Токуча

Токуча.

 - Вот здесь палатки ставить будем,- сказал командиру вертолета начальник экспедиции Андрей Алексеевич, вглядываясь в иллюминатор на разукрашенную разлохматившейся болотной пушицей тундровую равнину. Вертолет сделал круг, подбирая место для посадки, и быстро пошел на снижение.
 Давно манили беспокойного Андрея северные просторы, да все не случалось экспедиции в эти места. И вдруг совершенно случайно, за два дня до отпуска, вызвал его начальник Иван Матвеевич в кабинет и сказал, задумчиво глядя в окно на метель из тополиного пуха:
- А что, Андрей, засиделся ты в кабинете, дружок?
- Засиделся, - согласился Андрей, - душа простора просит. Давно ведь прошусь в экспедицию. Мне все едино куда ехать: на север, или на юг. Просто сердце просится в дорогу.
 - Эх, бродяга,- по отечески пожурил его Иван Матвеевич, - да и все мы, геологи, бродяги неисправимые.
 - Так поэтому и профессию такую выбрали, что ни годы, ни трудности, ни отмеренные по бездорожью километры над нами не властны,- засмеялся Андрей.
 - Правда твоя, сынок, - вздохнул начальник,- уж мне столько лет, а сейчас бросил бы тесный кабинет, закинул рюкзак на плечо, и отправился туда, где много лет назад оставил свое сердце. С возрастом все чаще снятся мне бескрайние снежные равнины, низкое небо над головой, крупные яркие звезды и голубоватая полная луна. Кажется, протянешь руку, да и ухватишь за хвост Большую Медведицу, черпающую своим необъятным ковшом ночную тишину. Или соберешь в пестрый букет разноцветное северное сияние, да и раздаришь его по сполоху, по лучику всем-всем, кого встретишь по дороге в эту волшебную лунную неповторимую ночь.
 - Вы так любите Север?
 - А разве можно его не любить? Это все равно, что не любить свою молодость, свою жизнь. Лучшие годы моей жизни прошли там, где весной по болоту зацветает крупными белыми цветами морошка, по реке разносится неуловимый черемуховый аромат, а быстро поднимающаяся в белые ночи трава по красоте может сравниться разве что с благородным камнем – изумрудом.
 - Я тоже люблю Север,- Андрей достал из папки потертую карту Ямала и аккуратно разложил ее на столе. Иван Матвеевич медленно встал, прихрамывая, подошел к Андрею и склонился над видавшей виды картой. Неприкрытая тоска проблеснула в его выразительных темных глазах, а на ресницах блеснула скупая мужская слезинка:
 - Ямал! Жизнь моя, любовь моя, судьба моя!
 Два геолога низко наклонившись над столом, разглядывали карту. Они мысленно путешествовали по знакомым до боли родным местам, рассказывая друг другу удивительные истории, приключившиеся там, на далеком холодном и неприступном Крайнем Севере.
 - Первый раз в экспедицию я поехал еще, будучи студентом, - тихо сказал Иван Матвеевич, откинувшись на спинку кресла. Речь его лилась плавно, спокойно, как несет свои воды в Карское море неприступная красавица Обь. Быстрый самолет приземлился в аэропорту города Надым. Увидев в иллюминатор большую «Болотную страну», настроения у нас поубавилось, а, ступив на трап самолета, и вовсе восторженные щенячьи улыбки сползли с лица.
 Так вот какой он, Север! Столичных студентов встретило неласковое, холодное сырое утро. Солнечные лучи не смогли пробиться через занавес плотных серых туч. На землю медленно опускался молочно-белый туман, в метре от себя ничего было не разглядеть, руку протяни – пальцев своих не увидишь. Съежились от пронизывающего северного ветра белокорые березки и изумрудно-зеленые лиственницы. Единственное, что радовало глаз в этом унылом северном пейзаже – это тугие фиолетовые стрелки иван-чая, росшего повсюду. Но что больше всего расстроило – это целые полчища комаров и мошкары, сразу же накинувшихся на свежую добычу. Средствами защиты от кровососущих насекомых студенты запастись не догадались. Спасибо, выручили попутчики, бывалые северяне, щедро поделившись с незадачливыми молодыми геологами своими запасами.
 Поселились в гостинице аэропорта. Нужно было дождаться попутного вертолета, который доставлял туда, где раскинулись большие брезентовые палатки геологов, продукты, почту и оборудование.
 На следующий день тучи прорезал робкий солнечный луч, а уже через час резало глаза от необыкновенной небесной синевы. От унылости северного пейзажа не осталось и следа. При ярком солнечном свете природа изменилась - ожила и расцвела. Заискрились мириадами бриллиантов росинки: запутавшиеся в траве, уютно расположившиеся на мокрых плотных березовых листьях, закатившиеся в серединку нежных фиолетовых цветков кипрея. Обрадовало и приятное известие: через час нас, студентов, поднимет в небо вертолет – красивая оранжевая «восьмерка» - северный вариант. От надоедливой мошкары и нудно звеневших под ухом комаров спасал запас «Дэты», подаренной сердобольными северянами.
 Легко закинув за плечи рюкзаки, мы поспешили на дальнюю площадку, где уже раскручивала винты большая винтокрылая птица, похожая на огромную стрекозу, присевшую на серые бетонные плиты, между которыми нахально пялили желтые глаза нежные белые ромашки. Вертолет принял в свое чрево веселых пассажиров с рюкзаками и груз, легко оторвался от бетонки и взмыл в небесную синеву. Внизу остался приполярный Надым, рыжие пятна болот, зелень смешанных лесов, круглые аккуратные озера, похожие на зеркальца столичных модниц. «Восьмерка» качнулась в воздухе и взяла курс на север. Мы прилипли к иллюминаторам. Северный край робко и непринужденно раскрывал нам свою небывалую красоту. Это первое свидание с севером запомнилось на всю жизнь.
 - Все было в этой экспедиции, - первые радости и первые печали, неудачи и победы и трагические случаи тоже были,- Иван Матвеевич замолчал и прикрыл глаза.
 Как-то неудобно было спрашивать дальше. Андрей Алексеевич тоже молчал, терпеливо ожидая продолжение рассказа.
 - Вертолет подсел недалеко от зеленых брезентовых палаток без выключения двигателя прямо на траву. Бортмеханик открыл дверь и опустил трап. Лопасти тонко и заунывно свистели. Сильный воздушный поток от них прижимал к земле высокие стебли травы и стрелки кипрея. Трепетала нежно-белая болотная пушица, издали напоминавшая свежий недавно выпавший снег. Быстро выбросили прямо на траву рюкзаки, почту и продукты. Вертолет поднялся в воздух, сделал круг над лагерем, и в мгновение ока скрылся в высоком летнем небе.
 Рассказ начальника был плавным, обстоятельным. Видно было, что он помнит ту экспедицию до мельчайших подробностей. Ни годы, ни столичная суетная жизнь не стерли с памяти события давно минувших дней. И может быть даже наоборот, воспоминания обострились и приобрели новую окраску, новый смысл.
 - Все удавалось нам в той экспедиции. Работа шла легко, и геологи, и руководство, были довольны результатами изысканий. Огромное оранжевое светило медленно ходило по кругу, превратившись в вечный двигатель, не оставляя ни минуты отдыха ни себе, ни уставшим, искусанным комарами и мошкарой, людям. Белые ночи не оставляли измученным тяжелой работой геологам времени для отдыха. Рабочий день растягивался почти на сутки. Едва ли добравшись до палатки и вяло, пожевав что-нибудь из еды, парни мгновенно отключались, будто проваливались в темную яму сна. Спали всего лишь несколько часов в сутки, без тревог и приятных сновидений. А при первом солнечном луче – опять за работу. И вот однажды случился в экспедиции перерыв в работе, и впервые за долгие месяцы объявили геологам долгожданный выходной. Тесная мужская компания отвыкла отдыхать, и не знала, как провести подаренное судьбой свободное время. Я прибыл в экспедицию всего лишь неделю назад, устать еще не успел, поэтому закинул на плечо двустволку и чтобы как-то скоротать время, отправился на охоту. Приятно хрустел под ногами ягель, заманивали спелыми ягодами черничники, манила дымчато-голубой ягодой голубика, которую мудрый народ прозвал «пьяникой», голова кружилась от терпкого запаха багульника. Один за другим отправлялись в пайву крепкие оранжевые шляпки подосиновиков. А вот дичи не попадалось. Встретилась только неприметная пугливая капалуха с выводком, но трогать самку глухаря нельзя, а с птенцов тоже никакого толку. Так ни одного выстрела и не сделал. От палаток ушел довольно далеко, устал и прилег на пружинящий ягель под разлапистым кедром немного отдохнуть. Пригретый ласковым солнечным лучом задремал под мерное жужжание комаров. А проснулся оттого, что услышал во сне волшебное пение. Будто лесная нимфа спустилась с небес, и поет нежным, чарующим голосом какую-то незамысловатую песню на непонятном языке. Сон как рукой сняло, а песня продолжалась, то низко стелясь по мягкой шелковистой траве, то легко поднимаясь высоко в небо, в заоблачную высь. Открыв глаза, увидел недалеко на черничной поляне маленькую хрупкую девушку в национальной одежде. Девушка быстрыми маленькими руками собирала крупные черные ягоды в берестяной туесок. Певунья не заметила меня и чувствовала себя непринужденно среди зеленого лесного царства. Собственно, она и сама как будто была частью этого леса, частью богатой и чудной северной природы.
 Я легко поднялся с ягеля и окликнул ее. Девушка вскрикнула, уронив туесок, по ягелю рассыпались крупные черные бусины черники. Я бросился к ней, чтобы помочь собрать ягоды, а она опустила красивые раскосые темные глаза, по щекам расплылся застенчивый румянец.
 - Ты кто? - спросил я у девушки,- Как тебя зовут?
 - Токуча,- ответила девушка звонким мелодичным голоском, будто тысячи колокольчиков зазвенели среди необъятной тундровой равнины.
 - Токуча… Забавно! А что обозначает твое имя?
 - Перышко.
 - И, правда, перышко, - засмеялся я, окинув взглядом ее легонькую тоненькую фигурку. Я никогда не отличался высоким ростом, но, не смотря на это, рост Токучи не выдерживал никакой критики. Она испуганно смотрела на меня снизу вверх, как на великана, неизвестно откуда появившегося в ее сказочной тундровой стороне.
 - Меня в интернате Тоней звали, - помолчав, сказала девушка,- так будет тебе привычнее.
 - Ну, уж нет, - возразил я, - мне приятнее называть тебя Токучей, Тонь сколько угодно на свете, а вот Токучу я знаю только одну.
 - Ну, ладно, - согласилась девушка,- будь, по-твоему. Мне все равно.
 - А откуда ты взялась здесь?
 - Наши чумы недалеко стоят, рядом. Разве вы не видели наших оленей?- Токуча улыбнулась, и на щеках появились крохотные кокетливые ямочки. Я всмотрелся в хорошенькое личико лесной красавицы и удивился – чудо как хороша! По щекам и маленькому курносому носику девушки солнышко щедро рассыпало мелкие коричневые веснушки. Токуча была так хороша, как солнечный лучик после холодных зимних дней, как распустившийся розовый бутон в холодной утренней росе, как радуга на высоком северном небосклоне. Заметив, что девушка собирается уходить, мне захотелось удержать ее хоть на минуту, хоть на мгновенье. Мне показалось, что если сейчас она скроется за тонкими белокорыми березами, то исчезнет навсегда, как волшебный сон, как мираж в пустыне.
 -Я могу еще увидеть тебя? – голос стал каким-то хриплым и чужим. Мне показалось, что если она скажет: «нет», я не доживу до завтрашнего утра.
 - Конечно,- легко согласилась Токуча, - я всегда здесь ягоды собираю ближе к вечеру. А сейчас мне нужно идти, поздно уже.
 - До встречи!
 - До встречи! – девушка легко зашагала прочь, унося с собой аромат лесных цветов и улыбку солнечного дня.
 Какая уж тут охота. Я опять присел под кедром, навалившись спиной на теплый пахнувший смолой кедровый ствол. В ушах звучал приятный волнующий душу голосок, в воздухе витал неуловимый аромат багульника. А может быть, мне все это только приснилось? Я протер глаза. На бледно-зеленом ягеле чернели ягоды, которые так и не собрали мы с Токучей. Значит, не приснилось.
 Так началась наша с Токучей дружба и закончилась моя беззаботная студенческая жизнь. Начальник экспедиции заметил, что работоспособность моя резко упала. Я часто отвлекался, мысли мои бродили где-то около заветной черничной поляны. Я искал всяческие предлоги, чтобы улизнуть на свидание с очаровательной лесной нимфой, покорившей мое молодое горячее сердце. Я с нетерпением посматривал на часы, рабочий день растягивался, как резиновый, упорно не желая идти к концу. Так незаметно пролетело два летних месяца.
 Мое увлечение молоденькой ненецкой девушкой никто из бывалых геологов особо не приветствовал. «Смотри,- сказал мне начальник экспедиции, - нам с местным народом ссориться нельзя. Девушку обидишь – всем нам неприятность будет». Я удивлялся словам старшего по экспедиции. Обидеть девушку, от которой я сам был без ума, не представлялось возможным. Хотя теперь Токуча на свидания стала приходить гораздо реже. Наверное, ее родня тоже не приветствовала нашу дружбу и внезапно возникнувшую любовь с будущим геологом.
 Ночи стали холоднее и гораздо темнее, чем в начале лета. Уже не звенели комары, спряталась и мошкара. Я уже несколько дней подряд поджидал Токучу у могучего кедра, но она не приходила.
 Воскресным вечером я долго сидел на черничной поляне, ожидая свою любимую девушку. На небе появился молодой месяц – тоненький золотистый серп повис над верхушкой старой лиственницы. Тревожно вскрикнула кедровка. Зашевелились кусты у тропинки, - видно рядом пробежал длинноухий заяц. Пора уходить в лагерь. Я грустно подумал о том, что мое пребывание в экспедиции подходит к концу. И если дальше так дело пойдет, то придется улетать, не увидев Токучу. Я неделю уже носил в кармане листочек из блокнота со своим столичным адресом, но как передать его девушке пока не придумал. Неохотно поднявшись с ягеля, я повернулся, чтобы выйти на лесную тропинку.
 - Подумать только,- сказал я себе вслух, - ведь это я за два месяца протоптал тропинку от лагеря прямо до черничной поляны. Ведь кроме меня по этой тропинке никто из геологов не ходит.
Я пошагал прочь от кедра. Поляна без Токучи сегодня мне показалась какой-то враждебной и чужой. А через мгновенье я услышал, как где-то сзади сухо треснула ветка. Я остановился и прислушался. Кто-то быстро шагал по дорожке, догоняя меня. Сердце дрогнуло, защемило под ложечкой.
- Токуча! Моя Токуча! – крикнул я, и бросился назад.
 Она стояла на тропинке у старой сосны. Ленивый месяц освещал ее хрупкую, будто фарфоровую, фигурку. Я заметил, что сегодня девушка была не в ненецкой одежде. Я обнял Токучу за плечи, крепко прижал ее к себе. Ее темные длинные волосы пахли багульником, а на пухлых розовых губах я ощутил вкус княженики. Я поднес к губам и поцеловал маленькие почти детские ладошки.
- Токуча, Токуча, где ты была? Почему не приходила? Я целую неделю ждал тебя у кедра на черничной поляне, думал, что так и уеду не попрощавшись…
- Я не могла прийти.
- Почему?
- Братья против наших встреч, да и родители тоже.
- Почему?
- Понимаешь, мы – дети тундры, дети природы, а у тебя совсем другая жизнь.
- Токуча, родная, я увезу тебя с собой в столицу, мы там будем вместе учиться, мы поженимся, и будем жить долго и счастливо.
- Какой же ты глупый, Ваня, все это очень не просто. Многие ненецкие девушки уезжали с парнями, да быстро возвращались, я не хочу быть одной из них. И родные мои не хотят, их можно понять.
С неба молчаливо смотрели яркие крупные звезды, будто обдумывая каждое слово девушки. Она не ждала от меня ответа, да и что я мог ей ответить?
- Разве нам плохо было с тобой, Ваня?- спокойно сказала она,- Но лету конец. Видишь – березы вплели желтые ленты в косы, а тебе пора возвращаться домой.
 Она сорвала белую ромашку и, нервно отрывая один лепесток за другим, торопливо пускала их по ветру. Я тоже сорвал нежный ромашковый лепесток с ее цветка и приклеил его к ее нижней пухленькой губе. Она горько улыбнулась.
-Ты такая же беззащитная, как эта ромашка, - грустно сказал я.
- Похоже…
-Ты напишешь мне письмо? – спросил я, вкладывая в ее ладошку маленький клетчатый листочек с адресом.
- Не знаю.
- Почему не знаешь? Разве это не от тебя зависит? Кто может помешать, тебе написать письмо? Ведь я люблю тебя. Я думал ты меня любишь тоже… Или у тебя это не любовь была, а просто так, интересный случай из жизни?..
- Просто так только у вас, у парней бывает. Знаешь, Ваня, я люблю тебя, честно. Думаю, что ты у меня был первым, и будешь последним. Единственным на всю жизнь. Давай с тобой так договоримся – ты приедешь и пришлешь мне весточку, а я тебе отвечу, так будет справедливо. Всегда первым пишет тот, кто уезжает, а не тот, кто остается. Договорились?
- Договорились,- ответил я. А что я ей мог еще сказать? Ведь она не оставила мне право выбора.
 Больше мы с Токучей не встретились. Я бежал к ней на свидание вечером по тропинке и попал ногой прямо в медвежий капкан, который кто-то поставил на дорожке прямо у старой сосны. Вертолетом меня отправили в город, а через пару недель экспедиция свернулась, и добраться в те места не представлялось возможным. Оставались только письма…
 Но по приезду в столицу меня захватили дела. Сначала догонял учебу, пропустил целый месяц из-за раны на ноге. Затем образ Токучи как-то отдалился, отодвинулся. Нереально было представить ее здесь, среди длинноногих столичных модниц, которые упорно атаковали меня, добиваясь взаимности. В общем, письмо я так и не написал. Пролетела золотая осень, прошла зима, зазвенели капели – наступила весна. Я изредка вспоминал нежную ненецкую девушку и клятвенно обещал себе, что завтра обязательно напишу ей письмо, но назавтра опять появлялись какие-то дела, и обещание снова откладывалось в длинный ящик. Токуча тоже молчала, не прислала о себе никакой весточки. Я лениво оправдывался перед собой, что, дескать, она тоже меня забыла, коль не пишет, но сам понимал, что оправдания эти яйца выеденного не стоят. Просто, мудрая Токуча оказалась права, когда говорила о брошенных ненецких девушках. Она как в воду глядела, заранее предвидя все, что будет потом.
 А когда зацвела в садах сирень, почтальон вручил мне белый конверт без обратного адреса. Почерк был незнакомым, но по почтовому штампу я догадался, что письмо пришло от Токучи. Я дрожащими руками оторвал краешек конверта и достал вложенный в него сложенный пополам голубой листочек, из которого выскользнуло легкое лебединое перышко. Я поймал его, приложил к губам, потом к глазам и сразу же вспомнил все, что было прошлым летом. На тоненьком голубеньком листочке ничего написано не было, только стояла выведенная нетвердой рукой какая-то незнакомая дата – 19 мая. Я так и сяк прилаживал эту дату, пытаясь понять, о чем пыталась сообщить мне моя любимая, но ничего не приходило мне в голову. Я попытался найти Токучин адрес, но он бесследно исчез. Мои бесславные поиски не дали никакого результата. Больше Токуча мне не написала.
 Иван Матвеевич, горько вздохнув, закончил историю своей любви. Андрей вопросов не задавал. Знал, что если продолжение есть, то он его услышит.
 Откашлявшись, начальник продолжил рассказ о своей жизни:
- Знаешь, семейная жизнь у меня как-то не сложилась. Я долго не мог жениться, меняя одну длинноногую блондинку на другую. Но не было в них ни душевного тепла, ни искренности, ни детской непосредственности – ничего, и сотой доли того, что дала мне всего лишь за два месяца маленькая, хрупкая ненецкая красавица. Я так и не смог больше никого полюбить. Время летело неумолимо. Я стал думать о том, что пора все же остепениться, создать семью, завести детей. В одной экспедиции я встретил хорошую женщину, сделал ей предложение. Она ответила согласием. Она была моей коллегой по работе, другом, умницей, добрым человеком. Наверное, она любила меня. Но я не смог сделать ее счастливой. Дети у нас так и не появились, хотя были мы женаты довольно долго. Я ее так и не полюбил, не смог. Она очень страдала, а потом как-то тихо ушла, оформив развод. Вот так я сейчас и живу один – ни жены, ни детей. А я ведь так мечтал о сыне!
 В последнее время я все чаще вспоминаю Токучу и все думаю: « А как у нее жизнь сложилась?» Ты, Андрей, сейчас летишь в те самые места, где я встретился с ней, где полюбил ее, где был счастлив много лет назад. Токуча говорила мне, что их семья всегда каслает в тех местах. Вот, возьми фотографию, и пообещай мне, что найдешь ее, или ее родных и хоть что-нибудь узнаешь о ней.
- Обещаю,- Андрей взял в руки старую пожелтевшую фотографию, с которой улыбался молоденький Иван Матвеевич и хрупкая неночка необыкновенной красоты и бережно положил ее в блокнот.
 Вертолет сел на землю, примяв нежный ягель. Экспедиция под руководством Андрея Алексеевича выгрузила палатки, оборудование, продукты. Геологам предстояло здесь жить все лето, занимаясь изыскательными работами. За лето Андрею предстояло найти Токучу. Каждую свободную минуту он занимался поисками любимой Ивана Матвеевича, но фортуна отвернулась от него. Отличными были успехи в работе, а в остальном была полная безнадежность.
 Как-то вечером сидели у костра, когда к палаткам выскочил тонконогий резвый олененок. Кто-то из геологов помчался за ружьем.
- Не нужно его стрелять,- твердо сказал Андрей. Верно этот олененок хозяйский. Он пошагал в ту сторону, откуда примчался малец и очень скоро увидел целое стадо оленей. Вдали у озера стояло несколько чумов. Андрей торопливо пошагал к ним. Первыми его встретили породистые лайки, их было не меньше десяти. Возле чума носилась маленькая девочка, громко крича:
- Бабушка, бабушка, иди ко мне!
 На девочке были надеты модные джинсы и яркая футболка. Я подошел к девочке поближе, она испуганно остановилась. Я присел возле нее на корточки и спросил:
- А как зовут твою бабушку?
- Токуча,- просто сказала она,- мы с папой в гости к ней приехали из Москвы. Я всмотрелся в лицо девочки. У нее на носу были замечательные коричневые веснушки. А из-под светлой челки на меня озорно смотрели раскосые темные ненецкие глаза.
- А как зовут твоего дедушку? – поинтересовался я.
- Дедушку зовут Ваня, только он уехал давно, я его ни разу не видела, - задумчиво сказала девочка, - а бабушка все смотрит на фотографию и плачет. Мы хотели с папой его найти, чтобы бабушка не плакала, да так и не смогли отыскать.
 Я на мгновение застыл у чума. Ноги перестали слушаться меня. Мгновенная догадка пронзила мое сознание. Нужно было только получить подтверждение. Отодвинув полог, я тихонько окликнул хозяев и, получив разрешение войти, шагнул в чум. Под потолком горела яркая лампочка, гудела железная печка. За низеньким столиком на медвежьей шкуре сидела хрупкая пожилая женщина, нанизывая на иголку разноцветный бисер. Она тихонько пела ненецкую незамысловатую песенку. Увидев меня, замолчала, встала и пригласила присесть. Я присел на оленью шкуру. Мысли путались у меня в голове, я не знал с чего начать свой разговор с Токучей. Наконец, выйдя из оцепенения, негнущимися пальцами достал старую фотографию и протянул ей. Она взяла в руки пожелтевшее фото, ее маленькие руки затряслись мелкой дрожью. Она приложила фотографию к губам:
- Неужели мне от Ванечки привет привез?
- Привез,- растерянно сказал я, - он попросил меня найти в тундре вашу семью, он вас до сих пор очень любит.
- Что ж так долго весточки не слал? Я все глаза проглядела, все слезы выплакала. Я тоже его очень люблю всю свою жизнь, как и обещала,- серьезно сказала Токуча, вытирая навернувшиеся слезинки.
- У вас семья? – спросил я женщину.
- А вся моя семья была – сынок Ванечка, да я. Одна его растила, без мужа. Теперь вот жена у него есть, тоже ненка, да доченька-красавица.
- А почему Ивану письмо не написали? – спросил я у женщины.
- Уговор у нас такой был, что он первым напишет, а раз не написал, значит – забыл, другая жизнь у него, я мешать не стала.
- А сын? Это сын Ивана Матвеевича?
- Я его через 9 месяцев родила, 19 мая, весточку Ване послала – перышко лебединое. Да дату рождения сына сообщила. Не пришел ответ от Вани. Видно здорово рассерчал на меня из-за братцев моих. Это они на тропе медвежий капкан поставили, в который Ваня попал. А сына я тоже Ванюшей назвала, в память об отце его.
- Мам, ты где?- крепкий молодой мужчина заглянул в чум.- О! Да у тебя гости?
- Гости, Ванюша, от отца твоего.
 Сын шагнул в чум. Я ахнул. Передо мной стоял помолодевший лет на тридцать Иван Матвеевич. Сходство с отцом было потрясающее.
- Как мне найти отца? – спросил он быстро.- Я живу в Москве, работаю там, очень долго искал отца, но так и не нашел. Я очень, очень хочу его увидеть!
- А он ведь и не знает, что у него есть сын, жена и внучка! – удивленно сказал потрясенный Андрей Алексеевич.
 Быстро идут телеграммы. И уже через два дня Иван Матвеевич прилетел на вертолете в тундру. Он обнимал свою любимую Токучу, сына Ивана, сноху Ирину и маленькую внучку Леночку. В один миг у одинокого Ивана появилась большая дружная семья – то, о чем он мечтал всю свою долгую жизнь.
 В дорогу собирались быстро - ведь этой встречи счастливые влюбленные ждали очень долго, целых три десятка лет. Наконец-то нежная и ласковая Токуча соединилась с любимым человеком и счастливый Иван Матвеевич нашел свой давно потерянный причал. Сын обрел отца, а внучка – дедушку.
- Дедушка! Бабушка! Смотрите – в небе харп! Харп! – вбежала в чум запыхавшаяся внучка Леночка. Все вышли на улицу. Низкое северное небо озарили разноцветные сполохи северного сияния - редкое явление ранней осенью. Будто сама природа порадовалась счастливому концу истории о двух влюбленных.
 На следующий день самолет из Надымского аэропорта унес в Москву большую дружную семью в новую, счастливую жизнь.