Шизофрения Евы Браун

 Шизофрения Евы Браун

 
"— Почему ты мне не сказал?! — кричал я. А коричневый только разводил руками
и пятился. Я обхватил голову. Кому верить? Кому верить?! Я ему поверил, и вот результат — он меня обманул.
— Что ты разводишь руками?! Что ты делаешь виноватое лицо?! Не знал он,
видите ли, не знал! — я кричал, и мне было наплевать, что тут эти рабочие, что они
меня слышат, что они думают, что я сумасшедший. — Ты не знал, и я не знал. Но ты там, а я сижу здесь...
И тут меня словно молнией ударило. Я не знал, и он не знал. Но он мог знать, а я
не мог знать. Он знает только то, что знаю я. За все время он не сказал мне ничего, чего бы я не знал. Он — моя галлюцинация!"
 (из книги Анхеля де Куатье "Дневник сумасшедшего")


 *

 Адам возвращался домой каким-то взволнованным с неясно осознаваемым желанием того, чтобы что-нибудь произошло. ”Непроисходимость – это когда ничего не происходит”,- думал он так. Его дорога проходила мимо Восточного вокзала, этого символа Восточного Берлина, являющемcя олицетворением разделения цивилизации на Восток и Запад. Во время Великой Отечественной отсюда на восток отправлялись немецкие эшелоны; в первой трети 20-го века отсюда начиналась Азия, куда с перрона отправлялись за экзотикой путешественники и многие знаменитые люди, с целью посмотреть, что собой представляет Россия.
 Вспомнив про покупки, он зашёл в первый попавшийся магазин, купив там зубную пасту “Пуцци” и шампунь для нормальных волос “Шварцкопф”, как попросила Мария.
 Квартира, которую он снимал с Марией и куда лежал его путь, располагалась в Йоханнестале - районе, в котором из-за близости Стены жило немало военных. К трамвайной остановке, где он ожидал трамвая, подошла миловидная девушка, видимо, студентка. Через какую-то минуту к ней подошёл подвыпивший придурок, явно её старше. Казалось, он вылез из ближайшего кабака, которых было немало в этой части Восточного Берлина, в поиске приключений, и нагловато спросил:
 - Девушка, можно я вас согрею?
 Сказать, что внутри у Адама всё вскипело - это ничего не сказать. Нет - он не затрясся, он просто воспламенился, держа при этом себя в руках. Просто пьяные типажи подобного плана вызывали у него просто-таки бурю негодования. Тем не менее, он постарался себя сдержать, косясь на приставалу и растерявшуюся девушку, ожидая, что всё завершится благополучно само собой. Миловидная барышня ответила что-то не очень вразумительное и отошла в сторонку. Пьяньчуга последовал за ней и завёл ту же песню, и вот тогда-то Адам не вытерпел. Сказав себе для начала "А, сколько той жизни!", он подошёл к парочке и обратился к мужику:
 - Слушай, ты, если ты не оставишь девушку в покое, то будешь валяться на земле. У меня плохое настроение, и как раз сейчас мне не терпится сделать что-нибудь неприятное.
 - А ты кто такой?! – буркнул наглец.
 - Я с ней учусь вместе,- быстро нашёлся и соврал Адам, при чём небывалая фамильярность перевернула через край чашу терпения, после чего должны были последовать незамедлительные действия.
 Пьяный ловелас, видимо не понимая, что происходит и чем это закончится, ещё попытался было открыть рот в попытке сказать озлобленное "Чего?!" (или, может быть, "Да ладно, я ничего!"), как был схвачен двумя руками за грудки и ловко подсечён подножкой сзади. Адам ловко и безболезненно уложил обидчика на снег, покрывавший мостовую, удивившись собственной прыти - видимо, такой силы был у него пожар, полыхавший внутри. Вообще-то такие поступки не были свойственны Адаму, чему он сам немало удивился, а также тому, что всё вышло как по маслу. Больно наглецу не было, он должен был испытать всего лишь небольшое чувство стыда и морального унижения, если бы имел остатки совести либо был трезв. Пока нерадивый донжуан поднимался и отряхивался под взглядами других обывателей, ожидавших трамвая, Адам сказал изумлённой барышне "Давайте отойдём", как в этот момент к остановке приехал трамвай.
 Адам зашёл, сел на одно из сидений, причём у него отнюдь не было желания продолжать знакомство с барышней, несмотря на то, что пять минут назад он так хотел, чтобы что-нибудь случилось. Он как бы сделал вид, что ситуация себя исчерпала, отчего она была в ещё большей растерянности. Однако, видимо после некоторых раздумий она подсела к нему на пустое соседнее сиденье и поблагодарила Адама и сказала, что не нужно было "уж так жестоко".
 Он сказал ей что-то наподобие "Да я их просто ненавижу, этих типов", после чего барышня вроде как, пытаясь завязать разговор, сказала, что сейчас обучается
 в 19-ой Политехнической школе имени Рихарда Зорге

Всё началось с молчания, которое пришлось нарушить тем, что каждый,

– это такой советский Шпион в Японии, пояснила она - и рассказала, откуда она родом, при этом поняла, что её "спаситель" не очень-то настроен на общение, тем более что через пару остановок ей уже следовало выходить.

 в частности, Ева Браун, стал рисовать одинаковые дома коричневого цвета.

 - Ещё раз спасибо, - улыбнулась барышня Адаму.
 - Не за что, - ответил Адам и улыбнулся в ответ.
 Потом она сказала ему короткое “До свидания”.

Одинаковые окна, одинаковые дома. Кто-то её спросил: “Почему коричневый цвет -

 Адам ответил тем же и улыбнулся в ответ.
 Когда он уже подъезжал домой, находясь около Трептов-парка, до него только тогда и дошло, что все эти события он прокрутил в своей голове

другого не было? “Я изначально и планировала нарисовать это коричневым”-

из-за вспышки бурно разыгравшейся фантазии, которая иногда застилала собой реальность в те моменты, когда так хотелось, чтобы что-нибудь произошло, но ничего не происходило." Так, нужно срочно себя чем-нибудь занять",


ответила она. “ В английском языке слово “браун”, что значит “коричневый”,

- подумал Адам.-
"А ещё неплохо бы чтобы действительно что-нибудь произошло".


 **

 Зайдя в подъезд своего типичнейшего для того района дома, и, дойдя

обозначает всё посредственное и безликое, как ни странно”. “Хм, вот не думала”.

до предпоследнего этажа, он увидел их соседку снизу, с которой ещё не был знаком, и с
которой не поздоровался, несмотря на то, что она ему мило улыбалась. Та открывала дверь, поставив сумки с продуктами на пол, и как будто специально выждала момент,

“Но ты как чувствовала!”- подумал про себя Кто-то.

когда Адам прошёл мимо - чтобы уж тогда открыть дверь, обитую коричневым
дермантином. Что ж, многие люди не любят, когда вторгаются в их внутренний мир вот таким вот способом - пусть даже мимолётным, но всё же взглядом на обстановку

 "А твой рисунок мне нравится!" – сказала она Кому-то.
 
в обозримом пространстве квартиры.
 Добравшись до своей квартиры и, проделав стандартный набор действий, о котором даже не стоит упоминать, он только собирался сказать Марии, что, мол, ему хочется

Она сама, впрочем, как и многие, жила в таком доме

какого-то движения в жизни, как вдруг только сейчас, по прошествии двух часов, обратил внимание на отсутствие ковра в гостиной, обнажившего пол из досок, выкрашенных в тёмно-коричневый цвет.

с такими окнами. После – стандартный сценарий: “Ты какой чай будешь пить –

 - А где ковёр? - спросил Адам.
 - О! Надо же, только сейчас заметил! Приезжали бывшие жильцы и забирали некоторые
вещи, - ответила Мария. - Ковёр в том числе.

зелёный или чёрный? Или, может быть, кофе? ” После некоторых раздумий:

 - А какого он был цвета? А то я даже и не помню.
 - Коричневого, - ответила Мария. - У нас есть ещё и красный, старый.
 - И где он?

“Пожалуй, можно кофе”. Потом – молчание со стандартной частотой.

 - Лежит под диваном. Кстати, давай сегодня же достанем и расстелим, - а заодно и
поменяем местами диван и тахту и посмотрим, куда можно поставить проигрыватель, а то
здесь - между кресел он как-то не смотрится. Ты не против?

Молчание, которое Кто-то старался разрушать рассказами из другой жизни

 Взгляд Адама на несколько секунд задержался на этом предмете интерьера производства Чехословакии, который был оклеен картинками с изображением Роберта
Смита – вокалиста группы “The Cure”, столь популярной сейчас в Восточной Германии.

 в городе с ещё большим количеством коричневых домов и

Популярной настолько, что группа затмевала собой славу “Хьюман Лиг”, Гари Ньюмана и “Крафтверк”; настолько, что плакаты этой группы висели у каждого второго
молодого человека, хотя бы чуть-чуть разбирающегося в современной музыке.

одинаковых окон. Ты знаешь, что здесь совершенно ни при чём ни политика, ни

 "Что ж, пусть это будет хоть каким-то действием",- подумал Адам.- “Мария сейчас нигде не работает, поэтому в этом стремлении чем-то заняться её можно понять”.
 - Хорошо, для этого у нас ещё есть законные сорок минут до одиннадцати часов, -

несущие по плантации полные корзины с кофейными зёрнами один за другим

ответил он, как вдруг в этот момент его взгляд остановился на картине, стоявшей на полу возле шкафа.
 - А что это за картина? Разве она была здесь?

негры, и книги, и мода здесь тоже совершенно ни при чём.

 - Представляешь, лежала на шкафу, - ответила Мария.- Только не удивляйся.
 Адам поднял приставленную к шкафу картину и чуть не отпрянул от неё, когда впервые
посмотрел. Это была картина "Крик" норвежского художника Эдварда Мунка. Правда,

 Потом – опять стандартный сценарий.

естественно, репродукция.
 - Как она здесь оказалась?
 - Старые жильцы забыли. Не удивлюсь, что они в скором времени снова приедут.

 По прошествии многих месяцев - телефонные звонки с глупыми вопросами,

 - Нет, я имею в виду, как ТАКАЯ картина здесь оказалась?
 - Что ты имеешь в виду? - спросила недоумённо Мария. - Ну, да, картина не внушает
доверия.

расспросами, а на другом конце провода “нормально” или молчание.

 - Ладно, не важно, - отмахнулся Адам, поняв, что она не знает, что это за картина и тут же сменил тему. - Ну, что - будем ковёр доставать?
 - Да, конечно.

Две минуты, три минуты.

 После этого Адам подошёл к дивану с одной стороны, Мария с другой, они взялись за низ дивана и передвинули на метр к центру комнаты, чтобы достать ковёр, лежавший у
стены, через верх.

 “Почему ты молчишь?”

 - Только осторожней, Адам, нужно постараться не поцарапать пол. И не шуметь, а то соседка снизу начнёт звонить. Знаешь, у неё шизофрения, как у её мамы - это мне хозяйка квартиры рассказывала, так что… нужно быть готовым к любым странностям.

 “Ты что – не можешь помолчать пару минут? Не можешь послушать тишину?”

 После этих слов Адам почему-то несколько насторожился.
 - А сколько ей лет?
 - Около тридцати пяти.

Молчание. Пять минут, шесть минут.

 - Ясно. Кстати, до одиннадцати мы имеем законное право шуметь.
 Они достали ковёр, положили на пол, после чего Мария сказала:
 - А теперь, убери, пожалуйста, кресло на тахту. Ну, только, естественно,

 Потом - другие телефонные звонки. “Они словно диктуют тебе, какой ты

ножками не ставь, - предостерегла Мария, зная некоторую непрактичность своего спутника в таких делах. Он знал, что Мария любит командовать, и он с охотой ей подчинялся, при чём не только в бытовых вещах, и в то же время “подкаблучником”

должна перед ними предстать, они говорят, что ты должен быть таким-то и таким-то.

 он не был. Сейчас они стали не такими романтичными и ветреными, как раньше, когда они просиживали целые вечера в кинотеатре “Астра”, зная наизусть диалоги в, фильмах, скажем, Фассбиндера “Замужество Марии Браун” или “Страх убивает душу”,

 Ты же рыбой плавно уходишь на дно океана, медленно спускаешься, цепляя

 любуясь друг другом за столиком в одном из любимых кафе - “Норд”, “Кнаак” или ”ABC.” Любовь сейчас значила нечто другое, нечто большее, что-то
приземлённое, но в то же время нельзя было сказать, что бытовуха окончательно их съела.

водоросли, теперь ты уже даже не рыба, а что-то другое, ты ползёшь по неровной

 - Теперь приподнимай диван за ножки, а я засуну под него ковёр, - сказала Мария.
 Осторожно взявшись за низ, Адам поднял диван. Мария стала разворачивать ковёр.
 - Теперь давай журнальный столик перенёсём в коридор. Только сначала поставим

поверхности, уклон идёт вверх, ты ползёшь, потом замечаешь, что ты ползёшь

 на подоконник проигрыватель.
 Иногда из-за узости коридора и поэтому ограниченности действий движения получались
не очень ловкими, поэтому периодически кто-то их них двоих слишком сильно шлёпал

 по вертикальной стене. “Как это мне удалось?” - озадачиваешь себя странными

 тапками по полу. Однако со всей осторожностью, взявшись с разных концов, они подняли журнальный столик и перенесли его в коридор.
 Они вернулись в комнату, Адам приподнял тахту, а Мария стала дальше раскручивать

вопросами. Лезешь и лезешь по стене, вовсе не замечая какой-то там спасительный

ковёр. Адам и второе кресло поставил на тахту, после чего Мария полностью расстелила ковёр.
 - Так, сейчас берём диван и ставим на центр комнаты.

свет сверху, однако, обнаруживаешь своё тело, окружённое средой другого

 После этих слов они взялись за низ дивана с разных концов и перенесли его на центр комнаты.
 - Бери с тахты кресла и клади на диван - перенесём тахту, - командовала Мария. Адам

агрегатного состояния. Ползёшь, от воды остались только капли дождя, а ты

 выполнил указания своей возлюбленной. Она убрала с тахты всё лишнее, чтобы та хотя бы чуть-чуть стала легче - постель, подушки, одеяло и любимый коричневый плед, и вдвоём они, взявшись опять-таки за нижнюю часть, стали переносить тахту на то место,

ползёшь не по дну морскому, а по отвесной стене, ползёшь, взбираясь всё выше

где раньше стоял диван. Перенести тахту за раз возможности не было, потому что в той части комнаты был проём, который диван полностью и занимал. Поэтому для начала нужно было поднести тахту к проёму и уже потом подтащить её к стенке. Два человека не

 по зову примитивных инстинктов. Ползёшь, потом срываешься, начинаешь заново.

 могли свободно поместиться в проёме с двух сторон, а это значило, что тахту неизменно пришлось бы толкать к стене, что невозможно было сделать без шума и скрипа с вероятностью поцарапать пол.

Ползёшь, опять срываешься. Цепляешься, ранишь себя.

 - Осторожней, Адам, так мы пол поцарапаем. И ещё соседка снизу звонить начнёт, - снова беспокоилась Мария.
 - Да, что ты всё так переживаешь. Не начнёт.

Потом – стандартный сценарий. Вверх – вниз, вниз – вверх”.

 Однако он ошибался. Через несколько мгновений в коридоре зазвонил телефон, и Мария пошла поднимать трубку.
 - Ну, вот видишь, уже звонит, - сказала она.

 Только в звонках порой такое же молчание, но вместо “Как дела?”

 Правда, подняв трубку, она услышала голос не соседки, а хозяйки квартиры, жившей в другом районе города - Шёвенайде. Адаму не сложно было догадаться, о чём был разговор. Соседка снизу позвонила хозяйке квартиры, чтобы та позвонила им и

они наконец-то научились говорить “Как слова?”.

выразила недовольство - видимо, этот алгоритм использовался не впервые. Конечно, недовольство было несильным, но оно оставляло неприятное ощущение - почему, собственно, соседка сама напрямую не может им позвонить, и сказать всё, что думает.

 Потом - вообще звонок в дверь. Впускаешь Кого-то, а он пришёл и спрашивает

 Марию, которая поговорила с хозяйкой, это не на шутку зацепило, и она сказала:
 - Слушай, я ей сейчас сама позвоню и скажу всё, что думаю!
 - Правильно, сколько той жизни! - загорелся Адам, зная, что любимая поговорит

о чём-то. Она пропускает это мимо ушей, бродит по кругу, шаркая ногами по ковру.

максимально интеллигентно, - за это волноваться не стоило. У самого же Адама в голове появилась другая идея по этому поводу - он захотел лично зайти к ней и поговорить - в этом было не просто инстинктивное желание пообщаться с представителем

Кто-то заполняет пространство словами, потом она заполняет пространство

противоположного пола, пусть это ничего и не значило, а как сказал бы Эрнест Хэмингуэй, "писательский интерес" (а Адам потом процитировал бы эти слова Марии).
 На том конце провода ответили, когда Мария набрала номер соседки снизу, после чего

 непонятным молчанием.

она сказала следующее:
 - Ева, здравствуйте, это соседка сверху. Извините, конечно, что мы шумим и беспокоим вас, но вы бы могли не звонить хозяйке, а позвонить непосредственно мне. И вообще,

 Потом стандартный сценарий – зелёный или чёрный, а, может быть, просто

 мы не очень-то и шумим, мы всего лишь поменяли местами диван и тахту.
 Соседка ответила что-то, и после ещё пары реплик Марии разговор и закончился.
 -Что она сказала? - спросил Адам.

 кофе. “Ну, что нового?”

 -Она сказала, что "когда вы ходите, у меня такое ощущение, что на вас здоровые каблуки".
 -Ничего себе! А как она вообще говорила - культурно, интеллигентно или кричала?

 Молчание. Десять минут, пятнадцать минут.

 -Да, нет очень культурно, без истерик.
 -Слушай, я к ней сам схожу и поговорю, - сказал Адам, когда они закончили перестановку. - Проведу разъяснительную беседу, чтобы в следующий раз всё было без

 “Ну...”

таких звонков. Не волнуйся, ты же меня знаешь.
 - Хорошо, только смотри, не задерживайся.
 “Сколько той жизни” - подумал снова он и стал собираться.

 
 ***
 Когда Адам спускался к соседке, захватив с собой шоколад, конфеты и непонятно каким образом провезённый из Западной Германии редкий сорт кофе, то вспомнил, что где-то слышал, что шизофреники при первой встрече оставляют наивыгоднейшее

Молчание. Пятнадцать-двадцать.

впечатление о себе, как ни странно.
 "Вот почему она мне улыбалась, когда я проходил мимо", - сделал Адам всё-таки не совсем верный вывод. Он настроил себя на то, что

 Другие придут, переминаясь с ноги на ногу с одной стороны двери, когда с другой

будет так же улыбаться и выглядеть милым, не задавая, впрочем, глупых вопросов о жизни и вообще по возможности не вторгаясь во внутренний мир.
 Но ведь именно это ему и нужно было, с другой

стороны – сначала осторожные лёгкие шаги и повороты головы ушами в ту сторону,

 стороны. К счастью, ему ничего и не надо было делать, чтобы выглядеть милым - эта способность была у него и так.
 Он подошёл к двери Евы и коротко позвонил один раз. Через пару секунд послышались

откуда слышатся звуки, а потом – уверенные движения и

шаги, потом шум открываемого замка, и дверь открылась. В первую секунду лицо Евы
ничего не выражало, милой улыбки не было и подавно, в отличие присутствия таковой у Адама, и пару секунд они просто молчали, смотря друг на друга. Адам первым нарушил

стандартный сценарий. “Ты не можешь помолчать немного? Тебе так сложно

молчание:
 - Здравствуйте, я ваш сосед сверху. Сразу хочу сказать: извините, что мы вас побеспокоили шумом в столь поздний час. Можно мне я с вами

послушать тишину?!” Она уже научена опытом. Этих она впускает, с этими можно.

 немного побеседовать?
 - Хорошо, если вы не собираетесь читать наставления - сказала холодно Ева, при этом,
не давая возможности Адаму зайти.

Заходят, что-нибудь найдут: откопают какую-то старую чёрно-белую фотографию,

 - А можно я зайду? - настоял Адам, хотя такая напористость не было ему присуща.
 - Заходите, только не пугайтесь, - сказала Ева дежурную в некоторых ситуациях фразу.
 - А я вот вам кое-чего принёс, - сказал Адам, протягивая Еве завёрнутый в бумагу кофе и

древнюю пластинку, ненужные географические карты и набор красок.

шоколад “Милка”, купленный в гастрономе “Деликат” за 12 марок. - Всё же не с пустыми
руками идти в гости.
 - В смысле? - Ева сделала вид, что не понимает, о чём речь.

В этот раз откопали детскую настольную игру “Сталинград”, созданную на основе

- Почему-то хочется, чтобы меня не через две минуты прогнали, - сказал Адам вежливо.
 - Ладно, не волнуйтесь - ответила соседка, после чего стало заметно, что она снимает вуаль безразличия, которую она пыталась примерить, как только открыла дверь, а потом

истории освобождения города-героя.

произнесла, словно в оправдание: - Простите, я просто немного устала.
 Адам так и думал, что он услышит очередные дежурные фразы "Я не в духе, не в настроении", настраивая себя на то, чтобы удержаться от едких замечаний наподобие

Коричневого в красках нет - закончился. Вышел весь на дома и окна. А она в ответ

"Заметно".
 Они прошли на кухню, Ева налила воду и поставила на огонь. Когда он проходил мимо гостиной, то обратил внимание на то, что звук в телевизоре был

- только расплывается дымом по всей квартире, растекается тишиной, разбивается

на самом минимуме, при котором можно что-то слышать на расстоянии нескольких метров. На кухне работало радио - звук едва можно было услышать, хотя до прихода гостя Ева его вряд ли слушала. Тем не менее, Адам догадался, что радио было настроено

каплей о водную поверхность. “Спрячься за ширмой. Вокруг – застывшее желе

на “Новую немецкую волну”.
 - А можно выключить радио? - спросил Адам, думая при этом, не наглеет ли он, но Ева восприняла просьбу совершенно безболезненно - впрочем, так, и должно было быть.

 и сплошной туман, который рассеивается только с помощью отрицательных эмоций

 - Что, напрягает? - добродушно спросила она, выключив в этот момент приёмник. - По
мне так без разницы.
 - Вы не любите шум? - Адам резко задал вопрос, который висел на языке и который

взором с колокольни настоящего в прошлое и при анализе цепи событий, которые

хотел задать с самого начала, поэтому искал удобной ситуации.
 - Шум ещё ничего не значит. Порой курица квохчет так, будто снесла маленькую планету, - по сути, ушла от ответа Ева, после чего спросила.- Чай или кофе?

должны были пройти в совершенно ином порядке, нежели они прошли. Нервы

 - Пожалуй, чай.
 - А я вот лучше кофе, - сказала Ева, разливая воду по чашкам из тёмного стекла и рассыпая сахар, хранившийся в банке из-под растворимого какао за восемь марок, после

сплетаются в один физически ощутимый комок, увеличивающийся после

чего ответила вопросом на вопрос, который так до сих пор оставался подвешенным в
воздухе. - А кто же любит шум?
 - Видимо, мало кто, но... - Адам не закончил, желая сказать, что-то вроде

наряду с чувством ощутимой неловкости, сожалением и беспросветностью. Что ни

"А вы, по-моему, особенно", но не стал этого делать - это было бы грубовато. Впрочем, Ева, похоже, сама сказала то, что надо.
 - А я больше всех, - сказала она.

делай, всё равно получится совершенно не то, ничего не делай - будет то же самое,

 - Почему именно вы? - Адам пытался вести непосредственную беседу.
 - Просто так, - ответила Ева, и Адам понял, что если сейчас заденет не ту струну, то собеседница вообще "закроется", уйдёт в себя, а он уйдёт отсюда, как только

непредсказуемость поведения вызывает здоровое подозрение к твоей личности.

допьёт чай. Впрочем, можно пить и медленно.
 К тому же он заметил, что не вызывает у Евы отвращения и неприязни к своей личности – скорее, он вызывал симпатию и доверие, отчего и решил начать действовать.

Что у тебя в голове? О чём ты думаешь? “ Безысходность.

 - Я, конечно, понимаю, что у всех есть свои секреты и тайны, которые не будешь
открывать первому встречному, но мне кажется, что вы что-то не договариваете, что-то скрываете, и как раз этот факт вас просто угнетает, - Адам понял, что

 “Я - Мадам Браун”, - говорит она.

пошёл в активное наступление, и поэтому отступать назад будет уже нельзя. - Если бы вы высказались нужному человеку, возможно, что-то изменилось в лучшую сторону. Именно высказались. Только не думайте, что строю из себя мессию и собираюсь вас спасать.

 Что здесь непонятного?

- Вы читаете мои мысли, - неожиданно улыбнулась Ева. - Это я насчёт последней фразы –
нужно ли это и возможно ли? - при этом она посмотрела в окно, уже задумчиво смотря как будто вдаль, как обычно делают люди, говоря о чём-то животрепещущем, насущном, что

 С улицы – снова скрипящий звук качелей. Глядя в окно, ловишь себя на мысли, что

задевает их за живое, и в чём чувствуется какая-то обречённость. В то же время она
ощутила, что уже давно не встречала такого человеческого понимания и заинтересованности. Сколько лет она не встречала понимания?

 и точно так же стоял четыре года назад, и туда-сюда ходили точно такие же люди,

 Пять? Десять?
 И встречала ли вообще?
 Адам боялся, что сейчас начнутся фразы “Почему вы думаете, что вы именно тот

может быть, ты простоял у окна четыре года? Или восемь? Или двенадцать?

человек?”, "Зачем вам это нужно?", "Не изображайте из себя знатока человеческих душ,
вам это не идёт", или даже лживое "Да с чего вы это взяли – всё же хорошо!", но их, к счастью не последовало. Вместо этого Ева неожиданно, всё так же смотря вдаль, и ни разу

Четыре-восемь-двенадцать.

не посмотрев в глаза Адаму, хлебнув из чашки кофе, начала сама. Именно в этот момент Адам подумал, что, возможно, до этого у неё никогда в жизни и не было такого момента, когда можно было бы выговориться человеку, которому хочется войти в доверие.

В следующий раз – снова переминания с ноги на ногу, но уже какие-то совсем

И, возможно, больше не будет.
 - Шум… Я до сих пор отчётливо помню шелест листвы деревьев, которые росли перед окнами нашей квартиры. Мы жили в многоэтажке на втором этаже, и все три окна

чужие и незнакомые. И молчание. Снова с другой стороны осторожные шаги,

нашей квартиры выходили во двор. Наш дом был построен в виде буквы U, - при этих словах Ева взяла не весть что на кухне делающий коричневый карандаш и вывела букву на листке, вырванном из книги рецептов. - Наша квартира находилась как раз в перешейке,

 снова прислушивание, сначала она прикасается к двери ухом, словно слушает, как

 - она жирно закрасила карандашом это место на букве, чтобы Адаму было понятно. – Архитекторы просчитались, и в течение дня в наши окна никогда не попадало солнце, которое проходило с другой стороны дома. Никогда. Так мы прожили пятнадцать лет,

стучит сердце, но дело в том, что оно не стучит. Замерло, затихло, замолчало.

пока не переехали. Ещё с того возраста, как я себя помню, отец каждый день ругался с матерью. Каждый день. Иногда он напивался, хотя на самом деле, это было редко, ему и так хватало поводов, чтобы поорать. Из-за ничего, из-за пустяков.

 Там молчание и здесь – молчание. “Схвати мгновение ежовыми рукавицами,

Мать он не бил. Хотя нет, всё-таки пару раз было. А вот моей старшей сестре, которая пыталась встревать и вступаться за мать, перепадало периодически. Отец бил старшую сестру, правда, видимо, не сильно -

и пусть будет только здесь и сейчас. Что на этот раз он выкинет? Вопрос на ответ

 скорее, для проформы. Она, кроме прочего, была своенравной, горделивой
 и поэтому получала от него. Я всё это видела и ничего не могла поделать. Я не знаю, правильно ли это было или нет. Впрочем, я же была маленькой и беспомощной. Иногда

висит где-то рядом, до него легко достать рукой и схватить, но он неуловим либо

слегка доставалось и мне, но я вовремя научилась избегать подобных расправ. Я просто
уходила в себя, как... Как вода уходит под землю. Когда в очередной раз я слышала ругань, не знаю почему, но я почему-то начинала чувствовать как будто бы свою вину и

 как песок сквозь пальцы уже исчез из виду. Стань основательным, схвати суть.

непонятно откуда берущуюся тяжесть на душе. Тогда я просто закрывала дверь в комнату
и забиралась в шкаф. Я оставляла дверь чуть приоткрытой, чтобы тонкой струйкой падал свет, и я могла бы рассматривать в деталях одежду. Я затыкала пальцами уши и могла

 Теперь даже видеть сны не по расписанию невозможно без стимуляции.

просидеть так полчаса, а то и больше. Иногда у меня начинало учащённо биться сердце.
 Иногда я почему-то забиралась под кровать и могла пролежать полчаса и там. Я представляла себя рыбой, живущей на глубине у дна. Я представляла, как

Раньше скрывала то, что сегодня вылилось на поверхность и вызвало ещё

 на глубине я ищу себе пропитание... Под кроватью лежали ковры. Я гладила их рукой, представляя, что это другие рыбы. Не понимаю, правда, зачем я так делала. Так я могла лежать под кроватью или сидеть в шкафу до того момента, как мама не входила в

большее отчуждение. Догадывается ли кто-нибудь из них об этом? Знают ли

комнату, говоря о том, что пора ужинать. Сначала она кричала с кухни, но потом, когда не получала ответа, то заходила в комнату с фразой "Евочка, я что, десять раз должна тебя звать?!" Когда она не заставала меня, то уходила в гостиную, я же, пользуясь моментом,

 о том, что это игра? И какие выводы делает? А не всё ли равно?! Что они об этом

 покидала своё убежище. Так происходило много раз, пока меня однажды не раскусили, хотя этому поспособствовала старшая сестра. Когда меня обнаруживали лежащей под кроватью, то вынимали, и мне влетало ещё за то, что я была вся в пыли...

слышали?! Они были сердцем, переминающемся с ноги на ногу?!

 Хотя всё это было в детстве. Однако ругань и крики не прекращались ещё
на протяжении лет двенадцати или тринадцати. Или четырнадцати... В общем, до того
момента, как я не стала жить отдельно. Впрочем, уже было поздно...
 
И вообще - что вы все хотите?”

 Адам хотел перебить её, но вовремя удержался от соблазна задать пару вопросов.
 - Ясно, - сказал он, когда Ева остановилась, хотя это слово было здесь самым неуместным, как он и сам понял. - Простите, может быть, это неуместный вопрос, но...

 

“Я - Мадам Браун”, - отвечаешь на вопрос, которого не было. –

А вы сейчас не помните, что висело в шкафу? Не подумайте, я не пытаюсь издеваться.
 - Как сейчас помню, в шкафу висело старые, изъеденные молью платья и шубы. И все шубы были коричневого цвета... Тогда мода что ли была такая...

“Вам это говорит о чём-нибудь?”

Некоторые платья сшила моя сестра, работавшая на швейном комбинате “Херренмоде” – тогда очень престижно было быть швеёй, потому что это в магазинах купить было совершенно нечего. И у всех были одинаковые шубы... Впрочем, я не помню точно.

Германию до 1989 года можно рассматривать так: девушка с диссоциацией личности.

Вы действительно не издеваетесь? - улыбнулась почему-то Ева, только сейчас посмотрев в глаза Адаму.
 - Нет, что вы, даже и не думал. Спасибо вам за эту историю. Теперь я вас понимаю.

 Только в этот раз было не так - она впустила того, кто был ей неизвестен.

 - Нет, не понимаете, это ведь не всё, - сказала Ева и снова погрустнела.
 Адам не ответил, в мыслях у него лишь пронеслось: “Потом, тоже, видимо было несладко, что-то наверняка произошло - чья-то смерть, плюс неустроенная личная жизнь...

 Только в этот раз было не так - она впустила в себя того, кто был ей неизвестен.

 Пожалуй, на сегодня хватит”.
 Он понимал, что и так "вытянул" (хотя и вытягивать-то не пришлось) из неё немало за один вечер. Видимо, это поняла и Ева, и стало заметно, как она стала уходить в

Тревожное молчание.

 себя, замкнувшись и говоря односложными фразами. Они ещё какое-то время посидели, сохраняя молчание на протяжении нескольких минут, причём это молчание не было, что называется, "неловким".
 

 ****

 - Знаете, кто сказал про курицу и планету? - спросила Ева, когда Адам уже был на лестничной площадке.
 - Вообще-то, нет.
 - Марк Твен, впрочем, это не важно. Спокойной ночи. Заходите, если что.
 - Хорошо. Cпокойной ночи и вам. Cпаcибо за чай.
 Когда Адам вернулся от Евы, был уже час ночи, Мария, не дождавшись его, уже спала. Он на цыпочках прошёлся по комнате и вышел на кухню, чтобы перед сном покурить трубку. В этом было особое удовольствие, тем более оно было таким сильным сейчас, когда стука колёс трамваев уже слышно не было, автомобили не ходили и даже последние выпивохи вернулись домой из кабаков; ветра не было, и ветви немногочисленных деревьев во дворе не колыхались. Его охватило непонятное оцепенение, когда он курил трубку, глядя на спокойствие природы и человечества; на окнах были узоры, а на ветках лежал иней, при этом форточка была открыта, а в тёплом для зимы воздухе были словно взвешены такая тишина, спокойствие и гармония, которые Адам боялся нарушить даже собственным дыханием. Он только глубоко затягивался и наслаждался молчанием и душевным равновесием, которого он наконец-то достиг к ночи.


*****

 Когда через пару дней вечером Адам поднимался по лестнице, то около двери Евы встретил пожилого человека, который открывал ключом квартиру, поставив рядом сумку.
 - Здравствуйте, - сказал Адам. – А... где Ева?
 - Что? – переспросил добродушно старик.
 - А вы не скажете, где Ева? – растерялся Адам.
 - Какая Ева? – удивился старик.
 - А...извините, я, наверное, ошибся, - только и ответил Адам и поспешил к себе домой.