Ехали в Москву, попали в Лихославль

 
 Ехали в Москву, попали в Лиховславль… I
 
 Был ранний август. Над вокзалом висела теплая ночь. Освещенные яркими фонарями металлически и холодно блестели рельсы. Пахло каменным углём, мазутом и ещё тем непередаваемым запахом, которым обычно пахнут железнодорожные вокзалы.
 По перрону Грязинского ж/д вокзала шло трое молодых парней.
 Макар Семицветов был выше своих товарищей почти на голову. Широко шагая, в потертых черных джинсах, в расстегнутой джинсовой куртке, открывавшей старую тельняшку далеко не первой свежести, он нёс тяжелую сумку, в другой руке держал бутылку пива. У него было крупное лицо, крепкие, чуть опущенные плечи, длинные, как у гориллы, руки.
 – Макар, а во сколько «собака» на Мичуринск? – спросил шедший справа от него высокий стройный парень Михаил Гвоздев. Под «собакой» он подразумевал электричку.
 – По-моему, ежели я не ошибаюсь, в двадцать три пятьдесят, – отхлебывая из бутылки, хрипло ответил Макар.
 – Это еще здесь целый час торчать, – вздохнул Сергей Дробышев.
 Дробышев и Гвоздев учились на филологическом. Дробышев только поступил, окончив курсы рабфака, а Гвоздев перешёл на третий курс. Макар нигде не учился, нигде не работал. Месяц назад он досрочно вернулся из армии.
 Друзья направлялись в Москву. Хотелось немного развеется, отдохнуть от провинциальной сонной жизни, поглазеть на Столицу.
 Дробышев был в Москве давно, при Союзе ещё. Гвоздев не был в ней ни разу.
 Макару было проще: у него в Одинцово, в Московской области, жил отец, дед и бабка. Кроме того, Макар служил в подмосковной учебке полгода.
 Два года назад, в 96-м, он ездил с кучей неформалов на концерт «Deep Purple», а сейчас, в эту поездку, надеялся попасть на «Rolling Stouns».
Именно Макар первым узнал о планируемом приезде в Москву легендарной рок–группы и легко сагитировал своих приятелей.

 От Новомещанска, областного города Центрального Черномезья, где жили ребята, до Москвы билет на поезде стоил 80 рублей. Друзья решили ехать на электричках.
Маршрут движения был следующим: Грязи – Мичуринск, Мичуринск –Рязань, Рязань – Москва.
 У Дробышева с Гвоздевым – на двоих – была тысяча рублей. Макар собирался ехать в Москву с тридцатью рублями в кармане, но и эти деньги он просадил еще в Новомещанске, купив на автовокзале четыре бутылки пива. И сейчас, допивая последнюю, ни о чем особо не задумываясь, он уверенно и твёрдо шагал по перрону…
 
 В тёплом буфете вокзала вкусно пахло горячими чебуреками, пирожками с картошкой, котлетами. В углу, сидя на расстеленной шинели и прижавшись щекой к стене, храпел пьяный дембель. Рядом, за высоким столиком, еще двое солдат, видимо его товарищей, пили вино. Чуть поодаль, с рваной сумкой в черной от грязи руке стоял бомж, с воспаленными, налитыми кровью глазами. Он хищно глядел на чебуреки, лежавшие на их столике, на вино, рубиново красневшее в стаканах, и ждал, когда солдаты уйдут и после них можно будет поживиться остатками.
 Увидев новых посетителей буфета, бомж подождал, пока ребята купили чебуреки, и, подойдя к ним, захлебываясь в мокром кашле, попросил «на хлеб».
 Гвоздев дал бомжу три рубля, а Макар, протягивая бутылку, гостеприимно спросил:
 – Отец, пивка не хлебнешь?
 – А почему ж? – живо согласился бомж и, отхлебнув немного из бутылки,
протянул ее Макару.
 – Да допивай уже, там и осталось–то… – махнул рукой щедрый парень и вслед за своими друзьями вошел в зал ожидания.
 Здесь было людно и шумно, по телевизору показывали боевик. Найдя свободные места, ребята устало уселись и лениво ….. в экран. Вскоре по “громкой” объявили, что на первый путь только что прибыл поезд “Кисловодск – Санкт-Петербург”.
 Услыхав сообщение, Макар тут же вскочил и воскликнул:
 – Миха, сиди здесь. А ты, Серёг, пошли с мной!
 – Куда?
 – Пошли, говорю.
 Друзья торопливо покинули вокзал.
 – Куда мы идём? – обеспокоено спрашивал Дробышев, едва поспевая за
другом.
 – Значит так, – на ходу закурив, торопливо шагая, говорил Макар. – Ежели сейчас удастся добазариться с проводником, поедем в Тверь.
 – На фига? – изумился Дробышев и даже на секунду приостановился.
 – Рядом с Тверью, в тридцати минутах езды на «собаке», есть город –
Лихославль. Там у меня знакомая девушка. Хорошая знакомая. Её мать с моей в институте вместе учились.
 – Ну, а нам-то там что с Михой делать? Какой резон?
 – Поехали, там классно! – привел убедительный довод Макар. По–крайней мере, ему так казалось.
 Дробышев в сомнении пожал плечами…
 У первого же проводника Макар выяснил, в каком вагоне находится бригадир и, широко шагая по перрону, направился к десятому вагону. Его товарищ едва поспевал. Войдя в вагон, Макар сунул свою звероватую физиономию в купе проводников и, кашлянув в кулак, басовито, с хипотцой, спросил:
 – Где здесь старший поезда?
 – Я старший поезда, – ответила маленькая толстая женщина, лет пятидесяти.
 Кроме нее, в купе сидело еще человек пять проводников. На столике стояла бутылка водки, на расстеленной, жирной от пятен газете лежала жареная курица, соленые огурцы, свежие помидоры, спичечный коробок с солью и хлеб. Под потолком, медленно расползаясь, висел синеватый табачный дым.
 – Здравствуйте, – сказал Макар. – Нас трое…У нас сто рублей… Нам надо доехать до Твери.
 Проводники во главе со старшим поезда, недоумевая, уставились на него.
После непродолжительной паузы женщина спросила:
 – Ну и что?
 – Как что? – удивился Макар. – Нас трое, у нас всего стольник, и нам, край, к завтрашнему утру край надо быть в Твери.
 Женщина еще больше изумилась. Хоть и прожила она полвека, но, видимо, таких наглых молодых людей ещё не встречала. После некоторого замешательства, наконец, она пришла в себя:
 – Молодой человек, вы хоть знаете, что билет от Грязей до Твери на
одного человека стоит сто шестьдесят рублей? А вы хотите, чтобы я вас
– троих! – посадила за сто??
 – Так ведь у нас больше нету, – наивно и просто ответил Макар.
 – А я чем вам могу помочь? – уставилась на него женщина, ещё больше дивясь его наглости.
 – Женщина, вы не понимаете: нас трое… у нас сто рублей…– Макар говорил нагловато и твёрдо. Он был не совсем трезв, а потому необычайно нагл. – И нам край, понимаете, край завтра утром надо быть в Твери.
 Тут кто-то из проводников принял участие в судьбе ребят:
 – Степановна, а, может, что-нибудь придумаем… жалко парней… Может,
действительно им очень надо?..
 Старший поезда, обращаясь к Макару, сказала:
 – Молодой человек, ну и куда я вас положу?
 – Ну, в принципе, меня вы можете положить с собой…
 На секунду в купе повисла трогательная тишина. Но лишь на секунду…
 Через мгновенье купе взорвалось от дружного хохота. Макар не ожидал,
что фраза возымеет такой успех. Приободрённый он широко и желтозубо улыбнулся.
 Один из проводников, вытирая слезы рукавом синего кителя с золотыми дубовыми листочками, смеясь, сказал:
 – Степановна, а что?.. Гляди, какой парень! Грех не воспользоваться!
Молодой…горячий…кровушка кипит…
 На губах у Степановны расплылась широкая сияющая улыбка.
 – А ты мне нравишься, – весело сказала она, осматривая огромную фигуру Макара, задержав взгляд чуть ниже живота. – Где ж ваш третий? Кличь его сюда! Только давайте шустрее, а то через пять минут отходим.
 – Серег! – скомандовал Макар, сделав знак рукой.
 Дробышев, выпрыгнув из вагона, помчался по перрону. Прибежав в
зал ожидания, едва переводя дух, выпалил:
 – Миха, собирайся! Едем в Тверь.
 – Ку-да-а? – удивился Гвоздев.
 – В Тверь. Я что… неясно сказал?
 – На хрена?
 – Да быстрей давай: поезд через пять минут отходит. Макар за стольник добазарился. Остальное он натурой доплачивать будет…старухе – старшему поезда…
 Гвоздев внимательно смотрел на друга: шутит он или нет… Похож не шутит…
 – Че, смотришь? Идем скорее!
 Менее чем через две минуты Дробышев и Гвоздев навытяжку, как солдаты, стояли у десятого вагона.
 Макар выходил из вагона, смеясь. Следом, широко и румяно улыбаясь, и с трудом неся свое жирное тело, тяжело спустилась Степановна.
 Она отвела ребят в третий вагон и велела проводнику, если получится, найти для них места.
 – У меня только одно боковое внизу. К трем часам, может, еще одно освободится, – ответил проводник, молодой светловолосый парень.
 В тамбуре – холодно. Из дверей поддувало. За окном бесконечные тянулись лесополосы, между ними изредка, черные мелькали поля.
 – Макар, только сто пудов отдашь, – говорил Дробышев, вынимая из кармана деньги.
 – Ну я сказал, что отдам, значит отдам. Сразу же после Лихославля, едем в Одинцово. Там у меня бабуля живет. Она меня очень любит…а посему,
как только я туда приеду, она мне сразу же обрадуется. Напечёт полный тазик всяких – разных пирожков, плюшек…и даст мне еще сотни две–три на карманные расходы. Вот…
 Из–за тяжелого грохота, перестука колес, друзья друг друга едва слышали.
 В тамбур вошел проводник, взяв с ребят деньги, повел за собой.
 На боковой нижней полке, куда их усадили, для троих места было явно мало.
 Ребята долго пристраивались, ворочались, искали удобной позы. Наконец,
кое–как улеглись. Гвоздев лег на свернутый в трубу матрац, Дробышев
положил свою голову ему на бедро, Макар – на бедро Дробышеву.
 – Макар, а что это ты, собственно говоря, тут делаешь? Ты ж обещал, что ты с проводницей в одном купе на ночь останешься.
 – Да пошел ты, – незлобно огрызнулся Макар.
 – Нет–нет, Макарушка, – щипая за бок, смеясь, говорил Дробышев. – Назвался груздем – полезай в кузов. Давай–давай, иди к проводнице. Ты думаешь, мы за тебя натурой расплачиваться будем?
 – Да, Макар, – поддакивал товарищу Гвоздев, – раз сказал, значит надо слово свое держать, а то, что ты за пацан тогда?
 – Да пошли, вы!
 Макар поднялся и полез на третью полку.
 – Эй, там наверху, а кто к проводнице пойдет? – не унимались друзья.
Прекратили они измываться над другом, лишь после того, как один из
проснувшихся пассажиров сердито буркнул:
 – Ну, вы трое… вы уйметесь в конце–концов? Или вас унять?
 Лежа на третьей полке и глядя в потолок, на тусклый свет белой
пластмассовой лампы, Макар долго не мог уснуть. Стал вспоминать
сегодняшний день, как они гуляли на дне рождения у подруги Дробышева, как пили водку, танцевали, потом, как приехали в Грязи.
 Потом Макару вспомнилась армия. Она оставила глубокий рубец в его памяти.
 
 II
 
 В учебке, куда он попал, дедовщины не было. Но были трое – его же призыва, – москвичей, которые решили поправить этот, на их взгляд, существенный недостаток. Стали подминать под себя сослуживцев.
 Однажды рота перед баней получала у каптерщика белье, портянки.
Подошла очередь Макара, как вдруг один из этих троих, – по прозвищу Жгут, – растолкав всех, попытался пролезть без очереди:
 – Эй, каптера, давай сюда белье!
 Макар, схватив Жгута за воротник, резко рванул на себя, повернул к себе лицом:
 – Парень, те чё? Остынь. Твоя очередь где?
 – Да пошел ты на х…, овца тупая! – оттолкнул его Жгут.
 После таких слов Макар ударил его тыльной стороной ладони по губам.
 – Ах, ты мразь! – заревел Жгут, бросаясь на него с кулаками. Бог знает, чем бы это все могло закончится, если б не дневальный, который из окна увидел подходившего к казарме командира роты:
 – Тазы! Тазы! Ротный идет!
 Драчунов растащили.
 – Мы еще с тобой вечером побазарим, – сплевывая кровь, пообещал Жгут. – Я тебе еще устрою…веселую жизнь!
 – Давай, давай, – спокойно отвечал Макар.
 – Пошли, Лёх, пошли…вечером на разборке потрещим, – тянул его за руку длинный, костлявый парень по прозвищу Чума.
 …Перед отбоем Макар в трусах и тапочках зашел в умывальник – зубы почистить, помыться, побриться. Его ждали…
 Жгут с разбегу со страшной силой ударил его ногой в низ живота. Выронив зубную щетку, полотенце и мыло, Макар со стоном согнулся:
 – Cу–у–у–ка! Убью падлу!
 От боли потемнело в глазах. Подошедший сзади Чума, взмахнув сцепленными в замок руками, рубанул его с размаху по шее.
 Свалив с ног, катали по кафельному полу, били жестоко,
сапогами по голове.
 – На тебе, падла! Мразь! Сволочь!
 Жгут исходил слюной, яростью.
 – Ладно тебе, Лех, хорош… Хватит! Будет с него, – обняв за шею Жгута, уговаривал Славка Колбаса (фамилия – Колбасин), небольшой, кряжистый парень. – Хорош. Пошли.
 Жгут перестал, остановился. Тупо уставился на Макара, корчившегося на забрызганном кровью кафеле. С разбитыми губами, с мокрым от крови волосом, он по-прежнему, хоть и его никто сейчас не бил, закрывал руками голову, тихо стонал. Он не доверял Жгуту. Опасался, что тот способен на подлость, что стоит ему только раскрыться, Жгут ударит.
 ***
 Когда они ушли, дневальные и еще несколько ребят помогли Макару подняться, подойти к умывальнику.
 Едва держась на ногах, с белой наволочью перед глазами, Макар подставил голову под струю холодной воды, держал долго. Вода оказывала живительное действие. С помощью ребят доковылял до койки, с наслажденьем повалился в нее. Кто-то дал ему мокрое полотенце. Макар долго не мог заснуть, его душила ненависть, лютая злоба.
 Утром он сидел в кабинете у командира батальона.
 – Ну не знаю я, товарищ майор, не помню никого. Помню сапогами били по голове…А кто бил, истинный Бог, не знаю!
 Он смотрел в глубину холодных серых глаз майора, в его суровые черты лица, и думал: «Что ж ты мучаешь меня, гад? Ты думаешь, я тебе скажу? Чтоб этих посадили, а меня потом ребята в роте стукачем…гавном последним считали? Отвяжись ты от меня, майор. Ты что не видишь, что не собираюсь тебе правду рассказывать? Отвяжись, отвяжись, умоляю тебя…Не мучай меня…не муча–а–ай!.. А то я тебе сейчас вот этой самой пепельницей голову разобью, чтоб ты лично ощутил ТО, что сейчас испытываю я…»

 …Вернулся Макар из госпиталя через месяц. Глубокой ночью, когда уже все спали, подошел к койке, где беззаботно дрыхнул Жгут, с размаху шарахнул его табуреткой по ногам, по голеням. Жгут взвыл от боли. Пробудилась почти вся рота. Колбаса, тоже проснувшись от крика, вылез из–под одеяла и, увидев быстро приближавшегося к нему с табуреткой в руках Макара, попытался вскочить, закрыться руками, но не успел…
 Табуретка задела его по затылку. Колбаса упал, моментально вырубившись…Макар, невозмутимо переступив через его тело, молча пошел на Чуму…
 Тот стоял в трусах, с железной душкой от кровати.
 – Не подходи! Не подходи! – истерично визжал он, размахивая душкой.
 Но Макар продолжал идти. Молча, зло, неумолимо, как Терминатор.
 Не выдержав, Чума откинул душку, как был в одних трусах и майке,
бросился наутек. Макар настиг его в дверях, на бегу, размахнувшись, со страшной силой табуреткой достал по спине, рявкнул:
 – Убью, мразь!
 Сбитый сильным ударом, Чума все же вскочил и вылетел из казармы.
 А на улице был март, холодный, жестокий. Стоять босиком на мокром
снегу было ох как неприятно! А в казарму идти страшно, жутко… «Вдруг этот черт табуреткой насмерть зашибет? У него ума хватит», – испуганно думал Чума.
 Минут через пять за ним пришел дежурный по роте, сержант Авраменко.
 – Чума, слышь? Пошли. Он тебя не тронет.
 – А Семицветов где?
 – Да не тронет он тебя! Я тебе говорю. Пошли.
 ***
 Утром Макар сидел в кабинете у комбата.
 – Зря ты мне тогда сразу же не сказал. Мы бы их своими методами обуздали.
 – Товарищ майор, ну вы подумайте сами… Как бы это выглядело б, если бы я на них тогда настучал?
 – Все ты правильно рассуждаешь…верно…так–то оно так… Только теперь тебе в дисбат придется идти…года эдак на два–три…
 Макар насуплено молчал, на майора не глядел.
 Жалко майору стало парня: молодой еще… Зачем ему жизнь ломать?
 – Ладно, Семицветов. Не хочешь в дисбат. Ложись в психушку. На дурака закосить сможешь?
 – Наверно, смогу, – улыбнулся Макар. – Если постараться…
 – Постарайся…
 – Дураком быть лучше, чем на дизеле два года пыхтеть.
 – Ну, а я со своей стороны, чем смогу, обещаю помочь. Повезло тебе,
парень, что на моем месте я нахожусь, а не какой-нибудь другой дядя…
С начальником дурки я в шоколаде. Мы с ним твой вопрос порешаем. Но с тебя магар.
 – Товарищ майор, по-любому!
 …Макар провалялся в психиатрической клинике месяц. Жилось ему там нормально. Он сидел в соседнем кабинете, рядом с главврачом, печатал ему на компьютере справки, а, когда главврач отлучался, резался в игры.
Макар позвонил домой матери, объяснил ситуацию. Она выслала ему денег. Макар купил на них коньяк, водку, закуску и накрыл комбату и главврачу «поляну». Через два дня Макара из армии уволили в запас. И справку выдали.
 – Теперь я дипломированный психопат, – сказал Макар, смеясь, который
раз уже перечитывая справку. – Диагноз: 18 б. Ярко выраженная маниакальная психопатия…

 III
 
 Утром друзья уже были в Твери. На вокзале Макар, присмотрев себе
в ларьке бутылочку «Тверского» (такого пива в Новомещанске он ещё не встречал), стал канючить у Дробышева червонец взаймы. Дробышев,
вздохнув, купил всем по бутылке.
 День выдался солнечный, ясный. В глубокой синеве неба белели пышные, как вата, облака. Горячий ветер ласково облизывал лица ребят.
 
 В электричке по пути из Твери в Лихославль, в душном вагоне под тяжелый перестук колес Макар, сидевший напротив Дробышева и Гвоздева, широко развалившись на мягком, обитом дерматином сиденье, потягивая из бутылки пиво, рассказывал анекдоты:
 – Сидят в одном окопе хиппи, панк и пацифист. Война идет, над головой
снаряды летают, пули свищут…вся фигня, короче…Вдруг подбегает к ним
командир роты, сует гранату. «Вон, – говорит, – видите танк? Надо взорвать». Хиппи испуганно: «Не–не–не–не–не. Там же люди!» Пацифист: «Не–не–не–не–не. Там же люди!». Панк вскакивает, радостно орет: «Давай сюда! Там же лю–ю–ю–ди!!!»
 Макар широко улыбается, обнажая ровные белые зубы. Дробышев, держась за живот, задыхается в смехе. Гвоздев улыбается только из вежливости, и улыбка у него выходит скупая и тонкая. А Макар, довольный своим рассказом, отхлебнув немного пива, предлагает вниманию друзей ещё один анекдот.
 – Короче, маленькая девочка проситься у мамы погулять на улице. «– Хорошо, доченька, – говорит ей мама. – Иди. Гуляй, где хочешь, только не ходи в подвал:там живут злые гопники». Ну девочка пошла гулять. Гуляла, гуляла, короче запретный плод сладкий, всё такое…захотелось ей в подвал. Заходит туда, видит железная дверь. Постучалась. Открывается со скрипом дверь…На пороге появляется громадная фигура… Потертые клеши…на шее – ксивник…на ксивнике яркими, яркими буквами вышит «пацифик»…на руках разноцветные феньки из бисера, а руки по локоть в крови…« – Девочка, тебе чего надо?» – «Дяденька, дяденька? Здесь живут злые гопники?»
 Макар, подражая девочке, говорит тонким голоском и тут же переходит на хриплый, прокуренный бас: « – Нет, девочка. Злые гопники теперь здесь больше не живут. Здесь теперь живут добрые–добрые хиппи.»
 Дробышев от смеха сползает на пол. На этот раз и Гвоздев во всю улыбается и тихо смеется. Макар, наслаждаясь произведенным эффектом, смотрит на своих друзей и вновь прикладывается к бутылке.
 До самого Лихославля он забавлял ребят анекдотами и рассказами из своей недолгой, но густо насыщенной событиями жизни. Время пролетело быстро, незаметно.
 Выйдя из электрички, Дробышев удивился необычному внешнему сходству Лихославльского ж/д вокзала с его родным – Вельяминовским. Такое же длинное одноэтажное здание. Такой же тусклый желтый цвет стен. Точно такие же высокие арочные двери – вход в вокзал. И дальше – такие же тихие, как в Вельяминовске, утопающие в зелени длинные улицы, одноэтажные дома, заборы.
 …Вслед за Макаром вошли в прохладный сумрак подъезда пятиэтажного дома, где жила Наташка – знакомая Макара. «Как у нас в микрорайоне», – подумал Дробышев.
 Поднялись на третий этаж. Макар нажал на звонок.
 Дверь открыла маленькая светловолосая девушка. Она была одета
по–домашнему – в халатике и тапках.
 – Макар? Какими судьбами?
 – Здорово, Наташка! – заревел Макар радостно, сгребая маленькую девушку своими граблями. – Сколько лет, сколько зим?
 – Ты откуда, такой большой и красивый?
 – Да вот…проездом из Новомещанска…В Москву едем…На «Роллингов»… Решили с друзьями немного уклониться с маршрута, заехать к тебе, проведать. Как там теть Зой, дядь Вить?
 – Нормально. Отец сейчас в кооперативе работает, мебель на заказ делает. Мать, как и раньше, учительницей. Васька в третий класс пошел.
 – Уже?
 – А ты как думал? Растет.
 – Да–а–а… Во время летит…Еще вчера, казалось бы, на горшке сидел, так сказать, пешком под стол ходил, а теперь уже в третий класс пошел. Как время однако летит…
 – Ребят, а вы чего встали, как бедные родственники? – спохватилась Наташка. – Вы заходите, не стесняйтесь…Чувствуйте себя, как дома…Макар, ты тут все знаешь, давай объясняй гостям, где что. А я вам сейчас пообедать чего-нибудь соберу. Небось, проголодались…с дороги–то?
 – Ага. Особенно он, – широко улыбаясь, Макар показал пальцем на смутившегося Дробышева.
 
 IV

 Пообедав, Гвоздев с Дробышевым сели смотреть видак. Только недавно вышедший на экраны кинотеатров «Титаник». Макар, заняв у Дробышева еще двадцатник, ушел «суетится». Вернулся часа через два с каким–то парнем.
 – Знакомьтесь. Это Миша, это Серёга. А это – Андрей. Классный парень. Рекомендую… Бутылку водки из горла залпом может выпить…
 ***

 Вечером друзья пошли на дискотеку. Перед дискотекой в либерально–демократической России – есть такой обычай! – молодежь обычно любит «употребить», аргументируя:
 – А трезвыми там делать нечего.
 Наши друзья, ничем особо не отличавшиеся от подавляющего большинства, решили либерально-демократических обычаев не нарушать. Так сказать, не отделяться от российской молодежи.
 У подъезда пятиэтажки, где продавали самогон, Андрей велел подождать его. Вернулся быстро.
 – Тридцатник за литр, – сказал он, тяжело дыша.
 – Серёг, – скомандовал Макар, – давай ещё тридцатник.
 Вот тут-то между приятелями произошла небольшая ссора.
 – Макар, слышь… Не гони! – возмутился Дробышев.– Тебе не кажется, что ты зажрался?.. Ты у меня за два дня девяносто рублей уже занял. За проезд до Твери, как мы договорились, по тридцатке с носа. Двадцать я занял тебе еще в Новомещанске. Ну это ладно. Но сегодня в Твери, на вокзале, – двадцатник…и здесь двадцатник… Не жирно? В конце концов, сколько можно? Ладно там, если б это в Новомещанске было, но мы ведь ещё даже до Москвы не добрались!
 – Ну тебе че…трудно еще тридцатник занять? Сказал же: приедем в Одинцово, отдам. Буду тебе должен сто двадцать. И пивом ещё напою.
 – Не надо мне твоего пива, – надув губы, отвечал пасмурный Дробышев.
 – Так не займешь?
 – Не займу.
 – Миха, у тебя есть деньги.
 – Есть. Но они у меня в барсетке лежат, а барсетка у Наташки дома осталась, – ответил Гвоздев.
 – Серёг, слышь?.. – вновь стал просить Макар. – Займи. Не жмись. У Михи сейчас нет денег, а, как придем, он тебе отдаст.
 – Отвали! Сказал: не займу, значит не займу. Ты ещё две недели назад знал, что мы в Москву едем. Почему не подсуетился и не достал себе денег? Или ты рассчитывал на меня с Михой?
 – Ну что нам теперь…назад идти?
 Дробышев, сидя на лавочке, упорно не поднимал глаз.
 – Понял, Андрюх, какие у меня друзья? – сказал Макар.
 Тут Дробышев взорвался. Вскочив с лавочки, выхватил из кармана полтинник, кинул Макару в ладонь:
 – На подавись!.. Больше ко мне не подходи!.. Чтоб я ещё когда-нибудь… куда-либо с тобой поехал…Во баран. Поехал на свою голову! Связался…
 Макар с Андреем ушли за самогоном.
 Гвоздев успокаивал приятеля:
 – Ладно тебе, Серый. Успокойся. Сколько он тебе должен? Сто сорок? Давай я тебе половину отдам, чтоб по-честному было.
 – Не надо. Ты–то тут причем? Я ж сам виноват. Надо было просто не говорить ему, сколько у нас с тобой денег. Сказали бы двести рублей на троих, и все больше нету. Взаймы не даем.
 – Все равно я тебе отдам. Придем к Наташке, я тебе семьдесят отдам.
Немного помолчал и добавил:
 – Зря мы с ним поехали. Лучше б как-нибудь сами.
 – Не говори.
 
 Приятели знали Макара совсем недолго. Месяц назад Дробышев познакомился с Макаром в Новомещанске у Комсомольского пруда. Он сидел с гитарой в компании девушек на каменном парапете, любуясь нырявшими дикими утками. Посреди пруда был небольшой островок, а вокруг него серебристо и высоко били фонтаны.
 К Дробышеву подошёл Макар и попросил сыграть Шевчука.
– Я вообще–то по Цою отрываюсь, – признался Дробышев.
– А я по Шевчуку. Я его триста песен наизусть помню. Хотите, прочту?
– Нет–нет, не надо.
– Девчонки, а, кстати, только что из Армии пришёл, – заявил Макар. – Стало быть, давно женской ласки не пробовал… Вы не желаете стать центром демографического взрыва?
Девушки то ли от такого неожиданного заявления, то ли от несвежей майки Макара быстро ретировались, оставив ребят одних. Они разговорились, обменялись адресами. А на другой день Макар пришёл к Дробышеву в гости, в студенческое общежитие. Дробышев жил с Гвоздевым в одной комнате.
 Макар угостил их пивом и подарил кассету «ДДТ». После этого они виделись ещё раза три. А неделю назад решили совместно ехать в Москву.
***
 Вскоре вернулся Макар с Андреем. Все вместе зашли в ларек, на оставшуюся двадцатку купили закусить. Пошли к клубу, где проводились дискотеки. Клуб оказался заперт. Макар стал бузовать по стеклу:
 – Эй, б…, отпирайте! Я на танцы пришел!
 К двери подошла тучная женщина.
 – Ну что стучишь? Что стучишь? Дискотека в восемь начинается, а сейчас только семь, – шумела она изнутри.
 – Игорька тогда позовите, – попросил Макар.
 Вышел Игорек, худенький черноволосый паренек, крутивший в клубе дискотеки. Макар достал из–за пазухи бутылку и, отхлебнув прям из горла, протянул Игорьку:
 – Угощайся.
 – Это что? – спросил Игорёк, осторожно беря бутылку.
 – Самогон… патошный… Да нормальный, чё ты нюхаешь?
 Игорёк сморщился, протянул бутылку назад:
 – Не–е–е… Я самогон не пью. Пивка бутылочку можно. А самогон, извините…
 – Не хочешь, как хочешь… Нам больше достанется.
  V

 В душном полумраке огромного, наполненного молодежью дискозала, с запахом женских духов, мужского пота и крепкого сигаретного дыма, Макар танцевал с девушкой медленный танец. Одной рукой обнимая ее тонкую и горячую талию, в другой держа ее узкую, слегка вспотевшую ладошку, он, не задумываясь, почти машинально отвечал на её вопросы, а сам мучительно думал: «Ну и что? Вот сейчас закончится танец…А дальше что?»
 Ещё минут десять назад он сидел на подоконнике, у распахнутого в прохладную черноту летней ночи окна и спрашивал у Игорька, только что указавшего ему на прошедшую мимо них девушку с красивой стройной фигурой:
 – А вдруг не получится?
 – Да получится. Я тебе говорю! Она ведется только так…Можешь, даже у Андрюхи спросить.
– Б…, женщину не трахал год… Ты понимаешь мои чувства…
 …В этой сказочной полутьме невозможно было разглядеть ее глаз. Он видел лишь неясные очертания красивого лица, острого подбородка, берёзовый ствол тонкой шеи.
 – И на долго вы к нам? – спрашивала она.
 – Не знаю? Может, на пару дней.
 – Ну и как тебе у нас?
 – Классно.
 Где–то рядом тоже с девушкой танцевал Гвоздев, Дробышев куда–то пропал.
 После танца Макар занял у Игорька на бутылку вина. Вышел с Лизой – так звали девушку – на улицу. Купили вина, выпили на двоих. Макар стал приставать. Все норовил руку под топик ей запихнуть.
 – Иван, Ваня, мы так не договаривались (он ей Ваней представился).
 – Да ладно тебе, Лиз.
 – Ваня, не хами. А то ведь я могу ударить. Ваня! Да что это такое в конце-концов?!
 Макар опять стал приставать. Но ничего не получалось. Девушка оказалась несговорчивой. Потом – он помнил плохо. Пошли обратно наверх. В дискозале было так же шумно, накурено. Потом она куда–то отошла, сказав, что ненадолго – и с концами. А Макар, найдя земляков, спросил:
 – Ну вы чё герлов не снимаете?
 – Макар, ты за нас не беспокойся. Мы уж как-нибудь сами, – усмехнулся Гвоздев.
 – Ну, смотрите. Мое дело маленькое, – ответил Макар и нетвёрдой походкой, придерживаясь за стену, направился к ближайшей кучке девчонок. Он был зол на Лизу и на всех девушек Лихославля вместе взятых. А еще ему хотелось: раз у него не вышло, то хотя бы друзьям помочь, а то они стоят и сопли жуют. Ему казалось, что друзья его стесняются и не могут познакомиться. Он решил поправить это дело. Его шатало. Пол плавал под ногами. Если б он видел себя со стороны, то он бы удивился, насколько он был пьян.
 – Здрасьте, – сказал он развязно, подойдя к кучке девушек. Выбрав одну покрасивей и, как ему казалось, подоступней, нагло взял ее за руку:
 – Не бойся меня. Я – Макар. Из Новомещанска. Хочу тебя со своими друзьями познакомить. Они у меня застенчивые. Не в смысле, что за стенку хватаются, как я …ты не обращай на меня внимания: я слегка выпил… Я в том смысле, что они у меня просто – застенчивые…Классные ребята…в институте учатся…в педе…на филологов…Тебя как зовут?
 – Вера, – удивленно, но без робости ответила девушка. Он показался ей чудным.
 Макар подвел её к ребятам.
 – Пацаны, знакомьтесь. Это Вера, это – Миша, это – Серега, мои друзья. В институте учатся… На филологов…Всяких там Толстых, Достоевских, Лесковых читают. Ну, вы в общем общайтесь. Я, как вижу, здесь лишний. Короче, я пошел.
 Макар удалился.
 – Он у вас всегда такой?
 – Нет, только, когда пьяный, – ответил Дробышев. Девушка для приличия обменялась с ребятами несколькими общими фразами и, извинившись, ушла. А Макар тем временем подходил уже с другой.
 – Это Оля. Это Миша, это Серега. Хорошие ребята, рекомендую. Не курят, не пьют. Матом почти не ругаются. Ну, в общем, вы тут сами разберетесь, без меня. Я пошел.
 Он отошел в сторону, стал смотреть на них. Девушка о чем-то немного поговорила с ребятами, посмеялась, глядя в сторону Макара, и тоже ушла.
 – Ну вы чё? – спросил он хрипло, вернувшись. – Вы сюда герлов снимать приехали или хиханьки–хаханьки устраивать? Чё вы, как маленькие? Сейчас я вам ещё подгоню сюда двух. Я только что познакомился.
 Он собирался уже было идти, но Дробышев схватил его за руку:
 – Слышь, Макар, ты голову имеешь на плечах? Ты посмотри – на тебя вон уже полдискотеки косится. Глянь, вон на той стороне пацаны косяки в нашу сторону кидают! Ты что проблем себе на задницу ищешь? И нам менингита на голову?
 – Да что мне пацаны? – заревел Макар. – Где эти пацаны? Показывай, давай! Щас я им устрою. У меня полгорода здесь знакомых. Щас я тут всю дискотеку на уши построю!.. На подоконниках…с матрасами и с тумбочками. Строиться, суки! Упасть – отжаться! Лежать – боятся! Где эти пацаны? Щас я их порву, как Цуцик старую газету…
 – Макар, успокойся! Успокойся! Кому говорю? – шипел на него Дробышев. – Заткнись, дурак, ты не в армии. Мент вон идет… Хочешь, чтоб тебя забрили?
 Услышав слово «мент», Макар моментально замолк. Слово производило магическое действие. Отрезвляющее. Когда пепеэсник прошел, Дробышев сказал:
 – Макар, ты как хочешь, а мы с Михой уходим отсюда. Нам гемморой не
нужен.
 – Ну и идите. До свиданья. Я как-нибудь без вас.
 Ребята ушли.
 
 VI

 – Ты где лазишь? Я тебя уже замахался искать.
 Перед Макаром стоял Андрей. Под руки его держали две девушки.
 – Пошли квасить!
 Он познакомил Макара с ними. У одной из них сегодня был День Рождения. Решено было взять бутылку вина и идти к ней домой. Выйдя из клуба, Андрей увидел знакомого парня с гитарой.
 – Эй, Лех, дай весло…я сыграю немного.
 Парень дал ему гитару. Андрей сел перед клубом на вкопанную в землю покрышку от автомобиля, загорланил песню:
 А не спеть ли мне песню…а любви?..
 А не выдумать ли…новый жанр?..
 Папопсовей мотив…
 И тут вмешался Макар. Хриплым басом до срыва голосовых связок заорал во всю глотку:
 …и стихи…
 И всю жизнь получать…га–но–рар–р–р…
 Андрей лупил по струнам, а Макар орал:
 И я стану новой су–пер–звездой…
 Много денег, машина…все дела…
 В этот момент к ним подошел парень из местных, стал «наезжать»:
 – Вы чё панки, да? Панки? Ну-ка давайте валите отсюда!
 Андрей оборвал песню, а Макар поднялся во весь рост.
 – Тебе чё надо? – рявкнул он.
 – Я хочу, чтоб ты сейчас отсюда срыгнул! – ответил парень. Жестко ответил, бесстрашно.
 Андрей, видя, что у клуба кучкуются и буравят их враждебными
взглядами ещё человек пять пацанов, дёрнул Макара за рукав:
 – Макар, пошли. Лучше слинять, пока нам не накостыляли.
 – Погоди.
 – Не связывайся с ним, дурак! Проблем не оберёшься.
 Но Макар был упрям. Он спросил:
 – А почему это я должен уходить?
 – Я так хочу! – ответил парень.
 – А ты кто?
 – Ты чё, панк вонючий, туго всасываешь? – вскипел парень и толкнул в грудки Макара.
 Макар обиды не стерпел. Увесистым кулаком шарахнул парня в челюсть. Тот улетел в кусты.
 Дружки его, стоявшие в стороне, этого только и ждали. Бросились на Макара, сбили с ног, пустил в пинки. Било его человек пять.
 Макар вьюном извивался по бетонным плитам, закрывался руками, берёг голову. Аборигены не жалели сил… Старались от души: ногами по почкам, по хребту, по голове. Пытались достать по лицу…

 Дробышев и Гвоздев сидели в это время на кухне (У Наташки в квартире) и, уписывая за обе щёки бутерброды с колбасой, слушали Зою Васильевну, мать Наташки. Самой Наташки не было: ушла ночевать к подруге, а ребят встречали её родители.
 – Нет…А Макар вообще парень добрый, – говорила Зоя Васильевна, разливая по кружкам чай. – Сам он первый никогда никого не тронет. Я его ещё с пелёнок знаю. Мы ведь вместе с его матерью в пединституте учились… Потом Макар ко мне в детский сад ходил. Они здесь три года прожили, потом на Камчатку уехали.

 VII
 
 Около двух вернулся Макар. На лице его буквально не было живого места. Верхняя губа уродливо распухла. Под глазами – кровоподтёки, синяки, ссадины. Правая бровь рассечена. По щеке сочится кровь. Штаны в пыли. Тельняшка до груди разорвана.
 – Пацаны, вы были правы…– с трудом ворочая распухшим языком, сказал Макар. – Мне нужно было с вами уйти. – И попытался улыбнуться. Вышло что–то жалкое, некрасивое...
 Отец Наташки увёл его в больницу. Вернулись через час.
 – Опущена правая почка. И сотрясение мозга, – снимая обувь и придерживаясь за шкаф, сообщил Макар. – Ничего, завтра я им устрою…
 – Я тебе устрою! Я тебе так устрою! – замахиваясь, накинулась на него Зоя Васильевна. – Завтра же поедешь домой! Я уже матери позвонила.
 – Ладно тебе, тёть Зой. Всё нормально. Пацаны, вы, короче, без меня в Москву езжайте.
 Макара уложили спать, а утром его разбудили ребята. Попрощаться.
 – Спасибо, пацаны, что разбудили, – едва шевелил он распухшими губами. Глаза были полуоткрыты. Страшно ломило в висках. Болел затылок. Душило похмелье. – Вы уж не обижайтесь, что так…
 – Да ничё–ничё… Всё нормально, Макар… Ты–то как сам думаешь? – спросил Дробышев. – В больнице с тебя должны были побои снять, так всегда в подобных случаях делают. Обязательно пройти судмедэкспертизу. Теперь ты на этих ублюдков смело можешь в суд подавать. Умышленное нанесение вреда здоровью – до пяти лет. Знаешь, какую они тебе сумму за причинение физического ущерба заплатят? Штук семь точно. Вон в Нижнем Тагиле недавно случай был…в газетах писали…Мужик возвращался домой. Его менты в трезвяк забрали. Просто, по–беспределу домахались и забрали…будто он пьяный…Избили, сломали челюсть, пару рёбер…А мужик на них в суд подал. Так, мол, и так…Только перед этим наркодиспенсер прошёл, что он до трезвяка трое суток ни грамма в рот не брал. И что ты думаешь? В результате суд велел ментам пятнадцать косарей ему отстегнуть…на лечение.
 – Не–э–э… Я своим способом разберусь с ними. Хотя там видно будет. Ну, пока, братва. Счастливо вам съездить. – Макар протянул свою пятерню.

 VIII

 Часов в десять утра пришли Игорёк и Андрей. Принесли бутылку пива.
 – Это тебе на опохмелку. На полечись.
 Макар распухшими губами приложился к горлышку зелёной бутылки,
стал с наслаждением пить. Горькое пиво по пищеводу сладко побежало в
желудок.
 До обеда Макар не выходил из дома, сидел с ребятами. Смотрели видак,
играли в «Денди». После обеда ребята принесли ещё пива. Опять смотрели
видак. Резались в карты. Макар нашел на балконе короткий металлический
прут, обмотал его изолентой. «Приду вечером на дискарь, – думал он, – одному, другому проломлю чердак – и домой! Пускай тогда меня ищут!»
 Душа была полна злости, желчи.
 Вечером в квартиру позвонили. Дверь открывала Наташка.
 На пороге стоял незнакомый парень. С раздутой щекой.
 – Здрасьте, а Макар здесь живёт? Можно, его на минутку?
 – А ты кто такой?
 – Да так…На дискотеке вчера познакомились.
 – А зачем он тебе?
 – Ну какая разница? Нужен он мне.
 – Зайди сюда. Поговорите в прихожей.
 – Не–э–э, я лучше здесь постою.
 – Тогда я его никуда не пущу! – Наташка упёрла руки в бока. – Чё смотришь? Или заходи сюда, или проваливай…
 Но тут из комнаты вышел Макар. Молодого человека он сразу узнал: это был тот самый парень, что вчера на него «наезжал». «Славно я тебе вчера в челюсть заехал», – подумал Макар.
 – Здорово, – парень протянул свою руку. – Пошли, потрещим. Базар к тебе есть.
 Наташка попыталась вмешаться:
 – Макар! Я тебя никуда не пущу! Говорите здесь!
 Но он вежливо отодвинул её в сторону.
 – Наташ, за меня не беспокойся…Всё нормально.
 Макар натянул тапки. Вышел на лестницу, закурил.
 – Слушай, брат. Ты извини, что вчера так получилось…Глупо всё как–то… Я пьяный вчера был, а Верка, подруга моя, подбегает, говорит: «Лёш, на меня наехали». Слушай, давай это дело как-нибудь мирно уладим…без заявы в ментовку. На мне итак одна судимость непогашенная висит. Два года условно. За бакланку. Так что мне… край… сам понимаешь… Чё тебе надо?
 Сбивая пепел ногтём указательного пальца, Макар изучал беспокойные глаза парня. А глаза маленькие, как мыши… и бегают туда–сюда.
 – Ничего мне не надо.
 Тут со второго этажа поднялись ещё двое. Одного из них Макар узнал. Тоже был вчера у клуба… и, кажется, ударил пару раз ногой в живот. Третий был не знаком. Солидный такой, серьёзный…Из братвы, видимо. Он накинулся на него:
 – Слушай, чё ты бычишься? Давай, без заявы обойдёмся. У Лося уже два условно есть. И сейчас ещё года три за тебя навесят… Ты чё хочешь, чтоб пацана посадили?
 Макар усмехнулся.
 – Пацаны, вы меня неправильно поняли. Ничего мне от вас не надо. Поставьте пару пузырей…и закусить чего-нибудь…и разойдёмся миром.
 Братки обрадовались.
 – От это дело! Вот это конкретный пацан! Сразу видно. Давай знакомиться, – широко размахнувшись, растопыренной пятерней он ухватил и пожал Макару руку.
 Первого, у которого была судимость, звали Лось. Двух других – Косой и Штирлиц. Штирлиц – это самый навороченный из них.
 – Только у меня одно условие, – сказал Макар, – со мной ещё двое – Андрюха и Игорёк.
 – Какой базар, Макар? Никакого базара.

 IX

 Через час в квартире у Штирлица была грандиозная пьянка. На столе стояла большая трёхлитровая банка самогона, пара бутылок вина, дорогого, импортного, с яркими этикетками. Дрожа динамиками, ревел магнитофон «Soni».
Владимирский централ… ветер северный…
Этапом из Твери…

 В доску пьяный Лось, дёжа в кресле и смешно открыв рот, во всю храпел. Андрей и Игорь в синем, задымлённом полумраке комнаты танцевали с девушками. Штирлиц, лениво развалившись на диване, командовал парадом. Он уже знал, что Макар только недавно из Армии, что у него уже год не было женщины…
Штирлиц был сутенером в Твери, содержал свой притон, где у него проститутками подрабатывали студентки из бедных семей и девчонки из интерната. Про него ходил слух, что некоторые снимались у него в порнухе, которую он регулярно поставлял новым русским в Москву. Благо–то Столица рядом…
 В комнату вошла девушка, с которой он договорился, чтоб она сегодня развлекла Макара. « – Крошка, ты должна постараться… Минет, орал, анал… Короче, все по полной программе. Смотри, если ему не понравится…накажу. Ты меня знаешь…» Это была та самая Лиза, с которой Макар вчера познакомился на дискотеке, пил вино, а потом так неудачно приставал.
 Сегодня на ней было лёгкое, открытое на груди платье цвета спелой клубники. Оно необыкновенно подходило к её гибкой талии. Лиза была в нём загадочна, не в меру красива. Макар с жадностью смотрел на её загорелые, дразнящие своей стройностью икры, на полнеющее начало груди, соблазнительно и остро выпиравшей сосками.
 Войдя в комнату, Лиза подошла к Штирлицу, склонилась. Он, взяв её одной рукой за плечо, что-то шепнул ей на ушко, другой рукой хлопнул по попке.. Лиза бросила быстрый взгляд на Макара и тонко, понимающе улыбнулась. Подойдя к столику, налила две рюмки густого тёмно-красного вина, подошла к Макару. Села к нему на колени, протянула рюмку, обняла за шею и тихо спросила:
 – Выпьем?
 – Конечно, – живо согласился Макар. От прикосновения женского тела и волнующего запаха кровь ударила ему в голову. Он почувствовал, как у него дымится между ног и упирается девице в ноги.
 – Только на брундершафт.
 Выпив, Лиза обвилась вокруг него руками, прижалась тугой грудью и крепко и долго поцеловала в распухшие губы. Задрав тельняшку, стала ласкать Макару грудь, потом медленно расстегнула ширинку на джинсах и опустилась рядом с ним на колени…
 Кто–то догадался выключить свет…

 X
 
 Гуляли два дня. На третий Макара провожали на поезд толпой, на машинах. Орали под гитару песни матом. Долго обнимались.
 – Макар, ты всегда, как только приедешь в Лихославль, сразу же дуй ко мне, – орал Макару в ухо пьяный Штирлиц.
 – Макар, ты офигенный пацан! – ревел Лось. – Ты пацан, Макар, па – цан! Не чёрт голимый, а пацан. Будь таким всегда!
 Лиза тоже была здесь. Макар позвал её. Она неохотно – это было видно по её лицу – подошла, фальшиво улыбнулась.
 – Лизка, любовь моя! – восторженно крикнул Макар, сгребая её хрупкую, по сравнению с ним, фигурку, ухватил за зад, поцеловал в губы.
 – Молодой человек, заходите в вагон. Уже отправляемся, – торопил его
проводник.
 А когда поезд тронулся, Макар, держась за поручни и высунув из вагона голову, орал:
 – До свиданья, пацаны! До свиданья, Лизка! До свиданья, Лихославль! Я вас всех люблю– у–у–у–у!!!
 
 Апрель – октябрь 2000 г.