Продлись мгновенье

Мутноватая серая плёнка декораций за окнами постепенно истончалась, пропуская всё больше испепелённой черноты. Мир неумолимо тускнел. И, наконец, утонул в бесформенной кромешности. Жилые свечки жирно, но тщетно выпячивались из дегтярного омута зловещими негативами бессмысленных перфокарт. Их стандартно прямоугольные выбоины мертвецки синели телевизорами, осенялись древесным распилом свечных озарений, припудрено просветлялись одомашненными созвездиями люстр, притуплялись гардинами и портьерами. От чего они походили, лучше сказать, на грязные, ровные обрывки старых, писем, нежели на дружный рой коротких туннелей. - «Тупик. Безвыходный тупик. Жизнь закатилась в него, и увязла. А есть ли она вообще? Вот я закрою глаза, и всё исчезнет. Ничего нет. И не будет. Блажь!»
В прихожей кандальной трелью загрохотал звонок, отсекая мрачные мысли Захара. – «Вот и фатум из потусторонней грязи за мной пожаловал. – Попытался, было дорисовать Затейник, - а значит, чистоты в нашем вакууме не прибывает». Но тощенький очкарик в замызганном джинсовом костюме, неуверенно топтавшийся на пороге разительно отличался от стандартных характеристик судьбы. Чему успокоившийся хозяин непринужденно по-отечески улыбнулся.
- Давай угадаю, братишка. Адресом ты не ошибся, так? И на затопленного соседа не тянешь, злобы в глазах не хватает. Кончился табачок. Огниво отсырело. Ситуация прямо из песни Цоя – «Время есть, а денег нет. И в гости некуда пойти»». – Он выпростал вперёд приветственную пятерню.
- Точно. – Пробубнил незваный гость. – Только я вряд ли бы признался в этом. Максимум, сигаретку стрельнул бы. – Крепкая стыковка рук состоялась. Незнакомец, увлекаемый упрямым буксиром, вторгся в продымлённое и проспиртованное одиночество.
- Захар Затейник. Мне как раз не с кем выпить и закусить. Да что там, ни жить, ни умереть. Тошно и скучно. Жена кинула. С друзьями разлад. Составь компанию.
- Фома Камнедел, фамилия такая. Почти как Матроскин. Благодарю за приглашение. – Он стянул с плеч монументальный рюкзак, выпуская из бокового кармашка пузырь мутного самогона. – Домашний, пшенично-кукурузный, безопасный. Понравится.
- Пропуск принят. Подымишь для начала или отдашь долг гигиене. Полотенце и мыло пока не кончились.
Выпивка, кое-какая закуска, переиначенные до неузнаваемости песни под гитару, плесневелые байки и прибаутки отвлекали от хандры, но не надолго. Затейник нет, нет, да заводил прежнее нытьё.
- Вот если б можно было повернуть жизнь иначе
- Такая возможность не исключается. Я изобрёл и собрал аппарат. Технических и иных тонкостей расписывать не стану. Два основных принципа: направляет и сосредотачивает внимание на давно минувшем мгновении. Выбираем и используем самую счастливую фотографию. А затем помогает фантазии достроить пространственно-временную динамичную ленту событий. Усердный богомолец, доведя икону до едва заметной подвижности, входит в контакт с Богом. Тем самым, внося коррективы в божий план и свою последующую жизнь. Но для этого аскету и фанату нужны годы духовных тренировок. А у нас быстрый результат, без посредников. Выбирай и будь счастлив.
- Постой, на этот научный шедевр стоит бешеных денег, ни одной нобелевской пре-мии. И ни как не вяжется с твоим, извини, плачевным положением.
- Изобретение не апробировано. Его применение официально не разрешено. Но оно работает и теоретически и практически. Испытание на животных осложняется тем, что одни из них не воспринимают статичные единичные кадры, другие не отягощены проблемой выбора. Подопытные люди, добровольцы не подходят. Они убеждены в бесконечности счастья. Им свойственно отрицать себя прежних, отрекаться от стёртого прошлого.
Поутру Фома одолжил у Захара немного денег на решение накопившихся проблем, и оставив заплечную поклажу в залог и на хранение отбыл. Несмотря на все заверения не прикасаться к чудо-прибору, Затейник в считанные минуты собрал агрегат, перекопал и отфильтровал семейные альбомы. Вырванный фрагмент – отпечаток упущенного некогда, так и не начатого романа. Зафиксировал подбородок на нотной подставке ящичка с октавой клавиш под пальцы руки и дулом ни то пушки, ни то кинопроектора, упёршимся в лоб. Присоски послушно легли на указанные в инструкции точки. Персты ловко исполнили простенькую гамму. В нос ударило разудалым купажом приморских ароматов. Шашлычный дым. Благоухание гниющей тины. Испарения духов, южных растений и чего-то неведомого поглощали, впитывали душу, разум и плоть. Уши заполнились шумом волн, стрекотом цикад, голосами. Групповой снимок нехотя зашевелился. Белокурая девушка тёплым, послеобеденным дыханием, а затем чуткими и нежными ладошками коснулась спины Захара. Он видел фильм о себе перед собой и чувствовал его оранжева-то потемневшей кожей, просолено-взмокшим ёжиком волос, сердцем внутри и вокруг. Размягчено-податливый серо-извилистый дневник распахнулся на страничке якобы вчерашнего вечера. Захар вместе с родным братом Семёном после двух довольно впечатляющих трёхдневных походов прохлаждался на турбазе. Ему снова минуло восемнадцать лет, а борову, так он величал единокровного попутчика и подчиненного, - шестнадцать. По воле судьбы, временно оторвавшись от родительского надзора, молодые люди прямиком угадили в тернистые лапы романтики. Их не слишком просторное жилище ко второй неделе поселения перевоплотилось в шумную, жующую и курящую вокзальную площадь. Парни и девушки, околачивающиеся здесь в бессчетном множестве, несли с собой арбузы и виноград, груши и персики, незримые билеты в царство любви и радости, а так же чушь, мудреную и легкомысленную. Тяжёлый воздух беспрестанно содрогался многоголосой симфонией анекдотов, розыгрышей , недоумения и смеха. До рассвета меньше двух часов. Время, когда помещение, одному богу открыто,как и с чьей помощью обретало упорядоченную чистоту, задобренную тишайшей свежестью. За чудесами не уследишь. Затейник протиснулся в подлунное убежище опавших в светлячковые россыпи звёзд, зыбучих теней и меланхолии. Очистившись от лишних децибелов, он привалился к исполинскому кипарису, запалил сигарету. Тут-то подоспела и обожгла медуза. Именно так аквамариновый сумрак подсветил причёску и слова Ольги.
- Убежал? Мне и самой некомфортно в душной какофонии. Давай пройдёмся.
- Неужели со мной лучше?- Промямлил Захар, вминая ногтями непокорный уголёк окурка. Он до бесчувственности к ожогам не осмеливался принять исполненную мечту за восстановленную явь.
- Да! Ты какой-то ни такой, не обычный, чудаковатый. Ты мне нравишься. – Но тогда, в той другой реальности продолжения интригующего начала не последовало. Нет, девушка была волшебной, ежедневно творящей сказку. Чего стоили забытые Семеном на катамаране шлёпанцы, найденные Ольгой, упакованные в посылочный ящик и подброшенные братьям под зевающую дверь. Но всё впустую. У него, у Захара Затейника тогда не хватило хватки. Но теперь он отточит и отшлифует каждое мгновение, прояснит и озарит каждый карат своего и её счастья. Жизнь станет колоссальным, бесценным кристаллом, способным расти в нём и вокруг него, делиться судьбами детей, внуков и правнуков. Нарастающая сила диктовала сингонию успеха.
Фома на цыпочках прокрался в беспризорное ныне жилище недавнего безутешного приятеля. На нотной подставке зловещего аппарата, ослепительно ликуя отражённым и преломляемым светом, красовался новоиспеченный самоцвет. Камнедел не испытывал не страха, не истязаний совести. В конце концов, каждый мастер ваяет своё дело. Одни загоняют свои и чужие прототипы во вторичные миры трагических романов, ограниченных узкими рамками картин и фильмов. А он возвращает утерянное счастье и надёжно страхует его застенками драгоценного камня.