Профессор Безумцев

- Так вы говорите, что она не хочет выходить замуж за человека, которого не любит? – полное лицо зав. поликлиники стало похоже на постную физиономию экзальтированного католика, готового за правое дело инквизиции, наказать неправую ведунью огнём.
Голова статного военного, украшенная прядями седины, конвульсивно закачалась вперёд и назад, утвердительно подёргиваясь.
- Какое горе! – согласился главный врач Плетняков, походивший на скелет обтянутый жёлтой кожей, вприпрыжку бежавший за собеседниками.
- Но вы же так не считаете? Иначе, зачем бы вы, милый, тогда обращались к нам? – спрашивал Безумцев, отстранённо смотря в противоположную сторону от собеседника. И остановившись, пристально посмотрел за окно, - Она нас ждёт. Вы с Никанором Мучиновичем останьтесь здесь, я сам поговорю с ней.
Дверь в кабинет зава поликлиники Безумцева противно заскрипела, пряча за собой тайну собеседования профессора с пациентами.
- Не беспокойтесь, командир, ему можно доверять. Это лучший психиатр в нашем городе.
- Погода омерзительная для лечений всяких, только язву можно заработать. Боитесь грома?
Плитняков утвердительно закивал головой.
- А молнии? Я так и знал! Я тоже боюсь! Как грянет! Под одеялом уютно и не страшно.
- Да н-уу-уу, - протянул глав. врач, как то слишком уныло для солнечной погоды, царившей осенним утром за окнами больницы. – А я и не пробовал! Вечно под столом сижу, ногти кусаю. От страха мне вой помогает. Только как навоюсь – хриплю, а мне с пациентами общаться много надо. Потому и ногти кусаю.
- А я, почему под одеялом?
- А вы, как смелый человек. Сидите, ничего не видите, а так всегда страшнее. Не боитесь, что в вас молния попадёт, одеяло загорится. Командир, вы бесстрашный человек, - завершил анализ Плетняков.
- Глубоко подметили. А я то думал-гадал! Что же со мной? А оно вон как просто всё! Вы мне открыли глаза, спасибо! – выкатив глаза из орбит, военный наклонился к ноге доктора и, протянув руку, пожал дружелюбную ногу.
- Да н-уу-уу, - это моя прямейшая обязательство, помогать разным немощам. Теперь время для поднятия вашей самоценны.
Голова военного не обращая внимание на собеседника, приблизилась слуховым опаратом к двери, за которой, возможно происходил один из самых значимых разговоров в этом мире.
- Да н-уу-уу, - ни к чему протянул Плетняков, последовав примеру собеседника, прижался к двери всем и телом, откуда послышался приторный голос Безумцева.
-Мария, поймите, что любовь – не более чем физическое влечение, основанное на молекулах, тембрах голоса, физической привлекательности возможного партнёра. Мы влюбляемся, когда взаимодействуем: прикасаемся, обаяем, слышим. Для каждого из нас есть формула – набор знаков, символов, который прельщает наши сенсоры во имя продолжения рода – изначально, а ныне во блага получения удовольствия.


- А как же чувства? Я ведь их чувствую!
- Наши чувства это не более чем больное воображение и изворотливая фантазия, выбирающая всенаивнейшую учёность наших предков за чистую монету, и не желающая приобщиться к вполне доступным объяснениям цивилизованного общества. Вы прикасались к предмету вашей любви в физическом смысле?
- Нет
- Кто-нибудь кроме вас, видел его?
- Нет.
- Значит, его нет?
- Нет. Он есть. Я заговариваю с ним. Я вижу его.
- В любом случае его визуализация выполнима только для вас, милая. Согласитесь со мной, что он всего лишь ваш вымысел больной, нет, милая, расстроенной фантазии, и вы выйдите из этой двери прямо под венец, и не будите расстраивать вашего отца.
- Нет! Ни за что! Я вижу его, и я люблю только его! И если нужно, то я останусь здесь, но не выйду замуж за того урода, который умеет только льстить и врать, - в истерике прокричала девушка.
- Да, милая, так и будет, никто не спорит. Мы все желаем тебе счастья,- успокоительно забубнил профессор, - вы устали, вам нужно отдохнуть, поспать, не огорчайтесь, - Лиция Базедовна! Будьте добры, нам укольчик, две ампулы.
Военный обежал от двери к окну напротив, и, вскочив на подоконник с криком:
- Капитан покидает корабль последний!
- Да н-уу-уу, взвыл врач Плетняков.
- Она больна, - закрывая за собой дверь, обратился Безумцев к военному. – Мы её госпитализируем.
- Такое несчастье! – пафосно вскрикнул бравый капитан. – Профессор, чьи гены она взяла? Это не моя дочь! Моя дочь не может быть умалишенной. Я отказываюсь от неё! – в сердцах закончил он.
- Да н-уу-уу, и правильно, капрал, завидите себе другую.
- Анализы мы сделаем, конечно, но вам, милый, советую в следующий раз гены проверять более тщательно. Отвезите больную в отдельную палату на анализы, Никанор Мучинович.
- Вы меня уговорили, друзья, сейчас же пойду и выберу себе парочку, на всякий случай.
- И не забудьте – гены! Гены! Они всё решают. Проверьте родословные. Не рискуйте неведением. Вы теперь знаете чем это чревато. Ваше сердце разбито, а она всё равно не оценила вашего сочувствия. Они не имеют его. От того и больны.
Военный поспешил к выходу, на ходу приветственно вскинув одну из рук.
- В половине до трёх состоится заседание прейскуранитета, вы помните, Вменяй Полоумович?
- Помню или нет, дела нет. Оно состоится в моём кабинете, где я буду, а значит, я буду там тоже.
- Да н-уу-уу тебя учёный колобок! – в спину шепнул Плетняков, медленно удалявшемуся профессору, производившему шуршание тапочками по полу, устланному кафелем, небесно голубого цвета. Фигура его походила на плотный резиновый шарик, катившийся в направлении, заданном таинственной силой. Плетняков стоял в пустом коридоре, почесывая огромный нос, единственно заметное достояние своей персоны. Издалека, доносилось тяжёлое сопение уходившего профессора.