Один день и даже меньше

Виктор Иванович сидел в воронке на месте бывшего Макдональдса на улице летчикa Милашенкова и курил, пережидая арт-обстрел. Реактивные снаряды с отчаянным визгом пролетали над его головой, уходя в сторону Останкинской башни, и ложась в цель где-то на руинах телецентра. Это было довольно далеко, но Виктор Иванович не рискнул продолжить путь. Судя по тяжелой дрожи, которая проходила по земле, чуть раньше, чем по воздуху приходил грохот – взрывы были объемными. А каждый мальчишка знал, что от снарядов объемного взрыва нужно держаться подальше. Тем более что у федеральной батареи № 371, которая располагалась на Тимирязевской и в данный момент обстреливала телецентр – была недобрая слава. Ходили слухи, что личный состав торгует взрывчаткой, а потом, чтобы отвести подозрения, намеренно расширяет обстреливаемый квадрат, искусственно увеличивая площадь разрушений. Виктор Иванович в это не верил. Не в то, конечно, что солдаты торгуют тротилом, а в то, что им приходится как-то хитрить, чтобы перед кем-то отчитаться. На войне не до отчетов. Поговаривали так же, что батарея специально бьет мимо цели, чтобы было, кому продавать взрывчатку. Это выглядело уже более правдоподобно. Но вряд ли было правдой, потому что означало, что федералам не чуждо стратегическое мышление, то есть, что они думают о завтрашнем дне. А как же можно, думая о завтрашнем дне, продавать взрывчатку своему противнику! Ну, а, кроме того, Виктор Иванович не раз видел этих артиллеристов пьяными на рынке у развалин гостиницы Молодежная, где он сам продавал им самогон собственного изготовления – из целлюлозы с лимоном. Со вкусом лимона. Это гораздо лучше объясняло широту обстреливаемой зоны.

«Какая разница, почему они бьют мимо цели?» - подумал Виктор Иванович и, аккуратно затушив самокрутку о землю, сплюнул табачные крошки, прилипшие к языку. В пении снарядов послышались литургические нотки. Это означало, что с другой стороны начали ответный огонь, судя по тембру – из тяжелых минометов. Это было еще опасней. 12-я Иркутская дивизия, которая две недели назад опять захватила ВДНХ и выдвинулась к телецентру, отличалась особым размахом, в данном случае, разлетом своих орудий. Особенно минометов. Этих людей Виктор Иванович тоже знал по рынку у Молодежной, куда они просачивались, прикрыв свою казачью форму – тулупы из генетически модифицированной овцы цвета хаки и вольфрамовые штаны – пуховиками и джинсами изумительного давно не виданного качества, скорее всего китайские. Что косвенным образом подтверждало информацию, распространяемую федералами, о том, что Сибирское ополчение профинансировано из Китая. Об этом говорили все: и верховный правитель по радио, и бывшие метановые магнаты по опто-волокну, и уволенный за взятку ефрейтор с фальшивыми нашивками за ранение, прижимая к груди только что купленного молочного щенка, Виктору Ивановичу на ухо. Но никто этому не верил. Отчасти потому, что об этом слишком много говорили. Но главным образом потому, что люди еще помнили о том, что, когда-то, когда Сибирь была частью Российской Евразии, она снабжала всю Москву не только пшеницей и мясом, но и гидрометаном, и ураном, и даже целлюлозой.

Казаки приходили на Молодежный рынок в основном за самогоном. Когда-то на ВДНХ, где они обитали, тоже был рынок. Но казаки съели и выпили его за несколько дней. Причем, совершенно бесплатно. На Молодежный они приходили с сибирскими ассигнациями – плотными купюрами из розового пластика с отпечатанными на них мрачноватыми лицами знаменитых зауральских деятелей – от генерала Лебедя (5) до принца Кудус-Колчана (1). Это имя долгое время, да и теперь еще, было под запретом в Москве. Но ассигнации с его лицом принимались хорошо. Числа, вернее цифры сибирских номиналов напоминали москвичанам о тех далеких временах, когда деньги измерялись не миллионами, а десятками и даже единицами. Правда, когда это было?

А действительно, когда? Виктор Иванович предался воспоминаниям. Он родился в 1984 году. Что было до этого, помнил смутно. В основном по фильмам и телепередачам. (Была в детстве такая штука: называлась телевизор. Ящик с экраном, по которому транслировалась реклама, перемешанная с блоками различной информации, предназначенной и специальной сконструированной для создания у зрителя хорошего настроения. Кажется, они - телевизоры - исчезли еще до войны, вместе с телевидением, вытесненные более прогрессивными ф-панелями (3d-помесь телевизора и компьютера), которые встречаются и теперь, впрочем, день ото дня все реже – единое информационное поле – ЕИП, в котором они работали, сильно деформировалось, благодаря военным действиям, и большинство старых ф-панелей оказались не приспособленными к новому формату, а новые опять же из-за войны так и не успели появиться. То есть появиться они, конечно, появились, но не в рузоне. Эти эс-си-панели были действительно революционным изобретением: они выращивались прямо в голове при помощи стволовых клеток (stem cells – отсюда и название). Но подобные новшества могли позволить себе только экономически развитые государства, если речь шла о массовом внедрении или отдельные экономически развитые субъекты но уже для личного потребления. Однако в тот момент, когда эс-си панели возникли на горизонте общих событий, главное событие в Евразии состояло в том, что война перевалила через Уральский хребет).

Но вернемся к прошлому. Производители фильмов трактовали это время – прошлое, - как время великих побед. Создатели научно-исторических передач, - как время стыда и позора. Судя по всему, правы были и те, и другие: просто за великие победы было заплачено стыдом и позором. Причем не отдельных личностей, а всего общества. Сосед Виктора Петровича по рынку бывший священник протоиерей Валерий, - ныне и присно просто Валера, по прозвищу Чернец (он торговал черняшкой) – говорил, что в православии это называется соборностью. Это слово, а заодно и конец эпохи, предшествующей его взрослению ассоциировались у Виктора Ивановича с Храмом Христа Спасителя. Его бурное строительство происходило в конце девяностых. Оно было обставлено с размахом и подавалось, как акт совокупной доброй воли всех граждан России. Но храм этот, в народе именуемый ХХС, не простоял и 20 лет. Однажды в него пробрался художник-концептуалист по имени Кремер и взорвал самого себя. Да так удачно, что испачкал собой большую часть интерьера. Когда штукатурку соскоблили, выяснилось, что стены только на ней и держались: на то была добрая воля строителей. Храм в недоумении закрыли, и это точно было время стыда. (Об этом тоже много говорили). А потом ХХС рухнул от первой же авиабомбы Сибирской республики, которая упала на Кремль, на другом берегу Москвареки. И о них быстро забыли: и о храме, и о Кремле, на месте которого, образовалось поразительной красоты озеро, питаемое подземными источниками и потому на удивление чистое. Организация UFESCO даже собиралась внести его (озеро) в сотню лучших памятников Земли и не сделало этого только потому, что не определилось, к каким именно памятникам его отнести: природным или рукотворным.

Конец восьмидесятых и начало девяностых не оставили в памяти Виктора Ивановича четких следов. Хотя кое-что он помнил. Например, что деньги – они назывались рубли – тогда тоже измерялись большими числами – тысячами. Потом лишние нули просто перестали наносить на купюры, и тысячи превратились в единицы. Виктор Иванович улыбнулся. Он вспомнил конец девяностых. Ему четырнадцать. Первое свидание. Сто рублей, полученные от родителей. УЗ (увеселительное заведение), где вдруг выясняется, что эти сто рублей со вчерашнего дня почти ничего не стоят. Позже это экономическое чудо назвали иностранным словом «дефолт», смысл которого мало, кто понимал. (Сам Виктор Иванович, исходил из того, что «дефолт» или default по-английски – это нечто установленное по умолчанию). Об этом дефолте много говорили, в основном в том смысле, что он нанес тяжкий урон экономике страны, а кое-кто, воспользовавшись ситуацией (умолчанием), стащил несколько миллиардов долларов. Виктор Иванович не помнил, чтобы этот пресловутый дефолт каким-то образом коснулся его лично, кроме того единственного случая в УЗе, когда он, заказав себе и своей спутнице по одной порции какого-то экзотического ликера, не смог расплатиться.

Потом был ВУЗ. Так называли школы, куда молодых людей принимали за деньги, чтобы они могли не служить в армии. Виктору Ивановичу – тогда просто Виктору - приходилось не только учиться, и работать, но и с великим трудом изыскивать свободное время, чтобы тратить заработанную бумагу (рубли были бумажными). Было трудно, но в тоже время весело и легко. Жизненные перспективы терялись в московских туманах, создавая иллюзию бесконечности, легко преображаемую в образы, почерпнутые из рекламы: машина, квартира, дача, друзья, путешествия, дешевая и качественная пища, а дальше…

Совсем рядом громыхнула тяжелая мина. Виктора Ивановича осыпало крупными кусками земли, и он упал прямо на дно воронки, лицом вниз, в глиняную жижу. Полежав минуты две, он поднялся и проверил содержимое фуд пакета – одна из двух бутылок его лучшего самогона – со вкусом мяты и гвоздики - треснула и дала течь. Он быстро открыл ее и сделал большой глоток – граммов на сто пятьдесят – затем достал из заднего кармана брюк складную флягу и быстро перелил в нее остатки. После чего бегло осмотрел свой костюм: если не считать коричневых разводов, которым он не придал значения, ампермеабль военного покроя не пострадал. Чего нельзя было сказать о брюках – на левом колене зияла хищная дыра, появление которой ничуть не расстроила Виктора Ивановича. Скорее наоборот: он обрадовался тому, что еще утром принял решение не облачаться в ношеные, но все еще свежие хлопковые брюки Армии Спасения, которые он выменял у знакомого торговца человеческими органами (за два несвежих детских пальца, кем-то оброненных и случайно обнаруженных им прямо на дороге) специально для того, чтобы надеть их именно сегодня - на день рождения Людмилы Петровны – бывшей жены главы временной администрации свободной зоны ВДНХ. Но вот чего было действительно жаль, так это натуральную красную гвоздику, которую Виктор Иванович вырастил у себя в квартире и намеревался преподнести в дар виновнице торжества: у старухи остались обширные связи, и подобный знак внимания был бы не лишним. К тому же, Олег – нынешний любовник Людмилы Петровны - обещал познакомить Виктора Ивановича с ее племянницами. Девушки только-только приехали в Москву из провинции и вследствие этого брали не очень дорого. Грех было не воспользоваться. А сколько брали раньше? Виктор Иванович попытался прицениться задним числом, и не смог. Кажется женщин, которые делали это за деньги, сгоняли в специальные резервации, расположенные вдоль транспортных артерий. Но тогда выходило, что все остальные, делали это бесплатно? Маловероятно. Скорее всего, память дает сбои. Надо будет уточнить. Виктор Иванович вернулся к гвоздике: она погибла - ножка сломалась в нескольких местах. Он в раздражении оторвал ярко-красный бутон, но не выбросил его, как собирался, а положил в карман. Почему-то от этого ему стало нехорошо, будто он только что сделал какую-то гадость. «Но что поделать, если во всей Москве не найти цветов!» - как бы защищаясь, подумал он, пытаясь понять, в каком именно месте поток его воспоминаний был грубо прерван разрывом мины. Наконец, он вспомнил: что дальше?..

А что дальше, об этом тогда никто не думал. Помнится, в то, примерно, время из всех источников, словно победные реляции с фронтов войны, вдруг повалили сообщения о росте цен на нефть. Причем, с такой интонацией, будто этот рост касался всех и каждого, а не двух-трех владельцев нефте-скважин, как было в действительности. И ведь что интересно – все и каждый - и Виктор Иванович в том числе – воспринимали эту информацию именно так, то есть так, будто, это их собственная нефть, и что этот рост цен, означает рост их собственного благосостояния. И это продолжалось очень долго. Лет десять. Пока, наконец, не выкачали Сибирские запасы, и рост цен на нефть стал означать обратное – то есть падение благосостояния не только нескольких теперь уже бывших нефте-магнатов, но и всех и каждого. Вот тогда-то все и началось. И началось крайне неожиданно. Как и любая, в общем, катастрофа. Нет. Конечно, были люди, которые что-то там предрекали. Например, родной отец Виктора Ивановича Иван Денисович. Тот все время твердил, еще когда нефть была: «вот выкачаете нефть и что вы будете дальше качать? Собственные испражнения? Так ведь их к тому времени давно уже водой смоет и течением к другим берегам отнесет». Или: «Вот черной икры купил. Поем напоследок. Помяните мое слово – через десять лет, не то, что черной – никакой икры не будет. И рыбы не будет. Ничего не будет. Друг друга жрать станете!» - «А вы не станете? – парировала невестка, жена Виктора Ивановича, Наталья Петровна. – Нет, не стану! Не доживу, слава Богу!» - возражал Иван Денисович. И ведь прав оказался, старый хрыч! Не дожил! И как не дожил!! Виктор Иванович даже сплюнул. Чуть ли не на следующий день после похорон (это было то ли в 15-м, то ли в16-м году – Виктор Иванович точно не помнил, да и помнить не хотел) по всем панелям сообщили о некоем секретном докладе правительства, в котором якобы было сказано, что запасов нефти в стране осталось на несколько месяцев. Конечно, на следующий день сообщения эти опровергли. Но уже через неделю цены на бензин выросли в десять раз. И его все равно не хватало. Было чудно и даже страшно видеть автомобили, брошенные прямо на проезжей части. Но еще чуднее выглядел танк Т-90, который въехал в Москву через Минское шоссе, дробя асфальт и корёжа автомобили, добрался до Октябрьской площади и там застыл. У него кончилось топливо. Потом выяснилось, что это было недошедшее до адресата – до Кремля – послание от Кантемировской дивизии. Бросив свой танк, так и не сделавший ни одного выстрела, кантемировцы разбежались. Сам же Т-90 еще долго ржавел, направив свое орудие в сторону французского посольства: чтобы его убрать, требовался бензин.
Вслед за бензином подорожало и все остальное. Но как только оно подорожало, так сразу же и пропало. Будто все только и ждали этого подорожания, чтобы купить даже и не вполне нужные вещи. Виктор Иванович вспомнил сцену, которую, пожалуй, можно было бы назвать символом того времени (лет за десять до упомянутых событий в районе, где он жил, вдруг начали, как грибы, расти супермаркеты – на территории в один квартал – можно было насчитать до четырех штук) Так вот, как-то раз буквально через несколько дней после всеобщего вздорожания Виктор Иванович обошел все четыре – и ни в одном из них не обнаружил ничего, кроме майонеза и водки. Сначала этот факт его удивил: ничего нет, а майонез есть! Потом он вспомнил, что майонез обладает уникальным свойством перебивать вкус любого дерьма. (На секунду в его сознании возник образ отца, пожирающего свои экскременты). В этом контексте обилие майонеза выглядело, как приглашение выпить, которое можно было и не принимать. Но затем Виктора Ивановича поразила еще одна догадка: если из пищевых продуктов осталось только дерьмо, то из чего же делают водку? А затем еще одна – а из чего делают майонез?!! В общем, получался, как сказал бы сосед и партнер Виктора Ивановича (бывший химик, ставший алхимиком – то есть приспособивший свои реторты под производство жидкого «философского камня») «волшебный круг». Положение с топливом пытались исправить. Время от времени в Москву ввозились гуманитарные партии каких-то товаров: ватные штаны из стратегических запасов Пентагона, презервативы от короля ЦАР Мбасы XIV, электрочайники из Афганистана – всё какие-то глупости, которые только усугубляли всеобщее подавленное настроение. А через несколько месяцев закончился и газ, как раз тогда, когда было объявлено, что золотовалютные резервы страны спешно инвестируются в добычу и создание циклов по переработке альтернативных видов топлива: гидрометана и урана. Добычу осуществляли где-то опять же в Сибири, где варварски вырубали леса, которые мешали буровой технике. Но никаких циклов, конечно, не наладили, потому что никаких золотовалютных резервов у страны уже не было. Еще пару лет Москва держалась на плаву – гидрометан стоил дороже нефти. На прилавках магазинов вновь появились товары. Правда, цены остались прежними, но и за услуги теперь просили гораздо больше (ничего кроме услуг на территории Московской Евразии не производили испокон веков). А потом из-за Урала стали доходить слухи о том, что жители Сибири не очень довольны ни варварским способом добычи, ни тем, как происходит дележ прибыли. Слухи эти день ото дня все крепли, пока, наконец, не превратились в поток информации о создании в Зауралье Сибирского ополчения под предводительством какого-то принца Кудус-Колчана (образованные москвичане тут же окрестили его виконтом Хондой), которое совершило пару набегов на буровые вышки. Информация эта подавалась, почти как курьёз. Однако поток сырья из-за Урала начал потихоньку редеть. Цены на продукты вновь поползли вверх, а сами продукты едва появившись в открытой продаже, снова куда-то исчезли. Тогда президент Российской Евразии объявил в стране чрезвычайное положение, а себя верховным правителем и отправил за Урал две элитные дивизии. Новость эту восприняли с воодушевлением, но когда обе посланные дивизии бесследно исчезли, до всех вдруг дошло, что в Сибири итак полно правительственных войск, включая Тихоокеанский флот, чтобы отправлять туда что-то еще. И сразу стало ясно, что Сибирское ополчение – не совсем ополчение, точнее – вовсе не банда пиратов под предводительством Ермака Тимофеевича, а нечто куда более серьезное. Тогда правительство решило применить последний аргумент: шарахнуть по мятежному региону ядерной ракетой, забыв впопыхах, что в Сибири тоже есть ядерные ракеты. Из-за Урала ответили тем же. Одна ракета упала где-то в чистом поле под Тверью, раз и навсегда решив тысячелетний спор тверчан и москвичан о главенстве на Руси. Другая почему-то разрушила Киев. (Ходили слухи, что это была не Сибирская ракета, но толком никто ничего не знал). На этом обмен ядерными любезностями закончился, и началась дипломатическая борьба. Инициативу перехватили Сибиряки и направили в Москву свое посольство, которое привезло сюда три ультимативных требования. Во-первых, верховным правителем государства становится принц Кудус-Колчан, во-вторых, столица государства переносится в Сибирь. И в третьих, отныне Российская Евразия переименовывается Сибирскую Азеопу. Требования были отвергнуты. Москва мотивировала это невыполнимостью именно третьего пункта: он-де имеет явный антисемитский подтекст. На самом деле многим не нравилось окончание, позволяющее вольную рифмовку. Впрочем, скорее всего, настоящим подлинным мотивом, точнее причиной отказа сибирякам стал типично московский снобизм, трудно объяснимый во все времена. Но как бы там ни было, вскоре уже Сибирь отправила в Россию две свои элитные дивизии. За ними еще две. И еще… Сколько всего войск участвовало в конфликте Европы и Азии никто толком не знал. Тем более что первое, что сделали Сибиряки, едва достигнув места, откуда Москва была досягаема для их ракет класса земля-земля – это уничтожили Останкинскую башню и телецентр. Впрочем, на этом они не остановились, и в течение месяца в Москве не осталось ни одного нетронутого дома. Судьба Кремля и ХХС постигла большинство исторических и архитектурных памятников. Но как ни странно почти не коснулась хрущоб. Кумулятивные снаряды просто пробивали стены насквозь, оставляя аккуратные круглые дыры, и уносились дальше, не причиняя домам существенного вреда. Дыры эти замазывались раствором или на худой конец прикрывались ветошью и люди продолжали жить в своих квартирах, как ни в чем не бывало. Когда выяснилось странное свойство этих зданий, цены на квартиры в них чудовищно выросли и многократно превысили цены на весь остальной ассортимент московской недвижимости, включая т.н. элитное жильё. А обладатели квартир в хрущобах восславили нерасторопность московских властей, обещавших снести эти дома как «безобразное наследие социализма» еще до конца первого десятилетия 21 века, но так и не сдержавших своего слова.
Война надолго стала частью быта города. Сибиряки не раз пытались полностью овладеть Москвой, но пока это им не удавалось. Не то, чтобы федералы бились насмерть. Просто Москва уж очень велика. По той же причине, кстати, федералам ни разу не удавалось полностью изгнать Сибиряков за черту города. И так длилось вот уже два с половиной года. Сначала приходили одни. Потом другие. Потом третьи. Но как ни странно: жизнь в мегаполисе не прекращалась ни на минуту. Причем, именно столичная жизнь: Питер давно уже был под властью казаков, и из двух бывших столиц лишь одна могла по праву носить это звание. Люди продолжали рождаться, взрослеть, жениться и, конечно, умирать. Ходить в театры, в кино, в гости. Влюбляться, ревновать, писать стихи. (Один из образчиков злободневного поэтического творчества Виктор Иванович мог видеть прямо из своей воронки: на стене ближайшего дома крупными белыми буквами было выведено: «Кудус-Колчан получит в качан!») В Москву, как и прежде, приезжали люди из провинции, привозя с собой честолюбивые мечты, многие из которых сбывались, украшая древнюю столицу невиданными прежде событиями… Дальний край воронки осыпался, и на дно скатился мужичок. Он насмешливо оглядел Виктора Ивановича, показал на него пальцем и с улыбкой произнес: «У тебя вся рожа в дерьме!» После чего медленно повалился набок и отключился. Тут только Виктор Иванович вспомнил, что, осмотрев свою экипировку после падения, совсем забыл про собственное лицо. Приблизившись к своему обидчику, он сразу понял, что тот мертв – из его спины торчал еще теплый осколок сибирской мины. «Я грязный, а ты мертвый!» - злорадно подумал Виктор Иванович, но обида не прошла. Тогда он быстро осмотрел карманы незнакомца. Они были пусты. Видимо, их уже осмотрели. В раздражении, Виктор Иванович пнул труп ногой. Потом еще раз и еще… Но чем больше он пинал начинавшее коченеть тело, тем злее становился. «Рожа у меня грязная, - думал, он нанося удары. – На себя посмотри! Бомжатина! Сам ты весь в дерьме! Скотина! Мразь!» И тут вдруг на него снизошло что-то вроде откровения. Он понял, что причина бешеной агрессии, которую он обрушивал на уже охладевший труп, не имеет к этому трупу никакого отношения. Что таким образом он вымещает свою злобу на окружающий мир. На ту ничтожную жизнь, которой он живет; на те поступки, которые он ежедневно совершает; на те жалкие мысли, которые он измысливает; на тот страх, которым пронизано все его существование; на тот абсурд, которым дышит все вокруг: на грязь, которой покрыто его лицо; на самогон, который он вынужден гнать, чтобы жить; на федералов, которые подвергают его ежедневным унизительным поборам; на сибиряков, которые имеют наглость расплачиваться пластиковыми деньгами и носить китайские джинсы; на верховного правителя, который довел великую страну до позора вялотекущей братоубийственной войны; на всех тех, кто не задумываясь о завтрашнем дне черпал и прожирал ресурсы земли; и, наконец, на собственного отца, которому повезло сдохнуть так вовремя!!! «Вот ведь мразь!» - подумал Виктор Иванович уже о собственном отце, и ему стало невыносимо стыдно за себя, за свое никчемное существование. Да так сильно, что, встав во весь своей немалый рост, он издал такой громкий вопль отчаяния, что в соседних домах залаяли собаки, давно уже привыкшие к стрельбе и не реагировавшие даже на взрывы бомб. Внезапно, арт-обстрел закончился. Все еще стоя, что позволяло ему заглянуть за край воронки, Виктор Иванович огляделся. Солнце садилось куда-то за Тимирязевскую академию окрашивая небо и здание чудом уцелевшего останкинского пивзавода в нежнейшие оттенки розового. В рощице, которая за два года выросла на путях Октябрьской железной дороги, зачирикала какая-то весенняя птаха. По улице Милашенкова проехал бронетранспортер с громко-включенной танцевальной музыкой. Виктор Иванович посмотрел на часы: 20:12. Бог мой! Надо было торопиться! Гости начинались в семь. А привычка опаздывать давно уже вышла из моды – ведь опоздание вполне могло означать смерть. К тому же Олег обещал познакомить с племянницами Людмилы Петровны, которые, по его словам, брали весьма недорого. Грех было не воспользоваться. «И все-таки, сколько же брали в мирное время? – подумал Виктор Иванович, вылезая из воронки и продолжая путь. – Неужели бесплатно? Быть такого не может. Надо будет уточнить».