Генерал из Лиссабона. Гл. 5. Остров погибших кораб

ГЛАВА 5

ОСТРОВ ПОГИБШИХ КОРАБЛЕЙ

Как всегда, Malandro проснулся в шесть часов вечера.

 Сегодня он будет жарить картошечку, нормальную русскую картошечку! До чего ж они надоели - креветки на завтрак, креветки на ужин! В Португалии креветки – довольно популярная пища. До ухода на ночное дежурство в примостившуюся на берегу океана автозаправку оставалось как минимум пять часов. Надо было успеть перекачать пиратские программы.
 Вот уже год как он мечтал об ограблении банка по Интернету.
Здесь, в этой забытой богом окраине Европы, в этой милой и тихой простушке
Португалии, продуваемой всеми атлантическими ветрами, в принципе, можно было бы дожить до старости, и ни о чем не думать, получая европейскую пенсию, и попивая кокосовое молочко. Почему кокосовое, он и сам не знал. Да не суть, можно и виски с содовой. Главное - именно это действо представлялось ему воплощением своей, сугубо личной и персональной прихоти, свободы выбирать то, что хочется, а не то, что навязывают. Но загвоздка была в одном: никакой работой, даже если он будет трудиться до посинения, даже если он надорвет свой пупок, и там образуется Черная дыра сродни космической, никаким стахановским доблестным трудом ударника капиталистического производства ему не заработать на свое собственное жилье!
Это означает, что снимать углы и комнатки ему придется до самой старости. Что, в свою очередь означает весьма скромную жизнь на оставшиеся еврики, такие славные миленькие бумажечки, которых всегда почему-то было в обрез. Здесь, в Европе, где за деньги можно было получить многое, их особенно не хватало.

До ухода на ночное дежурство в примостившуюся на берегу океана автозаправку оставалось как минимум пять часов. Через пять часов нужно быть на этой чертовой заправке и еще одну, которую уже по счету ночь слушать шум океана и клиентов-дебилов.

Надо было успеть не только перекачать пиратские программы.
 Перекачать любые нужные программы для него было парой пустяков. Главное, нужно было попробовать определить, кто работает в банке, их адреса, мейлы, номера «аськи», добыть всю нужную информацию. А вот эта работа – долгая и кропотливая.

Да, уже год как он мечтал об ограблении банка по Интернету, точнее, даже не мечтал, и планировал, как его осуществить, вгрызался в программирование с энтузиазмом студента-отличника, долбил как проклятый ассемблер и язык программирования С++…. да мало ли что нужно знать для осуществления этой затеи.

Боже, сколько же было кругом соблазнов! Взять хотя бы, к примеру, его заветную «BMW кабриолет». Вчера он ездил в магазин, где в самом центре на подиуме словно фотомодель стояла она - красная, новенькая, не такая уж и дорогая.
Да, эта «Бэха» была красавицей. Недоступной, и великолепной.
А у него - старичок «Опель», «купленный» практически на свалке. Да нет, не о том сейчас он думал, не о ней, небольшой, сверкающей красной краской красавице, на которой он мчится по ровным и гладким шоссе Португалии.

Он думал о домике. Скромном, увитом плющом собственном домике.
Где можно спокойно умереть, когда придет время.
Да, именно домик, собственный маленький домик - гарантия того, что никогда – НИКОГДА он не станет бомжем, которых он видел немало в окрестностях Лиссабона, тем несчастным бомжем, кто еще не так давно жил в одной с ним стране. Там, далеко на Востоке, за шесть тысяч километров отсюда. Не станет самым неудачливым из сотен тысяч украинцев, вышвырнутых, выдернутых с корнями из станиц и хуторов, вырванных с насиженных мест в тот момент, когда стало ясно, что выбора нет, а есть десяток голодных ртов, ждущих от него спасения. Сколько их, сорвавшихся в неизвестность, не выдерживали здесь борьбу за выживание, и теперь ютились в картонных коробках под мостами и на свалках? Сколько оставалось без документов и средств для существования, питаясь, чем бог пошлет, голодая и попрошайничая? Нет, это не его путь! Он способен сделать все, что угодно, чтобы никогда не оказаться в их числе!

 Разумеется, мечта, как и положено мечте, пока так и оставалась скорее фантазией на тему «хорошо бы ограбить банк».
- Если со счета перевести тысяч десять евро, никто даже шума поднимать не будет: банку не нужна шумиха по такому пустяку! - Соблазнительные мысли ходили по одному и тому же замкнутому кругу. - Если купить автофургон, подключиться через спутниковую антенну, использовать прокси-сервер и еще массу приемов, то засечь меня будет трудно.


Несколько таких операций с разными банками – и домик на Азорах, домик, увитый плющом, ему обеспечен. Свой домик в самом центре Атлантического океана. Он уже смотрел сайты риэлтерских контор в Интернете: на Азорах дешевую заброшенную жилую мельницу можно было купить за сто тысяч евро. Он видел это так же реально, словно это уже произошло: он сидит на пороге своей скромной деревянной мельнички, слушая шум океанского прибоя, и пьет кокосовое молоко. Впрочем, можно и не кокосовое молоко. А скажем, плоды авокадо чайной ложечкой, если их еще и посолить… Да разве в природе мало приятных мелочей, когда ты имеешь свой маленький домик? В январе ему исполнится сорок пять. Два последних года он живет в Португалии. Перечеркнув все, что обрушилось на него в России, на Украине. Оставив в прошлом годы скитаний.
И самые светлые воспоминания – о казачьей станице.

Если бы там у него был бы такой домик, как на этих самых Азорских островах - три этажа из камня, по 60 метров каждый, если бы у него там была гарантированная европейская пенсия, разве бы он оказался здесь? Ни-ког-да.

- Перекати поле ты, дружок мой, - подумал он, - а, по сути - волк! Точнее – русский волк среди европейских овечек. Или нет, медведь-шатун.

Был ли у него свой дом? Там, в Киеве, поначалу, пожалуй, что – да. Но и он был разрушен. Не буквально. Но больно. Когда-то, еще в юности, до него невыразимо манящими отблесками доходили рассказы друзей-спортсменов, немало поездивших по заграничным странам на соревнования, о том, что где-то есть другие берега, Европа. Места, словно созданные специально для него. А потом он и сам поездил немало.


Позднее, когда я уже узнаю, кто он и что он делал в России, и ужаснусь от этого знания, и, снова ужаснувшись, почувствую родственность боли и глубокую нежность, он так и напишет мне однажды, что именно стало главное причиной его решения эмигрировать. Это была одна – единственная мысль:

«Какого черта я здесь делаю, в этом дерьме, где рано или поздно и скорее первое, чем второе, сдохну, поймав пулю в какой-нибудь разборке. Какого черта я делаю в России, которая не дала мне ни единой возможности жить нормально, когда где-то есть места, специально созданные для меня!»

Где был этот рай земной, он и сам тогда точно не знал, в те годы, когда мечтал о пальмах и кокосовом молочке на берегу океанского прибоя.
И когда спасался от пуль, и мечтал влепить весь рожок своего «калаша» в лоснящуюся рожу бывшего комсомольского секретаря, он не знал еще точно, где они будут, эти острова его Тихой Бухты Радости.

Он пытался жить там, где родился. Но жизнь кружила его по стране, бросала то в одну авантюру, то в другую, пока, наконец, не вытолкнула вихрем бурных девяностых за ее пределы.

- Лес рубят – щепки летят, - усмехнулся он.
Выброшенная из России с потоком нелегальных мигрантов щепка по имени Malandro была очень живучей и крепко впилась в тело Европы, вызвав, как он сам говорил, «в теле этой Европы маленький гнойничок, грозивший перерасти в смертельный абсцесс…»
 
 Годам к шестидесяти он заработает вполне приличную европейскую пенсию, но жить, снимая квартиру, на нее все же не просто
- Несколько компьютерных кликов – и десять тысяч евро у тебя в кармане, дружок!
Но для этого, как минимум, нужно выучиться на весьма серьезного «программера».

И тогда не нужно будет снимать квартиру за 450 евро на двоих с другом - бывшим наркоманом, и до ужаса бояться, что завтра у него не будет на это денег.
 
На друга Алексея рассчитывать не приходилось. Отец – известный летчик-испытатель, его фотографиями полон Интернет, мужественный генерал, правительственная дача в подмосковном городке: карьера сыну была обеспечена. Но сын подсел на героин, был отправлен богатым папой на лечение в Испанию, из мадридской клиники, больше смахивавшей на колонию для несовершеннолетних строгого режима со всеми «евроудобствами», благополучно слинял. Впрочем, колония эта была в европейском понимании этого слова, там наш герой отъелся настолько, что поправился на 30 килограмм. Однако, решив, что свобода дороже харчей, он бежал, некоторое время жил бомжем в Мадриде и в один прекрасный день «нарисовался» во всей красе на пороге его дома.

 Malandro тогда жил в рыбацкой деревушке. Снимал комнатку, выходившую окнами на автостраду. От рева машин невозможно было уснуть, и он спал в наушниках. Но по сравнению с первыми днями жизни в стране, это было уже счастье! У него была работа – на местной фабрике, где португальские вдовушки буквально пожирали глазами его крепкую, мускулистую фигуру. По шестнадцать часов он работал на конвейере двадцать шесть рабочих дней в месяц, так что на славный коллектив из ста особей женского пола он смотрел с полной апатией, как смотрел бы на него в такой ситуации сам великий Казанова.
 
 К тому же следует учесть, что мужчин было всего трое: он, его друг Коля, отмотавший в России приличный срок в зоне строгого режима и лет семь не видавший женской ласки, и еще один бедолага-нелегал. Но самое трудное во всем этом было строгое воздержание под страхом увольнения! Сельская провинциальная Португалия сохранила не просто пуританские нравы, каких-то лет тридцать назад за фривольный взгляд в сторону местной чопорной и стыдливой красотки незадачливого сеньора ссылали в одну из африканских колоний усмирять тамошних героев национально-освободительного фронта без гарантии вернуться на родину живым. Никакого флирта здесь не признавали: только «наморадство» – длинное, в полгода и более сватовство, после чего – женитьба. И все-таки даже это «испытание мужской воли» было пустяком по сравнению с первым шоком после приезда.

Самыми трудными были первые месяцы, когда Владимира и его друга Дикого, отсидевшего немалый срок в России (у Дикого конечно же было простое русское имя Олег, внешность испанского актера Бандероса и две ходки за плечами), и вместе с ним нелегально эмигрировавшего в единственную страну, где была надежда на легализацию,
на вожделенном лиссабонском вокзале Санта Аполония выплюнул автобус вместе с еще тремя десятками таких же беглецов. И предоставил самим себе – практически без денег и работы.
До этого было решение покинуть криминальную Россию навсегда, резкое и ожесточенное решение, короткая как пуля: «Какого черта я здесь делаю?!». Далее - устройство на последнюю штуку долларов в туристический автобус для переправки в Европу.
Трехдневный переезд из вечно заснеженных и легко простреливаемых из конца в конец пространств нашей родины через всю Европу в автобусе вместе с будущими нелегалами.
Польская граница и – до неровного сердцебиения, до – прерывистого дыхания от предчувствия свершающейся судьбы - ожидание, пропустят или нет. И улыбка на по-кошачьему усатом лице польского полицейского (наверняка не первый раз пропускающего таких «туристов» и на деньги, вырученные от криминальных структур, переправляющих нелегалов по всей Европе, уже планирующего покупку собственного домика в деревне), и отмашка – «Поехали!».
 Все, железный занавес захлопнулся за спиной, Россия, стрелки и разборки, бывшая жена и далекая спортивная юность – все осталось за спиной, впереди – новая жизнь и Европа! Следующая остановка – Мадрид.
 Наконец пошли терракотовые поля срединной Испании. В Мадриде пересадка. Как затекли ноги! Дальше – автобус на Лиссабон: в Португалии регулярно проводят легализацию нелегалов.
 Он ехал с Олегом на пару – такая вот «гуманитарная помощь» Европе от России - один бандит и один зэк! Побросали три сумки в автобус, радостно плюхнулись на новенькие удобные сидения рядом с чернокожей малышкой. Тут Владимир заметил, что весь этот обычный рейсовый был автобус заполнен такими же красотками и их бойфрендами с африканского континента.
- Десять негритят пошли купаться в море, - вспомнилась детская считалочка.
«Негритят» было как минимум пятнадцать. Остальные – дети всех народов мира. Паноптикум.
- Вымирающая Европа не вымрет, пока идут со всех континентов такие вот «разноцветные» автобусы. Но пожелтеет и почернеет, это уж как пить дать!- Володе захотелось сказать что-то смешное и приветливое соседке с сотнею черненьких туго заплетенных косичек на голове. В косички были кокетливо вплетены цветные ленточки. Но единственным словом, которое он знал по-португальски, было «бригада», что на нелогичном языке мореплавателей означало вовсе не лысые черепа и стеклянные глаза «братков», и к чему «бригадному генералу» трудно было привыкнуть.
Слово навеивало воспоминания, хотелось поговорить по душам. Единственным собеседником, понимавшем по-русски, был все тот же Олег.
- Что это они заладили, «бригада» да «бригада»? – спросил Владимир Дикого. – Что, так заметно? Надо было хоть волосы немого отрастить.
Два лысых черепа русских «туристо мафиози» заметно выделялись на фоне черных кудряшек счастливых беглецов с африканского континента.

- Ты что!!! Офигел?! Мы уже не в России! Им и в голову такое не придет! Все пучком, «obrigado» по-португальски - просто «спасибо», - успокоил его Олег.
С непривычки оно напоминало на слух русское слово «бригада».

 
Лиссабонский вокзал Санта Аполония встретил их туманом и вынырнувшими откуда-то из пелены дождя полицейскими. Вывалившиеся из автобуса Владимир и Олег особого восторга у представителей местного правопорядка не вызвали: и не столько лысые черепа добрых молодцев или стокилограммовая фигура malandro были тому причиной. Просто вокруг Олега буквально светилась особая аура семи лет строго режима, отдавая всеми крестами и куполами его татуировок, просвечивавшими даже сквозь три слоя одежды. Черный цвет кожи собратьев по разуму из того же автобуса видно благоприятно оттенял белизну героев российского криминального фронта. Так что Португалия все же впустила их в свое лоно.
- …сладострастно постанывая, - добавил про себя Malandro.
Европейцы, даже с восточной Европы, для местных властей все же были предпочтительнее выходцев с других континентов: Европа стремительно желтела и чернела.
Хотелось так перевести дух, но делать это было рано. Ох, как рано!

На этот момент Владимир был счастливым обладателем последней штуки долларов, столь вожделенных в России бумажек с изображением североамериканского президента. Бумажек, которые не меняли в Лиссабоне ни в одном обменнике!!!
Потом, когда Владимир переживет первый шок и выживет, не скатится до отчаянья и ночевок в бумажных коробках под мостом, и даже будет снимать вполне респектабельную квартиру неподалеку от площади Святого Андрея, с окнами, выходящими на местное кладбище, он напишет инструкцию по выживанию. В которой расскажет, до чего же они опасны, эти наши тупые и ничем не оправданные отечественные мифы. Эти наши полные самоуверенности представления о примитивной европейской душе, в противовес нашей родной русской загадочной душе - такой простой и вовсе не загадочной. Там, в этой самой примитивной и не загадочной Европе наши мифы были просто смертельно опасны для жизни эмигранта, опасны ровно так же, как самодельная водка на исторической родине! Например, миф о том, что доллары принимают в любой стране. Или что английский язык знает весь мир.

А фиг вам, дорогие соотечественники! Malandro считал себя «чемпионом мира по выживанию» и в такой роли уже представил, как он обращается к народам мира по каналу Euronews:

- Дорогие россияне, сограждане! Дорогие жители Третьего мира! Товарищи, друзья! Эмигрируя в Португалию, не забывайте, что в Лиссабоне в обменниках не принимают доллары!!!
Дружные и продолжительные аплодисменты прерывают его страстную речь…
Последовавшую за прибытием и торжественной встречей под радостные взгляды видавшей виды местной полиции главу его жизни можно было назвать «Гимн устройщику».



 Любить устройщиков принято в той же степени, в какой беговые лошади садиста-жокея – по принципу, «раз ты, бедолага, попала на ипподром, куда ты, милая, денешься!». Любить «жокеев» не принято, но и без них не просто обойтись, без них нелегалу – никуда. «Затык», нет, что там «затык» - «полный абзац» без устройщика нелегалу! Потому как устройщик нелегалу – отец родной и посредник между ним и патроном, то есть именно той самой акулой империализма, к которой так неистово, можно сказать, пересекая меридианы и параллели, и стремилась душа нелегала, и которая, акула то есть, и нанимает нелегала на работу. Жадно клацая зубами от возможности получить рабсилу задешево. Приставка «раб» здесь вполне соответствует своему первоначальному античному смыслу, потому как документы у вас могут взять в вечное пользование и утопить на дне Атлантического океана, и канут они безвозвратно в пучине вод португальских, равно как и ваши кровные недоданные евро. Устройщик же тоже существо, у которого при виде каждого вновь прибывшего соотечественника с зубов от вожделения все тех же евриков слюна капает. Устройщиков не принято любить. Их принято уважать.
Николай был устройщиком не характерным, можно сказать, на фоне прочих коллег по бизнесу - практически даже бескорыстным. До определенной разумной степени. Он все-таки давал новобранцам шанс. Выжить.
Владимир и Олег встретились с бескорыстным Николаем в центре Лиссабона, на площади Россиа у фонтана.
- Ну что, есть место сварщика, и еще одно – к нему в придачу, то есть на подхвате, - обрисовал перспективу дальнейшей жизни нашей парочки символ бескорыстия. – Вы что-нибудь понимаете в сварке?
Как-то в местах не столь отдаленных Олегу пришлось сварить четыре кроличьих клетки Вероятно, доверили ее ему от безысходности, просто потому, что больше этого никто сделать не смог. Что там, в этой самой зоне строгого режима делали кролики, никто теперь точно и не помнил, но видимо, судьба ничего не делает просто так.
- Ну, я – сварщик, - вспомнив кроличью историю, отреагировал Дикий.
- Ну и славно, - ответил дрессировщик новоиспеченных рабочих лошадок.
При приеме на работу Дикий что-то пытался сварить. Смотреть на полученный в результате его потуг предмет без боли было невозможно. Шов по внешнему виду напоминавший «автограф» на изуродованной трубе как результат глумления пьяного сварщика над выгнавшим его прорабом.

Но ссылка на то, что по весьма уважительным причинам синьор Олег имел полугодовой перерыв в работе со сварочным аппаратом, подействовала на португальца как наркоз. Причины сочинялись тут же, по ходу беседы, причем, разумеется, Николаем, единственным, кто мог объясниться на местном наречии. Главным достоинством новоиспеченных работников португальской фабрички по производству транспортеров был их будущий оклад. Точнее, - возможность сэкономить на нем. От мелькнувших в сознании патрона циферок в его глазах появился здоровый блеск, помешавший ему разглядеть всю убогость сварочного шва. Дело было сделано. Они подписали бумажки, которые впоследствии оказались полноценными годовыми контрактами.
Дешевая общага – «пенсау» на местном наречии, койки в два яруса как в казарме для новобранцев ударного капиталистического труда, комната типа шкаф на двоих под самой крышей, украшенная по старости дырками такими, что сквозь них по ночам можно было любоваться Малой Медведицей и - долгие ночные разговоры…
На том же этаже еще десяток искателей счастья с континента «темпераментных страстей», то бишь - африканцев. Потому что как их еще назвать, если устройщик первым делом предупредил:
- Только не негры! За это можно получить в морду. Их здесь называют «прету»…
- А в чем разница? – с невинным видом Вовочки, любимого ученика Марьванны, спросил Владимир.
- Ну… они считаются все - «темнокожие», короче. Они тут оттенками друг перед другом меряются. Кто светлее. Это целая палитра, от светло-серого до иссиня черного, и вот «прету» в переводе что-то воде темнокожий, или пепельно-серый… но только не «черный» или «негр»! И тот, у кого кожа хоть чуток светлее, норовит другого за глаза негром обозвать.
В первый же вечер Олег крикнул через весь коридор Володе:
- Тьфу, тут негры туалет на полчаса заняли, суки!
В первый год сознание сузилось до одной единственной мысли – не сломаться, выжить.
Главное – изображать кипучую деятельность, сидеть нельзя, так что, если хочешь отдохнуть, можно отвернуться от натыканных всюду видеокамер и делать руками «па» или копошиться в карманах, но так, чтобы плечи тоже вздрагивали. И – О, чудеса современной техники! - видео покажет, что ты трудишься в поте лица! Для португальца главное, чтобы руки были в движении, это у них и означает работать.
Но самое страшное табу – женщины. Сотня раскрасневшихся от напряженного труда и жары, провонявших местными, сбивающими с ног духами самочек на троих мужиков, и – ни-ни, ни в коем случае, ни Боже мой! Иначе вышвырнут с работы.
Одним словом – Искушение Святого Антония к кому там приходил Бес в виде обнаженной порнозвезды? Португалия – страна не просто патриархальная, она еще и страна католическая. И это не показательные выступления российских чиновников перед телекамерами в Соборе Христа Спасителя на Пасху, это – всерьез. Впрочем, уставали так, что им было не до земной телесной радости.

Так начиналась его португальская жизнь.
Теперь же все было просто отлично: на автозаправке он получал почти девятьсот евро, неподалеку от квартиры был лесопарк, и по утрам, перед тем, как днем лечь спать, он бегал по его тенистым аллеям, вдыхая запах сосен. Однако всегда надо было быть начеку: в любую секунду все могло обрушиться, а он – стать бомжем. Среди случайных знакомых таких бедняг было немало…

 Он дружил с местными путанами, молодыми хохлушками, зарабатывавшими себе на приданое и рассказывавшими своим односельчанам басни о том, что они работают официантками или горничными в отелях. Но чтобы обеспечить себе будущее, собрать на приданное и прокормить целую семью родственников, оставшихся в украинских селах,
многие подрабатывали, оказывая совсем иные услуги.

 Путаны приходили к нему поболтать в его маленькое кафе на автозаправочной станции. Там, после закрытия кафе, он принимал ночную смену, становился за прилавок, отгороженный от ночных посетителей толстым стеклом. А посетители эти, надо сказать, были очень разные. Случались и драки между африканцами и бразильцами. И романы между эмигрантами со всех континентов, от Бразилии и Африки до Украины. Сколько раз он видел парочки – чернокожий качок с белой красоткой! У него же сейчас девушки не было. Ни черной, ни белой – никакой! Путан он обычно защищал.
 Они рассказывали ему о своих эротических приключениях, коротая таким образом долгие ночные давно уже опротивевшие ему дежурства. Что же касается остального… На 900 евро в месяц часто услугами платных жриц любви не попользуешься.

В России и в Украине он оставил не одну любившую его женщину.
О своей бывшей жене он вспоминал редко и уже без злости. Той злости, которая нахлынула него, когда она призналась в измене, и, заработав банальный трипак, заявила:

- Нам надо вместе полечиться, Володя.

Пока он носился по стране, чтобы как-то прокормить семью, просто, чтобы выжить, она изменяла ему! А потом ее материальные претензии стали расти.

Одиннадцать лет брака, столько же – после развода.

Часто, в предвечерних лиссабонских сумерках ему мерещился хрупкий силуэт другой женщины. Наташи. Рыжеволосой, зеленоглазой, выглядевшей почти ребенком
с ее от силы сорока пятью килограммами. У него этих килограммов было под сто. Когда в начале девяностых, наука рухнула во всей стране, ее ученый муж Василий, пытался спасти положение своей лаборатории. Он нашел заказы в Америке, но для начала нужен был кредит. Его свели со спонсорами. Вполне респектабельный банк. И проценты очень скромные. Это было спасением. Но американские партнеры подвели русскихинтеллектуалов, отказавшись от их услуг. Возвращать деньги было неоткуда. Но самое страшное, что вся эта астрономическая сумма «висела» на одном Васе.
 
 Он и представить себе не мог, что задолжал «организации»: ему и в голову не пришло, кем на самом деле были эти респектабельные люди. Банк принадлежал «бригаде». «Бригада» организовала для Василя какой-то незатейливый бизнес, чтобы он смог отработать эти деньги, а контролирующим всю ситуацию, равно как и личным шофером и охранником вновь испеченной фирмы, был назначен Владимир. Если бы деньги не вернули, Вася бы просто исчез, растворился бы в небытии, и даже не прошел бы по милицейской сводке.
Он жил в этой семье, все время думаю о том, что приставлен чтобы контролировать их, и если что…. Что? Он не уверен был, что до этого дойдет, но с него могли бы потребовать выполнить и последнее поручение. И тогда он был бы повязан с «бригадой» еще теснее, просто кровно, так, что оттуда было бы никогда не уйти.
 Однако судьба все изменила: он не знал точно, действительно ли Наташа влюбилась в него в первый же день их знакомства, или она просто пыталась спасти семью? Но им было хорошо вместе. Она - математик с университетским образованием и он … бандит? Разве дело в названии. Но если быть точным, да, он и был бандитом. Но бандитом интеллигентным.

В юности, когда он был спортсменом, и ездил на соревнования, Malandro ни дня не провел без книги. Брал их с собой и читал в любую свободную минуту. Его тренер был филологом, сменившим профессию на спорт. Владимир поднимал штанги и одолевал томик за томиков… Бродский, Ремарка. Затем работал на стройке и зачитывался Теффи и Олдриджом.
Как он гордился, когда после сотен, да не сотен – тысяч тяжелых, изнурительных
 тренировок, с которых уходили даже сильные парни – его друзья, потому что на него нельзя было смотреть без страха, как он был счастлив, когда после всего этого кровавого пота и спартанского режима, после всех этих чертовых анаболиков, грозивших укоротить жизнь, тогда, в начале восьмидесятых, он стал чемпионом СССР по толканию ядра!

Спорт – это шоу. Бизнес. Теперь он это прекрасно понимал. В начале же своей спортивной карьеры его порыв был бескорыстен и чист. Прославить родину, стать чемпионом!
С горечью он подумал, что если бы не родился в «самой лучшей стране в мире», жил бы сейчас иначе и не бросил бы спорт ради сомнительных авантюр.
Здесь, в цивилизованной Европе, он наверстывал недоданное, как бы переписывал заново изломанную в России жизнь. В этой самой благополучной Европе, так любившей своих коренных граждан, и не желавшей любить его.
Наверное, он мог бы стать и филологом. Но еще в детстве, в казачьей станице, где он вырос, ему твердили, что главное для мужчины – сила. А женщин – женщин всегда можно купить. Потому что женщины – это товар.

Здесь, на краю земли, русских женщин было мало. Португалки же не хотели общаться с бедным русским эмигрантом. Впрочем, и он побаивался их. Как все наши. В Европе все привыкли жить в долг, покупая недвижимость и остальное в кредит. Стоит обзавестись семьей - и ты тут же попадаешь в вечную кабалу.

- Они ездят на «джипах» и имеют десять евро в кармане. - Владимиру это было чуждо. Он хотел жить сейчас и на полную катушку!

Тоска по женской ласке одолевала, не находя выхода.
В Португалии было много украинок, деревенских дивчан, но они, как правило, или путанили, или были замужем. Последние приезжали сюда вслед за своими мужьями и получили в эмигрантской прессе название «декабристки».

Португалия приняла полмиллиона украинцев, это были по большей части сельские парубки, приехавшие на стройки без жен, получавшие нищенскую плату и жившие в жутких условиях, в вагончиках и трущобах, по нескольку человек в комнате. Не всем удавалось возвратиться домой: многие, выгнанные со строек без документов «патронами», как здесь называли хозяев, и, так и не получившие расчета, становились бомжами. Обманывать украинских деревенских пареньков в Португалии считалось в порядке вещей. Как, впрочем, и на их бывшей родине…

Нет, бомжем он никогда не станет, ведь он – чемпион мира по выживанию…

Недавно он начал переписку с одной москвичкой, чем-то напоминавшей ему Наташу. Бывший математик, журналистка, блондинка.

- Я никогда в жизни не смог бы познакомиться с такой, как ты, если бы не Интернет, - написал он мне как-то.

 И до сих пор не мог понять, почему она ему ответила, почему вообще стала писать. Беленькая, улыбающаяся, похожая на Марину Влади в молодости. Ее фотография теперь висела у него на кухне над столом, и сегодня он оденет одну серьгу. И никто на автозаправке не будет знать, что это – в ее честь…
Он начал скачивать пиратские программы с информацией о европейских банках.


 … Писем не было, и что-то сломалось во мне. Синяки на лице медленно сходили, видно, переползли в область, которая несколько возвышенно зовется душой. И угораздило же меня так влипнуть! Я пыталась смеяться над своей наркотической привязанностью к двоичному коду по имени Malandro, но смех выходил каким-то натужным. Да кто он такой, чтобы вгонять меня в тоску?! Тоска же чувствовала себя вполне уверенно, я строчила статьи по десять штук в номер, шеф в те дни не мог нарадоваться мной: земной шар мы раскрутили с двойной скоростью, спрогнозировали приход лета в январе, предсказав в завершение этого куража скорый конец света! Читатели были в шоке, тираж рос. «Евроньюс» показывал картины загрязнения побережья Испании и Португалии: неподалеку потерпел аварию танкер с нефтью. Португалия, везде Португалия! Они не дают мне забыть об этой стране. Я выключила телевизор.
Выдержав дня три, я снова отправила письмо.

 «Владимир! От вас нет весточки, и мне жаль. Вы очень заняты или...? Только что, чтобы написать статью для своей газеты, закончила читать прогнозы Артура Кларка. Фантастика - прекрасная психотерапия. Окунулась на секундочку, вынырнула - три часа прошло.
.... Чудное побережье Испании, которое я так люблю, безнадежно испорчено, и это сделали люди. Цивилизация - вирус на теле планеты...
Если можете, не пропадайте
Фиалка»

«Туманность Андромеды», так Владимир обозначил в сети мои позывные, вызывала и вызывала Странника. Оптико-волоконные провода, по которым его коды бежали из Лиссабона в Англию, потом, через Скандинавию - в Питер, затем падали на пик Московского университета и летели на юго-запад столицы, омертвели. Я просто физически чувствовала, как они обледенели и вот-вот разлетятся на маленькие ледяные осколки.

Наконец спустя неделю компьютер ожил.

Здравствуй, милая фиалка! Удивительно, но первая весточка после падения моего компа оказалась из Туманности Андромеды....
Мы с ужасом ждали прибытия пятна нефти, но пронесло...и опять здесь все спокойно движется в киселе европейской жизни.
Нам никогда до конца жизни не избавиться от последствий того энергетического пинка, которым наградила Родина при рождении...мы здесь пришельцы из другого мира, дикого и необузданного...и наша агрессия это просто переизбыток энергетики.
Пассионарии и есть пассионариии....и агрессия людей в России это суть продолжения нашей особенности...увы...
я вот только здесь по настоящему ощутил всю мощь Скифов Блока...
У нас сегодня яркое по-весеннему солнце... и град.... и бесконечный ряд запаркованных машин, кричащих сработавшими алармами....
Владимир.
И не пропадаем

Алармами? Сколько лет он живет за границей России? Он уже стал забывать русский язык. У нас это называется автосигнализацией, ненавистным кошмаром большого города.
И опять - Португалия, сказочная страна первооткрывателей далеких земель…
Профессор, что-то вы там задержались? Лицо, напоминающее молодого Чехова. Бородка и пенсне. Не красив, но умен. Знаменит. Богат. Владимир Севастьянов занимал мои мысли. Но, когда в очередной раз я написала ему что-то про китов, он ответил, что из всевозможной морской живности здесь водятся разве что лягушки в речку Тежу.
Профессор, а как же ваши киты? Написав статью о предчувствии катастроф, о - чудом в них спасшихся, я снова подумала о своем Страннике. Кто он? Почему так тревожит меня? Да нет, что-то здесь не то. Мне надоело гадать, и я решилась спросить напрямую…

 «Когда я думаю обо всех, кто был дорог и ушел, понимаю, что мой век - двадцатый, и он стремительно кончился. Ум не может выдержать. Больно. Хочется увидеть, что будет в двадцать втором... На бардов не пошла: грянули морозы. Поехала к родителям в уютную квартиру, полную воспоминаний о студенческом прошлом (МГУ виден из окон), что делаю каждые выходные. Там - моя сестричка по имени Шерри, ирландская сеттериха. Скоро у нее день рождения. Она спит со мной в обнимку, разрывает носом одеяло и зарывается рядом, свернувшись калачиком, иногда кладет голову на подушку. Каждый раз, когда я уезжаю, - трагедия. Бежит за мной. В последний раз вырвалась у мамы из поводка, вылетела на остановку и чуть не угодила под машину. Помогли прохожие, поймали конец поводка. У меня потом еще два пролета сердце колотилось. Человечек... ребенок. Искренний. И не обидчивый. Вы писали про вашего пса. Он у вас сейчас или в прошлом был?
 Вы не МГУ-шник заканчивали?
Недавно проезжала мимо Альма Матери на автобусе, он подсвечен как каменный бред кондитера, рождественский торт, а где-то на тридцатом этаже живут другие студенты другого времени... Пока едешь - миллион воспоминаний. Почти в каждом корпусе работала в разное время. Вот там - будущий тогда муж мне про свою диссертацию рассказывал... Как иногда хочется попасть в какие-нибудь восьмидесятые. С вами такого не было? Или раньше. Во времена "девяти дней одного года". Много раз смотрела, представляя себя внутри того времени, особенно когда писала сценарий про Оппенгеймера... Немного завидую странникам, бредущим по улочкам, на которых не бывает снега...
P.S.
Недавно смотрела научную программу о гидротермальной живности, что поразительно. Солнце погаснет, а их это не коснется. Может быть, нечто подобное живет и в покрытом льдом океане спутника Юпитера Европы?
Цветных лягушек - желто-розовых в голубую крапинку!
Ви»

Здравствуй, Ви!
 
Получил весточку из замерзшей Москвы и странное дело: очень обрадовался, сумасшедшая вещь - интернет или - для сумасшедших...
 Не знаю, конечно, интересны неслучайные совпадения, приводящие к катастрофам, это всегда будет любопытно людям, но мне кажется, что гораздо интереснее то, что происходит сейчас в интернете, много позже напишут горы книг на эту тему...

Невероятные ощущения... за окном плывет моя Португальская действительность, а в комнате носятся вихри Москвы, стихи, барды, физики и лирики...и чудо мгновенной связи с другим человеческим существом и величайшая игра в бисер-инет, мир в мире...

Бывает ли предчувствие катастроф или смерти?
 Читаю Киевские факты- 30 ноября, "три года со дня смерти Владимира Ященко-мирового рекордсмена по прыжкам в высоту", моего друга детства, был на похоронах, тогда, три года назад, когда его жизнь закончилась...то даже не предвиденье, а самая настоящая метка смерти была у него все эти годы...да...
...извини, Фиалка, за сумбур, трудно об этом вспоминать, но знаешь, единственная правдивая статья о нем - в «Фактах», три года спустя, наверно, Володя прошел свое Чистилище...Там...

…никаких фосфорисцирующих медуз под килем не увидел, одни лишь зеленые пупырчатые лягушки стремительно носятся стаями...

Мы в ответе за тех, кого приручаем. Всегда эти слова Экзюпери относил по большей мере к животным... Вспоминаю часто фильм: гражданская война, Остров Крым и лошадь, плывущая за пароходом, увозящим ее хозяина, русского офицера в Турцию...
Оставил знакомым пять лет тому назад свою собаченцию и дальнейшую ее судьбу не знаю... точнее, никогда не хотел знать, дожиный век короткий..
….вот интересная вещь, собак мы любим за то, что они нас любят, а у людей все получается наоборот... двойная природа и из черного и белого цвета зачастую получается размазня...
О восьмидесятых помню всегда, но попасть туда? Скорее нет, нежели да.
Думаю, что необходимость быстро адаптироваться убила все грезы о прошлом, очень много свалилось на мою бедную голову. Чужая культура, язык, ритм жизни... почти два года непрерывного поглощения этих продуктов привело к тому, что я пишу письма на родном языке, потом правлю и все равно вижу свой опортугаленный русский... почти физически больно читать Набокова и Лескова.
Сегодня в Москве мороз и подумалось
- рано как-то для этого времени, но потом с ужасом осознал, что уже декабрь и только у нас ничего не меняется в стране вечной весны и кусочка лета, изменяемся только мы сами...
Желаю, милая Виола, стойко пережить эти морозы, а весной будут лужи, и прыгать через них - одно удовольствие...
В.

Мой верный подельник Яндекс сообщил мне: да, был такой спортсмен, Владимир Ященко. Очень известный. Во всем этом была какая-то тайна. Но какая? Спортивные круги? Причем самого высокого уровня? Но если судить по письмам, Владимир похож на недоучившегося филолога. Или несостоявшегося писателя.

Мне становилось абсолютно ясно, что, скорее всего, пишет мне не биолог, а какой-то новый, незнакомый мне Владимир. Кто мне тогда был нужен, точно не знаю. Но понемногу образ наивного и такого милого чудака в пенсе, купающегося в гейзерах, стал вытесняться другим. Прощайте, коттедж в Канаде и десять отпрысков! Прощайте визиты к первым леди мира! И Европарламент я не озарю ослепительной улыбкой своего так резко помолодевшего лица! Господь с вами, живите в мире!

И я начала свою историю снова.
В замешательстве я позвонила подруге. Та окатила меня ушатом холодной воды:
- Имей в виду, что он может ДАЖЕ не иметь высшего образования! И работать ПОВАРОМ в ресторане!
В ее устах это прозвучало так, словно он был в розыске Интерпола за тройное убийство!
Впрочем, она была недалека от истины…

Но – странное дело! - слова подруги подействовали с точностью до наоборот: мне хотелось его узнать лучше.
Когда в очередной раз шеф с садисткой улыбкой заявил мне, что если я к шести утра не выдам «на гора» десять тысяч знаков на тему самых страшных монстров мира, то буду искать работу, я с еще более очаровательной улыбкой выпалила:
- Уеду в Португалию!
- Самая нищая страна Европы!- тут же обрадовал меня горячо любимый шеф. - Будете там бомжихой со степенью…
- И буду... – Ответила я с радостным предвкушением чего-то неописуемо прекрасного. - Что здесь, что там. Но там – лучше!

Разумеется, это был полный бред. Но зато - с каким наслаждением я выпалила все это шефу!

Ветры семи морей бились в окно редакции только для меня, атлантический океанский прибой стучал во все окна – только для меня, с улицы доносилось португальское фаду – которое слышала только я!
Да здравствует сумасшествие, граждане! Да здравствует эйфория безрассудства!

Строки сами возникли на экране, я только записывала и, закончив, немедленно отправила их через высотку МГУ, Финляндии, Скандинавию и Англию - прямехонько на мыс Рока:

Если долго стоять на самом западном краешке Европы,
На цыпочках – в невесомости между небом и Атлантикой -
До головокружения всматриваясь в кривизну земного шара,
То можно увидеть машины, застрявшие в пробке
у светофора на Сорок Второй Стрит, и
Кота Томаса, спящего на пластиковом стуле у Макдональдса, и
газонокосильщика на лужайке у Белого дома,

И вдруг всем телом -
До озноба -
Ударом в спину -
Почувствовать
Холод Норд-Оста,
Мощь ледяного Борея

Вечный Полигон памяти -
Россию.
Без которой не возможно жить.
В которой не возможно выжить...

И - лететь в пропасть,
Дальше, дальше,
До 1982-го,
До Пермской площади,
Рассеченной трассером
Скачущего
Прямо на солнце коня,
До первого глотка воздуха после
Комы,
До залитого солнцем Подола,
До грачей над Владимирским собором,
До языческих идолов, сброшенных в Днепр
Дружинами князя Владимира,
До стремительно стареющих родителей,
До ушедших в вечность друзей,
До -
Белоснежных каштановых подсвечников набережной
В вешках Прошлого...

И маленький земной шар
Нагретым на солнце каштаном
Ляжет на ладони ...

“В сердце моем лютовала зима,
 И я стал искать дверь в лето...”
Роберт Хайнлейн, писатель - фантаст
... в длинные - длинные зимние ночи я рисую:
сотня моих миражей живет своей жизнью в моем компьютере...

W*
К письму я приложила свои картинки-миражи, которые рисовала долгими московскими ночами в периоды бурной депрессии или вялотекущей эйфории: яхты и паруса, галактики и вечный московский снег.


Нет, я догадывалась, что это будет больно. Но - черт возьми! – креативное сумасшествие, поэтическое безумие, способное к пророчествам, разве оно поддается логике?
Ненароком, не желая этого, я больно зацепила человека, задела самые запретные уголки его памяти. То, о чем он старался не думать, то, что оставил навсегда, через что перешагнул, от чего сбежал, чтобы, зачеркнув прошлое, начать жизнь заново.

 Но ОТ ЧЕГО ОН БЕЖАЛ ИЗ РОССИИ? Смутная догадка мелькнула, но была прогнана мной как рецидивчик больного воображения некогда криминального репортера.

Писем долго не было, я уже стала забывать всю эту несколько странную историю…

Неделю в Москве бушевала довольно ранняя для этого времени года метель. На работе все было прекрасно: монстры успешно были написаны к утру, стали тут же гвоздем номера, и безработица на тот момент мне не грозила.
К середине месяца снег растаял, и оттаяла моя взбалмошная душенька.
Тут-то, очень, надо сказать, ко времени, и позвонил бывший муж.
Впрочем, бывших мужей не бывает, они навсегда остаются, как сказала Виктория Токарева, «глубокими родственниками».

 Какая Португалия? Бред. Я с упоением пересказывала этому «живому дневнику моей юности» роман двухлетней давности, мы покатывались со смеху, когда я описывала моего лихого журналюгу с полковничьими звездами, заменявшими ему звездное небо, категорический императив и личный гороскоп, мнившего себя бэтменом и регулярно попивавшего коньяк для «укрепления обороноспособности организма».

 Вечером, вернувшись домой после прогулки с благоверным (впрочем, таким ли бывший муж был благом – это большой вопрос) по Воробьевым горам, уже просто по инерции я открыла почту.

Cтранное это все таки общение посредством инета, ну может быть,
португальский вариант слова странный-estranho (посторонний, чужой,
удивительный, удивляться, не привыкать, чуждаться), более точен, не
знаю...извини Фиалка, за молчание...
Перышко из Гипербореи больно ударило по голове...
да...интернет, интернет...живешь себе, излучая слабые сигналы в пространство,
наблюдая суету крапинчатых лягушек под килем и вдруг эти волны, отражаясь
от далекой звездочки в неизвестно каком созвездии, возвращаются ,
обрушиваясь на бедного странника прожигающим пучком излучения, и не до
лягушечьей суеты ему, а занят он теперь разглядыванием воды, сочащейся
сквозь щели своего корабля...и каждую ночь снятся ему лошади, несущиеся по
Сорок Второй Стрит.
На море штиль, но доски скрипят и потрескивают... кажется мне уже никогда
не попасть на сушу... где-то в океане есть чудесный остров...Остров Погибших
Кораблей...
В.

Мой Странник не отпускал меня. А я уже не совсем и хотела на волю.

 Две недели он приходил в себя, две недели находился между реальностью и пространствами прошлого, погрузившись в воспоминания. Переоценивал свою жизнь, переживая все заново. Разлуку со старенькой матерью, которая так и не простила ему эмиграции. И еще - многое из того, о чем я не догадывалась, но что подозревала, и о чем он рассказал мне позднее. То, что он мне расскажет позднее, станет невозможной для него, такого скрытного и острожного человека, исповедью нелегала. Никогда раньше, и я уверена в этом – никогда после меня он никому не расскажет ничего подобного. Не откроет свою душу, запертую даже не на замок – закрытую от враждебного по отношению к нему мира бронированной дверью.

 Что он вспоминал? Бег по подворотням с последним патроном. Замужнюю заложницу, захотевшую от него ребенка. Изменившую ему жену, которую он хотел пристрелить, но вместо этого побросал вещи в сумку и уехал в Питер. Он видел снова и снова, словно в замедленной киносъемке: преследовавшая его братва из Казанской группировки гонится за ним по питерским дворам. Сколько секунд ему осталось жить? И то, как бежал из этого самого Питера налегке, спасаясь от ареста. Электричками, пересаживаясь с одной на другую, он проехал тогда полстраны. И снова он видел то, что было до побега - звон рулетки, питерское казино, первую «стрелку», на которую ехал, прощаясь с жизнью. А вот один из выходных дней - он лежит под своей машиной, копаясь в ее внутренностях, а рядом с ним, тут же под машиной – автомат. С ним он не расставался и ночью, когда спал - оружие лежало рядом.

 Его личный и довольно безжалостный «Солярис» вновь и вновь генерировал фантомы персонажей, приходившие в сознание почти с достоверность галлюцинаций, с упорством, достойным Маркиза де Сада. Были среди них те, которых он любил и кто любил его. Были среди них и женщины, и его ребенок, о существовании которого он знал не с полной достоверностью. Заложница. Единственная женщина, которую он, кажется, любил по-настоящему, забеременела. Отцом ребенка мог быть он, а мог быть и ее муж. Он так и не узнал, кто родился. Снова вмешалась «бригада» и пришлось спасаться бегством.

Эх, Malandro, знать бы мне все это! А я тут со своими верлибрами. Но, даже тогда, не подозревая всего сказанного позднее, я почувствовала, что сознание его треснуло как расколотая статуэтка. Кажется, это была его фраза – сознание нелегального эмигранта, «расколотое как статуэтка». Он писал мне про «мир, сузившийся до одной-единственной мысли: выжить»…

Возможно, мой ответ вышел слишком сентиментальным, мне было не до стиля - мне просто хотелось отогреть его.

 Мой далекий «двоичный код» погибал. Ностальгия, вы говорите? Как же! Да ничего подобного: он ни на секунду не думал о возвращении в Россию! Но когда я однажды прислала ему фотографию подмосковных березок в апрельском лесу, склонившихся над рекой, известное поместье Аксаково, кажется, он ответил только одно:
«Плакать хочется»…
Он жил уже второй год в Португалии, и только сейчас стал приходить в себя. Тщательно забывая все, что было прежде. И не забыв ничего. Накладывая на совесть и душу пластырь. Который я случайно сорвала.

- «Здравствуйте, милый Странник!
Перышко обернулось огненной стрелой? Простите, я не хотела, даже представить себе не могла, что причиню вам боль. Но это послание – верлибр, поэтическое зеркало. Я года три почти не писала стихи, а тут дважды перечитала все ваши письма, и уже не могла ничего с собой поделать. У раненого зеркала бывает усиливающий резонанс. Простите. Когда идут стихи, они уже неподвластны мне. И не получается наполовину. Поэтому сейчас и не пишу стихи и публицистику. Моя публицистика, раненая, ранящая, хлесткая (некогда любимое радио “Свобода” неделю выло как ужаленное после моей статьи, когда они так топорно прошлись по Чечне в обнимку с головорезами, а у меня есть документальная кассета , где боевики режут людям горло(!), или - о поющих на площадях сербах под бомбами цивилизованного Запада: в Белграде погибли коллеги-журналисты, прямо на рабочем месте в телецентре(!) я писала, и плакала, и не могла продолжать писать, о преследовании наших в Прибалтике, о вымирающем от голода в 1997 году Крыме - “Мертвая зона”, и еще сотни статей - кровью) пришлась на самые тяжелые для России годы. Сколько боли. Потеряла счет утратам. О них и думала, когда писала вам. И у меня есть свои ушедшие, и у меня есть родители, стремительно стареющие, о которых думаю с ужасом перед неотвратимым. Вас коснулись только отблески того черного пламени, которое одолевает меня. И еще: вся эта журналистика - судьбы, люди, история на изломе ... вот где оторопь... люди как щепки... а вовсе не московская метель, на которую я вам жалуюсь. И никакая весна уже не приносит счастья. Как давно это было, когда голова кружилась, и чье-то лицо мерещилось в толпе ... И уже почти не надеюсь на беззвучную флейту в душе... И поэзия - бритвой по руке...Я ее сейчас избегаю по возможности.
Господи, но ведь должна же она быть, бухта Радости?!
... Вашего разрушенного, с пробоинами в днище корабля уже нет. Пусть это будет уже только сон. Сон памяти, но без боли. С легкой, светлой грустью. Как-нибудь вы проснетесь солнечным утром, и увидите, как в ваши окна бьются пять океанов земного шара. А у причала ждет новенькая, пахнущая краской бригантина. У вас удивительная профессия. Потрясающая. Призвание. А Португалия - прекрасная роза на карте Европы. Морские ворота западной цивилизации. И еще. Бесценной монетой - принадлежность к русской интеллигенции. Знак качества высшей пробы..
W*»


Какая профессия! Какое призвание! Бандит? Несостоявшийся филолог? Киллер? Чемпион по метанию ядра? Это был вовсе не тот ряд, который я могла допустить в свое окружение. Я тогда еще не знала ничего о Malandro, и упорно думала, точнее, старалась верить, что общаюсь с великим биологом и путешественником. Но может быть, здесь было и чудо провидения. И его новое будущее. Например, писателя или журналиста? Как знать…

Здравствуй, милая Фиалка!
Посылаю копию, если файл окажется неприемлемо большим из-за фаду...
Спасибо за письмо, за окном уже даже не свистит, а надсадно воет ветер. Страшно подумать, что сейчас творится в море и воображение рисует картины недавнего прошлого - парусники с порванными парусами, набитые золотом и рабами ищут спасения в устье Тежу...
В окрестностях Лиссабона встречаются старые кинты (поместья), вышедшие из Бразильских сериалов и в их стенах запах моря, блеск алмазов, звуки Африки, рев ветра, слезы рабов и еще, еще, еще...
Что говорить, посещение Эрмитажа всегда заканчивалось дикой головной болью...
Всплывают картинки из прошлого: грузинская пехота на броне танков в адидасовских костюмах, одинокая женская фигурка на пустынной платформе под проливным дождем...познакомились в поезде, идущем через полыхающий Кавказ... 75 летняя армянская учительница будничным голосом (все выгорело) рассказывала, как убивали ее семью... и чудо спасения, явившееся в образе русского солдата, и дальние родственники, которые ее не встретили.
Навсегда врезался в память исчезающий в пелене дождя силуэт на пузырящейся под дождем платформе...
Единственное и самое главное, на мой взгляд, что может дать Европа, и чего нет в России, - это возможность жить, не унижаясь и не унижая других.
Россия, увы, страна униженных и унижающих. Кто не приемлет это, либо уезжает, либо же ему просто страшно выходить на улицу...
Музыка - фаду и фотография - бухта Тежу или Тахо... как больше понравится...
В.
И еще раз спасибо за бригантину....

Я молчала. Надо было переварить прочитанное. Но еще одно, и возможно главное, останавливало меня. Я все еще не понимала, кто мне пишет. Я никогда не читала ничего подобного. Этот человек был явно ранен, и все это начинало походить на исповедь. А мне – мне хватало и своих ран.
Я молчала.

Здравствуй, Фиалка! Давно не было вестей из замерзшей Москвы, и я посылаю частичку Португалии...
Удивительная штука, только вот сейчас начинаю понимать, читая на португальском, что поэзия это нечто большее, чем определенный порядок и ритм слов, скорее - порядок и ритм звуков в слове и даже восходящие или нисходящие интонации одного звука... как капелька, падающая с сосульки или треск дерева в зимнем лесу...

 С письмом пришел музыкальный файл. Фаду…

Единомышленник? Несомненно. Единомышленник, не равный ни в каком отношении.. .
И все-таки равный в главном – в незаурядности.

Фаду удалось послушать только в редакции – на домашнем компьютере не было нужной программы. За окнами выла предновогодняя метель. Было около часа ночи. Два голоса пели о любви и о разлуке. Запредельная тоска, запредельная нежность..
Я сидела в наушниках, за стеклом кто-то кричал по телефону, народ строчил и редактировал статьи: редакция работала иногда до утра. Я слушала фаду вот уже шестой раз, шестой раз по три минуты девятнадцать секунд погружения в далекую эпоху отважных мореходов и ждущих их прекрасных португалок, ждущих и не всегда дожидающихся. Тоска и нежность, нежность и тоска. Мужской голос, трепетный, немного дрожащий от переполняющей нежности, женский голос – тоже с дрожью, наполненной любовью и грустью, тихая печальная гитара. В редакции меня не было - я была в Португалии…
У каждой романтической истории есть своя мелодия, своя песня.
Мелодией нашей истории стала Camara_Pereira_Viales_de_Alfama. До сих пор ее слушаю ее с легким трепетом и нежностью. Песню о несчастной любви.
Мой Странник не отпускал меня. А я уже почти не хотела на волю.