Путевой очерк

Васина дорога

Начало обозрения пути, по моему мнению, – это даже не дорога и не люди, которые в дороге попадаются, а приготовления к дороге. Если они, конечно, этого обозрения стоят. У меня – ничего особенного с приготовлениями к поездке в Пе-тербург не связано. Единственное, что меня трогало при сборах, это моя несобран-ность и неготовность. Трогало потому, что друзья, с которыми и предстояло мне путешествие, уже за несколько недель до этого стали упаковывать чемоданы и по-стоянно говорили о поезде и продуктах питания… Не думал, что мальчики в их возрасте такие заботливые. Но в конце концов тоже пришлось пойти в магазин…
Вот и огромнейшая группа студентов, стоящая на перроне. Не суетятся – приятно. Не люблю массовое волнение по двум причинам: во-первых, это заразно, во-вторых, раздражает, когда не заразно. Что ж, вперед, в поезд номер 79 дальнего следования, на покорение Северной столицы и Финляндского залива! Славные ре-чи и мысли. Бодрячок, как говорится на современном сленге. Только что там ждет – неизвестно, несмотря на программы и экскурсии.
22:30. Холодно. Курить не хочется, потому что надо вынимать руки из пер-чаток и карманов. Я подумал, что тут еще ничего так с температурой, а там же Се-вер. Почему-то представились снежные вершины, снежный хвойный лес, снежные равнины и олени в упряжках, развозящие по снегу питерцев по рабочим местам, и стало еще холоднее. Но тяжелая сумка не дает окончательно закоченеть. К тому же пора залезать в поезд.
- Кажется, я вас знаю, Василий, - кто-то коснулся сзади моего плеча и рас-смеялся.
Поворачиваюсь.
- Боже ж ты мой: Катенька! Явление Христа народу, что сказать. Где пропа-дала, чудо? Ты что, едешь куда-то, на этом, 79-м?
- Привет, ага. К молодому человеку в Липецк.
«Ух ты как. К молодому человеку… А ко мне в Красноармейский не затя-нешь тебя на чашку чая», - подумал я и понимающе кивнул. Мы с Катькой пели в ресторане год назад месяца два, а потом она куда-то исчезла. Ну, думаю, нескучно будет в поезде сутки: хоть с ней поболтаю о том о сем.
Залезаем в 3-ый вагон. Вот тут и начинается возня. Туалет, постель, чай, тамбур – бррр! Поспать бы. Так нет, всеобщее волнение пробирает, кажется, всех: девчонки с двенадцати часов начинают зверски хохотать, потому что мальчики не-престанно до двух ночи играют в «Крокодила», придумывая такие слова, что меня самого в полусне стыд берет. Ладно, засыпаю. Веселый это народ – студенты. Хо-тя, наверно, всем в этой жизни хочется веселья. А я вот, такой меланхолик. Черт с ними, пусть хохочут. «Доброй ночи, дорогой Вася», - промелькнуло у меня, и я провалился.
Проснулся опять от шума, гама, возгласов «кто в туалете – выходи!» и всего такого, что может произносить вслух громадное количество молодого народа, ко-гда собирается вместе, да еще и утром. К десяти я попал в злополучный туалет, у которого, собственно говоря, мне и попалась полка. И только после этого немного ожил. В ближайшем будущем нарисовалась Катенька. Девочка эта – вполне за-урядная, но она мне нравилась. Шикарный волос, распрекрасные черные глазки, голос классически красив, на сцене всегда хорошо держится. Правда, она малень-кая еще, неумная. До сих пор показывает всем своим друзьям и знакомым миниа-тюру собственного сочинения «морской котик». Вот и представьте: 20-летняя де-вушка, вся такая из себя, уже достигшая, как говорится, полового созревания, ло-жится на пол, приподнимается на руках, отрывает от пола ноги и… начинает изда-вать звук, похожий, даже очень, на природный клич морского котика… Умора, да и только. Интересно, ко скольким годам у девушек проходит глупость и проходит ли?
- Доброе утро, Василий. Как спалось? Как настроение? Что делать собира-ешься? Зачем в Питер едешь? А я тут выхожу через пару часов в Липецке, ну ты помнишь, я тебе вчера говорила… Вась, дай сигаретку. Курить хочется, не успела на вокзале купить…
Тут я вспомнил ее морского котика, совершенно молча открыл пачку, дал за-курить и вздохнул, так и не ответив ни на один ее вопрос. Поболтали слегка и не-принужденно (вдруг чем загружу ее), покурили, вышли из тамбура и распроща-лись. Наверно, опять на год а, может, и больше. Просто я пожелал ей удачи, любви, счастья и остаться в Липецке с новым мальчиком, а все друзья говорят, что мои пожелания сбываются…
Дальше – ничего интересного. Кипяток не отключали, туалет исправно был открыт, а мальчики с девочками так и играли целый день в «Крокодила». Я, правда, был принят в игру и пару раз угадывал слова. Когда я загадал «гуманизм», то отга-дывали слово всю вторую половину дня. Видимо, что-то случилось с этими под-вижными и развитыми студенческими умами… Я устал от безделья и малодушия некоторых обитателей вагона. Только в тесном или не очень быту понимаешь, что из себя представляет человек. Так дожил до вечера, а потом до ночи играл с моим соседом Иваном Федоровичем, мужчиной зрелым и ненавязчивым, в карты.
Утром я проснулся от яркого света. Нет, проводник не решил подшутить или отомстить студентам за свою еще одну бессонную ночь, и не включил свет в 7 ут-ра. Я проснулся от снега. Так и лежа на верхней полке, я, открыв глаза, наблюдал, как за окном падает снег и, главное, как он, такой ослепительный, лежит на убе-гающей от поезда равнине. Меня охватил прилив счастья. Ненавижу снег и холод, но этот… Он был первым, который я увидел в этом году, тульский снег. И он меня покорил белизной, незаурядностью, тем, что укладывался ровно в мое сознание и величественно наполнял мои мысли тем, что я все-таки еду в Санкт-Петербург, хо-лодный, торжественный и непокоренный никем за все свое существование, город, мегаполис. Еду, чтобы смотреть на него и получать наслаждение.
Я хотел было разбудить всех, прокричав «Смотрите, снег!!! Снег!» Но потом подумал, что они только заснули и не стоит их тревожить, к тому же рассмеются надо мной, если у них еще есть силы смеяться после вчерашнего. Я только почти шепотом, как завороженный, напевал, глядя в окно: «Снег, до чего красивый снег, я по снегу, как во сне…»
 
Васин Петербург

Петербург меня встретил тепло. Было всего минус два, и это порадовало, по-тому что снег есть, а холода нет. Первый день в Петербурге – он запоминающийся.
Таким образом, в первый день мне запомнились три вещи. Первая – это Эр-митаж. Впервые я, молодой человек 80-ти килограмм весу, ростом в метр восемь-десят, почувствовал всю свою ничтожность в этих залах, бесконечных царских, зо-лотых, малахитовых и бронзовых залах, с этими огромными тронами и часами в целое помещение. С одной стороны я осознал, откуда в семнадцатом году у народа взялось столько злобы на императорскую власть, и почему она вырвалась и пере-росла в гражданскую войну. С другой стороны, мне подумалось, что тут бы я и сам пожил немного, и мне было бы вовсе не страшно в бесчисленном количестве ком-нат. «Жил бы ты, Вася, при императрице, был бы непременно фаворитом», - при-шло мне в голову, когда рассматривал портреты приближенных и фаворитов Ека-терины и нашел, что они ничуть не привлекательнее меня…
Вторая вещь, которая мне в этот день запомнилась, это мои домашние та-почки. Не в том смысле. Просто когда мы наконец попали в гостиницу на Пирогов-ской набережной у полумифической «Авроры», я понял, что один из тапок – мой, а второй – не очень. Дело обстояло тривиально: я вышел из душа, полез в сумку за тапками, а там не они. То есть левый и правый, 42-го размера, только один синий, а другой зеленый. Тут я внезапно вспомнил, что мой сосед Иван Федорович должен был выйти ночью на своей станции, соответственно, собирался в потемках, а синие тапки – это его. Сначала расстроился, а потом пошел со всеми гулять на Невский проспект. «Гоголя, Достоевского, Пушкина он трогал, значит, тронет и меня».
Верите – нет, я пешком прошел в ту ночь все, что смогло мое бедное, Васи-но, уставшее тело. Фонтанка, канал Грибоедова, Малая Нева, Спас на Крови. Все, что было по пути, фотографировал. Питерцы – народ добрый и отзывчивый, никто не отказывал в просьбе подсказать дорогу, тем более я к двенадцати ночи отстал от своих и вынужден был ориентироваться сам. Выпил бутылочку пива на Фонтанке, вспомнил и пропел про себя песенку про Пыжика и нашел тогда между ним и со-бой некое сходство: где ж я был? – На Фонтанке пиво пил. Стало совсем приятно. Единственное, что было не по душе, это питерские девушки. Совсем не как краса-вица Катенька или моя соседка Аня с 12-го этажа. Это просто какие-то серые мы-ши. Нет, не злые, а все какие-то уставшие, бледные, в джинсах и не желающие знакомиться… Я расстроился, но вспомнил родной, южный и теплый Волгоград, свою последнюю любовь и решил, что если буду жить в славном городе Санкт-Петербурге, то жену привезу непременно из Волгограда. Вот пусть хотя бы Ка-тенька оставит свои глупости, и непременно привезу ее в Петербург. Потом вспом-нил, что Катенька остается в Липецке, и снова расстроился.
Я стал замерзать, пива больше не хотелось, купил жетон на метро и через 20 минут был у Троицкого моста, ближайшего к нашей гостинице. Развод мостов – самое потрясающее ночное зрелище здесь. Я курил и смотрел. И красота от этого вида огней меня снова встрепенула, как и мой первый тульский снег… Я подумал, что все не так плохо на свете, что обязательно нужно чему-то все время радоваться, тем более есть чему…
Тут и произошло третье запомнившееся мне событие. Проходящего мимо молодого человека, который оказался то ли немцем, то ли австрийцем и, видимо, проживал в моей гостинице, я попросил себя сфотографировать на фоне разводных мостов, которые, как игрушечные, поднимались над Большой Невой. Молодой че-ловек, как мне показалось, еле понял, что я от него хочу, и я отдал ему в руки фо-тоаппарат. Отошел от него метра на три, повернулся, приготовился к вспышке, а молодого человека на месте, где я его оставил, не оказалось. Снег, примятый его кроссовками, был, а его не было. Я посмотрел по сторонам и увидел, что он, как угорелый, улепетывал в сторону Пироговского проспекта, естественно, с моим но-вым цифровым фотоаппаратом. Я замер на месте и только и успел подумать, что это вовсе не иностранец и что это отнюдь не Катенька глупая, а я…
Еще два дня, которые я провел в Северном городе и в Пушкине, мне не при-несли никакой радости и не смогли меня переубедить в питерцах. Меня поразил и Исакий, и Казанский собор, и Некрополь, только запечатлеть ничего не смог. Когда утром рассказывал друзьям, что случилось с моим фотоаппаратом, все как один ржали и крутили пальцем у виска. Потом Митя сообразил: «Слушай, Вась, значит, у нас с тобой не будет фоток? А мы договаривались…» Н-да, Митя.
Единственное, что меня успокоило и слегка приободрило – я попал монеткой в зайчика у Петропавловской крепости, и она не улетела в Малую Невку. Значит, желание сбудется.

Возвращение

Поезд отходил по расписанию. У нас было время побродить по Невскому и купить сувениров. И тут у «Гостиного двора» я встретил друга Егора, который, окончив мой факультет, полтора года назад уехал жить сюда. Мы разговорились, естественно. Я был несказанно рад, что у него все хорошо складывается. Он, рас-сказывая, постоянно говорил «мы с Олей, мы с Олей». Я понял, что он женился.
- Слушай, неужели питерская девушка смогла тебя очаровать больше, чем любая волгоградка?
- Да нет, не питерская она. Ты ее знаешь. Малахова Оля, - он немного погру-стнел и задумался, глядя на меня. Ждал моей реакции и, по-видимому, пожалел, что сказал.
- Малахова?
Это была моя последняя любовь, которую я только пару дней назад вспоми-нал. Мы как-то нелепо с Егором попрощались, не обменявшись телефонами. Я да-же не спросил, как она и что. Кажется, у них все отлично…
В поезд мы сели в 19.40 и поехали на юг, в бесснежное тепло. Я был рад, что покидаю этот город. КрасотЫ, которую я здесь увидел, мне хватит, чтобы не за-быть его. И несмотря на все неприятности я не терял надежды, что летом будущего года Петербург для меня будет еще красивее. Но летом я женился на соседке Ане с 12-го этажа и мы никуда не поехали: она уже была на шестом месяце, а поезд или самолет был транспортом для нее неподходящим.