Врач. гл3 продолжение

Кофе, даже в тройной дозировке, больше не вызывал бодрости, но сердце от него колотилось так, что своим грохотом все равно не дало бы заснуть. Пальцы рук потеплели на короткое время, а промокшие ноги можно было отогреть по дороге на вызов, засунув их поближе к мотору. Разница температур на улице и в помещении составляла около пятнадцати градусов, и постоянные перепады, случающиеся по четыре раза за выезд, испытывали на прочность иммунитет, далеко не всегда проигрывая последнему.
Серж просигналил с улицы, оповещая, что в кабине натоплено.
Я почувствовала желание как-то выразить мимолетную нежность к этому самонадеянному очкарику, любителю теток вместе с выпивкой, и выпивку саму по себе, еще в начале смутных времен решившему, что поприще инженера не принесет ему средств для удовлетворения своих незатейливых хобби.
Впрочем, мы давно научились выражать свои эмоции взглядами, не прибегая к помощи речи. Жаль, что благоприобретенные телепатические способности не распространялись на информацию об адресах, и, устроившись поудобнее, я озвучила очередной пункт назначения.
Возраст ребенка и его жалобы выглядели безобидно. Пять лет… Температура… Простенько – набирай, коли, уезжай. Главное, чтобы понятные и привычные буквы и цифры не обернулись иероглифами, зловещий смысл которых врезается в память навсегда, добавляя подробностей в едва заметную паутинку морщин вокруг глаз, является в кошмарах и долго еще мерещится в каждом похожем ФИБе.
Мотнув головой, я прервала мысленное карканье. Ничего, вызывающего дрожь в коленках и холодный пот между лопаток не хотелось. Мечталось вернуться поскорее, упасть на диван не раздеваясь, прикрыть ноги казеным шерстяным одеялом, спасающим конечности от холода немного хуже, чем комнату – от специфического запаха носков, какой появляется после пяти-шести часов пребывания их во влажной обуви, и под развеселое токшоу из телевизора уткнуться лицом в подушку, не обращая внимания на Степанию, громыхающую чашками.

Женщина, стоявшая у нужного нам подъезда и напряженно вглядывавшаяся в каждую машину, появляющуюся во дворе, перенесла мои грезы о покое на час, который вполне мог оказаться резиновым.
- Нас встречаете? – я высунулась из машины.
- Да. У нас подъезд только ключом открыть можно… Чтобы вам не стоять под дверью… И еще… Вы знаете, у меня мальчик особенный…
Каждый звук наливался тяжестью в моем сознании, как будто встречающая произносила заклинание, переносившее меня на пять с половиной лет назад, в сентябрьский день моего первого вызова.
- Я усыновила его год назад… - она помедлила, подбирая слова… - Он еще не совсем привык, мне кажется
- Ну?.. Вы ему за маму?
- Да, только…
- Вот и прекрасно. Для меня вы все – мамочки. Не бойтесь, не обижу вашего ребенка.
В прихожей, тщательно убранной, но давно требующей ремонта, нас встретил громадный рыжий персидский кот, ухоженный и, судя по неторопливым движениям пушистого тела, любимый. Он важно оглядел меня круглыми желтыми глазами, и с королевским достоинством удалился, даже не среагировав на запах корвалолла из чемодана, незаметный для людей и такой явственный для звериного носа.
В комнате, заставленной разнородной мебелью, на тумбочке в углу стоял телевизор. Мальчик лежавший на диване, почти незаметный под широким пледом, заворожено смотрел в экран. Приемная мать поставила ему видеокассету с песнями из старых мультфильмов. Ария стражников из «Бременских музыкантов» видимо, особенно нравилась парню, и только когда я вплотную приблизилась к ребенку, он оторвался от своего занятия, тотчас, впрочем, переключив все внимание на незнакомую ему тетю, глядя с веселым интересом и затаенным обожанием.
Приятно удивленная такой реакцией, я присела на край дивана и сняла плед с щуплого мускулистого тельца, прекрасно сложенного для пяти лет. Лицо ребенка, тронутое неврологической патологией, не могло называться красивым. Немного одутловатое, с нависшим лбом и расширенной переносицей, носом картошкой и тонкими упрямыми губами, оно озарялось лишь изнутри игрой впечатлений от происходящего вокруг.
- Ну, и как тебя зовут?.. Рассказывай, - привычно начала я.
- Савва, - чуть смущенно и радостно ответил мой пациент
- Слава, - поправила женщина смущенно и виновато улыбнулась.
- Понятно… Давай, Слава, поближе подвигайся, - проговорила я и начала осмотр, в результате которого ничего страшного обнаружено не было.
Ну, ребенок. Ну, не дали вовремя таблетку, и температура тела проверяла свои возможные пределы, ничем не сдерживаемая.
Мальчишка, казалось, вовсе не замечал своей болезни. Едва я оставила его в покое и пошла набирать немудреную смесь анальгина с супрастином, он тут же снова уставился в телек и стал подпевать, коверкая слова, но почти безошибочно попадая в ноты. Счастье, переполнявшее его, казалось, не могло омрачиться ничем.
Когда я все приготовила, он сам покорно лег поперек колен женщины, которую ему повезло называть мамой, и во время укола только скрипел зубами, а потом встал, и натягивая штаны посмотрел вокруг глазами полными слез от только что пережитой боли, но взгляд его не выражал и тени укора или обиды. Мол, надо, значит – надо. Мать поцеловала его, Слава успокоился окончательно, и свернувшись под пледом калачиком, почти тут же завторил старухе Шапокляк: «Хорошими делами прославиться нельзя».
Подробно растолковав женщине дальнейшие ее действия, я собрала чемодан и оглянувшись, обратилась к мальчику:
- Ну, счастливо тебе. Не обижайся.
Пацан, не понимая за что он должен был обидится, помахал мне рукой.
- Что вы, доктор, - уже у входной двери негромко сказала моя провожатая, - Он так вас ждал… Видимо, в детдоме только в изоляторе на них внимание и обращали…
В который раз за день что-то тяжело запульсировало внутри, от солнечного сплетения подкатывая к горлу волны выдоха, как будто душа, проснувшейся внезапно птицей била крыльями, забыв где она и пугаясь границ своего обиталища. Видимо, бессонная ночь, безнадежная умирающая девочка, отправленная мной в больницу и наступающая простуда ослабили тот необходимый каждому врачу барьер между своим «я» и «я» пациента. На одно ослепительное мгновение открылось, что любые барьеры подобного рода между людьми искусственны, и нет ничего, что принадлежало бы только одному существу, даже если ему всего пять лет.
- Всего вам доброго, - внезапно севшим голосом пожелала я и, откашлявшись, добавила уже почти спокойно, вдавливая кнопку вызова лифта: - Надеюсь, я больше не потребуюсь.