Мамочка

Некоторое время он напряженно молчал. Она сидела рядом поникшая, но уверенная в своем решении. На душе было пусто. Она знала, что существует такое проклятие: чтоб тебе пусто было, и вот всем своим существом ощутила эту страшную отупляющую пустоту. Кто и когда проклял ее? За что? Ей было безразлично. Она не жаловалась и не искала виновных. Она не винила его, хотя именно он заключил ее в этот глухой мертвый колодец одиночества. Он предал ее любовь, лишил ее радости и счастья, а теперь решил отобрать последнее, что у нее осталось, маленькую отраду, крохотную надежду, что она еще будет кому-то нужна в этом мире. Но это было не в его власти. За последние три дня он, самый близкий и родной, превратился совсем чужого человека. У него был другой взгляд и другой голос, от него веяло холодом и отчуждением, и сейчас ей хотелось только одного, чтобы он ушел, ушел скорее, ушел навсегда из ее жизни.

Да это произошло три дня назад. Неужели только три дня? Кажется, прошла целая вечность, так изменилась она за это время. Ей всего девятнадцать, но она чувствует себя ветхой и старой. И мудрой. В этом свойство ошибок, они делают людей мудрыми, если только те умеют извлечь из них пользу. А тогда три дня назад она была глупой девочкой, она плакала и надеялась его удержать, не веря в то, что он больше ее не любит, что распалось, превратилось в прах, развеялось по ветру то счастливое «мы», которым она жила и гордилась.

Он сидит рядом, но теперь она знает, что потеряла его навсегда. И прикоснуться к нему так же немыслимо и нереально, как если бы он находился на другой планете. Он напряженно молчит, а она думает, что сейчас он выполнит свою последнюю миссию, скажет то, что ему необходимо для очистки совести и уйдет. Он уйдет, и жизнь его ничуть не изменится, а все также будет состоять из увлечений, секса, друзей, футбола и музыки. Она же останется одна в пустой комнате и будет рыдать над осколками своей разбитой жизни, потому что центром ее существования был он. Был. За эти три дня она столько наплакалась, думала, вспоминала, и смогла понять, что его уход это не только невосполнимая потеря, это и освобождение, возможность начать новую жизнь. Она свободна и не позволит ему помешать ей заложить первый самый значимый кирпичик этой новой жизни.
- Послушай, ты сейчас расстроена и можешь совершить ошибку. Я все еще считаю себя твоим другом и хочу помочь, - он говорит медленно и терпеливо, как будто пытается убедить в чем-то маленького ребенка. – Если тебе нужны деньги или еще что-то, то я готов...
- Мне ничего от тебя не нужно.
- Если ты думаешь, что это способ удержать меня, то ошибаешься! – взрывается он. Этот ребенок не нужен ни тебе, ни мне.
У нее такое чувство, будто она лежит на полу, а он пинает ее ногами. Никого в жизни она не любила так, как его и ни к кому еще не испытывала такой сильной ненависти. Скорее бы он ушел. Она медленно встает и идет к окну. Там во дворе пухленькие малыши с лопатками и ведерками копошатся в песочнице. Они такие милые забавные и смешные.
- Я не собираюсь тебя удерживать, - устало говорит она. - Это будет мой ребенок, только мой, и я не предъявлю к тебе никаких претензий.
Он злится и пожимает плечами.
- Ты испортишь себе жизнь, но я сделал все, что мог.
После его ухода она почувствовала такое сильное отвращение, что казалось ее вот-вот стошнит. И какой у него резкий запах одеколона, неужели он ей нравился когда-то. Она заметалась по квартире, преследуемая чувством неясной тревоги и этим все сущим запахом, который ощущался все четче и резче, и от которого ее нестерпимо мутило. Наконец, зажав рот рукой, она бросилась в туалет. Так это случилось впервые. Ее рвало и выворачивало наизнанку, и, стоя на коленях перед унитазом, рыдая и содрогаясь от спазмов, униженная этой физиологической пыткой, которой, казалось, не будет конца, в гневе, в обиде, в отчаянии она вопрошала: за что? – и не находила ответа. Возможно, случившийся приступ был грозным предостережением, возможно, ей давался еще один шанс отказаться от сложного и ответственного решения. Но она знала, что не отступит.
- Ничего, маленький, уже все хорошо, - шептала она дрожащими губами, обращаясь к своему будущему ребенку. – Твоей мамочке уже лучше.