В предверии Ада

1. Преддверие

Проносящиеся под ним призрачные предметы были всего лишь антиподами его воспаленного воображения. Усилием мысли он переместился в рощу, накрытую тенью блекло-зеленых дубов, накрутивших бигуди на свои взлохмаченные шевелюры. Вдали ему бросились в глаза лежбища гамаков из синих лотосов, в которых безмятежно раскачивались херувимы. Фантомный привкус лизергиновой кислоты, мескалина и пейотля был последним напоминанием о том, что он когда-то пресмыкался вместе с другими в тесных бордюрах волосато-протеиновых субстанций.

Он смутно понимал последовательность событий, но был убежден
лишь в том, что оказался выброшенным в самый эпицентр спиралевидной пентаграммы. При этом его не покидала уверенность, что он на скамье запасных и обязательно вернется на площадку под скандирование толпы, призывающей к соблюдению Декларации прав человека.
Сам факт его возвращения затягивался, что само по себе навевало тревожные мысли о неизбежном молекулярном распаде. Небытие началось с тактильного ощущения воронки, образовавшейся вследствие субатомного завихрения времени и света. Он носился тенью по бессмысленно прожитым дням, застревая между инертностью настоящего и антропоморфизмом будущего.

Он лавировал между готическими колоннами Палаты Собраний Саутуэловского собора, башней Виера Митчелла, инкрустированной самоцветами мечетью Омейядов и папским дворцом в Авиньоне. Его кристаллическая решетка стремительно регрессировала от резкого перепада температур. Ему мерещились верхушки заснеженных альпийских предгорий, опрокинутых в бурлящую лаву красок Тициана, Констебля, Тернера, Коро, Сезанна, Ван Гога, Сислея и Вийяра. В его волосах застревала звездная пыль, сотканная из бахромы малинового стронция, ясписные облака и хризолитовые луны, обласканные тревожным сиянием карбункульного океана. Очень скоро он понял, что жизнь и смерть - всего лишь отвлеченные абстракции, умышленно инспирированные параболическими рефлекторами Б-га. В попытке систематизировать мнимую реальность он пал жертвой манихейской войны. Войны между боевиками «вины» и силами сопротивления «наказания».

Он понимал, что самобичевание близко в своей безысходности к коррозии металла, а агонизирующая менопауза - циркулярная пила, кромсающая божественную имманентность. Сквозь миртовую рощу, сверкающую ониксом тысячелистников, его созерцал опечаленным взглядом Бодхисаттва. Его провожали в последний путь курандеро, напевающие псалмы Фивейские анахореты, восставшие из недр вулканов буддистские кхмеры, вседержители византийских мозаик и нашептывающие сутры деревянные идолы тропической Африки.

Он расползался перед их красотой в глубоком поклоне. Прощаясь со всеми, он закрывал на пломбу двери собственного рассудка. Забаррикадировавшись от суеты, ему удалось преодолеть звуковой барьер сомнений. Барьер оказался лишь незначительным этапом. Еще одним этапом в длинном ряду эманаций, девственным па его танцующего либидо. Но слишком поздно.

Его либидо покрылось склизкой цитоплазмой грехов. Грехи, пропитанные потом и кровью, кисли в камзолах плечистых крыс с голубыми глазами. Крысы коптились в жаровне цинизма и лицемерия..

2. Ад

Добро пожаловать в Ад! Претендуете на коммерческий успех? На убойные кассовые сборы? Попробуйте экстраполировать в широкометражном фильме с сурдопереводом модель земного Ада. Попытайтесь пригнать эту модель к поднебесному судебно-правовому кодексу. Бравируете теорией относительности? Будьте бдительны! Релятивистское познание Бытия обречено на санкцию Абсолюта, выгуливающего на длинном поводке морально-этический кодекс. Белковая цепочка, протянувшаяся от одноклеточной инфузории до миллиардов нейронов в подкорке человеческого мозга, не преуменьшила коллективной ответственности перед грядущим Апокалипсисом. Поножовщина столкнула монотеизм в плавильный котел мультикультурных этносов. Всмотритесь в лицо Ада! Встаньте у него на пути. Ждите его в преддверии.

Помните, что Ад - система прислащеннного поощрения и жесткой субординации, дезинформирующая Человека относительно неизбежности Рая. Ад... Где он? В чем истоки всеобъемлющего страха перед отсекающей голову гильотиной? Кто затеял игры со смертью? Кто решил, что смерть отдаст себя на откуп равноденствию жизни? Формула абсолютного счастья устарела - мы бессистемны, нерасторопны и стиснуты в геополитических ресурсах.

Индивидуум потерял лицензию на счастье. Ад - тонны сопоставляемых причин и следствий, страстей и сиюминутных желаний, склеенных друг с другом нагими телами. Каждый сам заслуживает свой неизмеримо глубокий и запредельно огромный - Ад.

Недосягаемо все, что стоит у его истоков. Ад - безупречен в своей канонизированности, несмотря на Библию и Коран, рассматривавших его как абстрактную величину. Понятие Ада живет в человеке с первых осознанных им минут жизни. Не адские ли муки испытывает человек, убивая себе подобных? Не сгорает ли он, расстреливая в упор собственные желания? Не тесно ли ему в самом себе, навсегда забытом в одиночном карцере? Не мучается ли он от недостатка амфетамина и сверхдозы влитых в его вену общественных предрассудков?

Ад - в конце туннеля, которого никто никогда не видел, и все в него беззаветно верят;
ад - заходящий к нам, не постучавшись; ад - расквартированный многодетной семьей в нашем подсознании; ад - пронзающий нашу селезенку, кривым пальцем сомнения и страха; ад - создающий перманентный аншлаг в билетных кассах. Желающим попасть в Ад всегда достанется лишняя марочка, с местами в партере и моноклем, трепанирующем диоптрией Время.

На сцене театра все те же актеры, все та же жизнь, загнанная в стеклянный резервуар амбиций. Амбиции мечутся по кругу, уклоняясь от хлыста дрессировщика. Дрессировщик ходит в приспешниках у чванства и пришибленных клерков-моральных принципов. Посочувствуйте ему за слабость к себе.

Оглянитесь! Вокруг вас кучка мясоподобных, приговоренных к смерти. Только мясоподобные не задумываются о мяснике, приближающемся к ним украдкой. Мясники и ангелы Смерти - с одной студенческой кафедры. Доставьте им удовольствие! Побегайте перед ними на вытянутых лапках вышколенного энтузиазма. Покажите им Чиппендейлз-шоу в прямом эфире национального телевидения. Заблуждаясь, мы как никогда мнительны. Не будем заниматься самообманом! Мы - комедианты, на службе у падших ангелов. Ангелы - жутко ревнивы. Особенно - падшие. Их бреющий полет над нашими поступками обусловлен гравитационными силами. Притяжение работает на уровне малейших колебаний человеческих мыслей и памяти.

При этом характерен процесс дефильтрации низменного, где самое извращенное отправляется на переплавку в цемент. Цемент - обрушивается нам на голову, внезапным дождем из камней. Камнепад оптимизирует любую эмансипированную жеманность, в высокотехнологичную каменоломню. В каждом яблоке Эдема - понятные только ему искушающие мысли. В каждом прелюбодействии - публичное изгнание из пятизвездочной гостиницы низколобыми вышибалами. Проповедовать с креста легче, но неописуемо больно.

Когда стерта дорожная разметка, знаки оповещения теряют смысл. Где он, Рай? Не исключено, что Рай затерялся в эфемерном сгустке времени. Быть может, пропуск в Рай отмечен Адской печатью? Непонимание преступления - страшнее всех вместе взятых параграфов конституций. Но мы слишком ослеплены непониманием и наказаны глухотой. Многое нам не дано понять. Художник - никогда не видевший своих картин; поэт – презирающий свои произведения; игрок - взрывающий пластиковой взрывчаткой джек-пот. Нас вынуждают быть пассивными.

Из нас вырывают когтями инициативу. Нам остается безропотно наблюдать пожирающую нас гангрену. В толчее человечества мы незаметны. Нас нигде не ждут. Отречение - та маска, которую нам сорвут при входе в любое измерение. Отречемся от Рая, и Ад закроется на перерыв. Отречемся от Ада, и от нас ускользнет коннотация Райских свечей. Ад вне и внутри нас одновременно. Вопрос в том, насколько сильна наша диафрагма. Выдержит ли она лихорадочный кашель Ада, впечатывающийся в наши виски сединой старости? Стерпит ли она эпикриз патологоанатома о надвигающихся метастазах смерти? Умирать намного легче, чем это принято думать. Вопрос качества не сходит с повестки дня. Кто-то счастлив от того, что все еще дышит, а кто-то уже умертвил в себе светлое и мечется робокопом по кругу.

Внутри него кромешный Ад, а внешне он эталон красоты, с отточенными гранями голливудской киноакадемии. Истинные духовные исповеди можно пересчитать по пальцам. Быдловатость и ханжество троится перед глазами в сто двадцатой степени. Быть может, поэтому так порнографична наша жизнь?

Стать новым витком - смысл. Переосмыслить не до конца осмысленное - дать фору евклидовым числам. Страшиться поздно. Безрукому нечем боксировать. На флажках спеси уже облезла краска. Плохо, когда собственное бесстрашие вступает диссонанс с инстинктом самосохранения.

В Аду нам остается лишь истерически ржать, сгорая в костре распаляющего нас тщеславия. Мы умеем гореть. Это то, единственное, чему нас научили наши родители и общество. Адом нас уже не испугаешь.

Гори все пропадом!