Телегеничность

Писателя и драматурга Владимира Петрова не раз приглашали выступить на телевидение. Все знали его прекрасные манеры и удивительное красноречие. Глубину его метафор хвалил еще Валентин Катаев, а печальные образы его рассказов навсегда поселились в уголках русской души. Но, как и всякий настоящий писатель, Петров не любил телевидение и всегда отказывался от откровенных приглашений телеведущих. Однако в тот злополучный день он не устоял.
Писателю позвонили из редакции какой-то программы и заявили, что никогда не видели такого телегеничного лица, и что потеря такого лица для зрительских масс будет означать провал телеискусства как такового. Всем известно, что умудренные писатели проявляют удивительную наивность в том, что касается их самих, и еще до того, как вопрос был задан, Владимир Петров дал согласие выступить с серией телепередач под общим названием “Волки и Коровы”.
Писатель тщательно подготовился, к своим выступлениям: его метафоры были как никогда глубоки, а мысли искрились и шипели, как шампанское в бокале просветителя Дидро. Но серия передач так и не состоялась: сразу же после первого выступления в прямом эфире десятого февраля редактор подошел к Петрову и, глядя мимо и странно гримасничая, заявил, что на этом программа будет закрыта ввиду отсутствия средств, горячо поблагодарил писателя за подготовку, извинился и откланялся.
Петров усмехнулся про себя: ”вот ваше хваленое телевидение, а я сразу вас не полюбил” – и, не помня зла, принялся за свои старые дела.
И все же единственное появление Петрова на экране, вызвало сильный резонанс: в редакцию пришло больше тысячи писем. Но так как передача была закрыта, а большинство писем адресовалось ведущему, то в один прекрасный день ровно тысячу из них отправили с курьером писателю домой.
Писатель удивился и очень обрадовался, получив такое количество писем: он не раз говорил, что хотел бы иметь постоянную обратную связь с читателями, т.е. с публикой, что давало бы ему лучшее представление о жизни и характерах, и хотя писем было действительно очень много, он решил их прочитать.
Двадцать первого марта в день весеннего равноденствия Владимир Петров уединился в своем кабинете и вскрыл первое письмо. Оно состояло из одной фразы: “Дорогой ведущий, вы кретин.” Писатель поморщился, но, хорошо зная нрав русского человека, не стал паниковать, ему приходилось порой получать и не такие письма. Второе письмо оказалось не менее удивительным, чем первое, оно состояло из вопроса: “Что у вас с носом?” Писатель молча отложил его в сторону. “Если бы у меня был такой нос, я бы повесился” - нашел он в третьем письме. “Одолжи нос на пару недель, верну с процентами” - издевались в четвертом. “У вас вместо носа - клюв” - хамили в пятом. “С вашим бы носом, да к Гоголю на крючок” - оскорбляли в шестом. В седьмом письме писателя обзывали туканом, в восьмом сравнивали с Мейерхольдом, в девятом грозились оттяпать половину, а в десятом интересовались длиной и, главное, формой члена.
Наконец, писатель отложил письма в сторону. И потрогал себя за нос. Все было в полном порядке. Он встал, подошел к зеркалу и долго рассматривал себя со всех сторон. Никаких отклонений он не обнаружил: те же уши, тот же рот, те же глаза и тот же нос, что и сорок лет назад на фотографии в журнале “Молодая гвардия” рядом с первым опубликованным рассказом “Покоренная земля”. Конечно, морщины, мешки, лысина но... Петров мог без преувеличения сказать, что он знаменит. Его многократно растиражированные портреты в изобилии прилагались к его книгам, которые в течение сорока лет с успехом продавались во всех книжных лавках Советского Союза. Его лицо не могло стать неожиданностью! Откуда же эти письма? Причем тут его нос? Шутка? Петров внимательнее пересмотрел конверты. О шутке не могло быть и речи. И потом, так сейчас уже не шутят. Писатель постоял еще минут пять и спохватился. Да ведь он прочитал всего десять писем, а пришло-то их тысяча! А что про нос, так про что им еще писать, этим бездельникам, сидящим у телеэкранов! Петров молодецки хлопнул себя по носу и снова уселся за чтение. Но скоро, очень скоро, веселость покинула его окончательно.
То что случилось произвело на Петрова неизгладимое впечатление - все письма, все девятьсот девяносто девять писем (первое письмо, если мы помним было о другом) так или иначе касались его носа. Конечно, не все его нос ругали, некоторые даже хвалили, а иные просили прислать рецепт, но объяснить подобного единогласного интереса к своему носу Петров не мог, как ни пытался. Уже давно закатилась луна, а звезды начали тускнеть, когда писатель, наконец, вздохнул, и, вновь надев очки, пожевал губами. “М-да, - сказал он, - Вот вам и средства массовой информации.” Где-то на востоке начинало туманиться, и тихо шелестя крыльями прямо на подоконник открытого окна писательского кабинета сел небольшой ангел с лицом сирина, и начал есть вроде бы падаль - в утренних сумерках и так плохо видно, а Петрова с детства душила куриная слепота.
- Это что еще такое! - сказал писатель.
- А что? - спросил ангел.
- Что вам угодно?
- А что это вы мне грубите? Следите лучше за своим собственным носом.
- Мой нос в порядке! - закричал писатель, но неожиданно успокоился. “Уж не схожу ли я с ума? Только этого не хватало”.
- С умом у вас конечно слабовато, - успокоил ангел, будто прочитав мысли, - но до сумасшествия еще далеко. А вот с носом надо что-то решать. И он повернул к писателю створку окна так, чтобы тот увидел свое отражение. Из окна на Петрова смотрел он, Петров, но вот нос... Это был не нос, а какой-то башмак непонятной формы и огромной величины. Писатель в ужасе забился: - Но как?! - прокричал он, - Ведь еще вчера...
- Еще вчера вы не знали общественного мнения на этот счет, сказал ангел. - А вообще, вы, конечно, зря пошли на телевидение. Лицо у вас нетелегеничное. Вот, в частности, нос...
- Да причем здесь общественное мнение и мой нос? - спрашивал писатель.
- Как это причем? Люди смотрят - сидит на экране какой-то болван с носом, как у пингвина, да еще и говорит что-то. Смешно, ей-богу. А силой общественного мнения колоссы низвергаются, не то, что какой-то там...
- Но у меня нормальный нос! - кричал Петров.
- Ну что же вы? Неужели вы думаете, что зрители вам врать станут? Они же, как дети, что увидели, то и рассказали, ничего лишнего не прибавили.
- Но еще вчера!..
- Ну, и зануда же ты, и как тебя жена терпит! - сказал ангел, неожиданно перейдя на «ты», доел свою падаль и, каркнув, улетел.
С белым лицом Владимир Петров упал на пол. Так его и нашли на следующий день.
Как только Петров пришел в себя, он сразу бросился в ванну, в зеркало смотреться, смотрит, а нос и вправду, будто чуточку вырос. Успокаивал себя писатель, успокаивал, а через месяц нос у него с калошу стал. Слава богу, жена померла, а то стыда не оберешься. Дети и те стороной обходить стали, все про “папину болезнь” про себя шепчутся.
С тех пор а) невзлюбил Владимир Петров общественное мнение, и даже словосочетание это перестал понимать, б) Владимир Петров крестился, и завел приятеля попа, с которым любит при случае поболтать об ангелах и, наконец, в) каждый день в восемь вечера садится Владимир Петров за телевизор и смотрит, не отрываясь, все передачи с участием известных лиц, и каждую ночь до петухов что-то пишет он, а каждое утро, озираясь, бросает в почтовый ящик не меньше тысячи писем.