День, когда я впервые увидел труп

Она всегда укоряла меня за то, что я неподъемный. Я пытался сказать, что, мол, не фиг, я подъемный, еще тот. А она ни с того ни с сего могла предложить что-нибудь, совершенно не стыкующееся ни с моими планами, ни с ситуацией, ни с демографической обстановкой в стране. Совершенно безумно. Как-то она позвонила и сказала: «Поехали прямо сейчас». И называет место где-то под Санкт-Петербургом. А у меня, простите, полон дом гостей. Многие из которых уже в таком состоянии, что бросить их ну никак не могу. Я говорю ей: «Давай завтра, с утра», - подспудно пересчитывая деньги в карманах, потому что после нашествия друзей-товарищей их – денег – может и не быть. А она мне говорит такое, что тут или отказываться вообще, или сказать друзьям: «Братва. Вы мне надоели и больше я вас видеть не могу. Идите все домой. У меня дело». Я выбрал первое.

Дедушка лежал так, как будто не было тех восьми лет, что мы не виделись. Я посчитал: последний раз я был в городе, где он жил, когда в кинотеатрах шёл один из самых шумных фильмов года. Я всегда запоминаю события по фильмам.
Я уже в детстве решил, что этот город – моя мечта. Не Москва, не Питер, а именно этот. Со сталинками, с Великой историей, с Волгой. С рынком, полным самой невероятной рыбой (Лещ? Не смешите! Там такая рыба, что я даже не знал её имени. И продавцы, кажется, не знали). Город с пыльными бурями, от которых все прячутся, а мне, наоборот, очень нравится стоять и отплевываться. Там могут и голосовые связки сесть от пыли, но это такое неудобство, в котором хочется всем признаваться: «Простите, мне трудно говорить, потому что у меня песок на связках осел». И тут же получаешь ответ: «Да ладно, вот тебе пятьдесят грамм, сразу связки прочистятся». Вот такого ответа больше, наверное, никогда нигде не услышишь. Я видел почти все Поволжье, и нигде, кроме как в Волгограде (я о нем, вообще-то, говорю), такого тебе не посоветуют. В Саратове, правда, тоже могут посоветовать, но только в том случае, если скажешь, откуда ты родом и кто у тебя в друзьях. В этом случае, могут вообще про связки забыть и сконцентрироваться на «пятидесяти граммах». Поди докажи потом, что все началось с пыли.

Следующий звонок был где-то через час. «Я у кассы», - сказала она. Я ответил, что на такие скоропалительные авантюры у меня не хватает нормальной человеческой выдержки. Вернее, нет. Не так. У меня на самом деле гостила еще и сестра. Бросить её я не мог, как уже было сказано. Это не стало бы, разумеется, никаким предательством в отношении ни к той, ни к другой стороне. Но я чувствовал себя оплеванным со всех концов света. Я попросил 20 минут, чтобы подумать. Сходил за пивом, подумал. Взял телефон, чтобы позвонить и сказать, что да, едем (вернее, летим). И уже на последней цифре я споткнулся. И сказал: «Прости, никак».

Мой дед был такой молодец! А вот тот человек в черном, который вел погребальную церемонию, монотонно (без бумажки!) перечислял его профессии и регалии. Не знаю почему, но он не назвал, допустим, среди прочих, его достижения в акварели. А ведь у дедушки была огромная выставка в начале 80-х в ЦДХ.
Еще он был журналистом. Не просто таким, как какой-нибудь стебущийся современный борзописец, а самым что ни на есть настоящим журналистом. У него стояла в кабинете такая дура под названием «телетайп», и когда приходили какие-то новости, она так трещала и шумела, что мне казалось, что не я один в кошмаре проснулся, а весь дом стал жертвой опасной бандитской группировки. Однако ж нет: эта здоровенная штуковина исправно работала, и никто из соседей не жаловался.

Она говорит: «Послушай, ты обязан поехать со мной». Сказала, что одолжит мне деньги. Намекнула, что цель поездки – не фото у Фонтанки. Я еще около часа взвешивал разные варианты.
Я очень сильно любил её. Очень. Мне было все равно, каким способом добиться её расположения. С момента нашей встречи я с той или иной периодичностью получал от неё по лицу за форсирование отношений. Как-то раз она мне предлагала поехать с ней куда-то в закрома Родины. Но это было как-то несерьезно. А тут: опа, не просто серьезно, а это было неприкрытое желание провести весь день в Санкт-Петербурге, завуалированное под предлогом увидеться с друзьями, где-то там снимающимися в одном из сериалов. Я мучался и колебался. Мне нужно было решиться и поехать. Но я не решался.

Родственники выбирали. Какой должен быть гроб. Как одеть дедушку, чтобы он хорошо выглядел. Подвязывать челюсть или нет. Мой дядя, виднейший хирург, говорил такие вещи, что мне казалось, что жизни не знаю вообще. И жизни не знаю, и смерти, и жизни вокруг смерти. Чем дальше и скрупулезнее обсуждались те или иные вещи, мне становилось дурно. Иногда даже интересно. Мне бы никогда не пришла мысль о челюсти. Или, например, кто будет брить дедушку. Да и вообще. Мне бы многое чего не пришло бы в голову.

Такой счастливой возможности могло бы никогда больше не случиться. Собственно, больше и не случалось. Сама мысль о том, чтобы поехать куда-то… Да хоть в Петербург… Сама мысль являлась настолько упоительной, что я бросил бы все и помчался. Но я не помчался. Я решил, что здравый смысл важнее. Я вышел за пивом еще раз. Дело-то не в пиве. Так проще. Убийственно проще.
Самое смешное, что всё, буквально всё благоволило этой поездке. Не было ни одной весомой причины, чтобы не ехать. Были, наоборот, все поводы, чтобы сорваться и умчаться. И деньги на самом деле-то были, и время было, но… Я придумывал самые разные причины для того, чтобы путешествие не состоялось. А она придумывала ответы на все мои сомнения.

Я поцеловал дедушку в лоб. Я не испытывал ни страха, ни душевного трепета. Его лицо чем-то посыпали, чтобы скрыть всякие штуки, которые появляются у мертвецов. Но я совершенно не думал об этом. Я так часто в детстве целовал дедушку, что мне казалось, что передо мной настоящий человек. Просто холодный и припудренный. Спать лег странно, в гробу. Зачем?
Потом гроб понесли к месту, где уже была вырыта яма. Стали опускать. Я почему-то думал о том, что люди, которых никто не знает, никто раньше не видел, не должны заниматься этими церемониями, и всю эту черную работу должен делать я. Я, папа, мои родственники. Кто угодно, только не эти.
Я не плакал и не хотел. Я смотрел за процессом. Рабочие ковырялись в земле, вытаскивая какие-то железки, попадавшиеся под лопату. Разбивая большие и твердые куски земли. Молчали, изредка бормоча что-то вроде «вот там еще подцепи» или «еще надо здесь».
Потом началась процедура закапывания. Мне сказали, что я должен кинуть три горсти земли. Я начал нервничать, потому что земля, попадая на гроб, издавала такой гулкий звук, что у меня впервые за всю церемонию пошли мурашки по коже.

Мне позвонили домой. Сказали, что умер дед. Что мои папа с мамой уже выехали. У меня было миллиард причин не ехать. На работе завал, в квартире черт знает что творилось. Денег нет. Должны были приехать очередные друзья, которым я уже пообещал уют и ночлег у себя дома.
Но спустя буквально секунду после известия о дедушке, я надел пиджак (ранняя осень) и, перезвонив друзьям, предупредив всех на работе, сделав еще дюжину звонков, выбежал на улицу. Доехал до ближайшего вокзала, где сел на автобус, который тут же стартовал из Москвы в Волгоград.

Она еще раз спросила: «Я буду минут через сорок у касс. Тебе брать билет или нет?» Я сказал: «Бери один. Я не поеду». После чего она бросила трубку. Я хотел перезвонить, объяснить, почему так вышло (хотя, весомой отговорки не было), но я просто-напросто не смог даже представить себе этот разговор.

В автобусе показывали мультики про Тома и Джерри. У меня была с собой литровая бутылка виски, которую я пил всю ночь, пока ехал. Пил и плакал. Плакал и пил.
Вышло так, что из всех родственников дедушки я оказался первым приехавшим, несмотря на то что географически я жил дальше всех остальных.

И когда она позвонила из Питера и сказала, что у неё все «просто супер». И когда она сказала, что там есть кому за ней присмотреть. И когда она сказала, что вернется скоро. И когда она сказала, что сделала кучу фоток. Несколько штук выслала на ящик. Я сильно расстроился. До слез. Эта история случилась за год до того, как я получил известие о смерти деда.
Мне все всегда говорили о том, что она тоже любит меня и что этого нельзя не увидеть. Но она ни разу об этом не говорила, я ни разу не спрашивал. Меня считали за идиота. А зачем спрашивать, если, по словам окружающих, всё видно? Я придумывал все новые и новые причины, чтобы отношения не стали близкими. Боялся. Или не хотел. Или гордость моя говорила, что в данном случае нельзя делать первый шаг. Опять же, огребши пару раз сумкой по лицу. Теперь-то я понимаю, что это была такая формальность, что ли… Шутка.
После всей этой питерской истории отношения зашли не то чтобы в тупик. Мы перестали получать удовольствие от общения даже после простых телефонных разговоров.

Ночь перед похоронами я провел на постели, где не только не мог заснуть, но даже хуже. Мне снились – или не снились, а я их реально видел – такие кошмары, что трудно описать и нет языка, способного рассказать об увиденном. На утро мне рассказали, что я спал на том месте, где умер дедушка.
Я ехал обратно и опять, глядя в окно, всматривался только в одну деталь, собственное отражение, и вспоминал о том сне. Не мог расчленить его на куски, образы, фрагменты, уловить цепи, для того чтобы еще раз подтвердить хотя бы одну из теорий сновидений. Опять смотрел в автобусе мультики про Тома и Джерри.

Вот тогда я впервые в жизни увидел труп.