Нет, не игра – суровая жизнь! А может быть... игра с суровой жизнью – судьбой? Да нет – не до игр в пустыне каравану – слишком тяжела смерть от жажды, среди пустыни и песков. И тут же щемяще-нежно, трепетно и жестко одновременно – «А маленький - маленький мальчик
 всё просит у мамы воды….»
И такое чувство, что вся наша жизнь – пустыня, выжженная, выжигаемая солнцем – безжалостным и ослепляющее красивым. А судьба наша – караван, ведомый не известно кем по этой пустыне. Ведомый, возможно без цели, без смысла, а может быть со смыслом, который не дано нам понять. И в этом караване (нашей жизни!) никогда не бывает достатка единственно необходимой для жизни воды – любви. Каждый, каждый хочет, чтобы его любили! Каждый надеется на это, мечтает о любви, ждет ее, ищет! И... чаще всего разочаровывается. Рано или поздно. Так или иначе. Но Идеальной Любви не достигнуть никому! Потому что на Идеальную Любовь у человека не хватает сил.
Маленький-маленький мальчик – каждый из нас - маленький ребенок, неразумный, с неокрепшими суждениями. И все мы ищем Любви, как воды, у мамы – самого дорогого человека во всем свете! Или даже не так – мы ищем Любви у своих истоков, находим ее в своей памяти, лишь тогда, когда Любви уже нет. Да и была ли она в реальности? - никто нам не скажет.
По-моему, стихи Леши удивительны сочетанием наивности и мудрости, простоты и изысканности. Они легки, созданы, как будто, игрой, но, на мой взгляд, перед тем, как их писать, Леша основательно обдумывает что-то для себя.
Хочется сказать несколько слов и о переводах Леши. Так как мы, к сожалению, не знаем ни эвенкийского, ни венгерского, то прочитать эти стихи в оригинале мы навряд ли сможем – лишь подстрочник, а это не то, не то!
Помню, что на одном их уроков мастерской в прошлом году Роман Харисович Солнцев дал нам каждому – на выбор – несколько подстрочников стихов венгерских молодых поэтов, мы попробовали что-то слепить из этого, но... Получалось так беспомощно, что мы и думать об этом забыли. Через какое-то время Леша принес свой перевод... Ну, что тут сказать... Он переводит действительно очень качественно, искренне, живо! Его переводы – не просто переводы, они написаны в СОавторстве, СОпереживая!
Есть переводчики профессиональные. Они переводят с оригинала практически дословно, подстраивая тот же ритм. А есть переводчики-поэты. Они не просто переводят – они придают произведению что-то свое. По-моему, переводчики поэты переводят еще и эмоции, еще и вкус, силу стихов, а не простые слова.
Леша – человек очень веселый, а стихи у него задумчивые. Он никому вокруг себя не дает грустить, а в стихах грустит сам... Пожелаем ему удачи!